Мерле и каменный лев

История Унки

— Ну, что теперь мне с вами делать?

Голос мастера был не печальным, а скорее раздраженным. Арчимбольдо сидел за письменным столом в своей библиотеке. Стены комнаты прятались под сплошными рядами кожаных переплетов. Мерле спросила себя, в самом ли деле он смог прочитать все эти книги.

— Вред, причиненный нам учениками-ткачами своим пакостным оружием, в сравнение не идет с тем, что натворили вы двое, — продолжал Арчимбольдо, поглядывая то на Дарио, то на Мерле.

Они оба стояли перед письменным столом и смущенно глядели в пол. Их взаимная неприязнь вовсе не исчезла, но даже Дарио прекрасно понимал, что сейчас лучше помолчать и не оправдываться.

— Вы сеете рознь у нас в мастерской и поднимаете руку друг на друга. Если бы Унка не вмешалась, Юнипе, Боро и Тициану пришлось бы встать на сторону одного из вас. — Глаза старика гневно сверкнули, он вдруг сделался жестким и грозным. — Я не допущу, чтобы вы разделили тех, кто у меня живет, на два лагеря. Я требую, чтобы все работали вместе и не затевали ненужных ссор. Волшебные зеркала нуждаются в вашей слаженной работе, чтобы выполнять свое предназначение. Атмосфера враждебности набрасывает тень на стекло и делает его слепым.

Мерле вдруг подумалось, что старик лукавит. Он старается внушить им, что во всем виноваты только они. Но лучше бы ему поменьше говорить о «ненужных ссорах»: ведь они с Умберто первыми затеяли глупую склоку, с которой и пошла вся эта кутерьма.

Рано или поздно она, Мерле, все равно рассорилась бы с Дарио, это было ясно с первого дня. Ей казалось, что и Арчимбольдо предвидел ход событий. Не жалеет ли он, что взял ее из приюта? Или опять ей придется вернуться в грязь и нищету?

Несмотря на все свои опасения, Мерле не признавала за собой никакой вины. Дарио — жалкий трус, и это он доказал дважды: первый раз, когда кинулся на Серафина с ножом, а второй — когда спрятался за спину беззащитной Юнипы. Он честно заслужил оплеуху, и, по правде сказать, не мешало бы ему еще и покрепче всыпать.

Арчимбольдо, похоже, и сам так думал.

— Дарио, — сказал он. — За свое недостойное, можно сказать, отвратительное поведение ты один будешь наводить чистоту и порядок в мастерской. Чтобы завтра утром я не нашел здесь ни единого пятнышка. Понятно?

— А она что будет делать? — огрызнулся Дарио, злобно ткнув пальцем в Мерле.

— Ты меня понял или нет? — переспросил Арчимбольдо, и его густые брови сошлись на переносице, как две тучи, предвещающие грозу.

Дарио опустил голову, пробормотав «да, мастер», хотя от Мерле не укрылся его полный ненависти взгляд, искоса брошенный на нее.

— Для уборки потребуется много воды. Поэтому ты, Мерле, наберешь в колодце десять ведер и принесешь воду в мастерскую. Это будет тебе наказанием.

— Но, мастер!.. — взорвался Дарио.

Арчимбольдо его перебил:

— Своим поведением ты опозорил нас всех, Дарио. Я знаю, что ты вспыльчив и чересчур горяч, но ты — мой лучший ученик. Поэтому я пока ограничиваюсь тем, что тебе поручено. А Мерле здесь всего две недели, и она должна хорошенько усвоить наше правило: споры здесь решаются иначе, чем в приюте, — не мордобоем. Вы меня поняли?

Оба склонили головы и хором ответили:

— Да, мастер.

— Хотите мне что-нибудь еще сказать?

— Нет, мастер.

— Значит, да будет так. — Кивком он дал им понять, что они могут идти.

За дверью библиотеки Мерле и Дарио обменялись взглядами, не сулящими друг другу ничего хорошего, и пошли выполнять порученную работу. Дарио принялся уничтожать пестрые следы вражеской атаки, а Мерле спустилась во двор. У задней двери дома стояла дюжина деревянных бадеек. Она взяла первую попавшуюся под руку и подошла к колодцу. Удивительные существа были высечены на его внешней стенке: фантастические звери с кошачьими глазами, змеиными хвостами и головами медуз. Они водили вокруг колодца свой недвижный хоровод. Во главе процессии шествовал получеловек-полуакула, его локти были сомкнуты, а в руках он держал человеческую голову.

Металлическая крышка оказалась тяжеленной. Охая и вздыхая, Мерле с трудом ее отодвинула. Под крышкой был черный-пречерный люк. Где-то глубоко внизу виднелся отблеск света: отражение неба над двором.

Мерле обернулась и посмотрела наверх. То, что она увидела, мало отличалось от колодезного нутра: двор среди старых домов сам походил на колодец. Наверное, и вода внизу не так далеко, как кажется, — колодец становится как бы вдвое глубже из-за отражения в воде стен окружающих домов. Значит, не так трудно добраться до дна, как представлялось раньше, тем более что на внутренней стенке колодца имеются металлические выступы. Но все-таки зачем Унка так часто туда спускается?

Мерле привязала к бадейке длинную веревку, лежавшую рядом, и опустила в колодец. Деревянное ведро шурша заскользило вниз по каменной стенке. То гулкий, то глухой шорох летел из темной глубины к дневному свету. Во дворе, кроме Мерле, никого не было. Шуршание ведра снаружи отзывалось таинственным шепотом, словно дома перешептывались немыми ртами окон. Будто слышалось присутствие тех, кто давным-давно там не жил. Вздохи призраков.

Мерле не заметила, когда бадейка коснулась воды. Внизу было слишком темно. Она, правда, увидела, что отражение неба там, в глубине, вдруг дрогнуло и закачалось, и подумала: ведро погрузилось. Странно только, что натяжение веревки не ослабло, а шуршание опускающейся бадейки не прекратилось. А если это не ведро всколыхнуло воду? Но что же тогда?

Не успела она задать себе этот вопрос, как что-то вынырнуло из воды. Голова. Но слишком далеко внизу, чтобы ее разглядеть. И все же Мерле была уверена, что на нее смотрят чьи-то темные глаза. От испуга она выпустила из рук веревку и отпрянула назад. Веревка перехлестнула через край колодца и полетела вниз. Вместе с бадейкой. Все пропало. Но не тут-то было: неожиданно чья-то рука успела схватить конец веревки.

Рука Унки.

Мерле не заметила, как домоправительница вышла во двор. Унка, подтягивая веревку, тащила бадейку наверх.

— Спасибо, — пробормотала Мерле. — Я такая неловкая.

— Что ты там увидела? — спросила Унка из-под своей полумаски.

— Ничего.

— Не лги, пожалуйста.

Мерле колебалась. Унка еще возилась с ведром, вытаскивая его из колодца. Невольно в голове Мерле промелькнула мысль: быстро повернуться и удрать. Так она поступила бы в приюте несколько недель назад. Но здесь ей не хотелось казаться трусихой. Ведь ничего плохого она не сделала и ничего не нарушила.

— Там внизу что-то было.

— Что же?

— Лицо.

Домоправительница вытащила наконец полную бадейку и поставила ее на широкую кромку колодца. Вода плеснула через край и залила каменный барельеф.

— Значит, лицо. А ты уверена? — Вздохнув, Унка сама ответила на свой вопрос: — Да, конечно.

— Я видела.

По правде говоря, Мерле не знала, как ей себя вести. Она побаивалась домоправительницы, но настоящего страха перед ней не испытывала. Скорее, ей было не по себе, когда та смотрела на нее в упор и, казалось, угадывала каждую мысль, каждое намерение или сомнение.

— Ты ведь кое-что видела и раньше? — Унка прислонилась к стенке колодца. — Например, прошлой ночью?

Отпираться не было смысла.

— Я слышала, как отодвигалась эта крышка. И видела, как вы влезли в колодец.

— Ты кому-нибудь об этом говорила?

— Нет, — соврала она, чтобы не впутывать Юнипу. Унка пригладила волосы и глубоко вздохнула.

— Мерле, я должна тебе кое-что объяснить.

— Ладно, я слушаю.

— Ты не такая, как остальные ученики, — сказала домоправительница, но, может быть, она хотела пошутить? — Да, ты не такая, как Дарио. Ты умеешь хранить тайну.

Мерле невольно шагнула к Унке и уже могла бы, протянув руку, коснуться ее белой маски с красными губами.

— Вы хотите доверить мне секрет?

— Если ты готова выслушать.

— Но вы же меня совсем не знаете.

— Возможно, знаю лучше, чем ты думаешь.

Мерле не поняла, что хотела сказать Унка. Но ее любопытство было разбужено, и она спрашивала себя: может, Унка именно того и добивается? Хочет сначала заинтересовать, а только потом довериться?

— Пойдем со мной, — сказала домоправительница и пошла прочь от колодца, к задней двери заброшенного дома.

Унка толкнула незапертую дверь, и они вошли в узкий коридор. По-видимому, это был служебный проход в какой-то дворец.

Они миновали пустующие погреба и кухню и оказались у небольшой лестницы, которая вела вниз. Такое расположение помещений не совсем обычно для этого города, где дома строятся на сваях и только редкие из них имеют подвалы.

Немного позже Мерле поняла, что Унка привела ее к подземному лодочному причалу. Они попали на узкую пристань у подземного канала, который и справа и слева уходил под круглые арки туннелей. Здесь в свое время выгружали товары с лодок. Пахло сыростью, затхлый воздух отдавал гнилыми водорослями.

— Почему вы не отправляетесь под воду этим же путем? — спросила Мерле.

— Что ты хочешь сказать?

— Вы спускаетесь в колодец, потому что оттуда можете попасть туда, куда вам надо. Может, на дне колодца есть тайный выход, но, если честно, я в это мало верю. Скорее всего, вас привлекает просто вода, сама вода. — Мерле запнулась, но тут же добавила: — Вы ведь русалка, правда?

Если Унка и поразилась ее словам, то виду не подала. Мерле была уверена в том, что говорит, но в то же время понимала, что несет, в общем, полный вздор. Ведь у Унки были ноги, человеческие, очень стройные ноги, тогда как у всех русалок бедра переходят в широкий рыбий хвост.

Унка взялась обеими руками за затылок и осторожно сняла с себя маску, постоянно скрывавшую нижнюю часть ее лица.

— Ты меня не испугаешься? — произнесла она своим огромным ртом, который доходил чуть ли не до ушей. Губ у нее не было, и при разговоре кожа под носом собиралась в складки и обнажала ряды небольших острых зубов.

— Нет, — сказала Мерле, и это была правда.

— Очень хорошо.

— Вы мне расскажете, правда? Почему вы по ночам уходите не этим путем, если встречаетесь с другими русалками? Почему вы не боитесь, что кто-нибудь увидит, как вы влезаете в колодец?

Глаза Унки сузились. Но если у людей это выражает немую угрозу, то она хотела выразить всего лишь отвращение.

— Потому что вода отравлена. Во всех каналах города вода ядовита, она убивает нас. Поэтому мы стараемся не попадать по своей воле в Венецию. Вода каналов губит нас, медленно, но верно.

— Значит, русалки, запряженные в лодки…

— …умрут. Каждая из нас, будь она поймана людьми и заперта в Аквариуме или вынуждена участвовать в ваших лодочных гонках, погибнет. Ядовитая вода разъедает нам кожу, а потом и мозг. Не раз Королева Флюирия предупреждала нас об опасности.

Мерле молчала, она была потрясена. Выходит, что люди, которые держат у себя русалок для развлечения, — убийцы.

Ей стало стыдно смотреть Унке в глаза. Она пробормотала еле слышно:

— Я никогда русалок не ловила.

Унка улыбнулась, снова обнажив свои острые зубы.

— Знаю. И чувствую. К тебе прикоснулась Королева Флюирия.

— Ко мне?

— Разве тебя, новорожденную, не из воды вынули?

— Вы подслушивали меня и Юнипу в тот первый вечер в нашей комнате. — Любого другого Мерле не простила бы, но поступку Унки даже не придала значения.

— Да, подслушивала, — призналась русалка. — Поскольку я знаю твою тайну, хочу открыть тебе свою. Так будет справедливо. Но твою тайну я никому не выдам, а ты должна хранить молчание о моей.

Мерле кивнула.

— А откуда вы знаете, что меня коснулась Королева Флюирия?

— Тебя выбросили в канал. Это случается со многими детьми. Но выживают очень немногие. Большинство детей тонет. Тебя же нашли. Вода тебя спасла. Это означает, что Королева Флюирия о тебе позаботилась.

Мерле слушала, и ей чудилось, будто Унка сама присутствовала при ее спасении, — с такой убежденностью говорила русалка. Уж не считают ли русалки Королеву Флюирию своей богиней? Вдруг пришла мысль, от которой Мерле похолодела: что, если Королева вовсе не людей в Лагуне защищает? Ведь русалки родились из воды, а если верить ученым людям, Королева Флюирия и есть сама вода. Неведомая живая сила морей.

— Кто она, Королева Флюирия? — Мерле, впрочем, не ждала, что Унка ответит на ее вопрос.

— Если это когда-то знали, то давным-давно позабыли, — тихо сказала русалка. — Так же как когда-нибудь забудут о тебе, обо мне и о самой Королеве Флюирии.

— Но ведь все почитают Королеву Флюирию. В Венеции все ее любят. Она спасла всех нас. Никто и никогда такого не забудет.

Унка лишь молча пожала плечами, но Мерле прекрасно поняла, что она так не думает. Русалка указала на узкую гондолу, пришвартованную к мосткам на темной воде. Казалось, гондола парила во мгле, такой гладкой и черной была водная поверхность.

— Мы сядем в нее? — спросила Мерле.

Унка кивнула.

— А потом?

— Я хочу тебе кое-что показать.

— Мы надолго уедем?

— Самое большое на час.

— Арчимбольдо меня накажет. Он мне велел ведра…

— Они уже на месте, — улыбнулась Унка. — Он мне сказал, какую работу дал каждому из вас. Я заранее отнесла десять полных ведер в мастерскую.

Мерле недоверчиво взглянула на нее.

— А Дарио?

— Он ни слова не скажет. Иначе Арчимбольдо узнает, кто по ночам у него вино ворует.

— Вы и это знаете?

— В доме ничего не происходит без моего ведома. Я знаю обо всем.

Мерле, больше не задавая вопросов, влезла вслед за Ункой в гондолу. Русалка отвязала канат, встала на корму и длинным веслом направила лодку к одному из туннелей. Кругом была тьма, хоть глаз выколи.

— Ничего страшного, — сказала Унка. — У своих ног ты найдешь факел. Там же и огниво.

Вскоре Мерле удалось поджечь факельную паклю. Желтый мерцающий огонь заиграл на кафельном перекрытии туннеля.

— Можно еще спросить?

— Ты хочешь знать, почему у меня ноги, а не калимар?

— Кали… что?

— Калимар. Так мы на своем языке называем чешуйчатый хвост.

— Вы мне скажете?

Гондола, подгоняемая веслом Унки, скользила все дальше и дальше во мрак туннеля. Свисавшие сверху лохмотья заплесневелого мха походили на обтрепанную бахрому занавесок. Пахло гниющим фукусом и тленом.

— Это очень печальная история, — проговорила наконец Унка. — Поэтому рассказ мой будет короток.

— Я люблю печальные истории.

— Кто знает, может быть, ты и сама окажешься героиней одной из них.

— Почему вы так говорите? — поинтересовалась Мерле.

— Тебя коснулась Королева Флюирия, — коротко ответила Унка, словно этим все было сказано. Она сосредоточенно смотрела вперед. Ее лицо посуровело. Потом она заговорила:

— Однажды шторм выбросил русалку на берег острова. Она так обессилела, что лежала в камышах и не могла пошевелить рукой. Облака на небе растаяли, выглянуло жаркое солнце, и тело русалки стало высыхать, сжиматься и постепенно умирать. Но тут появился юноша, сын торговца. Торговец строго-настрого наказал ему сбыть весь свой товар рыбакам, жившим на этом острове. Юноша целый день ходил от дома к дому, каждая рыбацкая семья делила с ним скромный обед — рыбу и воду, но никто у него ничего не покупал, ибо рыбаки не имели ни денег, ни каких-либо поделок на обмен. Сыну торговца ничего другого не оставалось, как только вернуться к лодке, но он боялся признаться отцу в своей неудаче. Отец мог сурово с ним обойтись, как уже бывало не раз, когда сын возвращался в Венецию с пустым карманом, а главное — мог лишить его наследства. Отец был жестокосердным человеком, которому неведомо было чувство жалости к бедному люду, жившему на дальних островах Лагуны, ему вообще были неведомы другие чувства, кроме алчности, жажды денег.

И вот молодой человек ходил бесцельно по берегу у гавани, чтобы как-то отсрочить возвращение домой. Не разбирая пути, шел он по осоке и забрел в камыши, где увидел умиравшую русалку. Он опустился на колени, взглянул в ее глаза и тут же влюбился в нее. Он не смотрел на ее чешуйчатый хвост и не видел ее зубов, которые внушили бы страх любому другому. Он глядел только в ее глаза, которые молили о помощи, и не раздумывая принял решение: он женится на этой девушке, потому что только ее хочет взять в жены и будет любить всю свою жизнь. Юноша отнес ее в воду и, пока она набиралась сил в волнах прибоя, говорил ей о своей любви. Чем дольше она его слушала, тем больше он ей нравился. Симпатия переросла во влюбленность, а влюбленность стала чем-то еще большим. Они поклялись не расставаться и уже на следующий день встретились на берегу другого острова, днем позже снова сменили остров свидания, и так продолжалось долгое время.

По прошествии нескольких недель юноша собрался с духом и спросил, не хочет ли она поехать вместе с ним в город. Но она знала, что случается с русалками в Венеции, и ответила «нет». Он обещал взять ее в жены и поселить в своем доме, где она станет жить, как все люди. «Посмотри на меня, — сказала она. — Я никогда не буду такой, как все люди». Оба они были безутешны, молодой человек понял, что его благие намерения — всего лишь прекрасная мечта.

На следующую ночь русалка вдруг вспомнила о сказании про одну могущественную морскую ведьму, которая живет в подводной пещере далеко в Адриатическом море. И русалка поплыла в море, туда, куда не доплывала ни одна из ее подруг. Она нашла эту морскую ведьму, которая сидела на скале среди моря и высматривала утопленников. Ибо морские ведьмы, как тебе следует знать, очень любят мертвечину, особенно если им попадается мясо подгнившее и разбухшее. Русалка по дороге наткнулась на затонувшую рыбачью лодку и решила порадовать ведьму любимой снедью и задобрить ее желанным подношением. Старуха приветливо встретила русалку, выслушала ее историю и решила — наверное, насытившись отменной мертвечиной — ей помочь. Она произнесла слова заклинания и велела русалке вернуться в Лагуну, выбраться на берег в городе и спать там до рассвета. Тогда, по обещанию ведьмы, у нее вместо хвоста появятся ноги. «Но твой рот, — добавила старуха, — я не могу сделать красивым. Иначе ты навсегда останешься немой».

Русалка не стыдилась своего рта, ведь он — всего лишь часть лица, в которое влюбился сын торговца. И она сделала все, что ей велела морская ведьма.

Наутро следующего дня она проснулась возле какой-то пристани. И вправду, вместо чешуйчатого хвоста у нее теперь были ноги. Но люди, которым она встретилась, осеняли себя крестным знамением, называли ее бесовским отродьем и били, потому что, глядя на ее страшную зубастую пасть, они поняли, кто она есть на самом деле. Мужчины были убеждены, что русалки нашли способ становиться людьми, и боялись, что вскоре они заполонят Венецию, убьют горожан и завладеют их богатствами.

Какая глупость! Будто русалкам нужно людское богатство!

Когда мужчины ее били и оскорбляли, русалка не переставала шептать имя возлюбленного, и наконец за ним послали. Он явился, но в сопровождении своего отца, который считал, что его дом и семья находятся во власти злых чар. Юношу и русалку поставили лицом к лицу, и они долго и проникновенно глядели друг другу в глаза. Молодой человек плакал, по лицу русалки тоже катились слезы, которые на щеках смешивались с кровью. Но ее возлюбленный отрекся от нее: он был малодушным человеком и боялся гнева отца. «Я ее не знаю, — солгал он. — Мне с этой уродиной делать нечего».

Русалка молчала и ничего не говорила даже тогда, когда ее безжалостно избивали; не проронила она ни слова и тогда, когда торговец со своим сыном били ее по лицу и по ребрам башмаками. Потом ее бросили в воду, как мертвую рыбу. Все ее таковой и сочли — умершей.

Унка замолчала, вцепившись в неподвижное весло руками, не опуская его в воду. В мерцающем свете факела у нее на щеке блеснула слеза. Она рассказывала не просто историю какой-то русалки, а историю собственной жизни.

— Русалку нашел маленький мальчик, ученик из зеркальной мастерской, которого мастер-зеркальщик взял из сиротского дома. Он стал заботиться о ней, нашел для нее убежище, приносил пищу и воду и очень просил ее жить дальше, когда она хотела положить своей жизни конец. Имя этого мальчика — Арчимбольдо. Русалка поклялась, что из благодарности она посвятит ему всю свою жизнь. Русалки живут намного дольше, чем люди, и поэтому тот мальчик уже стал стариком, а русалка все еще остается юной. Она будет молодой даже после его смерти, но тогда снова останется одна, одинокое создание между двумя мирами — и не русалка, и не женщина.

Когда Мерле подняла на нее глаза, на щеках Унки уже не было слез. Снова казалось, будто она рассказывает просто интересную историю, говорит о чьей-то совсем чужой судьбе. Мерле хотелось вскочить и крепко ее обнять, но она чувствовала, что Унка не ждет и, наверное, не любит подобных нежностей.

— Вот такая история, — прошептала русалка. — Можно верить, можно не верить, но эта история из тех, которых нам лучше бы не знать.

— Нет, я рада, что вы мне ее рассказали.

Унка едва заметно кивнула, посмотрела вперед и взмахнула рукой.

— Посмотри, — сказала она, — мы почти у цели.

Свет факела словно побледнел, хотя пакля пылала как прежде. Мерле вдруг поняла, что своды туннеля остались позади. Гондола бесшумно выскользнула в какое-то обширное подземелье или пещеру.

Перед ними в темноте вырисовывалось нечто вроде горы. Из воды поднимался пологий склон, чем-то покрытый, но Мерле не могла различить — чем. Вроде бы какие-то растения. Бледные перекрученные стебли. Но какие же стебли такой толщины могут расти здесь без света?

Когда они пересекали темное озеро, образовавшееся на дне этой огромной пещеры, ей показалось, что в воде что-то движется. Она успокаивала себя, стараясь думать, что это рыбы. Очень большие рыбы.

— В Венеции нет гор, — вслух размышляла она. — Откуда тут такая пещера?

Судя по спокойной поверхности воды, они находятся не под морем. А это огромное помещение, скорее всего, расположено где-то среди роскошных дворцов и богатых домов и сделано руками человека.

— Кто это построил? — спросила она.

— Друг русалок. — Унка явно не хотела вдаваться в объяснения.

Такое сооружение посреди города! Если оно в самом деле возведено на земле, то у него должны быть стены. Как же оно выглядит снаружи? Как заброшенный замок какого-нибудь угасшего старинного рода? Или как громадный склад? У этой пещеры нет окон, выходящих наружу, а в темноте ни крыши, ни стен не разглядеть.

Тем временем они подплывали все ближе и ближе к странному склону. Теперь Мерле видела, что она не зря недоумевала: там не было никаких растений. Гора была сложена из каких-то причудливых белых сучьев.

У нее перехватило дыхание, когда она поняла, что это такое.

Это были кости. Останки сотен русалок. Кости громоздились одни над другими, были перемешаны, сплетены и спрессованы смертью. Затаив дыхание, смотрела Мерле на скелеты, в своей верхней части похожие на человеческие, а там, где у русалок чешуйчатый хвост, — точь-в-точь как обглоданные хвосты огромных рыб. Это было невообразимо страшное зрелище.

— Они все сами сюда приплывают, чтобы умереть?

— Да. По доброй воле, — ответила Унка и повернула гондолу налево, так чтобы гора из останков была хорошо видна за кормой.

Колеблющийся свет факела заставлял фантастическое костяное сооружение шевелиться, подобно живому. Острые тени метались и дрожали, бегали туда-сюда, как паучьи ножки, оторвавшиеся от паука и шныряющие сами по себе.

— Русалочье кладбище, — прошептала Мерле.

Все знают старое поверье. До сих пор считают, что это кладбище находится далеко за городом, где-то на берегу Лагуны или даже в открытом море. Искатели сокровищ и охотники приключений не раз пытались его найти, потому что русалочья кость ценится выше слоновой, она очень крепка и в древние времена использовалась в рукопашных сражениях как оружие. Трудно себе представить, что кладбище находится в самой Венеции, под боком у горожан. Да к тому же что устроить его помог человек. Что побудило его так сделать? Кто он?

— Я хотела, чтобы ты увидела это место. — Унка склонила голову. Мерле взглянула на нее и замерла в ожидании. — Тайна за тайну. Молчание навеки. Такова клятва Освященных прикосновением.

— Мне надо дать клятву?

Унка кивнула.

Мерле толком не знала, как дают клятву, но подняла руку и торжественно проговорила:

— Клянусь жизнью, что никому не скажу о кладбище русалок.

— Произнеси клятву Освященной прикосновением, — потребовала Унка.

— Я, Мерле, к которой прикоснулась Королева Флюирия, даю эту клятву.

Унка кивнула с довольным видом, а Мерле вздохнула с облегчением.

Днище лодки заскрежетало, зацепив что-то лежащее на дне.

— Тут везде кости, — объяснила Унка. — Их здесь полным-полно.

Она развернула гондолу и направила ее ко входу в туннель.

— Унка!

— Да?

— Вы вправду верите, что я какая-то особенная?

Русалка загадочно улыбнулась.

— Конечно верю. Ты — совсем особенная.

Позже, в темноте, в своей постели Мерле сунула руку под одеяло в водяное зеркало, почувствовала приятное тепло и попыталась нащупать чью-то руку там, в Зазеркалье. Прошла минута, другая, и вот кто-то прикоснулся — очень нежно, очень ласково — к ее пальцам. Мерле тихо вздохнула и забылась в беспокойной дремоте.

За окном сияла на небе Вечерняя звезда. Ее свечение отражалось в раскрытых зеркальных глазах Юнипы, в холодных кусочках стекла, пронизывающих комнатную тьму.