Глава 13

Остаток дня я провел в свой пустой квартире, не смотрел никакие шоу, даже «Порно Диско». Я сидел и думал, глядя в окно. Думал о том, как быстро все может меняться, будто по волшебству. Периодически я поглядывал на себя в зеркало, трогая свое новое лицо и разговаривая сам с собой. Представляете, как странно видеть в зеркале человека, которого ты не узнаешь! Что сказать этому новому лицу, кроме как «Привет!» и «Это ты?». В конце концов мне вроде даже стало как-то стыдно, особенно когда это новое лицо, казалось, рассердилось на меня. Иногда я бросал быстрый взгляд в зеркало и видел там совершенно чужого человека, который, глядя на меня, думал обо мне всякие гадости. Смотрел на меня оценивающим взглядом. Ужасное ощущение. От него у меня в голове вроде как собирались черные тучи, все покрывалось мраком, будто начиналась гроза. Но постепенно я успокаивался и начинал заниматься самыми простыми вещами, например, заваривал себе чай. Но вдруг нечаянно бросал взгляд в зеркало, вздрагивал от неожиданности и начинал стонать. А потом у меня начался зуд в голове, глубоко внутри — такой отчаянный зуд, что хоть на стену бросайся. Он становился все сильнее и сильнее, и от боли я даже начал ползать по квартире на четвереньках, плача, как ребенок… Я старался не смотреть в зеркало, потому что мое отражение заставляло страдать меня сильнее.

Промучившись так часа два, я решил поправиться при помощи хорошенькой дозы «бориса» и еще горсти «сместителей». Кроме того, я забомбил одну «пурпурную», которую держал для особых случаев, потому что они, на фиг, очень дорогие. Мне нужно было подумать, что делать дальше, и привыкнуть наконец к своему новому лицу, перестать вздрагивать и орать от ужаса. А «пурпурная» была единственным средством, которое пришло мне на ум. Она-то уж наверняка поставит меня на ноги и заодно, может быть, даже снимет этот зуд в моих мозгах. Но эта самая «пурпурная» так меня подстегнула, что я начал бегать по квартире, крича «Да! Класс! Вот класс!», как Баммер Раймз на своих концертах. Я был так взвинчен, что мне не терпелось начать действовать. Чем больше «бориса» я загружал в свой организм, тем сильнее крепло во мне чувство, что я настоящий шпион/защитник и что я просто жду наступления темноты. Мне ужас как не терпелось выбраться на улицу и начать делать свое шпионское дело.

Наконец стемнело. Я вышел на улицу.

Перед уходом я проглотил три «выжимки», чтобы не захотеть есть. А потом, из-за того, что я страшно нервничал, я заглотил капсулу «бориса» (после того, как положил в карман пальто несколько таких капсул на будущее) и на всякий случай — еще пару «сместителей».

Я вышел на улицу и направился в сторону метро, мне казалось, что я двигаюсь в два раза быстрее всех остальных людей вокруг. Я поднял воротник пальто, чтобы он закрывал мое новое лицо, а на голову нахлобучил супершпионскую шляпу, которую нашел у себя под кроватью. У меня было такое ощущение, что я с огромной скоростью бесшумно скольжу по тротуару, в то время как все остальные просто прилипли к асфальту или им приходится вынимать ноги из грязи, чтобы сделать следующий шаг.

У меня был план по поводу моей ночной работы шпиона/защитника, и страшно не терпелось воплотить его в жизнь, поскольку теперь я был вроде как совсем настоящий шпион, работающий на Департамент безопасности. Я же получил приказ от самого Мыскина, и надо мной поработала настоящая Команда по Перевоплощению. Даже Федор не узнал бы меня сейчас, пройди он мимо по улице.

Я чувствовал себя таким крутым асом шпионажа, что даже вонь метро не испортила мне настроение. Три остановки до Лондон-Бридж по линии «Джубили», потом пересадка на гребаную «Северную» линию до станции «Энджел», в поездах которой столько извращенцев с вонючими ногами.

Но я чувствовал себя так офигенно здорово, таким суперпрофи, что даже чокнутые нищие и все эти неудачники с их грустными измученными лицами на меня не действовали. Если ты выполняешь специальное задание, то никакое дерьмо тебя уже не трогает.

Когда я выбрался из метро на станции «Энджел», мне даже потребовалось некоторое время, чтобы опять проникнуться духом этого обшарпанного района, где жил Рег, и снова привыкнуть ко всем этим бедолагам и психопатам, которые как паралитики бродят по улицам. Последние двадцать четыре часа моей жизни оказались до упора насыщены самыми разными и невероятными событиями, поэтому мне было непросто сразу переключиться на психологическую волну Рега.

И вот я вроде как потихоньку врубаюсь в окружающую атмосферу, не спеша шагая по тротуару к улице, где живет Рег.

Я делаю глубокие вдохи и потряхиваю руками, как гребаный боксер перед боем, чтобы расслабить мышцы. И чувствую себя просто обалденно. Я уже знаю, где мне лучше занять позицию для наблюдения: там же, где стоял в ту первую ночь, — рядом с подвалом, где живут эти волосатики. Именно оттуда я прошлый раз наблюдал за всеми передвижениями у квартиры Рега. Туда я и направляюсь, когда вдруг слышу противный голос:

— Дай монетку!

Я оглядываюсь и вижу старикашку, он выходит из подворотни с протянутой рукой. Он весь грязный, в какой-то саже, штаны подпоясаны веревкой, из ширинки торчит его стариковский член.

— Дай монетку! — просит он снова, становясь прямо передо мной и загораживая мне дорогу.

— Отвали! — отвечаю я.

— Сам отвали! — огрызается старикашка.

— Уйди, на хрен, с дороги! — говорю я. — Ты, чертов бродяга!

— Сам уйди, на хрен, с дороги и дай мне монетку! — снова просит он.

Поэтому я толкаю его, чтобы просто отпихнуть в сторону. Качнувшись, он делает шаг назад и нагибается. Потом бросается на меня как сумасшедший. В руках у него бутылка, он замахивается, будто собирается ударить меня ею по голове.

— Ой! — кричу я на этого отвратительного монстра. — Не бей меня бутылкой, недоносок чертов!

— Дай монетку! — орет он и, черт бы его побрал, лупит меня по башке своей бутылкой. Не особенно сильно, чтобы она не разбилась и чтобы я не потерял сознания, но все равно больно ужасно.

— Ах! — кричу я. — Больно же!

Поэтому я бью его кулаком в нос и заодно — ботинком между ног.

— Уф! — выдыхает он, сгибаясь пополам. Я продолжаю лупить его кулаками по затылку. Он падает на землю, вскрикивая «Ох!» и «Ах!».

Пока он валяется на земле, причитая свои «Ох!» и «Ах!», я достаю удостоверение Департамента безопасности и сую ему под его дурацкий кровоточащий нос.

— Тебе повезло, что я не арестовал тебя, приятель, — говорю я. Я просто рассвирепел из-за этого тупого старого ублюдка и хочу показать ему, кто здесь настоящий босс и что он не должен лупить бутылками людей по башке, особенно меня.

— Ох! Ах! — причитает этот старый тупица. — Я так извиняюсь, друг, правда. Я же не знал, кто ты такой. Ох! Ах! Только не арестовывай меня! Умоляю! — продолжает он ныть.

— Ну хорошо. Только смотри у меня. А теперь проваливай на хрен! — говорю я.

Я оглядываюсь по сторонам, но, кажется, никто не обратил на нас внимания, поэтому я почти бегом двигаюсь дальше по дороге, потирая ушибленное бутылкой место. Болит страшно, но крови нет, хотя голова у меня немного кружится и во рту опять появляется этот противный привкус.

Оказавшись вне поля зрения этого проклятого старикашки, я ныряю в одну из подворотен рядом с домом Рега, чтобы немного отдышаться. В груди у меня колет из-за всей этой беготни и драки, а башка уже натурально трещит из-за удара, и вообще я вроде даже как в легком шоке. Во рту пересохло и вкус такой, будто я долго лизал металлическую дверную ручку, и, кроме того, стало больно глотать. Как только мое дыхание успокаивается, я решаю немного полечиться «борисом», чтобы окончательно прийти в себя. Я всасываю больше, чем обычно, и скоро уже ощущаю его чудодейственную силу. Я начинаю хихикать, вспоминая все, что со мной только что произошло, и даже чувствую настоящее удовольствие от всех этих опасностей, которым подвергаюсь, будучи шпионом/защитником.

А потом время начинает буквально тащиться, как старая кляча. Я стою там, в подворотне, прикидываясь безобидным простачком. Но на улице по-настоящему холодно, и скоро я замечаю, что колени мои начинают сильно ныть, да и ступни болят, будто я протопал километров сто. Боль в голове все усиливается, чувствую, как у меня на башке растет огромнейшая твердая шишка. «Борис», конечно, помогает, но мне все равно становится хуже, да и вообще надоело торчать тут и глазеть на темные окна квартиры Рега.

Я все жду и жду, но дело в том, что ни хрена, собственно, не происходит.

Мимо меня проходят всякие люди. Они заходят в плохо освещенные маленькие магазинчики и выходят оттуда уже с бумажными пакетами, полными всякого дерьма, которое они едят.

Я уже начинаю подумывать, не убраться ли мне домой, потому что совсем уже замерз, да и голова болит просто ужасно, и все равно в квартире Рега ничего не происходит. Но вдруг появляется какая-то девушка, идущая в мою сторону по тротуару.

Это та самая девушка.

Та самая девушка, чьи трусики я видел, когда подглядывал в окно квартиры Рега.

Она идет прямо мне навстречу, не обращая на меня никакого внимания. А я вроде как застрял в этой дурацкой подворотне, и мне некуда отсюда деться, чтобы убраться с ее пути. Если я побегу, она обязательно меня заметит, и это ей покажется очень странным, и она расскажет об этом Регу. Если я просто пойду в ее сторону, она может увидеть меня, а мне такая идея совсем уже не нравится. Ведь я вроде как должен вести скрытное наблюдение и не должен попадать на глаза одному из, скажем, «шпионских объектов» в первую же ночь моей миссии.

Поэтому я облокачиваюсь на ограду дома и приседаю, делая вид, что мне нужно завязать шнурок. И она проходит прямо мимо меня. Я не поднимаю глаз, поэтому не знаю, смотрела она на меня или нет. Но лица моего она точно не видела. В общем, я вывернулся из этой ситуации, как самый настоящий опытный шпион. Она поворачивает за угол, и через несколько секунд я прекращаю свой спектакль с завязыванием шнурков и отправляюсь следом за ней, стараясь держаться в тени домов. Я даже не обращаю внимания на лужи и шагаю прямо по воде.

И все это время вокруг нет ни души. Только я и эта девушка. Я все еще скольжу по тротуару, будто на мне надеты ботинки на воздушной подушке, а она бодро шагает на своих каблучках, стук которых эхом разносится по пустынным улицам. Здесь настолько темно и мрачно, что кажется, будто смотришь черно-белое кино. И еще холодно. Ясно, в этом районе тротуары не обогреваются. Нет здесь ни ярких уличных фонарей, ни цветной рекламы, ни весело жужжащей толпы красивых людей, снующих по красивым магазинам, ни развлекательных палаток или автоматов, ни «Звездных сучек». Одни лишь отвратительные старые дома, накренившиеся в разные стороны и переполненные неудачниками и полоумными, как та семейка волосатиков, у подвала которых я вел свое наблюдение за квартирой Рега в ту ночь. А вокруг сорняки, и старые мусорные баки, и мелкие дрянные магазинчики, торгующие овощами, плохо освещенные и с самодельными вывесками, сделанными из дерева и картона.

Я держусь от девушки на некотором расстоянии, действуя скрытно, помня симулятор на курсах обучения основным навыкам защиты. Вот она останавливается у какой-то большой витрины и заходит в дверь рядом. Слышно, как звенит маленький колокольчик, а ее каблучки стучат, когда она переступает порог.

Я иду по другой стороне этой грязной улицы так, чтобы рассмотреть, куда она только что вошла. Я слишком нервничаю и даже боюсь поднять голову. Но в конце концов бросаю на витрину осторожный взгляд и вижу несколько столиков со свечами на них. Вокруг столиков сидят какие-то люди, они едят и пьют в полумраке. Кафе! Именно такое заведение и ожидаешь увидеть в этом районе. Треснутые тарелки и стаканы, которые они используют снова и снова, наверное, кишащие микробами. Старая скрипучая мебель из прошлого века, дешевая еда, приготовленная на какой-нибудь грязной кухне в задней комнате. Мужицкая еда для мужиков, которым нравится вкус негигиеничных продуктов и которые не едят приличной пищи, такой как те «выжимки», что я с таким удовольствием проглотил сегодня вечером.

Проходя мимо этого кафе по другой стороне улицы, я не увидел девушку. Поэтому я иду дальше, а потом решаю перейти на другую сторону и пройти по тротуару уже рядом с витриной, чтобы разглядеть все получше. Конечно, рискованная стратегия — проходить так близко от объекта. Но если подумать, мне вообще-то крупно повезло. Я мог бы потратить кучу дней, болтаясь вокруг квартиры Рега в попытках выследить его чокнутую банду мартин-мартинистов. Кто знает, сколько бы времени мне пришлось провести, наблюдая за домом Рега, прежде чем у них состоялось еще одно собрание? Я мог бы проторчать здесь целую неделю, слушая, как орут эти волосатики в подвале, отмораживая себе задницу и получая по башке бутылками от этих гребаных полоумных старикашек. А может, не неделю, а больше. И тут в первый же вечер я обнаруживаю один из своих объектов. Поэтому мне обязательно нужно выяснить, чем она занимается и все такое. Я начинаю думать, что это везение связано с моими природными талантами шпиона, которые заметили Мыскин и Брок, и что это, собственно, никакое и не везение, а просто мой дар настоящего шпиона.

Около кафе я снова слышу звон колокольчика над дверью. Потом раздаются голоса, смех, громкая болтовня. На улицу вываливается целая толпа, они все сытые, довольные и, наверное, навеселе. Они кричат друг другу «Спокойной ночи!», «Спасибо!» и хохочут. Их столько, что они перегородили тротуар, и я оказываюсь прямо перед дверью кафе. Там стоит сам хозяин заведения, который весело прощается со своими посетителями, крича что-то типа «Заходите еще!». Он делает шаг в сторону, будто приглашая меня войти, будто я просто еще один посетитель.

Я оглядываюсь через плечо, думая, что, может быть, мне лучше не обращать внимания на хозяина кафе, а развернуться и уйти. Но позади себя я вижу того самого грязного старикашку, которому я расколотил нос. Он бредет, спотыкаясь, по тротуару прямо в мою сторону, распевая какую-то глупую песню.

И вдруг я вижу ту самую девушку, сидящую в одиночестве за одним из столиков. Она читает книгу и что-то пьет из стакана, стоящего перед ней.

А толпа посетителей, только что вышедших из кафе, все еще толпится у входа, смеясь и крича, а этот пьяный старый паразит подходит все ближе и ближе.

Теперь хозяин кафе вроде как обращает на меня внимание и улыбается именно мне. Я улыбаюсь ему, чтобы не отличаться от веселой компании, вышедшей на улицу. Но в душе у меня паника, этот пьяный старый ублюдок может заметить меня и начать орать, что я сотрудник Департамента безопасности, да еще расскажет всем, как я надавал ему по мозгам. Тогда я точно пропал.

«Ладно, — думаю я про себя, — была не была!» — и захожу в кафе. Хозяин похлопывает меня по спине и начинает что-то говорить на незнакомом языке. Будто мы с ним старые друзья. Я оглядываюсь по сторонам. Кафе совсем небольшое — всего четыре столика. Тот, за которым только что сидела эта толпа, вывалившая на улицу, заставлен грязными тарелками и стаканами. Еще два заняты парочками, смотрящими в глаза друг другу над пламенем свечи. Единственное место, где я могу сесть — это столик, за которым сидит девушка. Хозяин кафе все еще держит свою руку на моей спине и вроде как подталкивает меня к ней, по-прежнему болтая на своем языке. И вот я уже стою рядом с девушкой, внимательно читающей свою книгу и попивающей красное вино.

Хозяин отодвигает один из стульев, и девушка поднимает глаза. Она слегка улыбается в качестве приветствия. Поэтому я улыбаюсь ей и сажусь. Мне действительно необходимо присесть — сердце у меня колотится, а голова гудит и болит, будто этот проклятый старикашка снова огрел меня бутылкой. Здесь полумрак и тепло. Я даже не представлял себе, как я замерз и устал, пока не сел за столик в этом теплом помещении.

Как только я на самом деле уселся рядом с этой девушкой, вся ситуация резко изменилась. Быть шпионом и подглядывать за людьми, когда они этого не знают, уже действует на нервы, но когда ты находишься от них буквально в нескольких сантиметрах, то с тобой что-то происходит. Твоя «шпионская» часть вроде как исчезает, и ты становишься обычным человеком. Раньше я думал, что мне будет гораздо сложнее, когда придется столкнуться лицом к лицу со своей жертвой… или, лучше скажем, со своим объектом защиты. Но потом я вспомнил, что эта банда закладывает в машины бомбы, и что еще вчера мне хотелось их всех перестрелять, и что Рег наверняка злобный сумасшедший, и что они пьют кровь, как говорил Мыскин.

Однако когда я смотрю на девушку, которая опять погрузилась в чтение книги, как бы уйдя в свой собственный мир, то не могу поверить, что она пьет кровь или делает бомбы. Она выглядит слишком уж красивой, чтобы заниматься подобными гадостями. Если ты красивая, зачем тебе подкладывать бомбы в машины, так ведь? Тебя все любят, когда ты красивая.

Тепло помещения и боль в голове даже вызывают у меня головокружение. В ушах шумит, а глаза постоянно моргают, будто вот-вот совсем закроются. Я чувствую сонливость и слабость. В общем, чувствую себя совсем хреново.

Я слышу какой-то отдаленный шум, смотрю на меню, ни о чем не думая, просто легонько покачиваясь, изо всех сил стараясь держать глаза открытыми. Но на самом деле мне очень хочется подремать, потому что я уверен, что после недолгого сна мне станет гораздо лучше.

А шум в голове не утихает, потом мне на плечо ложится чья-то рука, заставляющая меня вздрогнуть. Девушка смотрит прямо на меня, шум в голове становится отчетливее. Оказывается, это что-то говорит хозяин кафе. И это его рука у меня на плече.

— Что ты хочешь поесть, друг? — спрашивает он.

— О, я не хочу. То есть я не знаю, извините. Я просто задремал. Я… У меня… у меня был длинный день, — сбивчиво бормочу я.

Нет смысла заказывать здесь обед 15+, потому что: а) у них нет никаких обедов 15+; б) если я закажу это, то моя маскировка сразу полетит ко всем чертям, потому что все поймут, что я не из местных. Напряженный момент, потому что мне нужно что-то заказать, чтобы не выглядеть подозрительно, но все, что бы я ни заказал, окажется противной, вязкой, дурно пахнущей массой, которую мне придется съесть. И, кроме того, я уже съел сегодня три «выжимки». Плюс из-за этого подлого удара по голове, полученного от старика-бродяги, мой череп гудит, как старый пустой котел, по которому колотят тяжеленным молотом, и что еще хуже — меня мутит и даже подташнивает.

— Гм… — продолжаю бормотать я, а хозяин все стоит около меня с карандашом в руке, готовый принять заказ.

— Здесь отлично готовят болли-нейз, — говорит девушка.

— Правда? — спрашиваю я.

— Это самое лучшее итальянское кафе в округе, — отвечает она, улыбаясь хозяину. Он улыбается ей в ответ так, что его глазки почти тонут в его жирных щеках.

Я смотрю на него.

— Правда? — опять спрашиваю я.

— Си, синьор. Я родом из Неаполь, — объясняет он, коверкая английский и кланяясь мне, будто какой-то актер, которому аплодирует публика.

— Отлично, — говорю я. — Тогда мне болли-нейз. Ням-ням, да?

Я вворачиваю это самое «ням-ням», чтобы как-то разрядить обстановку. И точно — девушка стала хихикать, а хозяин снова улыбнулся, глядя на нас как-то странно, будто он уверен, что между нами что-то есть. Что мы вроде как влюбленные и все такое.

Девушка откладывает свою книгу.

— Раньше я вас здесь не видела, — говорит она.

— Думаю, точно не видели. А вот я вас видел.

И тут я в уме луплю себя по голове. Что я такое говорю? Откуда я ее мог видеть, если я не шпион?

— Я хотел сказать, — начинаю я объяснять, потому что ее брови удивленно поднимаются и ясно, что она хочет знать, где и когда я видел ее раньше, — что видел вас в этом кафе. Когда проходил мимо. Только что. А потом мне захотелось есть. Поэтому я тоже сюда зашел. И вот вы тут. Не подумайте, я за вами не слежу.

У меня даже во рту пересыхает, в глотке появляется тугой комок, и я вдруг начинаю потеть, как тогда, когда я карабкался по водосточной трубе, чтобы шпионить за Регом. На хрена я сказал, что не слежу за ней?! Зачем мне самому говорить о том, что кто-то за кем-то может следить? Я чувствую, как под моими новыми лохматыми волосами голова становится горячей и тоже потеет.

Красивая девушка берет свой бокал с красным вином и делает маленький глоток.

— А вы не местный, так ведь? — говорит она.

— Гм… Нет, — отвечаю я, изо всех сил стараясь что-нибудь придумать. Но все, что приходит мне в голову, — это то, что я из Департамента безопасности, а раньше учился в Центре обучения номер шестнадцать, а еще раньше ходил в Детское отделение «Дункан-Смит» и в Школу-лабораторию пятьдесят три. И что я должен вроде как следить за Регом и его бандой, чтобы узнать, где они все живут и тому подобное. И что вообще-то не должен болтать со своими объектами, как, например, сейчас с ней. Что я вроде как глубоко законспирированный агент.

Ну и козел!

Серьезно.

Но поздно переживать. Я уже сижу с ней за одним столиком, и нужно как-то выбираться из этой ситуации.

— Мне надо… э… — бормочу я, поднимаясь со своего стула. Это тактический ход. Я иду на эту уловку, чтобы потянуть время, чтобы придумать хоть мало-мальски вразумительные ответы на возможные вопросы девушки. Кроме того, мне нужна минутка, чтобы принять хорошенькую дозу «бориса», который, как я надеюсь, поможет мне справиться с тошнотой и головной болью.

— Это там, — говорит она, показывая на дверь в конце зала.

— Спасибо. Я быстро, — говорю я и иду в другой конец кафе, прохожу по узенькому коридорчику, где стоят здоровенные банки с растительным маслом, ящики с луком и другими продуктами, миную дверь на кухню и нахожу туалет. Зайдя туда, я сажусь на унитаз и пытаюсь успокоиться и дышать нормально. Потом достаю мешочек с «борисом» и накатываю хорошенькую дозу, хотя в голове продолжает громко шуметь, будто работает электромотор, а руки не перестают дрожать. Потом я умываюсь и гляжу в зеркало. Несмотря на все проглоченные «сместители», я опять чувствую буквально шок при виде работы Команды по Перевоплощению.

Я делаю несколько глубоких вдохов и напоминаю себе, что нельзя терять самообладание, чтобы не сморозить какую-нибудь глупость. Я изо всех сил стараюсь взять ситуацию под контроль. «Просто веди себя естественно! — командую я себе. — Она же не знает, что ты шпион. Поэтому забудь, кто ты, и не говори ерунды типа «Я совсем не шпион». Кстати, именно это я пару раз чуть не ляпнул там за столиком, когда совсем растерялся. Наверное, мне хотелось, чтобы на это она ответила что-то типа: «А я и не думала, что вы шпион», и я бы смог немного расслабиться, потому что тогда бы я точно знал, что она ни в чем таком меня не подозревает. Вот балбес! Получается, что именно я бы и навел ее на мысль о шпионах, хотя, скорее всего, она об этом совсем и не думала. Но если бы я произнес слово «шпион», то она бы точно начала думать: «Почему это он вдруг заговорил о шпионах?»

Вот блин!

«Значит, Дженсен, о шпионах — ни слова! Веди себя естественно, будь собой. Не собой-шпионом, а собой — обычным Дженсеном. И, наверное, лучше не говорить о «Звездных сучках» или Федоре. И постарайся поменьше вспоминать о том, как прошлый раз ты сидел на водосточной трубе, подглядывая за собранием мартин-мартинистов, и как ты видел ее трусики».

Кстати, я был бы совсем не против снова их увидеть…

И с этой мыслью я делаю еще один глубокий вдох, еще пару секунд позволяю «борису» делать свое дело в моей кровеносной системе, а потом иду обратно в кафе.

Когда я подхожу к столику, то замечаю, что она смотрит на улицу, но сразу видно, что ее глаза ничего не видят, будто между ней и окружающим миром какая-то завеса. Скрип отодвигаемого мной стула заставляет ее вернуться в реальный мир, где есть Дженсен, болли-нейз и маленький итальянец — хозяин кафе.

Как только я сажусь, этот самый итальянец подбегает ко мне с моим болли-нейз, ставит его на стол и говорит: «Приятного аппетита!»

На тарелке передо мной что-то дымящееся, что-то такое коричневое и красное с какими-то желтыми то ли трубками, то ли веревками. А сверху это посыпано желтым порошком, который пахнет как блевотина. Я начинаю это торопливо есть, даже можно сказать, заглатывать, как удав, рассчитывая на то, что если я проглочу это достаточно быстро, то не почувствую вкуса. Проглотив половину, я останавливаюсь, чтобы перевести дух и чего-нибудь выпить. Я хватаю стакан с красным вином, из которого пила девушка, буквально вливаю его в себя и продолжаю заглатывать этот самый болли-нейз. Когда тарелка пустеет, я поднимаю взгляд и вижу, что девушка смотрит на меня во все глаза. Чувствую я себя совершенно погано, но все-таки умудряюсь выдавить из себя улыбку.

— Восхитительно! — говорю я, но голос мой почти и не слышно, потому что меня начинает мутить. Вся эта отвратительная жратва, да еще проглоченная с такой скоростью, да поверх «бориса» и «сместителей» и этой выпивки… Не говоря уже о моем ужасном психологическом напряжении… Короче, от всего этого я просто тупею.

— Вы так хотели есть? — спрашивает девушка.

— Э… ну да, в общем, да. Нет, совсем нет. То есть, я хотел сказать, «да», — лопочу я не очень убедительно. — Я хотел сказать, что я вовсе не бедняк, — говорю я, пытаясь понять, что лучше всего подойдет в подобной ситуации, и не представляю, чего от меня ждут. Считают ли эти люди, живущие здесь, себя бедными? Тогда, следует ли мне говорить, что я тоже бедняк? Но если я скажу, что я бедный, то это может ее оттолкнуть. Может быть, она совсем не любит бедняков. — Я хочу сказать, — говорю я, а в это время в моей голове крутятся и сталкиваются все эти обрывки информации о том, кто беден, а кто нет; кто должен считаться бедным; и беден ли я и бедна ли она (то есть мы оба бедняки и поэтому вроде как автоматически становимся друзьями). А мой рот продолжает открываться сам собой и произносить всякие слова еще до того, как я готов их сказать. — Я хочу сказать…

— Не волнуйтесь. Я все понимаю. Вы просто проголодались, да? — спрашивает она, а ее глаза светятся пониманием и сочувствием того самого света, который ты видишь в глазах премьер-министра, когда он берет на руки какого-нибудь ребенка или пожимает руки публики в специальном телецентре, где снимают новости. От такого взгляда становится как-то спокойнее и теплеет на душе.

— Итак, — говорит девушка, теперь более деловито, по все равно очень дружелюбно. Теперь ее симпатия ко мне прячется за взглядом, которым она хочет дать понять, что она общается с равным, — откуда, говорите, вы приехали?

— О, э… ну, я не рассказывал, откуда я. Кажется, нет, — лопочу я, а сам очень надеюсь, что так оно и было. «Борис» по-прежнему буквально трещит в моих венах, что заставляет меня до боли стиснуть зубы.

— Нет, не говорили, — отвечает она.

— Точно, — говорю я с облегчением.

Несколько секунд проходят в молчании.

— Итак? — продолжает она, и на ее лице так и написан вопрос — она ждет, когда я скажу, откуда я.

— Из Норфолка! — говорю я.

Сам не знаю, почему.

Даже не спрашивайте меня, почему я это сказал. Может быть, это как-то связано с тем телешоу, которое я однажды смотрел. Телешоу об этих неудачниках, которые живут за пределами Лондона. Помню, что тогда я видел каких-то мужиков, топчущихся в грязи и покрытых этой самой грязью с ног до головы. Зубов у них почти нет, все они что-то там причитают и бубнят про фермы и сельское хозяйство. Вроде они как раз похожи на тех людей, которые для этой девушки будут самыми нормальными. Я был уверен, что ей совсем не нравятся люди моего типа, которые работают на правительство и живут в шикарных квартирах в небоскребах.

— Вау! — восклицает она, что меня сильно подбадривает. — Очень хорошо! — продолжает она и смеется.

— Да, я вроде как совершенно, на фиг, угнетенный и тому подобное, — продолжаю я и тоже смеюсь, думая, что отмочил какую-то крутую шутку, и любуясь ее улыбкой.

— Понимаю, — говорит девушка, а потом добавляет: — Как тебя зовут? Не против, если мы будем на «ты»?

И тут я понимаю, что в моем планировании этой шпионской вылазки есть кое-какие дыры. Дело не в том, что я против, чтобы мы с ней перешли на «ты», а в том, что о своей «легенде» я совершенно не подумал. Да, в принципе, не было у меня вообще никакого плана и никакой «легенды». Все пошло наперекосяк с той самой минуты, когда я приехал в этот запущенный район, где живут Рег и ему подобные. Я ведь просто собирался осмотреться, так сказать. Ну, может быть, немного последить за его квартирой. Но прежде чем я успел сообразить, что к чему, я оказался втянутым в самую настоящую драку с этим гребаным старикашкой, клянчившим у меня монетку. А потом вдруг я уже сижу с этой девушкой в кафе, несу черт-те чего и чувствую себя совершенно паршиво, потому что принял слишком много «бориса», получил бутылкой по башке, съел слишком много болли-нейз и выпил слишком много этого красного пойла.

«Итак, — думаю я про себя, — я не могу сказать, как меня зовут на самом деле, потому что Дженсен Перехватчик — это совершенно крутое, клевое и современное имя и сразу говорит о роде моих занятий. Единственное имя которое, как мне кажется, подойдет для этого района, — так это Рег. Но я не могу назваться Регом, потому что это все только запутает, как будто все и так уже не запуталось, на фиг. Двух Регов нам совсем не нужно». Поэтому я начинаю думать об этих мужиках в Норфолке, которых видел в том телешоу, и все, что крутится у меня в голове, — так это «Норфолк, Норфолк, Норфолк», а мои губы вроде как тихонько двигаются в такт моим мыслям. И все это время девушка смотрит на меня, и смотрит очень внимательно, как бы подталкивая назвать мое имя, а потом я вдруг слышу, как она что-то говорит.

— Норфолк? — говорит она. — Тебя зовут Норфолк?

Наверное, я сказал это вслух. Как последний идиот, я произнес «Норфолк». Она спрашивала мое имя, и я сказал «Норфолк». Точно, как самый последний идиот.

— Это прозвище? — спрашивает она.

— Угу, — отвечаю я, — прозвище. Именно так меня и называют. Норфолк. Потому что я вроде как из Норфолка. Что очень даже логично, так ведь? Я хочу сказать, это даже очень справедливо. Норфолк. И это имя совсем не хуже других.

Я наливаю себе еще этого красного пойла и залпом пью, пытаясь спрятать лицо за стаканом. Внутренности стакана затуманиваются от моего дыхания, я чувствую, что краснею от замешательства, а сердце колотится у меня в ушах, и звук этот кажется каким-то нездоровым, как бы мокрым и хлюпающим.

— Хорошо, Норфолк, — говорит девушка. — А меня зову…

Она не успевает сообщить свое имя, потому что в этот самый момент мне становится очень, очень плохо. Не наполовину плохо, когда вроде как голова кружится и подташнивает, а на самом деле совершенно, так сказать, биологически плохо. Так плохо, что ты вот-вот полностью вырубишься и, так сказать, откроешь кингстоны, причем, на фиг, сразу все — начнешь блевать, харкать и гадить, как обожравшаяся свинья… А в голове вдруг раздается визжащий звук, похожий на сигнал тревоги. Наверное, это из-за гадского болли-нейз, красного пойла, «дури» и ужасного психологического стресса. Голос девушки как бы удаляется и затихает, а в ушах у меня раздается ревущий звук, будто взлетает реактивный самолет, а тени от пламени свечи вдруг начинают расти и расти и становятся похожи на какого-то страшного монстра, готового прыгнуть на меня и изгрызть до костей.

Я слышу глухой удар, потом грохот бьющейся посуды… Потом чувствую боль, как от удара по голове, но не в том месте, куда меня огрел бутылкой тот старый хрен. Но эта новая боль не очень и сильная.

А потом я уже не чувствую ничего.

Загрузка...