Мифы и легенды Древнего Востока

^{Со словом «Китай» в не слишком отягощенной культурными ценностями памяти связаны такие понятия, как Великая Китайская стена, рис, чай, шелк. К этому списку сооружений, изобретений, нововведений можно добавить бумагу, компас, тушь. Понятие «миф» в обыденном сознании с Китаем не ассоциируется. При слове «миф» в воображении возникают знакомые нам с детства образы Геракла, Орфея, Персея, Тесея, Ариадны, Кассандры. И это естественно, поскольку «миф» — греческое слово и художественное сознание европейцев основано на греческих мифах. Однако китайцы обладают не менее богатым мифологическим наследием, чем греки. Оно нам просто менее известно, поскольку Китай находился за Китайской стеной.}

^{С китайскими мифами европейцы впервые познакомились в XVIII в., а до того сам Китай был мифом. Именно тогда ряду европейских философов казалось, что историю цивилизации должно начинать с Китая. Это мнение опиралось на представление о том, что Китай — родина самых древних и мудрых философов. Между тем, как это ясно теперь, китайские философы не древнее греческих и много моложе мудрецов Египта.}

^{До философии в Китае было поэтическое осмысление мира и прошлого человечества в форме мифов. Эти мифы не рассказывались, а пелись, сопровождаемые ударами, гудениями, рокотом музыкальных инструментов. Их героями были первопредки и цари-мудрецы, создатели человеческой культуры. Между зарождением этих песен, хранившихся в народной памяти, и их фиксацией с помощью изобретенной во второй половине II тыс. до н. э. письменности прошли многие столетия. И несколько столетий понадобилось еще для того, чтобы записанные песни были систематизированы и осмыслены китайскими мудрецами как документы исторического прошлого, как рассказы об истинных событиях и лицах определенной территории и времени.}

^{Сами песни, на основании которых философами создавалась фиктивная история, частично сохранились в сборниках «Шицзин» («Книга песен») и «Шуцзин» («Книга истории»). Китайский историк Сыма Цянь (146–86 гг. до н. э.) так сказал об отборе этих песен: «В древности песен (ши) было более трех тысяч. Конфуций отбросил негодные и взял то, что соответствует правилам и должному». Поскольку дошедших до нас песен 305, ясно, что негодными признано девять десятых поэтического наследия древних китайцев. Что касается принципов отбора, то они определялись задачами воспитания народа в духе конфуцианства с его идеализацией старины, почитанием предков, верностью нормам складывающегося государства. Таким образом, китайские песни донесли до нас упорядоченную, препарированную мифологию, соответствующую господствующему во времена Конфуция (VI–V вв. до н. э.) мировоззрению.}

^{Отношения между народной поэзией, как источником мифов, и философией, как их осмыслением, не были идиллическими ни в Китае, ни во всех иных древних цивилизациях. Философы, выработавшие более или менее цельное представление об окружающем мире, относились к народной мудрости с определенным пренебрежением. Они видели в песнях наивные рассказы, стоящие на пути познания истинных законов, по которым развиваются природа и человечество. В этом не было беды, если бы философы только вступали в полемику с народной поэзией. Нет, сами пользуясь мифами как источниками, они до неузнаваемости их разрушали. Например, если в мифе рассказывалось о чудовище с четырьмя лицами, то в пересказе философа четыре лица превращались в четырех сановников, отправленных императором в четыре страны по четырем сторонам света. Такой рационалистический подход к мифам известен и в средиземноморской древности, где он связей с именем философа Эвгемера, который доказывал, что богами были провозглашены когда-то жившие цари и другие чем-либо отличившиеся люди.}

^{Упорядочение китайской мифологии, осуществленное философами, усложнило понимание ее развития. Можно лишь догадываться, что в глубокой древности китайцы, как и другие народы, почитали животных — змей, ласточек, медведей, слонов, считая их покровителями отдельных родов и племен. Со временем одна из таких покровительниц, змея, приняла в воображении рассказчиков мифов облик чудовищного змея — дракона, которому было приписано господство над метеорологическими явлениями и небесными телами, водной стихией и особое покровительство царям. Таким же образом почитаемые китайцами реальные птицы превратились в фантастическую птицу Фэнхуан, ставшую символом царицы. Облик дракона был придан также богиням и богам, которым приписали создание мира и сотворение человечества.}

^{Китайцы, обитавшие на равнинах, часто заливаемых выходящими из берегов великими реками, почитали спасительные горы. Одна из них, Куньлунь, мыслилась расположенной в центре мира в виде опорного столпа для неба. Считалось, что на вершине этой горы находилась резиденция верховного бога и небесного императора Шан-ди. Одновременно существовало представление о другой вертикальной оси — мировом древе, ставшем обиталищем десяти солнц.}

^{Само небо мыслилось высшим существом, руководящим всем, что происходит на земле. При этом в мифологическом сознании произошла подмена Верховного небесного владыки и Неба мифическими Государями Неба. В их число входил верховный владыка центра Хуан-ди и его помощник бог земли Хоу-ту, покровительствующий храму Солнца и властвующий над созвездиями и планетами Большой Медведицы, Сатурном, Юпитером, Меркурием, Венерой. Каждому из мифических владык соответствовало определенное материальное начало — время года, цвет, животное, часть тела, оружие. Все это говорит о формировании сложной мифологической системы, включающей различные природные и пространственные элементы.}

^{Главные герои китайской мифологии — прародители, представленные в виде реальных правителей и царей, создателей культурных благ: огня, земледелия, медицины, календаря, музыки, письменности. Приписывание одного и того же изобретения разным героям объясняется тем, что имеющиеся в нашем распоряжении мифы объединили различные мифологические традиции. Китайские культурные герои выступают одновременно как открыватели мира, путешественники, проникающие в самые отдаленные уголки земли. При этом под отдаленными странами запада, куда проникают стрелок И и другие прародители, часто подразумевается страна мертвых.}

Первый человек Пань-гу

^{Миф о Пань-гу впервые зафиксирован в памятнике южных племен Китая III в.}

Было время, когда земля и небо еще не отделились друг от друга и, слитые вместе, составляли нечто, отдаленно напоминающее по виду куриное яйцо. Здесь и зародился, как цыпленок в желтке, первый человек Пань-гу. Прошло восемнадцать тысяч лет, прежде чем он пробудился. Вокруг был непроницаемый липкий мрак, и сердце человека онемело от страха. Но вот его руки нащупали какой-то предмет. Это был невесть откуда взявшийся топор. Пань-гу размахнулся что было сил и ударил перед собой.

Раздался оглушительный грохот, словно бы от того, что надвое раскололась гора. Неподвижный мир, в котором находился Пань-гу, пришел в движение. Все легкое и чистое всплыло вверх, а тяжелое и грязное опустилось на дно. Так возникли небо и земля.

«Долго ли они останутся разделенными? Сможет ли держаться небо без опоры?» — эти тревожные мысли вспыхнули в мозгу первого человека, и он тотчас же уперся головою в небо, а ногами в землю.

Так он стоял не шелохнувшись. С каждым днем небо поднималось выше на один чжан^{355}, и Пань-гу тоже вытягивался на один чжан. 18 тысяч лет находился первый человек между небом и землей, пока расстояние между ними не установилось в 90 тысяч ли^{356}.

После этого небо перестало подниматься, и Пань-гу понял, что мир завершен. Он радостно вздохнул. Со вздохом родились ветер и дождь. Он открыл глаза — и начался день. Ему бы жить и жить, радуясь прочности и красоте новорожденного мира. Но жизнь его была в росте. Прекратив расти, он должен был умереть.^{357}

Тело Пань-гу стало светом и жизнью. Левый глаз засиял Солнцем, правый — заблестел Луной. Четыре конечности и пять внутренних частей тела стали четырьмя сторонами света и пятью священными горами, кровь — реками и ручьями, жилы и вены — дорогами, покрывшими землю, плоть — почвой, а волосы на голове и усы — растительностью на ней, зубы и кости — золотом и каменьями, костный мозг — жемчугом и нефритом, предсмертный пот, выступивший на теле Пань-гу, стал дождем и росой.

Нюйва-прародительница

^{Образ Нюйвы («Женщина», «Мать Ва») восстанавливается по разрозненным и разновременным данным. В изначальном своем виде это богиня Земли, отсюда ее облик полуженщины-полузмеи. Также полагают, что Нюйва почиталась как прародительница племен, имевших в качестве тотема змею.}

^{С функциями богини земли связаны изображения Нюйвы совместно с другим змееподобным существом Фуси на крышках каменных гробов. Нюйва также отождествлялась с богиней плодородия, соединяющей юношей и девушек в браке. В начале первого весеннего месяца в ее честь приносились жертвы, устраивались песнопения, пляски и стрельба из лука. Существуют некоторые намеки на то, что Нюйва считалась не только прародительницей людей, но и матерью богов. Так, один древний комментатор пишет: «Нюйва — древняя богиня и императрица с человечьей головой и змеиным туловищем. В один день она претерпевала семьдесят превращений. Ее внутренности превратились в этих богов».}

Земля уже отделилась от неба. Ввысь поднялись священные горы. К морям текли реки, полные рыб. Леса и степи были переполнены дикими животными. Над лугами парили непуганые птицы. Но не было еще людей, и поэтому мир оставался незавершенным.

Знала это прародительница Нюйва, богиня с туловищем, змеи, но с человеческим белым лицом, словно покрытым пудрой. Она сползла с обрыва к пруду, взяла в горсть желтой глины и, глядя на колебавшееся в воде изображение верхней части своего тела, вылепила небольшую фигурку. Не успела она поставить ее на ножки, как фигурка ожила, закричала «уа-уа» и весело запрыгала.

Нюйва тоже радовалась тому, что ей удалось создать Жэня («Человека»). Продолжая свой труд, она вылепила еще несколько сотен человечков обоего пола. Они, приплясывая, разбежались кто куда. Нюйва понимала, что у нее не хватит ни сил, ни времени, если она будет таким же образом лепить всех людей, могущих населить землю. Поэтому, сорвав свисавшую с обрыва лиану, она опустила ее в топь и, когда лиана покрылась глиной, стряхнула ее на землю. Всюду, где падали кусочки глины, возникли кричащие и прыгающие человечки. Впоследствии богатые и знатные говорили, будто они вылеплены руками Нюйвы в отличие от бедных и худородных, которых ее руки не касались.

После того Нюйва задумалась, как продолжить род человеческий: ведь ее создания не были вечными и умирали, достигнув определенного возраста. Она соединила мужчин и женщин, и от них происходили новые человечки без ее помощи.

Жила Нюйва некоторое время не зная забот. Но землю охватили великие бедствия. В некоторых местах обрушился небосвод, и там образовались огромные черные дыры. Через них просочился жар, и на земле запылали леса. Образовались провалы, через которые хлынули подземные воды. Враждебные друг другу Вода и Огонь объединились, чтобы уничтожить людей.

Видя, как страдают ее создания, Нюйва принялась за работу, чтобы починить прохудившийся небосвод. Она собрала множество разноцветных камней, расправила их на огне и заделала образовавшейся массой небесные дыры. Чтобы укрепить небо, Нюйва убила гигантскую черепаху, отрубила у нее четыре ноги и поставила их на четырех частях земли в качестве подпорок, державших небосвод. Впрочем, небосвод не вернулся в свое прежнее состояние. Он несколько покосился, что можно видеть по движению Солнца, Луны и звезд. Кроме того, к юго-востоку от Поднебесья образовалась огромная впадина, заполнившаяся водою всех морей и рек. Ее назвали Океаном.

Фуси

^{Имя Фуси истолковывают как «Устроивший засаду на жертвенных животных», но под ним понимается бог, покровительствующий охоте и рыболовству. Он также считался божеством Востока, правящим под покровительством стихии и растительности. Конфуцианские философы превратили Фуси в царя, правившего, в переводе на наше летосчисление, с 2852 по 2737 г. до н. э.}

В той далекой стране, которую едва можно достичь даже в мыслях, жила девушка по имени Хуасюй. Однажды она отправилась на болотистую низину, заросшую бамбуком, и увидела след огромной ноги с растопыренными пальцами. Желая измерить, насколько лапа гиганта больше ее ножки, она вступила на след и тотчас почувствовала, как что-то в нее вошло. Через некоторое время она родила какое-то существо, не ребенка и не зверенка, а получеловека-полузмею. Назвала она его Фуси.

В то время земля и небо были уже разделены, но еще соединялись множеством лестниц, сплетенных из лиан. По ним можно было подниматься и спускаться туда и сюда, узнавая, что делается на небе, в Верхней столице, и передавать об этом тем, кто живет внизу. Разумеется, не каждый мог отважиться на такое путешествие, и не только из страха перед небесным властителем. Лестницы были необычайной длины и раскачивались при малейшем дуновении ветерка. Один неосторожный шаг — и летишь вниз.

Вот по такой лестнице, опускавшейся в сад в самом центре земли, сходил и поднимался бесстрашный Фуси. Утомившись, он отдыхал в тени деревьев, цветущих и лето и зиму благоуханными цветами, в окружении птиц удивительной красоты, певших волшебными голосами. От них Фуси научился петь, подбирая мелодию на созданных им пятидесятиструнных гуслях. Впрочем, он не мог сравниться в пении с птицами, ибо не обладал божественным слухом. Однажды в волшебный сад из окружавшей его пустыни забрела дева, и он передал гусли, чтобы гостья сыграла и спела. Пальцы девушки порхали над струнами с такой быстротой, какая была недоступна самому Фуси, песня же была такой печальной, что V него из глаз хлынули слезы. Поэтому Фуси вежливо попросил деву вернуть ему инструмент. Но она, увлеченная собственным пением, продолжала петь, и слезы у Фуси продолжали литься потоком. Он протянул руку и вырвал свои гусли. Они разломались на две части. Девушка продолжала петь на своей половине гуслей из двадцати пяти струн, но песня уже не брала за душу. Поэтому Фуси оставил девушке ее половинку гуслей, и она ушла с ними в пустыню, а Фуси занялся другим делом, более подходящим его наклонностям. С тех пор гусли в Поднебесной империи имеют самое большее двадцать пять струн.

Увидев в Верхней столице огонь и зная, как страдают без него люди, он решил одарить их пламенем. Наблюдая за птицами, бившими по деревьям клювами, чтобы достать из коры насекомых, он поднял с земли сухой сучок и стал им сверлить кору. Показался дымок. Фуси начал на него дуть, подкладывая более мелкие веточки и листья. Так появился рукотворный огонь, и люди могли им пользоваться, когда это им было нужно, не ожидая, что с неба упадет молния или с гор покатится раскаленная лава.

Люди, благодарные Фуси, стали приветствовать его кострами, а он, радуясь этому, изобрел для них сети, с помощью которых они могли ловить рыбу. Реки тогда кишели рыбой, и рыбная пища стала для человека большим подспорьем.

Состарился Фуси. У него была белая борода до земли, и во всей Поднебесной не было человека мудрее его.

Из своего сада Фуси управлял не только людьми, но и природой. Он зорко следил за тем, чтобы времена года сменялись в точно назначенное им время. Для этого ему нужны были циркуль и другие измерительные инструменты, и он их также изобрел.

У Фуси была дочь неописуемой красоты. На ее белом лице глаза блестели как капельки лака, брови вобрали в себя всю красоту рек и гор, а голос звучал как у иволги. Отдал Фуси дочери свою половинку гуслей, и она услаждала его игрой и пением. Однажды, переплывая реку, девушка попала в водоворот и утонула. Стала она феей реки. Иногда, когда ей становится скучно жить на дне среди других духов и рыб, она поднимается из воды и поет так прекрасно, что смертные, услышав это пенье, очертя голову бросаются в реку и тонут.

Владычествующий над просом

^{Миф отражает начало земледелия в Китае. Владычествующий над просом (Хоу-цзи) считался божественным прародителем племени Чжоу, сделавшего земледелие главной отраслью хозяйства. Мать Владычествующего над просом Цзян Юань была, по преданию, из рода Ютай. Народные предания наградили ее магической силой покровительницы детей.}

^{В изложенной версии мифа не сообщается, откуда младенец взял семена для посевов. В более поздних версиях он получил зерно из Верхнего мира. Это подчеркивало божественное происхождение земледелия.}

Из племени Чжоу происходила девушка Цзянь Юань, мечтавшая о материнстве. Приносила она жертвы, чтобы родить. Но это не помогало. Тогда она вступила в след Верховного Предка без его согласия и зачала. Прогремел гром. Забрезжило утро. И родила Цзянь Юань сына, крошечного, как росток. Не принял его Верховный Предок, и юной матери пришлось положить ребенка на узкую тропу.

Шли буйволы на водопой и услышали пронзительный крик. Видят они, лежит младенец, и такой прекрасный, какого свет еще не видывал. И подошла одна из буйволиц, и поднесла ему вымя. Когда сосал он, то не плакал, и так кормили его они по очереди все лето.

Осенью стадо должно было покинуть эти места. Младенец остался на берегу. Не могли взять буйволы его с собой — у них не было рук. Оставшись один, младенец стал кричать еще громче, чем прежде, потому что пока не мог добывать пищу сам. На крик прибежали волки. Беззащитный человеческий детеныш был для них желанной добычей. Волки уже подходили к нему, как вдруг с неба спустились две большие птицы на длинных ногах. Они подхватили младенца и унесли из-под носа разъяренных зверей.

И стал чудесный младенец жить в большом гнезде. Птицы приносили ему с лугов зернышки трав, и вскоре он привык к этой пище.

Однажды птицы полетели за кормом, а когда вернулись, обнаружили, что гнездо пусто. Кружась над лесом, они увидели малыша то поднимающимся на ноги, то ползущим, и поняли птицы, что человеческий детеныш уже не нуждается в их помощи. Помахав ему на прощанье белыми крыльями, они полетели на юг, где зимовала их стая.

Малыш тем временем приполз на луг, где нашли его буйволицы и накормили молоком. Был он еще совсем мал, но наделен разумом мудреца. Подобрав себе по силам палку с сучком, он стал царапать ею влажную землю. В образовавшиеся борозды он сыпал зерна, какими кормили его птицы.

Прошло несколько месяцев. На луг в поисках пищи забрели люди и остановились в изумлении. По краям, словно зеленые стяги, тянутся к небу бобы. Крупные тыквы желтеют поодаль. Ровным строем густеют золотые колосья пшеницы. Зеленеет конопля. Но особенно пышно раскинулось просо. Колосок к колоску. Зерно к зерну. Черное просо — с двойным зерном. Красное просо — с густым колоском. Белое просо радует глаз человека. Знали люди и раньше эти вкусные плоды и злаки. Но тогда тонули они в травах, от которых не было проку. Не могли понять люди, почему побежденными оказались сорняки, покрывающие землю. Вдруг раздвинулись колосья проса, и перед ними появился чудесный младенец.

— Хоу-цзи! Хоу-цзи! — возликовали люди.

Назвав младенца Владычествующим над просом, люди стали ему поклоняться и служить, а он научил их пахать, сеять, очищать зерно от плевел, хранить его.

Безупречный Шунь

^{Образ Шуня на протяжении многих веков его разработки китайскими поэтами и философами испытал сильные изменения. Первоначально это герой — охотник на слонов, которых ему удалось приручить. Впоследствии слон становится младшим братом Шуня. Борьба между охотником и слоном превращается в соперничество двух братьев, в котором победу одерживает Шунь. Сюда же прибавляется сюжет о матери младшего брата, ненавидевшей пасынка. Вмешательство в разработку мифа философов-конфуцианцев привело к тому, что Шунь превращается в добродетельного сына и идеального правителя, наследника Яо.}

В племени Шан^{358} в стародавние времена жил-был слепой старец Гу-Соу со своей женой. Не имели они детей и от этого страдали. Как-то ночью Гу-Соу приснился феникс^{359} с зернышком риса в петушином клюве. Феникс, владевший речью, дал старцу проглотить зернышко и, объяснив ему, что от него пойдет в роду Гу-Соу потомство, взмахнул крылами и скрылся.

Вскоре в доме родился сын, на сыновей смертных непохожий. В каждом глазу у него было по два зрачка. Поэтому его назвали Шунем («Зорким»). Недолго после этого прожила родительница. Отец Шуня взял в жены злую женщину. Она родила мальчика, которому дали имя Сян («Слон»)^{360}. Характером он был в мать, злобный и вредоносный. Тогда уже люди Шан выкорчевывали деревья и обрабатывали поля. Не мог Сян пройти мимо участка с колосящимся просом, чтобы его не вытоптать. Следы разрушителя всегда вели в дом Гу-Соу. Не раз приходили люди с жалобой на его младшего сына, но старец не принимал никаких мер, мать же поощряла его проступки, считая их безобидными шалостями. Но Шуню терпением и убеждением удалось приручить своего дикого братца. Вместо того чтобы вытаптывать поля, он, всем на диво, начал помогать выкорчевывать пни. Часто можно было наблюдать такую картину: Шунь восседает на Сяне, влекущем плуг или борону.

Уже в нежном возрасте Шунь отличался сыновней почтительностью и редким трудолюбием. Правитель страны, а им тогда был мудрый Яо^{361}, слышал о мальчике, а затем о юноше одни похвалы. Поэтому он пригласил его к себе. Впервые Шунь увидел фениксов, бродивших по двору вместе с курами и петухом. Более всего Шуня поразило дерево, росшее прямо на ступеньках царского дома. На ветвях с начала месяца росли стручки. Опадая, они показывали время.

Яо восседал за трапезой вместе с дочерьми и сыновьями. Шунь обратил внимание на то, что царь, царевичи и царевны ели не из золотой, не из серебряной — из глиняной посуды. Одеты царские дети были просто, но на Яо было одеяние божественного красного цвета.

— Присаживайся, юноша! — сказал Яо, пронизывая Шуня взглядом.

Когда Шунь сел, ему пододвинули миску с дымящимся рисом и палочками.

— Я слышал о тебе хорошее, — продолжал царь. — Поэтому даю тебе в жены двух своих дочерей.

Шунь взглянул в направлении, куда обратился царский перст, и едва не ослеп. От лиц девушек исходил блеск божественной красоты.

— Приданым не обижу, — царь показал на большой деревянный сундук в углу горницы. — Тебе самому я дарю цитру и лук, ибо надеющемуся управлять надо быть сильным не только в войне, но и в музыке.

Так в то утро Шунь покинул царский дом с двумя женами, с луком в одной руке, цитрой — в другой. Сундук же везли на волах. Поселился Шунь отдельно от царя и от своих родителей. Но родительский дом был недалеко.

Видя счастье Шуня, зная о всеобщей любви к нему, мачеха люто возненавидела пасынка. Ей удалось настроить против него отца, человека недалекого и безвольного. Он смотрел супруге в рот и исполнял все ее желания и капризы. Но это не мешало Шуню относиться к отцу и его супруге с неизменной почтительностью, навещая их в положенные для этого дни. Он не забывал и о дарах. Жены Шуня ухаживали за свекровью и были с нею ласковы. Это лишь разжигало ее ненависть.

Орудием в руках мачехи стал злобный Сян. Его свела с ума небесная красота жен Шуня, и он решил убить брата, чтобы овладеть женами его. Мачеха поддержала Сяна в его коварных намерениях, Гу-Соу никогда ей не перечил. Так эта семейка была единодушной в стремлении погубить Шуня.

Гу-Соу как-то пригласил сына починить прохудившуюся кровлю амбара. Перед тем как отправиться к отцу, юноша заглянул к женам, чтобы они знали, куда он идет. Услышав о приглашении отца, красавицы переглянулись.

— Не ходи! — сказали они в один голос. — Тебя замыслили сжечь.

— Но могу ли я отказать тому, кто меня родил?! — возразил Шунь.

Тогда жены отправились к сундуку, где хранилось приданое, достали одеяние с вышитым пестрым шелком фениксом.

— Переоденься, повелитель, — сказали они Шуню. — И можешь идти.

Отец, мать и брат встретили Шуня ласково, лишь пожурили его за расточительность: ведь для грязной работы не годится нарядная одежда. Они сами принесли лестницу и установили ее так, что Шуню оставалось лишь подняться на крышу. Когда он срывал прогнившие доски, злодеи незаметно забрали лестницу, подвалили к стенам заранее припасенный хворост и бросили в него факел. Увидев высоко вздымающиеся языки пламени, Шунь заметался в поисках лестницы. Не найдя ее, он понял, что его хотят погубить. Видя смятение юноши, родичи хохотали:

— Тебе не спастись. Разве улетишь на небо.

Шунь, кажется, это понимал и сам. Во всяком случае, он поднял руки к небу и стал взывать о помощи. Внезапно тело его покрылось разноцветными перьями, руки превратились в крылья, уста — в петушиный клюв. Став фениксом, из зернышка которого родился, Шунь взлетел в небо. Но вскоре он опустился неподалеку от пылающего амбара без своего одеяния, но в человеческом облике.

Не дожидаясь, когда Шунь удалится, злодеи стали шушукаться, как крысы в подполье.

— Не надо было его пускать в одежде, на которой вышита птица! — скороговоркой произнесла мачеха.

— Да! Да! — прогудел Сян. — Он нас обманул. Теперь мы попросим его почистить колодец и проследим, чтобы на нем была рабочая одежда.

Гу-Соу кивал одобрительно головой, когда же Сян замолк, вызвался сам пойти к Шуню, чтобы заманить его и погубить.

Стуча палкой, он в тот же день отправился к сыну. Извинившись за случившееся и заверив, что подобное не повторится, старец попросил сына почистить колодец, ибо в доме нет мужа, кто мог бы это сделать: ведь под Сяном оборвется любая веревка.

— Будь спокоен, отец! — произнес Шунь с почтением. — Я выполню твою волю.

Утром жены достали из сундука одеяние с вышитым на нем драконом и посоветовали супругу надеть его как исподнее, а рабочую одежду поверх него.

Выполнив это, Шунь простился с женами и отправился в родительский дом. Видя, что на Шуне рабочая одежда, злодеи мигом сбегали за канатом и, прикрепив его, опустили в колодец, так что Шуню оставалось лишь взять лопату и спуститься. Но не успел он добраться до воды, как сверху обрушились камни. Шунь, однако, успел скинуть рабочую одежду и превратиться в дракона, точно такого, какой был вышит на его одеянии. Дракон бросился в воду и поплыл по подземному морю к другому колодцу.

Между тем родичи продолжали сверху заваливать колодец камнями и глиной. Засыпав его до уровня земли, все, кроме Сяна, отошли, он же стал втаптывать землю всей своей тяжестью, так что вскоре уже нельзя было различить и места, где был колодец.

После этого все, оживленно беседуя, двинулись к дому Шуня.

— Можете взять землю, скот и дом, — бубнил Сян. — Мне нужны лишь цитра, лук и жены, ибо…

— Но без одеяния и украшений, — вставила мать Сяна. — Тебе их не носить, да и твоим женам богатство теперь ни к чему. Они станут рабынями, и я сама прослежу, чтобы они не ленились.

Войдя в дом, злодеи объявили о том, что Шунь погиб, а они вступают во владение всем его имуществом. Мачеха кинулась к сундуку и, раскрыв его, стала выбрасывать содержимое на пол. Отец, стуча палкой по половицам, ходил по горницам и ощупывал вещи. Сян же сорвал со стены цитру, сел на постель Шуня и, ударив по струнам, приказал женам раздеться и плясать. Слуха же у Сяна не было. О таких людях, как он, говорят, что им наступил на ухо слон. Не успели женщины скинуть свои одежды, как в дом вступил Шунь.

— Дорогие гости! Я вас не ждал в доме! — сказал он окаменевшим от ужаса злодеям. — А вы, жены, подайте моим родителям и брату угощение.

Родичи не захотели садиться за стол и, пятясь, как раки, покинули дом. Но, возбужденные богатствами Шуня и красотою его жен, злодеи вскоре опомнились и стали вновь размышлять, как наверняка погубить сына и брата.

— Я думаю, — сказала мачеха первой, — что у Шуня под рабочей одеждой было вышитое одеяние. Когда я разбирала сундук, я видела, что таких одеяний множество. Поэтому Шуня надо отравить.

— Да! Да! Отравить! — радостно подхватил Сян. — Как мы сразу не догадались? Тогда бы нам не пришлось засыпать колодец и рыть новый. У нас бы остался амбар. Я сам отправлюсь к Шуню и, извинившись перед ним, приглашу его на пир.

Придя домой, мачеха занялась приготовлением яда, заставив мужа толочь в ступе какие-то куски и крупинки. Наутро Сян отправился к Шуню, чтобы пригласить его в гости.

Едва Сян покинул дом Шуня, как он обратился к женам:

— Что же теперь мне надеть? — спросил он. — Я уверен, что они не думают мириться со мною, а намерены меня погубить.

— Иди в чем хочешь! — ответили жены. — Пей и насыщайся! Только намажься вот этим.

Они вручили супругу деревянную коробочку с каким-то зельем. Шунь разделся и стал втирать зелье в руки, ноги, лицо, грудь и живот. Спину же ему натерли жены. После этого Шунь облачился в чистое белое одеяние, расчесал волосы и, насвистывая, отправился к родичам.

Его ожидал стол, накрытый яствами, и радостные лица. Усадив Шуня на почетное место, злодеи стали потчевать гостя. Шунь ел и пил за обе щеки. Хозяева ему не уступали, так что вскоре стали расхваливать свое вино заплетающимися языками, а у Шуня, как говорят, не было ни в одном двухзрачковом глазу. Наевшись и напившись, он вежливо поблагодарил хозяев, уже валявшихся в бесчувствии на полу, и как ни в чем не бывало отправился домой.

За всеми приключениями шурина наблюдали сыновья Яо, передавая о виденном Яо. Правитель решил, что Шунь может быть его наследником. Но, будучи человеком осторожным, все же решил сам устроить зятю испытание. Он предложил ему отправиться в глухомань, населенную зверями и призраками, и, пройдя через нее, вернуться к утру.

Когда стемнело, Шунь бесстрашно направился в Лес ужасов, который еще никому не удавалось перейти. Во мгле сверкали зрачки Шуня, и звери в ужасе бежали, змеи, шипя, отползали в сторону, духи прятались под землю. К утру Шунь вернулся во дворец живым и невредимым.

— Сын мой! — обратился Яо к зятю. — Я убедился, что ты достоин быть наследником. Но ты еще не подготовлен к высоким обязанностям. Поэтому назначаю тебя младшим чиновником. Ты должен будешь подняться к трону по лестнице власти, с которой срывалось множество моих слуг.

И стал Шунь чиновником. Эта деятельность вскоре принесла ему прозвище Безупречный, ибо он не допускал никаких промахов. Своими четырьмя зрачками он легко различал обман и недобросовестность. Он видел людей насквозь. Поэтому, не дождавшись, пока Шунь поднимется до верха лестницы власти, Яо передал ему бразды правления. Первым делом Шунь отправился на колеснице, запряженной драконами, в родную деревню. Мачеха уже умерла. С отцом Шунь примирился. Старец к тому времени понял, какого благодетельного сына он имел. Раскаялся и Сян. Видя искренность его раскаяния, Шунь назначил Сяна князем в области, где было много слонов.

Став Сыном Неба, Шунь прежде всего занялся преобразованиями музыки, и не только потому, что ее любил. Будучи чиновником, Шунь убедился, что ни один вор и мздоимец не любит музыки, если не считать мелодии, издаваемой золотом и серебром. Музыка, как считал Шунь, может лучше исправить нравы, чем самые суровые законы. К пятнадцатиструнным гуслям Шунь добавил еще десять струн. Он сочинил мелодию «девяти призывов» для флейты и губного органчика. Стоило зазвучать этим призывам, как в Поднебесной наступало веселье и с неба прилетали к Шуню фениксы, под покровительством которых он находился. Музыка была любимым занятием Сына Неба до конца его лет. Люди запомнили его песню о благодетельном южном ветре:

Шунь умер, осматривая южные земли в пустоши Цанху. Печальная весть облетела всю Поднебесную империю. Вдовы Шуня, разделявшие в горести удивительной жизни этого смертного, тотчас поспешили к месту кончины. Глаза их были застланы слезами, и они не видели ничего вокруг. Горькие слезы падали на стволы бамбука, проедая их. С тех пор на юге появился бамбук, который называют бамбуком духов реки Сян.

Останки Шуня положили в глиняный саркофаг. Когда его опустили в могилу, с неба послышалось «девять призывов», но не радость они вызвали, а слезы. Люди не видели, как к пустоши Цанху полетела стая фениксов. Они роняли на землю разноцветные перья, и там, где падало перо, будущей весной вырос великолепный цветок. Каждой весной в местности Цанху люди видели огромного слона. Он тащил борону, вспахивая пустошь. Другие слоны наблюдали за его работой, одобрительно помахивая хоботами. С тех пор в Поднебесной слоны не вытаптывали посевов и не ломали домов.

Опустевший трон Поднебесной занял Юй, тот, который усмирил потоп.

Божественный земледелец

На земле было уже много людей, но пищи им не хватало, так как они кормились одной лишь охотой и рыболовством. Тогда Нюйдэн родила удивительного сына. Было у него змеиное тело, бычья голова и нос тигра. Дали младенцу имя Янь-ди («Властелин Солнца»), ибо после его рождения на земле стало больше тепла и света. Появилось и больше воды. Сразу забили девять сообщающихся между сосою ключей. Зачерпнешь в одном — вода колеблется во всех.

Увидел Янь-ди, что люди бедствуют, и сбросил с неба множество зерен. Не зная, как из одного зерна произвести много, люди их съели. Пришлось Янь-ди спуститься на землю, вспахать ее и посеять зерна. Так появились полезные злаки. Так началось земледелие. Помня о заслугах Янь-ди, его стали называть Шэнь-нуном («Божественным земледельцем»).

Умел он также отличать целебные травы от бесполезных и ядовитых. Была у Шэнь-нуна красная плеть, меняющая цвет при прикосновении к яду. Выходил он на луг и хлестал ею травы. Так он выделял целебные растения и уже по их вкусу устанавливал, от какой они помогают болезни. Плеть задевала также и ядовитые растения, так что не раз, занимаясь испытанием, Шэнь-нун отравлялся, но его сильное тело превозмогало яд. Но однажды Шэнь-нун набрел на ползучее растение с маленькими желтыми цветами. Оно оплетало стены и изгороди. Шэнь-нун попробовал его и умер — настолько силен был яд. С тех пор люди остерегаются этого растения.

Так умер этот Божественный земледелец, пожертвовавший своей жизнью ради блага человечества.

Хуан-ди

^{Хуан-ди — один из китайских культурных героев-предков, к которому возводили свое происхождение 14 аристократических родов. Конфуцианская традиция превратила его в императора, наследника Шэнь-нуна, и указала даты его жизни, соответствующие 2698–2598 гг. до н. э.}

^{В многочисленных рассказах Хуан-ди фигурирует не только как благодетель человечества, но и как высший правитель в царстве духов, и это соответствует хтонической природе Хуан-ди. Описание владений Хуан-ди содержит много черт райского сада, засаженного деревьями. Среди них находится и древо бессмертия, однако мотив бессмертия в китайском мифе о сказочном саде остается неразвитым. В китайском саду нет тех, кто может воспользоваться плодами дерева. Сам Хуан-ди остается смертным.}

Янь-ди сменил Хуан-ди («Желтый владыка»). Он продолжил благодеяния Божественного земледельца и научил людей ремеслам. Хуан-ди показал, как делать топоры и зернотерки, отливать колокола и треножники, бурить колодцы, мастерить телеги и лодки. Был он высокого роста, имел четыре лица, так что мог одновременно наблюдать за четырьмя странами света.

На Куньлуне был у Хуан-ди великолепный дворец, окруженный пятью стенами и двенадцатью башнями. Росли во дворце удивительные растения, жили удивительные птицы и животные. Были там огромный рисовый колос, жемчужное и нефритовое деревья, гнездились там фениксы и птицы луань с головами, обвитыми змеями и прикрытыми щитами. Там же росло древо бессмертия. Каждый вкусивший его плоды становился подобным богам. У обитателей дворца Хуан-ди не было заботы о пище, ибо там жило Ши-жоу — удивительное животное, лишенное костей и конечностей, огромный кусок мяса, правда, с парой маленьких глаз. Стоило отрезать от Ши-жоу кусок, как место отреза зарастало и животное приобретало прежнюю форму.

Хуан-ди все время путешествовал по Куньлуню, расчищал горные склоны, прокладывал дороги. Он окружил себя людьми, обладавшими талантом, и оказывал им покровительство. Среди его сподвижников был четырехглазый Цанцзе. Наблюдая за следами, оставляемыми на земле птицами и зверями, он проник в их тайный смысл и изобрел иероглифы.

Любимой женой Хуан-ди была Лэй-цзу («Богиня грома»), родившая ему двух сыновей. Вообще же от всех жен было у Хуан-ди двадцать пять сыновей, четырнадцать из них стали основателями родов. В конце правления Хуан-ди на земле появился чудесный и добрый зверь единорог. Ступая, он не сломает травинки, не раздавит букашки, не тронет ни одну живую тварь. Стало ясно, что этим Небо ознаменовало конец кроткого и счастливого правления Желтого владыки. Вскоре после того Хуан-ди исчез. Видели его взлетающим на драконе и, желая удержать, стреляли в чудовище из лука, но промахнулись. Удалось отыскать одеяние Хуан-ди, он оставил его за ненадобностью. Это одеяние торжественно захоронили на горе Цяошань в провинции Шэньси.

Хуан-ди и железнолобые

^{Чи-ю — мифический персонаж, в котором видели то героя-мятежника, то бога войны, то вооруженного полузверя-получеловека с головой барса, туловищем человека, с копытами вместо ног. Чи-ю приписывали изобретение различных видов оружия. Одни исследователи видят в Чи-ю воплощение сказочного племени великанов, другие — жителей монгольского плато, ведших войну с китайскими племенами Юга.}

^{В Китае до XX в. была распространена игра, называвшаяся чи-ю. Ее участники надевали звериные маски и бодали друг друга.}

Как-то в горах, на юге Поднебесной, появился разбойник Чи-ю. Туловище у него было человеческим, ноги как у быка, голова медная, лоб железный. Если Хоу-цзы научил людей пахоте и обращению с плугом, то Чи-ю выковал смертоносное оружие и вооружил своих братьев, а их было восемьдесят один, и они ничем не уступали ему в силе и свирепости. Нападая на мирных земледельцев, они убивали их, сжигали хижины, вытаптывали поля и уводили скот.

Тогда в защиту земледельцев поднялся повелитель Поднебесной — Хуан-ди. Он дал им оружие, научил им владеть и повел на Чи-ю и его братьев. В открытом бою разбойники были разбиты. Однако Чи-ю удалось бежать, и он вновь стал заниматься разбоем.

Вновь собрал Хуан-ди ополчение и двинулся против негодяев. Понимая, что в честном бою будет опять разбит, коварный Чи-ю принялся за колдовство. Земля покрылась туманом, так что не было видно, куда идти, а разбойникам это было и надо. Хуан-ди приказал зажечь факелы, но и это не помогло. Тогда он приказал воинам остановиться и ждать, пока рассеется туман. А он еще больше усиливался, ибо Чи-ю продолжал колдовать.

Находился в войске человек со спиной, согнутой, как лук, и с бородой, посеребренной, словно инеем. Это был ученый, у которого Хуан-ди, сам не обделенный мудростью, не стеснялся спрашивать совета.

— Что мне делать? — спросил Хуан-ди.

— Дай мне подумать! — ответил мудрец.

Он думал три дня и еще три дня что-то мастерил, что — в тумане не было видно.

Придя к императору, он дал ему маленького железного человечка, укрепленного с помощью иглы на колесике.

— Что это? — спросил Хуан-ди.

— Железо притягивает железо! — ответил ученый.

Сколько ни крутил Хуан-ди колесико, человечек все равно показывал своей крошечной ручкой туда, где находился Чи-ю и его железнолобые братья.

Прошло несколько дней, и близ стана железнолобых появился Хуан-ди с войском. Удивился Чи-ю, не понимая, как его сумели найти. Сделав туман еще гуще, он бежал вместе со своими братьями в горы. Но как бы он ни хитрил, куда бы ни прятался, всюду за его спиною слышался топот и звон оружия преследователей.

Разбойники были схвачены и обезглавлены. С тех пор земледельцы не знали тревог. А железный человечек показывал путь караванам.

Подвиги стрелка И

^{Миф о стрелке И — один из наиболее популярных в китайской мифологии. И — культурный герой, считавшийся как изобретателем лука и стрел, так и спасителем с помощью этого оружия от множества бедствий, в том числе космического характера. Сама форма лука в виде дуги-радуги превратила героя в охотника за нарушившими космический порядок Солнцами. В этой своей ипостаси И может быть сопоставлен с греческим героем-охотником Орионом, также связанным с солнечным мифом.}

^{Чудовища, с которыми успешно борется И, частично связаны с природными явлениями (Дафэн — «Великий ветер», Баше — «Длинный змей», олицетворяющий водную стихию). Как очиститель земли от чудовищ И близок к греческому герою Гераклу. Так же как Геракл, И посещает страну Запада и царство мертвых.}

^{Посещение И страны Запада мотивировано поиском зелья бессмертия. Здесь обнаруживается сходство с мифом о Гильгамеше. Сама страна Запада в китайских мифах — это не просто царство смерти, но место обитания удивительных животных, произрастания удивительных растений. Хозяйка этой страны, обладающая зельем бессмертия, предстает в облике владычицы зверей. Хотя И эти звери не интересуют, посещение им владычицы зверей могло быть первоначально связано именно с его функциями охотника, а поиск бессмертия служить более поздним добавлением к основному сюжету.}

^{Убийство И персиковой дубиной раскрывает еще одну черту многопланового образа охотника. Согласно поверьям китайцев, только таким оружием можно было поразить насмерть, нечистую силу. Таким образом, сверхъестественные способности И в стрельбе из лука получают объяснение: охотник был связан с этой нечистью, Цзунбу, в которого превратился после смерти. И, согласно определению знатока китайских мифов Юань Кэ, был владыкой всех злых духов Поднебесной, следившим за тем, чтобы злые силы не могли вредить людям.}

Рассказывают, будто в стране сладких источников растет огромное дерево. На его могучих ветвях, покачиваясь, дремлет Солнце. Поутру, набравшись сил, оно взбирается на колесницу и гонит огненных коней по небесной колее. Было время, когда на этом дереве помещалось десять Солнц, шаловливых сыновей своей матери Сихэ^{362}. Они сменяли друг друга на ее колеснице, и, так как братья были близнецами, люди думали, что им с неба всегда улыбается одно Солнце.

За многие тысячи и тысячи лет этот строгий порядок братьям-Солнцам изрядно надоел. И как-то все вместе они взлетели на вершину дерева и стали шептаться, чтобы не услышала мать.

— К чему нам эта колесница? Почему мы выходим в небо по одному? Зачем нам эта колея? Разве на небе негде развернуться и показать удаль?

Резвясь, как малые дети, Солнца разлетелись по небу. Напрасно мать кричала им вслед:

— Дети мои, вернитесь! Вы можете погубить мир.

Небо сияло в десять Солнц. В мире наступила засуха, какой еще никогда не бывало. Леса, покрывавшие тогда большую часть земли, вспыхнули, как сухой тростник от кремневой искры. Звери, преследуемые огнем и удушливым дымом, бежали из чащ и дебрей и искали спасения в реках. Но и реки вскипали от солнечного неистовства. Рыба всплывала брюхом вверх. Птицы, опалив крылья, падали сверху обуглившимися комочками. Толпы почерневших от нестерпимого зноя людей собирались на равнинах. Ударяя в каменные гонги, дуя в трубы, они поднимали шум, надеясь испугать небесные светила. Но Солнца, заигравшись, не слышали ничего или, может быть, по своей наивности думали, что люди, глядя на их проказы, радуются.

Видя страдания людей и земных тварей, послал Великий Владыка Ди-цзюнь^{363} на землю своего сына И. Был он искусным стрелком, потому что левая его рука была короче правой. Вручил Ди-цзюнь сыну красный лук и десять белых стрел с твердыми и острыми наконечниками.

Когда И явился на землю, многих людей уже не стало, уцелевшие укрылись в глубоких пещерах. Услышав шум шагов, они высунули головы и стали приветствовать стрелка.

Снял стрелок И из-за спины лук, наложил на него первую стрелу и натянул тетиву до отказа. Стрела со свистом улетела в небо, и люди увидели, как одно из Солнц лопнуло, как багровый бычий пузырь. Вновь и вновь натягивал И свой лук, и стрелы летели в Солнца, которые, дрожа, хотели спрятаться друг за друга, но стрелы И настигали их, и они разрывались с треском, как огненные шары.

Люди радовались и подбадривали меткого стрелка криками. Только мудрый правитель Яо, тот, у которого седая борода до земли и в каждом глазу три зрачка, понял, что, если не остановить стрелка, вошедшего в раж, он перебьет все Солнца и земля погрузится во мрак. Яо неслышно подошел к И и вытащил у него из колчана одну стрелу.

На небе, обезумев, металось последнее Солнце. От страха у него побелело лицо. Хотел убить и его стрелок И, да не нашел стрелы. Спасаясь от стрелка, бросилось Солнце в объятья своей матери Ночи. И с тех пор оно больше не смеет сходить с предназначенной ему колеи и долго задерживаться на небе.

С прекращением засухи не кончились бедствия людей. Во время лесных пожаров поля заполнили чудовища. К ним присоединились драконы, вынужденные покинуть закипевшие воды. Все они нападали на смертных, и не было с ними сладу. И, усмирив Солнца на небе, решил избавить землю от чудовищ и драконов.

В центре страны свирепствовал красный бык-людоед Яюй с человечьим лицом и лошадиными ногами, издававший звуки, напоминающие плач ребенка. Одно появление или звук его голоса заставляли людей бежать без оглядки. Поразил И Яюя одной стрелой.

На юге страны, в пустоши Чоу хуа, водилось чудовище Цзочи со звериной головой, человеческим телом и громоподобным голосом. Из пасти его торчал огромный клык, вызывавший ужас у всех, кто с ним встречался. Стрелок И без страха подошел к Цзочи на выстрел стрелы. Цзочи поднял копье, чтобы поразить героя. Стрела И угодила в древко копья и его расщепила. Видя такую необыкновенную меткость, чудовище кинуло копье и взялось за щит, чтобы прикрыться. Но И поразил Цзочи стрелою через щит.

После этого И направился на север Поднебесной империи, к реке Сюншуй, где досаждал людям Цзюин, зверь о семи головах, изрыгавший из каждой пасти пламя и воду. Поразил И семью стрелами каждую из голов Цзюина и швырнул их в реку.

Во время странствий И по странам Севера на его глазах со страшным грохотом обрушилась гора Силушань. Зоркий взгляд стрелка обнаружил среди обломков удивительно твердый нефритовый перстень. И примерил его к большому пальцу правой руки, и, так как он вошел, как влитой, понял И, что перстень дарован ему с небес, чтобы было удобнее натягивать тетиву.

Вскоре перстень пригодился. У Озера зеленого холма на стрелка обрушился ураган, да такой, что он едва удержался на ногах. Стрелок увидел поднимавшуюся над зарослями огромную птицу Дафэн^{364} с пестрым опереньем, как у павлина. Ветер возникал от взмаха ее крыльев. Птица летела так быстро, что стрела не могла ее догнать, а если бы догнала, то запуталась бы в густых перьях. Поэтому И сплел из зеленого шелка крепкую нить и привязал ее к стреле. Когда птица пролетала у него над головой, И пустил стрелу и угодил ею прямо в грудь. Нить не дала птице улететь. Стрелок стащил ее вниз и разрубил мечом. Люди очень благодарили И, потому что ураган от крыльев Птицы разрушал их хижины и иногда уносил детей.

Узнав о подвиге И, его призвали к себе рыбаки с озера Дунтинху, страдавшие от удава-людоеда Баше. Поднимаясь со дна, чудовище опрокидывало лодки и проглатывало тех, кто в них был. Дали И лодку, и он отправился на розыски змея. Наконец, он увидел высовывающуюся из воды зеленую голову. Она приближалась, вызывая огромные волны. Выпустил И несколько стрел одну за другой, и, хотя они попали в цель, удав продолжал плыть как ни в чем не бывало. Пришлось И спрыгнуть в воду и вступить с Баше в бой, нанося удары мечом. Наконец, зеленая голова опустилась, а из чрева удава хлынула вонючая жидкость. Рыбаки, наблюдавшие за схваткой с берега, радостно приветствовали победителя.

Последним из чудовищ, наносящих людям вред, был гигантский кабан Фэнси, обитавший в Тутовом лесу. Чудовище было величиною с быка, а свирепостью превосходило тигра. Нашел И кабана по огромным зарубкам, оставляемым его клыками на деревьях. Стрелы угодили зверю в ляжку, не дав возможности убежать. После этого И взвалил кабана на плечо и еще живого пронес по всей округе. Когда народ убедился, что избавлен от зверя, портившего посевы и нападавшего на скот, он убил его, разрубил на мелкие куски и принес в жертву Владыке Небес.

Но небесный отец не захотел даже видеть И. Пылая на него гневом, он изгнал стрелка и его жену Чан-э из сонма богов. И если стрелок смирился с этим и готов был навсегда остаться на земле, которую освободил от семи бед, то самолюбивая и строптивая женщина, считая мужа виновником всех несчастий, постоянно досаждала ему слезами и попреками. Пришлось И отправиться на гору Куньлунь, где обитала повелительница Запада Сиванму. Она, насылавшая на людей болезни и смерти, обладала также зельем бессмертия. Труден был путь к Сиванму. Ее гору окружала пучина смерти, всасывавшая в себя все, что к ней прикасалось. Преодолевший пучину попадал в кольцо огнедышащих гор, выбрасывавших кипящую лаву. Преодолев эти препятствия, И оказался у ворот, охраняемых чудовищным драконом по имени Закрывающий рассвет. Не пришлось И сразиться со стражем ворот, ибо Си-ванму, увидев пришельца, о подвигах которого слышала, приказала его впустить. Рассказал И богине о своих бедах, и она дала знак своей служанке, трехногой священной птице, принести тыкву-горлинку, наполненную зельем бессмертия. Передавая ее И, богиня объяснила, что содержимого сосуда может хватить на двоих — тогда они станут бессмертными на земле, если же выпьет один, то перенесется на небо и станет богом.

Вернувшись домой, И поставил сосуд на стол и, объяснив жене, что они выпьют зелье бессмертия во время ближайшего праздника, лег отдыхать. Когда же И проснулся, то увидел сосуд опорожненным. Чан-э выпила содержимое и улетела на Луну. На Луне предательница превратилась в огромную жабу (ее можно видеть во время полнолуния), но И уже ничем не отличался от людей. Будучи смертным, как все, он стал раздражительным. Не раз от его гнева страдали слуги, не совершившие какого-либо проступка.

Впрочем, к одному из слуг, Фэнмэну, И относился так, словно бы тот был ему сыном. Он решил оставить ему все, чем обладал, а обладал он одним лишь искусством стрельбы из лука. Начав обучать Фэнмэна, И объявил ему:

— Сначала ты должен научиться не моргать. Научишься, возвращайся ко мне.

Отправившись домой, Фэнмэн целыми днями лежал у ткацкого станка жены. Педали крутились, а он смотрел на них, стараясь не моргать. Вскоре он этому научился и попросил жену неожиданно подносить к лицу острую иглу или шило. Когда его глаза привыкли и к этому, он прибежал к господину и попросил дать ему лук со стрелами.

— Еще рано! — проговорил И улыбаясь. — Хороший стрелок должен видеть совсем маленькую вещь, как большую, а вовсе не различимую глазом, как заметную. Когда будешь это уметь, приходи!

Фэнмэн вырвал из хвоста быка тончайший волосок и кое-как привязал к нему пойманную блоху. После этого он прикрепил волос к потолку и, лежа на постели, устремил на него взгляд. Много дней он провел так без питья и еды. Жена, решив, что он рехнулся, пошла за знахарем.

— Первого, кто сюда вступит, я убью! — крикнул Фэнмэн, не поворачивая головы.

Жена, остановившись, залилась слезами: ведь муж смотрел в пустоту.

Еще через день он радостно закричал:

— Смотри, теперь она стала как пуговица!

— И можно тебе принеси питье и еду? — спросила жена.

— Еще рано! — ответил Фэнмен. — Я сам тебе скажу, когда смогу различить глаза и рот.

И вновь заплакала жена. Ибо какие могут быть у пуговицы рот и глаза?

Прошло еще три дня, и Фэнмэн закричал:

— Теперь она как колесо, а рот больше моего. Давай мне мою еду и питье.

Напился и наелся Фэнмэн и тотчас же побежал к господину, чтобы сообщить ему о своих успехах.

— Теперь я буду учить тебя стрелять! — радостно воскликнул И.

Они отправились в поле, где И обучал Фэнмэна до тех пор, пока по всей Поднебесной не стали говорить о господине и его слуге как лучших стрелках, ставя их имена рядом.

Радоваться бы Фэнмэну и благодарить учителя, но он был завистлив от природы и считал себя уже первым, поскольку И был стар, а он молод. И стала зависть разгораться в душе Фэнмэна, как пламя в высохших кустах. Он стал думать, как погубить учителя.

Завел себе Фэнмэн колчан больший, чем у И, и наполнил его стрелами. Возвращаясь домой вместе с И, Фэнмэн внезапно пустил стрелу в пустое небо. Схватив лук, И послал стрелу вдогонку. Раздался треск. Стрелы столкнулись в воздухе. То же произошло со второй, третьей, четвертой стрелами…

Но вскоре стрелы у И иссякли, а у Фэнмэна их осталось более дюжины. Не успел И пошевелиться, как Фэнмэн отбежал в сторону и натянул лук. Стрела со свистом улетела с тетивы и угодила И прямо в рот. Стрелок И пошатнулся и упал.

Полагая, что И мертв, Фэнмэн приблизился к нему, чтобы в этом убедиться. Но как только он оказался рядом, И поднялся как ни в чем не бывало.

Пот выступил на лбу предателя. Руки его затряслись, и он уронил лук на землю.

— Рано ты решил меня убить! — проговорил И, выплевывая наконечник стрелы. — Я не успел тебя обучить, как ловить ртом и перекусывать стрелы.

Упав на колени, Фэнмэн обхватил ноги господина.

— Прости меня! — лепетал он. — Мною овладел злой дух зависти…

Но оттолкнул И Фэнмэна, поднял его лук и, переломив, сказал:

— Предатель никогда не будет хорошим стрелком!

Между тем И продолжал грубо обращаться со своими слугами. Фэнмэн, оставшийся жить в его доме, решил этим воспользоваться. Он подговорил слуг И поднять мятеж против хозяина. Они принесли из леса большую дубину из персикового дерева, подстерегли И во время охоты, нанесли ему удар дубиной и тотчас бросили его тело в подготовленный для дичи кипящий котел.

Так погиб герой, избавивший Поднебесную от множества бед. После смерти его стали почитать как божество Цзунбу.

Гунь и Юй — победители потопа

^{Гунь и Юй принадлежали к числу культурных героев, борцов с катастрофическими явлениями природы. С Гунем связан мотив богоборчества, объединяющий его с Прометеем. Прометей похищает для человечества огонь, Гунь крадет небесную землю, превращающуюся в камень. Местом наказания Прометея был Кавказ, где над ним шумели крылья орла, терзающего печень, место казни Гуня — гора Крыло. Разрабатывая миф о Гуне, великий китайский поэт Цюй Юань вводит присутствующий у Эсхила мотив уговора героя смириться перед силой. Это сходство, разумеется, случайное совпадение. Но оно, возможно, вызывалось сходными процессами в общественной идеологии, породившими скепсис по отношению к богам.}

^{Очевидно, Гунь и Юй были первоначально двумя самостоятельными персонажами в разных частях Китая, одинаково связанными с потопом. Объединяя двух героев, их сделали отцом и сыном, разграничив между ними функции. При этом считается, что образ богоборца Гуня моложе, чем образ Юя, предстающего только культурным героем.}

Как-то на землю обрушился потоп. Бушующие потоки разлились по земле, заливая все ее пространство, кроме Пяти гор. Свист ветра и рев волн заглушали вопли людей, которым не удалось спастись. Никто из богов не подумал о несчастных.

Тогда на небо поднялся божественный герой Гунь. Он обратился к Повелителю Неба с такими словами:

— Смотри! — он показал ему на людей, настигаемых волнами. — Они гибнут из-за твоих вод, а ты не слышишь их стонов. Разреши мне построить плотину и преградить путь потопу.

— Строй, если хочешь! — ответил Повелитель Неба, ухмыляясь.

Он насмехался над героем, так как знал, что мягкая земля, из которой Гунь может соорудить плотину, не выдержит натиска. Для этого пригодна лишь небесная земля, которая, соединившись с водой, вздувается и превращается в камень.

Спустился Гунь к людям и стал рыть землю, воздвигая на пути вод плотину. Воды подмывали плотину, а упорный Гунь рыл и рыл, пока не понял, что его труды напрасны.

Тогда Гунь снова поднялся на небо, но не стал больше просить Повелителя Неба о помощи. Когда тот спал, он нарыл мешок небесной земли и унес его на плечах.

Проснувшись, Повелитель Неба взглянул свысока на землю и замер. Вода, заливавшая горы, стала отступать, и люди на склонах гор и холмов принялись бросать зерна в грязь, чтобы вырастить хлеб, начали строить хижины и дома. И понял Повелитель Неба, что Гунь обманул его и ради людей похитил небесную землю. Разгневался Повелитель Неба и отправил Гуня на Северную гору, где снег сыпется, как перья. Там он наслал на него смерть.

Из тела умершего поднялся Юй, сын Гуня, такой же добрый и смелый, как отец. Неутомимый Юй обошел всю землю, вызволенную от потопа Гунем. По суше он ездил на четырехколесной повозке, запряженной конями, по грязным местам ходил в мокроступах, на неприступные горы взбирался в обуви с шипами. Всюду он рубил лес и кустарники, рыл канавы, отводя воду, сооружал плотины и запруды, прорывал русла рек и давал им проход через земли Четырех варваров и девяти областей.

Юй сам нес торбу и лопату. Умывал его сильный дождь, причесывал буйный ветер. Помощниками Юя были желтый дракон и огромная черепаха. Дракон полз впереди, намечая хвостом направление каналов. Черепаха двигалась сзади, неся на своей широкой спине волшебную глину.

Как-то во время странствий Юя мимо него пробежала, дразня девятью пушистыми хвостами, белая лисица. Вспомнил тогда Юй предание о том, что каждый, увидевший такое редкое животное, будет счастлив, обретет хорошую жену и станет правителем. Поэтому Юй вспомнил, что ему уже тридцать лет и он еще не женат. А так как он был человеком, дорожившим временем и не любившим откладывать дела, он не стал искать невесты по всей Поднебесной, а тут же, на горе Тушань, где ему предстала лисица, он встретил девушку и объявил ей, что хочет взять ее в жены. Едва дождавшись ее согласия, Юй удалился, ибо нельзя было давать водам Юга разливаться.

Девушка также полюбила Юя с первого взгляда, и, хотя она не успела рассказать суженому о своей любви и выслушать его объяснения, терпеливо ждала героя, и даже послала на гору служанку, чтобы та возвестила о возвращении Юя.

Юй действительно вернулся на гору Тушань, так как мимо этой горы пролегала дорога с Севера на Юг и с Юга на Север. Выслушав от служанки сообщенные госпожой слова любви, герой встретился с невестой, и она стала его женой. Брачная церемония, однако, не состоялась, так как Юй торопился на Север, где вновь разлились воды.

Видя, как занят супруг, жена попросила взять ее с собой. У Юя было немало сомнений на этот счет, но времени для объяснений не оставалось, и он кивнул головой.

Так он странствовал с женой. Она с трудом за ним поспевала. Однажды они пришли к высокой, круто поднимавшейся вверх горе. Из нее, звеня по камням, вытекал тоненький ручеек. Юй тотчас решил, что следует пробить через гору широкий проход для потока. Поэтому он попросил жену удалиться, объяснив, что ему предстоит тяжелая работа, о завершении которой он известит барабаном.

Работа была и впрямь тяжелой. Человеку, даже такому сильному, как Юй, с ней не справиться. Поэтому Юй превратился в огромного черного медведя и, рыча, стал пробивать гору. Отвалившийся сверху камень упал на барабан. Женщина, наскоро собрав пищу, поспешила к мужу. Он же не услышал звука и продолжал яростно вгрызаться в гору, раскидывая камни.

Выйдя из-за поворота тропинки, женщина увидела медведя и, разумеется, не догадавшись, что это Юй, помчалась стремглав. Он, оставив работу и совершенно забыв о том, что принял облик медведя, бросился за ней вдогонку. Слыша рев и топот, женщина припустилась что было сил. Когда силы иссякли, она упала и превратилась в камень, сохранивший форму женщины.

Увидев это, Юй очень рассердилна на самого себя. Он хотел оставить наследника, но времени, чтобы отыскать другую жену, не имел. Из глотки Юя раздался такой оглушительный рев, что камень раскололся и выскочил мальчик, которого нарекли Ци («Осколок»). Так, несмотря на несчастье, у Юя появился наследник.

Заняться бы Юю воспитанием сироты. Но, даже когда мальчик плакал, отец не подходил к нему. У Юя всегда находились дела. Надо было еще обойти мир. На Юге Юй попал в страну, где люди ходили нагишом. Не желая нарушать местных обычаев, Юй снял с себя одежду и ничем не отличался от туземцев. Покинув же страну, он тотчас оделся.

Юй побывал во многих странах, но не везде ему удавалось следовать местным обычаям. Так, в стране безголовых он остался с головой, чем вызвал немалое удивление туземцев, ходивших за пришельцем толпами. В земле чернозубых он попытался найти такой стойкий лак, который не пачкал бы пищу. Но его постигла неудача, и за ним также ходило множество людей, упрашивая улыбнуться. Посетил Юй также страну великанов, огромных и злобных существ. Одного из них он победил, втащил на гору и там казнил. Великан был такого роста, что на колеснице Юя едва уместилась одна кость казненного.

Однажды Юй заблудился и, вместо того чтобы идти на Юг, отправился на Север^{365}. Там он набрел на плоскую равнину без единого деревца. Не слышалось ни щебетания птиц, ни голосов зверей. Вся местность, насколько хватало глаз, была изрезана реками и впадавшими в них речками и ручьями. На берегах сидели, лежали или прогуливались люди. Сколько ни вглядывался Юй, ему не удалось увидеть каких-либо хижин или домов. Земля не была засеяна. Не пасся скот. Оказалось, что в пахоте и пастьбе не было необходимости. Людям служила пищей вода: она была сытной, сладкой, ароматной и вдобавок хмельной. Выпив, люди входили в раж, начинали петь и плясать, а утомившись, засыпали, чтобы, проснувшись, нежиться, есть и плясать.

Юй мог бы остаться в этой удивительнейшей из стран жить, не зная забот. Но жизнь без преодоления преград, без труда казалась ему бессмысленной и скучной, да и на родине, в Поднебесной империи, у него еще осталось много невыполненных дел.

Мэн Цзян

^{В древнейших китайских письменных памятниках Мэн Цзян не имеет никакого отношения ни к Великой Китайской стене, ни к императору, с которым связывают ее строительство. Она — любящая жена, оплакивающая своего мужа и кончающая с собой, чтобы не достаться императору. «Песня» Мэн Цзян была обычным погребальным плачем, не связанным с каким-то особым горем. С Великой Китайской стеной Мэн Цзян связывает лишь в записях VII–X вв., когда создается цикл посвященных ей произведений. Со временем Мэн Цзян превращается в героиню китайского народного творчества и в ее образе начинает звучать протест против произвола императора.}

Давным-давно жили муж и жена по фамилии Цзян. Посадили они тыквенное семечко, и из него поднялась тыква-горлянка, перекинувшая свою ботву через изгородь к соседям по фамилии Мэн, и именно у соседей завязалась большая тыква. Когда ее сняли и разрезали, увидели сидящую на корточках девочку. Ее назвали Мэн Цзян. Из девочки выросла очаровательная девушка. Лицо ее напоминало персик, голос был прекрасен, как пение иволги.

В то время правил император Цинь Шихуан. Во всей Поднебесной не было клочка земли, которым бы он не владел, города, который не платил бы ему дань. И даже пастухи, бродившие со своими стадами по пустыне, склонились перед его величием и прислали подарки. Из всех правителей, которых называли Сыновьями Неба, Шихуан был самым могущественным. На западе он приказал построить дворец Уфан, на востоке — осушить бескрайние болота, на севере возвести стену, длиннее которой не знал мир.

Особенно много людей брали на постройку стены, и многие там умирали. Требовалась им замена. Жил тогда благородный юноша Си-лян. Когда за ним пришли стражники, чтобы угнать на стройку, он сбежал, перепрыгнул через садовую ограду и спрятался за искусственным холмиком из камня. Увидел он, как по дорожке к пруду идет девушка небесной красоты. На цветок у ее ног села бабочка, девушка захотела ее поймать. Она вытащила платочек, чтобы накрыть бабочку, но ветер унес его в пруд, а бабочка улетела. Девушка пошла к пруду.

— Что я вижу! Что я вижу! — закричала она вдруг. Это она заметила отражение юноши в воде.

Не знал Си-лян, как поступить: бежать — стражники схватят, оставаться с незнакомой девушкой — неловко. Наконец, он решился. Вышел вперед и поклонился красавице:

— Спаси меня! Умоляю, спаси!

Девушка засмущалась, не зная, что ответить. В это время подбежала служанка, которой было поручено наблюдать за прогулкой Мэн Цзян.

— Кто ты такой?! — закричала служанка. — Откуда взялся?

— Я прячусь от стражников, вот и забежал сюда.

Мэн Цзян приглянулся незнакомец. Был он и статен, и пригож лицом.

— Пойдем к отцу, — сказала она.

Отцу тоже понравился юноша.

Расспросив о его родных и проверив знания, старый Мэн сделал юношу своим зятем и приказал в тот же день провести свадебную церемонию.

Но не успел Си-лян поблагодарить будущего тестя, как в дом ворвались стражники. Они увели юношу, и печаль охватила семью. Мэн Цзян уединилась в спальне и запела грустную песню: «Холодный ветер ворвался в мой дом, в лед превратилась чаша с вином, подушка с циновкой холодны, как снег. И в мире живу я, словно во сне».

С того дня тосковала Мэн Цзян, не пила, не ела, не спала, все ночи напролет думала о Си-ляне. А время шло, и наступил первый день десятого месяца, когда принято женам относить мужьям теплую одежду. Мэн Цзян собрала узелок с теплой одеждой, простилась с родителями и ушла.

Идет Мэн Цзян по размытой дождями дороге и поет свою песню: «Без тебя я, как лютня, у которой лопнули струны, как воздушный змей на оборвавшейся нити, как колесо без спиц, как кувшин без дна».

Безбрежная белизна сливается с небом. Голодные коршуны парят в вышине, высматривают добычу. В занесенных снегом оврагах воют волки.

— Как мне холодно! Как мне тяжко! Но супруг мой на севере, где ветер свирепей, чем зверь! Без теплой одежды как он теперь?

Ведет любовь Мэн Цзян через леса и горы. Отступают перед ней пропасти, мелеют реки. Не трогают ее звери. Птицы указывают ей путь.

Вот и стена. И нет ей конца и края. Под стеной, как тени, бродят люди с лопатами и кирками. Свистит бич стражника.

— Моего мужа зовут Си-Лян, — сказала Мэн Цзян стражнику. — Я принесла ему теплую одежду.

Расхохотался стражник и показал на груду белых костей под стеной.

Упала Мэн Цзян на землю и зарыдала. В то же мгновение налетел ветер. Черный туман окутал стену, и она обрушилась от плача и, слез.