Милосердие весны

Хочу того иль не хочу —

Война живет во мне.

Я по ночам во сне кричу —

Я снова на войне.

И снова полыхает Русь,

Враги со всех сторон.

И я никак не отдышусь,

Из сердца рвется стон.

До леса только б доползти —

Накрыть проклятый дот!

Но кажется, на полпути

Фашист меня убьет.

Огонь горит в моей груди,

Пылает тридцать лет.

Беда осталась позади,

Но с сердцем сладу нет.

Под вражьим дулом я молчу —

На лбу холодный пот…

Хочу того иль не хочу —

Война во мне живет.

Летела пуля тридцать лет.

Настигнут я —

Пробито сердце.

И надо мной

  чернеет свет…

От памяти

Куда мне деться!

Лежу я,

Вдавленный в песок,

Крест-накрест

  болью перехвачен…

И надо мною колосок

Склонился,

Будто наудачу.

Вот-вот осыплется зерно,

Налитое немой тревогой.

И все,

  что было так давно,

Придвинулось —

  рукой потрогай.

Горит

(В бреду иль наяву?)

Родная наша деревенька.

Пробитый пулею,

В траву

Навек упал

  приятель Сенька.

Незатухающая боль

Меня —

Как на огне бересту.

Песок в глаза метет, как соль,

И разъедающе,

  и остро.

Мой друг не встанет,

  хоть кричи, —

Зашлась душа недетской болью…

Летят тридцатые грачи

Над Сенькиным немым раздольем.

Промерзла,

Стала каменной земля,

Насквозь пропахла гибельным тротилом.

Мне думалось:

Нужна какая сила

Израненные возродить поля!

Своим дыханьем грели мы окоп,

Чтоб зеленели будущие травы.

Не ради орденов,

Не ради славы

Мы шли на верную…

Однако стоп!

Хотел я не о том.

Меня опять

Сюда приводят памятные тропы.

Здесь не тротилом —

Вызревшим укропом

И чем-то вечным можно подышать.

И помолчать,

И снова вспомнить тех,

Кто отстоял в огне родную землю.

Я всей душою сущее приемлю

Теперь один,

Один за вас за всех.

С чего бы это?

Через тридцать лет

Передо мной мишенями всплывают

Фигуры в касках,

  заслоняя свет.

И солнце эти каски заслоняют.

С чего бы это?

Через тридцать лет

Плечом я слышу выстрела отдачу.

Снаряды кончились,

Патронов нет.

Мы пятимся в болото наудачу.

С чего бы это?

Через тридцать лет

Смертельной схватки я не позабуду.

Враги вокруг.

Спасенья больше нет.

Надежда на гранату

  и на чудо.

С чего бы это?

Через тридцать лет

От вражеской я вздрагиваю речи.

Подумать только:

Через тридцать лет

Нас та война

  корежит и калечит.

Прошли сквозь гиблые огни,

По ноздри пороха хлебнули…

Подумать только:

  наши дни

Отсчитывали вражьи пули.

И вот

  гремит последний бой.

Мой друг —

Ничком на черном поле…

Мне слышится:

  «Ура, за мной!» —

Погибшего святая воля.

И я вскочил,

Встречать готов

Штыком атаки лобовые…

Он не вернется больше в Гдов,

Где льны, как небо, голубые.

Там ждет его который год

Девчонка с затаенной грустью.

Но он к невесте не придет

И не сыграет нам на гуслях.

В победный день его родня

Не ахнет

  от веселой пляски,

И не тянуть ему бредня

По ласковой озерной ряске.

И нам не знать его сынов,

Не ведать миру

  их свершений.

Осиротел старинный Гдов

На много-много поколений.

Живущий ныне,

Не забудь —

Какие мы несем утраты!

Который год

  мне давят грудь,

Как бревна,

  думы в «три наката».

Думы уползают, как паром,

По волнам годов в иное лето.

Наша дружба давняя согрета

Партизанским памятным костром.

Сердце выжгло горечью дотла —

Нам невольно у огня молчится.

Машенька — предвестница-синица

В январе

  желанного тепла.

Улетела не за океан,

Сгинула в немецком гарнизоне…

Не горит костер,

  от боли стонет.

Всхлипнув,

Пригорюнился баян.

Ты ль не говорила:

Будем жить!

Не ошиблась веселунья наша.

Мы на тридцать лет сегодня старше,

Но тебя не можем позабыть.

Посидим у нашего костра,

Не пугая громкими словами

Память о былом…

Побудешь с нами,

Маша — медицинская сестра.

Откуда что бралось —

  не знаю:

В четырнадцать артистом стал.

Ходил у пропасти по краю,

И город был —

Как страшный зал.

А в зале —

Вермахта солдаты,

России лютые враги.

Играй,

  покуда нет расплаты,

Но оступиться не моги.

Изображал я простофилю

С котомкой драной за спиной.

Тот путь актерский

  был извилист,

Оплачен дорогой ценой.

На сцене смерть подстерегала

За каждый наш

  неверный взгляд.

Гремели выстрелы из зала,

И не было пути назад.

И все-таки мы узнавали,

Скупив эрзацы-табаки:

Сгрузились в Пскове на вокзале

Вчера эсэсовцев полки.

Мы успевали мимоходом

Число орудий сосчитать…

Как с того света,

Из похода

Встречала дома сына

  мать.

Откуда что бралось —

Не знаю,

Я в той игре бывал старшой.

Ходил у пропасти

  по краю,

Чтоб жить

С распахнутой душой.

Печь побелит к празднику Ирина,

Сварит студень

  и намоет пол.

Распрямит натруженную спину,

Сядет,

  одинешенька,

  за стол.

И «уйдет» с открытыми глазами

На берег,

  где вербы зацвели…

За окошком взвизгнут тормозами

И умчатся дальше «жигули».

Не услышит старая мотора,

Сгинув в довоенном далеке:

С Федором спускается под гору,

К солнечно смеющейся реке.

Федор прямиком идет ко броду,

Снял ботинки,

Засучил штаны…

И плыла Ириша через воду

С луговой веселой стороны.

Всю-то жизнь

  вот этак бы с любимым

Плыть, руками шею охватив.

И зачем ты,

  счастье, —

Мимо, мимо….

Не нашло к Иринушке пути.

И теперь ей слышится гармошка,

Видится кадрильный перепляс…

Расписались.

Бабоньки в окошках —

С молодых не сводят влажных глаз.

Но домой вернулись не на свадьбу:

Объявило радио войну.

Не узнать колхозную усадьбу:

Бабы голосят, как в старину.

…По щеке горюн-слеза скатилась

На подарок Федора —

  платок.

В сумерках Ирина спохватилась

И в печи раздула огонек.

Собрала на стол

И снова села

С краешка у длинного стола.

Но рука от дум отяжелела,

Приподнять стакана не смогла.

Не сморгнула старая слезину.

Скликнуть бы за длинный стол народ…

Выпрямила сухонькую спину —

Празднует одна который год.

Тебя представить я могу

И в радости,

И в горе,

В кругу подружек на лугу,

И часовым в дозоре.

Легко представить я могу:

Идет в атаку рота.

Ты не даешь привстать врагу

Огнем из пулемета.

Тебя представить я могу:

Уходишь на заданье.

Я целый день лежу в стогу —

Все жду с тобой свиданья.

И вот куда-то я бегу

У страшной вести в лапах.

Но нет,

Представить не могу,

Что схвачена гестапо.

Я свято память берегу

О том далеком лете…

И все представить не могу,

Что нет тебя на свете.

Давным-давно я с ней знаком —

У смерти на прицеле.

Окопы мял снарядов гром —

Все норовил по щели.

Вздымался смерч над головой,

Блестели танков траки…

Бежала тенью смерть за мной,

Преследуя в атаке.

На Балтике подстерегла,

Накрыла в тесной щели,

За горло пятерней взяла,

Отбился еле-еле.

Теперь бы жить хоть сотню лет…

Она же хмурит брови.

Покоя ей, угрюмой, нет —

Ловушку мне готовит.

Сверкнула острая коса —

Смахнула,

Словно кочку.

И враз померкли небеса,

И солнце — будто точка.

И все-таки пока живой…

Очнулся:

Рядом двое —

Стоят с водою ключевой,

С целебною травою.

А та сердито под окном

Все звякает косою.

Но я уснул покойным сном —

Друзья теперь со мною.

Мне что-то и хотелось бы забыть,

Но я на это не имею права…

Сияло солнце,

Зеленели травы,

Взялась кукушка

  свой урок зубрить.

Прохладой созвала ребят река

Со всей деревни

На песок прибрежный.

Земля плыла куда-то безмятежно,

И доносился гул издалека.

В мальчишеской наивности святой

На самолеты

  с желтыми крестами

Глазели мы

С разинутыми ртами.

И вдруг нас придавил

  зловещий вой.

Песок рванулся,

Смертью перевит,

Перемешались солнце,

  травы,

  дети…

И пятерых —

Как не было на свете,

А Мишка-несмышленыш — инвалид.

Тот первый день войны —

Мой черный день —

Живет во мне,

И нет ему забвенья,

Я не ищу от памяти спасенья —

Он навсегда со мною,

Словно тень.

Я вижу,

Как бегут на речку дети,

Как юнкерсы,

  взревев,

  в пике идут.

Тот давний день

Я отдаю на суд,

На суд людской —

На высший суд на свете!

Цветет молодая пшеница,

Топорща усы, на заре.

Поет беззаботная птица.

Телята мычат на дворе.

У старых задумчивых елок

Ушами русак шевелит…

И вдруг,

  сотрясая проселок,

Фашистские танки пошли.

Лавируя в страшном потоке

Моторов,

  осколков,

  огня,

Спасали бессменные ноги

Крупицу России —

  меня.

Частица,

Пылинка победы —

Как зернышко-кроха в страду

И ахали бабы и деды:

Куда, несмышленыш, иду!

С гранатою против снаряда,

С «бутылкой» на крупповский танк!..

Да что там,

Раз надо, так надо —

Добыли победу вот так.

Любили мы играть в войну,

Как будто знали

  всё заранее…

«Ура» взрывало тишину

За озером на «поле брани».

На роль врага,

  само собой,

Никто не шел без принуждения…

Но вот он —

  настоящий бой,

И не победа —

  поражение.

Притихла наша детвора,

Рассталась с играми и сказками.

Мы репродуктору с утра

Глядели в рот

  с большой опаскою.

Враги в деревню,

  как домой,

Пришли,

  посмеиваясь весело.

Не приглянулся дед немой —

Они в саду его повесили.

Без следствия

  и без суда

Водили в ров безвинных жителей…

И мы, чапаевцы,

  тогда

Ушли в отряд народных мстителей,

Взрывали склады, поезда,

И где могли —

  врагов громили мы…

Горит нетленная звезда

Над партизанскими могилами.

В живых —

  из двадцати один.

Я ваш должник, друзья-чапаевцы!

Хотя и дожил до седин,

А сердце давней болью мается.

Гляжу с надеждой на ребят —

На их игрушки современные.

Я по-отцовски очень рад,

Что игры сына невоенные.

Своей судьбой я заверяю вас,

Проверенной в огне

  на поле бранном.

Судьба вершилась,

  право, без обмана:

Уж бил — так бил:

Не в бровь,

  а прямо в глаз.

Велели мне:

Разведай гарнизон.

И я к фашистам лезу прямо в пекло.

За тридцать лет

  былое не поблекло,

Как тот фашист,

Ночами душит сон.

Давали косу:

Прогони прокос —

Туда верста и столько же оттуда.

И я махаю —

  не свалюсь покуда,

К косе как будто намертво прирос.

Поедем в лес:

Дорвусь до топора —

Лесины стонут, осыпая щепы.

Я силою пошвыривался слепо,

Как в бой,

В работу рвался на «ура».

Нет-нет и прижимаю левый бок —

Пустое, мыслю,

  просто перебои.

Горушка — тьфу,

А вздыбилась горою…

Осилю —

  лишь бы детям невдомек.

И вновь стремлюсь шагать, как пионер,

Живем лишь раз,

Всего лишь раз на свете!..

Не слушают отца —

Взрослеют дети.

Научит ли их собственный пример?

Придвинулась,

Окутывает осень

С нежарким солнцем

  в сетке паутин.

На длинном

  увядающем прокосе

Остановлюсь задумчиво один.

Передо мной

  холмы горбатят спины,

Печаль в низинах

Льется через край.

И сердце вздрогнет.

Словно лист осины.

А что к чему —

Попробуй разгадай.

Короче день,

А ночь весомей стала —

Есть время

  прислониться к тишине.

Среди холмов

  стою у пьедестала —

От прошлого не отступиться мне…

Одолевают давние сомненья:

Бегут года —

А я все на войне.

Я от того остался поколенья,

Которое горело на огне.

Отец и брат мой

Сгинули в пожаре,

Сгорели,

  как снопы,

  мои дядья.

А сын о чем-то тужит на гитаре…

Но будет каждый сам себе судья!

От суеты отгородившись ночью

И от себя,

Гляжу в прошедший день,

Чтоб утвердиться в правоте воочью

И над собой подняться на ступень.

Кто где погиб —

Того не знаю,

И не у всех могилы есть.

Я имена их называю:

Ушедших помнить —

  наша честь.

Из Маляковых —

  Петр и Федор

Убиты в схватке с Булаком.

А мальцы нашенской породы —

Зараз не свалишь кулаком.

Отец —

В кровавом сорок первом

В застенке сгинул навсегда.

Как провода,

  гудели нервы, —

За мною следом шла беда.

Ржевуских не вернулись трое —

Мои по матери дядья…

Оставленный самой судьбою,

За них за всех —

  в ответе я.

Когда гнетет меня утрата

И сам с собою не в ладу,

Я к Неизвестному солдату,

Как к собственным дядьям, иду.

Грома ударят в барабаны туч —

Походный марш

  или отбой сыграют?

Промчится ливень, весел и певуч,

По моему береговому краю.

По травам пробежится ветерок,

Зверьком лохматым в ноги мне уткнется.

Послушаю я листьев говорок —

И сердце от предчувствия сожмется.

О, время, время,

  придержи свой бег,

Я никуда теперь не опоздаю…

Глядит сосна из-под тяжелых век,

Высокой кроной небо подпирая.

К ее стволу литому прислонюсь,

Дышу прохладой, свежестью, покоем…

Так нестерпимо ярко светит Русь

Под семицветной чистою дугою!