Митридат. Отважный воин, блестящий стратег, зловещий отравитель. 120–63 гг. до н. э.

Глава 6. Штормовые облака

Однажды Митридат и его спутники без предупреждения, внезапно появились у врат Синопы: Лаодика и ее любовники были в шоке и ужасе. Однако граждане Понта радостно приветствовали возвращение своего царя домой после долгого отсутствия. За исключением нескольких значимых деталей, о возвращении Митридата домой мы ничего не знаем. Вот реконструкция того, как все могло происходить, основанная на фактах, засвидетельствованных Юстином[204].

Кое-кто, забыв посчитать даты, бестактно поздравил царя с тем, что во время его отсутствия у царицы Лаодики родился еще один сын. Митридат отсутствовал слишком долго, чтобы ребенок мог быть его. Скрыв свою ярость, Митридат обнял жену и затем зашел в детскую на женской половине, чтобы посчитать детей. Готовились праздничные пиры, чтобы отметить возвращение царя. Обходя дворец, царь заходил в царские кухни, чтобы посмотреть на приготовления: он дружелюбно болтал с поварами, служанками и горничными. Все были возбуждены и взволнованы возвращением монарха.

Но двум служанкам, как кажется, не по себе. Митридат отводит их в сторону, препровождает к тенистому портику подальше от посторонних глаз и ушей. Мы знаем, что эти женщины донесли на Лаодику. Давайте представим себе, что это были белокурые галльские девы из дунайских племен, благожелательность которых стремился завоевать Митридат. Светлые глаза служанок расширились, когда царь заговорил на их языке. Он объяснил, что выучил галльский у своего друга и телохранителя Битуита — могучего вождя аллоброгов, чьи земли были захвачены Римом.

Проницательный взгляд Митридата и его вопросы заставили женщин выдать их страшный секрет. Они роняют слова, подтверждая его предположения. Царица Лаодика забеременела от одного из его «друзей». Лаодика считала, «что ей удастся как бы зачеркнуть уже совершенный проступок преступлением еще более тяжким». Слуги предупредили Митридата, что его сестра и супруга, мать его наследников, планировала добавить яд ему в пищу на пиру. Они также назвали сообщников царицы[205].

Проклиная свою умершую мать за то, что вырастила дочь-предательницу, Митридат немедленно казнил Лаодику и ее сообщников. Может быть, Лаодика пыталась воспроизвести схему своей матери — захватить царство и править в качестве регента юного наследника? Нам не сообщают, как именно погибла Лаодика. Когда было нужно устранить кого-то, Митридат почти всегда выбирал косвенные метолы, обычно яд (за исключением двух зрелищных публичных убийств, о которых мы расскажем позже).

Возможно, царь и его ботаник Кратей, как бесстрастные ученые, воспользовались этой возможностью, чтобы проверить и сравнить какие-нибудь быстродействующие яды, испытав их на Лаодике и ее друзьях. Незаконнорожденному мальчику оставили жизнь; может быть, он когда-нибудь будет полезен[206].

Мы знаем, что после казни Митридат поклялся никогда больше не жениться. От цариц — особенно цариц по имени Лаодика — одни проблемы. Теперь у него было три законных наследника мужского пола и целый гарем, заполненный очаровательными и отнюдь не незаменимыми куртизанками, которые не могли притязать ни на что серьезное. Зачем ему еще раз вступать в законный брак?

После предательства Лаодики царь бросился в спортивные тренировки и создание армии и сокровищницы. Сейчас Митридату было чуть за тридцать: он был в хорошей физической форме и любил состязания; ему нравились турниры по кулачному бою и боксу, метание дротика, состязания в боевых искусствах, дуэли один на один, поднятия тяжестей и другие испытания силы. Он состязался в скачках верхом и на колесницах по всей Анатолии и Эгеиде; мраморные надписи с Хиоса и Родоса именуют Митридата победителем в конных состязаниях[207]. В Синопе устраивались пиры с шумными развлечениями: там были шуты, акробаты, мидийские жонглеры огнем, заклинатели змей, волшебники и «люди-змеи». Митридату нравились и утонченные, культурные развлечения. Его двор привлекал самых лучших музыкантов, актеров и поэтов, которые декламировали гомеровские поэмы.

Хорошо известное «неудобство» величия заключается в том, что власть привлекает льстецов — как железные опилки прилепляются к магниту. Митридат был окружен приспособленцами и льстецами. Особенно один из них, заклинатель по имени Сосипатр, остался в истории как самый бесстыдный прихлебатель при дворе Митридата. В те времена, когда царя мучили сомнения и подозрения, приживалы толпились вокруг, обвиняя друг друга в заговоре против царя. Плутарх, написавший очерк о том, как отличать друзей от льстецов, заметил, что некоторые придворные Митридата так жаждали царской благосклонности, что предлагали себя в качестве подопытных кроликов для медицинских экспериментов[208].

Митридат выступал «спонсором» соревнований по питью и Синопе, предлагая сказочный приз — целый талант серебра — победителю. Популярный спортсмен из Кизика Каломодрий практически сравнялся с Митридатом в способности поглощать вино. Обычно соревнование выигрывал сам царь, любезно уступая награду серебряному призеру. Но никто не мог превзойти Митридата в способности поглощать тарелку за тарелкой, нагруженные кусками вина и мяса. Митридат даже получил место (под восьмым номером) среди двенадцати Самых Больших Обжор всех времен в Античности! Половина личностей, перечисленных в этом списке, происходит из Анатолии, где есть и пить в огромных количествах было народной традицией, демонстрацией богатства и мужественной энергии. Мощное телосложение Митридата и его энергичность могут объяснить такой огромный аппетит, но прожорливость была и наследием предков. Дарий I хвастался способностью поглощать огромное количество выпивки как одним из своих великих достижений. Люди все еще качали головой в почтительном ужасе, вспоминая способность Александра Великого поднять две дюжины тостов за здравие своих товарищей за одну ночь — и его жуткое двухдневное похмелье после буйных попоек с выносливыми македонцами[209].

Когда Митридат не состязался в скачках на колесницах и не демонстрировал свою огромную силу и железное здоровье, он набирал воинов для все увеличивавшейся армии Понта. Серьезный исследователь военной истории, он изучал стратегию и тактику знаменитых военачальников. Митридат и его инженеры присоединили лезвия серпов к осям его боевых колесниц — давно забытое нововведение Кира Великого. Чтобы закалить своих пехотинцев, кавалеристов и колесничих, Митридат приказал всем участвовать вместе с ним в суровой ежедневной «ритмической гимнастике» и полевых учениях. «Как и сам царь Митридат, — писал Юстин, — его армия привыкла к трудностям и стала непобедимой. Вскоре он создал неодолимую военную силу». Митридат собрал нужную ему информацию о соседях, и у него была наготове огромная и мощная армия. Настало время дополнить его Черноморскую империю, захватив Каппадокию, Вифинию и Пафлагонию. Однако это должно было подразумевать прямую конфронтацию с Римом[210].

Где-то в 108–104 гг. до н. э. Митридат вступил в союз с ловким царем Вифинии Никомедом III. Никомед, как и его отец, был союзником Рима. Но после того как Вифиния помогла подавить мятеж Аристоника, его требование передать Вифинии часть Фригии было отвергнуто в пользу отца Митридата. Поэтому у Никомеда III были веские причины не любить Понт, и он прекрасно владел искусством дипломатических игр с Римом.

Когда римский полководец Гай Марий потребовал у Вифинии войска, чтобы помочь покорить Германию, смелый отказ Никомеда произвел хорошее впечатление на Митридата. Никомед объявил, что у него нет армии, которую он мог бы послать, поскольку все свободные люди Вифинии стали должниками и были проданы в рабство жадными римскими сборщиками налогов. Этот ответ заставил сенат принять закон, который запрещал обращение в рабство свободных граждан государств — союзников Рима.

Союз Митридата с Никомедом пришелся как раз вовремя: римские армии были рассеяны на большой территории, увязли в войне с нумидийским царем Югуртой и старались держать на расстоянии германские племена. Митридат и Никомед договорились о том, чтобы вторгнуться в слабую Пафлагонию. Все сошло гладко. Но когда новости об этом достигли Рима, сенат послал послов, которые потребовали восстановления пафлагонского царя на престоле. В своем дерзком ответе Митридат заявил, что Пафлагония на самом деле принадлежит его отцу по праву наследования.

Я-де удивлен, сказал Митридат, что Рим теперь ставит это под вопрос, поскольку он раньше никогда не сомневался в праве моего отца на Пафлагонию. Ошарашенные высокомерным ответом, послы ничего не смогли противопоставить блефу Митридата и обратились к Никомеду.

Никомед повел себя более скользко. Он с раскаянием пообещал вернуть Пафлагонию ее законному правителю. Затем он переименовал одного из своих сыновей, дав ему традиционное имя древних пафлагонских царей — Филемен.

Никомед нагло посадил этого псевдо-Филемена на трон. Римляне были вынуждены поддаться на хитрость и одобрить этого нового царя. Когда они наконец поняли, что их обманули, озадаченные римские аристократы поторопились домой. Никомед III стал фактическим властителем Пафлагонии.

Митридат, впечатленный хитрым трюком Никомеда, ответил тем, что захватил часть Галатии. Здесь он построил большую крепость — Митридатий. Между тем он размышлял, что можно предпринять в Каппадокии[211].

Каппадокией правила старшая сестра Митридата через своего мужа, царя Ариата VI. У них было два сына (чтобы окончательно все запутать, обоих тоже звали Ариатами, что отражало их персидское происхождение). Согласно историку Аппиану, изначально цари Каппадокии и Понта принадлежали к одной царской династии, и Митридат I владел одновременно Галатией и Каппадокией. Эта история оправдывала то, что отец Митридата косвенно контролировал Галатию и Каппадокию и Митридат хотел делать то же самое.

Гордий, каппадокийский аристократ при дворе Лаодики, был добрым другом Митридата. Предположительно, именно Гордий сообщил Митридату о том, что молодой муж Лаодики начал утверждать свою власть. Независимый Ариат был проблемой как для Лаодики, так и для Митридата. Митридат отдал Гордию приказ устранить царя Ариата VI. Мы не знаем, каким именно образом, но в первую очередь на ум приходит яд. Эта небольшая любезность сделала старшую сестру Митридата Лаодику регентшей при ее старшем сыне Ариате VII, племяннике Митридата. Этим ходом Митридат надеялся, что сможет манипулировать Каппадокией — при том условии, что сестра будет ему помогать[212].

Но заговор имел неожиданные последствия. После того как Гордий убил Ариата VI, пройдоха Никомед III, царь Вифинии, увидел для себя лазейку. Не сказав ничего своему союзнику Митридату, Никомед внезапно вторгся в Каппадокию (это случилось ок. 103/102 г. до н. э.). Застигнутый врасплох Митридат поспешил со своей армией на помощь сестре. Но по прибытии он обнаружил, что изобретательная вдова Лаодика согласилась выйти замуж за Никомеда. Его сестра в одной постели с этим ненавистным предателем! Митридату пришло в голову, что, может быть, она и пригласила Никомеда «вторгнуться» в страну. Этот неожиданный альянс означал, что Лаодика и Никомед будут управлять Каппадокией вместе через ее послушного сына Ариата VII.

Митридат быстро «переключил скорость». Он продолжал «спасательную миссию», чтобы посадить своего племянника Ариата на каппадокийский трон. В сражении Митридат одолел армию Никомеда и заставил его и Лаодику бежать обратно в Вифинию. Племянник Митридата Ариат VII стал новым несовершеннолетним правителем Каппадокии. Портрет юноши был включен в круг друзей Митридата на памятнике на Делосе. Однако неопытному юному царевичу нужен был покровитель, если Митридат хотел косвенно контролировать Каппадокию, не беспокоя римский сенат. Дядюшка Митридат предложил, чтобы его племянник пригласил Гордия — убийцу собственного отца юноши! — в качестве советника! Молодой Ариат VII заметил ловушку. Если он примет Гордия, то станет дешевой марионеткой. Если откажется, то у дяди Митридата появится предлог для войны. Ариат отказался и решительно повел армию в бой.

Опять неудача! Мальчик не только унаследовал вызывающие манеры от матери и бабушки: шпионы Митридата сообщили, что Никомед послал ему помощь. План Митридата провалился. Теперь Митридату предстояло встретиться в битве с сомнительным исходом с упрямым подростком. Отчаявшийся Митридат собрал впечатляющее войско: 80 тысяч пехотинцев, 10 тысяч кавалеристов и 600 колесниц с серпами. Эти цифры, скорее всего, несколько преувеличены; но тем не менее впечатляющее войско Митридата говорит о его богатстве и популярности. Но ему страшно не хотелось тратить свою армию на достижение того, что должно было бы стать бескровной оккупацией. Митридат приготовил другой решительный план действий.

Он послал за своим восьмилетним приемным сыном, незаконнорожденным ребенком своей умершей жены Лаодики. О том, что случилось дальше, сообщает в красочных подробностях Юстин — может быть, потому, что свидетелей было так много. Полагаясь на красочный рассказ Юстина, мы можем только добавить несколько небольших деталей, и получится прямо сцена из фильма[213].

На восходе две армии вышли на поле боя. Мы слышим звон оружия, которое готовят к битве; боевые знамена шумят на ветру. Царь Митридат выезжает на холм между армиями; его видно всем. Он требует встречи со своим племянником здесь, между армиями. Митридат всем напоказ кладет на землю свой лук и стрелы, дротики и отвязывает меч. Подозрительно настроенный Ариат посылает охранника: тот должен обыскать его дядю и найти спрятанное оружие. Воин начинает нервно ощупывать Митридата от могучих плеч до кожаных сапог. Когда руки парня хватают Митридата за штаны «как-то слишком внимательно», царь прерывает его грубой шуткой: «Берегись-ка, а то найдешь совсем не то оружие, что ищешь!» Смущенный и растерянный охранник отходит в сторону.

Ариат приближается к поросшему травой холмику между армиями, где стоит Митридат — в одиночестве; царь приветливо улыбается. Придворные и воины в передних рядах с обеих сторон смотрят — внимательно, молча. Митридат берет племянника за руку и просит переговорить с ним наедине. Когда они поворачиваются, чтобы пройтись вместе, Митридат быстро сует руку в штаны и выхватывает стилет, который лежал, припрятанный, вдоль его члена. Одним жестоким ударом лезвие перерубает горло юноши.

Митридат наклоняется и поднимает из пыли корону убитого племянника. Величаво подойдя к запуганному мальчику у линии войск, он торжественным жестом возлагает корону на его голову и выкрикивает его новое имя: «Да здравствует Ариат, царь Каппадокии!» По сигналу мрачный Гордий выходит вперед и уводит ошарашенного нового правителя Каппадокии прочь. Шокированные зрелищем наследственной смены правителя, которую они только что видели, лишенные царя, за которого они могли бы сражаться, полководцы настоящего Ариата и его воины смущены и беспомощны. Будет только еще один случай, когда Митридат зверски убьет человека на публике, чтобы шокировать окружающих.

Правление Гордия от имени приемного сына Митридата Ариата было популярно в Каппадокии. Но несколько лет спустя, около 96 г. до н. э., Никомед III поднял мятеж. Он послал за младшим братом убитого царя. Эту несчастную пешку провозгласили Ариатом VIII. Митридат отправил армию и подавил мятеж. Что же случилось с Ариатом VIII? Говорят, что мальчик умер «от болезни, вызванной горем». Незаконнорожденный сын Митридата, которого теперь стали называть Ариатом IX, продолжал править вместе с Гордием, который был истинной властью за троном царя[214].

Между тем Митридат наладил связи с антиримскими мятежниками в Италии, завоевывал расположение дунайских галлов и осыпал дарами северных кочевников. Он был любимым патроном греков и посылал посольства в Северную Африку, Египет и в Парфию. Он послал послов с подарками и в Рим. Историк Диодор охарактеризовал их как «большие суммы денег для подкупа сената». В любом случае послы Митридата, философы и государственные люди из Анатолии, были жестоко оскорблены официальными лицами Рима — тягчайшее преступление в римской дипломатии, как было известно Митридату. Его послы немедленно потребовали правосудия в публичном процессе[215].

Митридат консолидировал свои владения и распространял свое влияние, хотя как хитрость Никомеда III, так и месть римлян вскоре поставят под вопрос прочность его империи. Вскоре после убийства своего племянника Ариата Митридату представилась возможность встретиться лично с одним из наиболее знаменитых представителей римской власти.

Примерно в 99/98 г. до н. э. Гай Марий — великий плебей, герой войны, который старался поддержать свою власть в Риме, прибыл в Анатолию. Его партия популяров только что проиграла выборы на фоне человекоубийственного мятежа в самом городе. Старые клановые войны перерастали в насилие; это было начало кровавых гражданских войн, которые будут пожирать Рим следующие два поколения. Оставив позади свою верную армию ветеранов, Марий отплыл в Каппадокию и Галатию.

Марий, которому тогда было около пятидесяти восьми (больше чем на двадцать лет старше Митридата), был суровым, отважным лидером, которого любили воины. Он сам копал траншеи, ел воинский паек и спал на земле, как рядовые. Марий храбро сражался в Испании и Африке, а в Германии его легионы истребили более 300 тысяч человек и обратили в рабство более 150 тысяч. По своей физической силе, военному умению и безжалостности Марий был римлянином, которым Митридат мог восхищаться и у которого мог учиться.

Митридат, конечно, очень хотел бы услышать от самого Мария его версию истории с пленением Югурты, мятежного царя Нумидии. Говорили, что амбициозный офицер-патриций Луций Корнелий Сулла приписал себе всю честь за победу Мария в Северной Африке. Сейчас Сулла находился в Риме со своей собственной армией; он вполне имел возможность полностью захватить власть. Надвигалась гражданская война между этими двумя ожесточенными врагами — более старым Марием и его бывшим протеже Суллой. Враги старались получить командование армией, которую сенат вскоре должен будет послать, чтобы покорить Митридата. Кто же станет самой большой проблемой для Митридата — Марий или Сулла?

Марий говорил, что прибыл якобы для того, чтобы исполнить священный обет — посоветоваться с оракулом великой анатолийской богини-матери Кибелы в ее святилище в Пессинунте. Как и большинство великих римлян и других политических лидеров того времени, Марий не только сам был суеверен: он также понимал значимость религии для политики. Еще мальчиком Марий спас несколько птенцов-орлят: его предсказатели увидели в этом признак того, что он достигнет высшей власти в Риме. В Ливии знамение в виде двух сражающихся скорпионов помогло ему избежать гибели. Мария всегда сопровождала свита из этрусских авгуров, которые интерпретировали знаки судьбы; иногда полководец доходил до того, что сам себе создавал благоприятные предсказания во время походов. Например, в Германии его воины поймали пару коршунов, хорошо накормили их и затем надели на них бронзовые ошейники. Всегда можно было видеть ручных хищников, которые парили над войсками Мария. Мысль о том, что коршуны Мария скоро будут пировать на телах убитых германцев, заставляла римлян быть уверенными в победе.

В бурные годы непосредственно перед поездкой Мария страшные предзнаменования — пылающие копья и щиты в небесах — были видны по всей Италии. В 104 г. до н. э. римские провидцы сообщили, что «оружие в небе внезапно устремилось друг на друга с востока и с запада, и оружие с запада одолело оружие с востока». Во время встречи с Марием Митридат мог вести беседу на арамейском по поводу этих предзнаменований с сирийской пророчицей Мария — Марфой. Ее нашли на гладиаторских играх в Риме: она точно предсказывала, кто станет победителем. Теперь Марий говорил, что «следует совету Марфы во всех своих предприятиях». Она сопровождала его везде; высокие рабы из ее родной Сирии несли пророчицу в роскошных носилках. Одетая в багряное платье с золотой брошью, помахивая маленьким копьем, украшенным лентами, Марфа руководила театрально поставленными религиозными жертвоприношениями Мария[216].

Если Митридат хотел знать все о Марии, то и Марий тоже хотел больше знать о царе Понта. От своих провидцев и сирийки Марфы Марий знал о предсказаниях, которые окружали рождение Митридата. Он хотел встретиться с этим амбициозным, популярным властителем, прощупать его характер, понять его намерения, поскольку на самом деле Марий прибыл, чтобы разведать ситуацию в Каппадокии. Насколько близка была война? Как мог Марий сделать так, чтобы завоевать себе славу в конфликте, который уже разгорался из-за растущей власти Митридата?

Эта была первая аудиенция Митридата лицом к лицу с харизматичным римским полководцем. Оба лидера были охвачены любопытством, но тем не менее очень хотели казаться сильными и уверенными в себе[217]. Митридат принял Мария «с великим вниманием и уважением». Прямой как аршин, с вечно презрительным выражением лица и командирским голосом, Марий производил величественное впечатление. Его глубокое презрение к аристократической роскоши и эрудиция были хорошо известны; Митридат для переговоров мог сделать вид деревенского вояки. Может быть, они встретились на царском тренировочном поле. Марий гордился своим умением обращаться с оружием и скакать верхом; он ежедневно упражнялся с гораздо более молодыми воинами. Митридат тоже любил показать себя: они подходили друг другу и в другой жизни могли бы стать друзьями.

Хорошо известны прощальные слова, которые старый полководец сказал Митридату: «Или стань сильнее римлян, или покорись им!» Современные историки не имеют единого мнения по поводу того, каков же был подтекст безапелляционного заявления Мария. Может быть, это было дружеское предупреждение? Может быть, Марий бросал Митридату вызов — потягайся, мол, с Римом? Суровый афоризм Мария дошел до римлян и повысил его статус в сенате[218].

Буквальный смысл фразы Мария был банален. «Победи или сдавайся» — типовой совет для любого человека в любое время. «Будь сильнее или сдайся» также относилось и к собственной позиции Мария по отношению к Риму и его врагу — Сулле. Расчетливые действия Митридата до сих пор уже показали, что он хотел стать таким сильным, что ему уже никогда не придется повиноваться Риму. Меряясь силами, взвешивая мощь стальной воли друг друга, каждый из них безмолвно чувствовал за банальностью правду: ни для того ни для другого среднего пути не было. Но кем они станут — друзьями или врагами? Мы не можем воспроизвести молчаливый язык их тел, тон голоса или жесты, которые, наверное, говорили столь о многом на этой встрече. Я могу себе представить, что, когда эта простая фраза была произнесена, двое мужчин посмотрели друг другу в глаза, обменявшись понимающими взглядами.

Благодаря вмешательству Никомеда III каппадокийский «цирк» начал выходить из-под контроля Митридата, вызывая гнев Рима и нарушая привычку Митридата действовать исподтишка. Когда младший сын царицы Лаодики Ариат VIII умер от «горя» и Митридат обеспечил за собой Каппадокию, Никомед стал бояться, что Митридат дальше обратит свое внимание на Вифинию. Чтобы настроить римлян против Митридата, Никомед и Лаодика нашли одного красивого молодого человека и хитро подготовили его, чтобы он сыграл роль «потерянного» третьего сына убитого царя Ариата VI, первого мужа Лаодики. Лаодика препроводила этого нового самозванца в Рим и получила аудиенцию в сенате в качестве царицы Вифинии и Каппадокии. Лаодика поклялась, что этот юноша — ее сын и законный наследник каппадокийского трона.

Митридат немедленно отправил в Рим своего помощника Гордия. Регент Каппадокии произнес блестящую речь-опровержение в сенате. Этот юноша — самозванец! Гордий рассказал, что мальчик на самом деле сын печально известного врага Рима, мятежника Аристоника. Удивительно, что Митридат и Гордий возродили из мертвых призрак мятежников — «граждан солнца» (133–129 гг. до н. э.). Это массовое народное восстание — которое произошло около тридцати лет назад — все еще могло встревожить сенат и заставить действовать последователей Митридата.

Гордий также пытался подкупить римских официальных лиц. Ответ сенаторов был умеренным. Как Никомеду, так и Митридату приказали покинуть царства, над которыми они пытались господствовать. Сенат официально освободил Пафлагонию и приказал каппадокийцам выбрать нового царя, поскольку царская семья теперь вымерла.

В то же самое время Сулла, новый римский претор, отправился в Киликию с легионом (ок. 5 тыс. человек). Ему приказали разгромить тамошних пиратов. Однако по дороге Сулла завернул в Каппадокию. Это было первое, косвенное столкновение Митридата с Суллой, который был на несколько лет его старше. Армия Суллы победила войска, защищавшие Гордия и его юного протеже, которыми командовал полководец Митридата Архелай. Гордию и юному Ариату IX пришлось вернуться в Понт, и Сулла лично короновал нового каппадокийского властителя — Ариобарзана (ок. 95 г. до н. э.). Угрожающему присутствию Суллы соответствовали и его речи. Он предупредил «царьков» Анатолии, чтобы они отказались от своих последних захватов земель, а не то плохо им придется[219].

Митридат с отвращением наблюдал за уступчивостью вифинского проныры Никомеда III. Никомед и Лаодика оказались банкротами: они цеплялись за союз с Римской республикой, как за последнюю соломинку. Митридат, загнанный римскими войсками в угол в Западной Анатолии, не сопротивлялся. Он убрал свои войска и стал ждать.

Митридат обратил свое внимание на восток, к Армении, которая была далеко от сферы интересов Рима. Ему нужен был сильный, надежный союзник. Пока что царь хотел избежать конфронтации с Римом. Около 96 г. до н. э. Тигран II Армянский вернулся из Парфянской империи (Древняя Персия, современный Иран), где жил последние тридцать лет, чтобы вернуть себе отцовский трон.

Еще мальчиком Тигран (персидское название планеты Меркурий) был послан в качестве царственного заложника к парфянскому двору и вырос там. В Ктесифоне он получил воспитание в рамках парфянской культуры — смесь традиций кочевников и древних иранцев. Персидское влияние в Армении было очень сильным, а мать Тиграна была аланской принцессой из-за Кавказа. Как и царские брачные альянсы того времени, практика отдавать царевичей в заложники была способом обеспечить дипломатические отношения между не доверявшими друг другу союзниками. (Другие примеры — Филипп Македонский, воспитанный в Фивах, и Кир Великий, выросший в Мидии.) Когда отец Тиграна умер, парфяне позволили Тиграну, которому тогда было 46 лет, увенчать себя царской тиарой Армении; было оговорено, что он будет следовать воле парфян, как и его отец. Но у Тиграна были большие надежды на то, чтобы построить Армянскую империю.

Примерно в 94 г. до н. э. Гордий отправился ко двору Тиграна в Артаксате как посол Митридата. Высоким амбициям Тиграна соответствовал его острый ум. Видимо, он был знаком с предсказаниями о Митридате и кометах 135 и 119 гг. до н. э. и тем. как маги благословили долгожданного «царя-спасителя» Понта. Он был в курсе завоеваний Митридата. Союз с человеком, который уже становился императором Причерноморья, мог быть полезен. Тиграну удобно было оказывать протекцию торговле по Северному шелковому пути из Китая в Причерноморье и получать от нее пользу[220]. Тигран выслушал точку зрения Митридата на текущую политику: Гордий сообщил ему о римских имперских махинациях в Западной Анатолии.

У Гордия было предложение: он посоветовал Тиграну напасть на слабую Каппадокию и устранить римскую марионетку — Ариобарзана. В ответ понтийский царь Митридат предложил его величеству руку любимой дочери, царевны Клеопатры, которой было шестнадцать. Все древние авторы согласны в том, что Митридат проявлял искреннюю заботу о всех своих дочерях и что они платили ему ответной любовью. Фактически искренняя привязанность царя к девушкам делала его дочерей еще более ценными участниками брачных альянсов.

Тигран согласился на такой союз. Армения сражалась против римлян на стороне Антиоха Великого и давала убежище Ганнибалу, который был автором планировки столицы Армении. Но Тигран прожил большую часть жизни в дальней Парфии, будучи недосягаем для Рима. Согласно Юстину, Тигран мало знал Рим и не представлял себе, что римляне будут так серьезно возражать на изменение режима в Каппадокии. Тигран подарил Гордию несколько великолепных армянских скакунов для путешествия обратно в Каппадокию, чтобы приготовить путь для нападения Тиграна[221].

В 94 г. до н. э. Митридату было около сорока, и он был на несколько лет младше своего новоиспеченного зятя. После того как царская свадьба довершила заключение договора, оба монарха стали друзьями и естественными союзниками, уважая друг друга, как равных. Оба обладали сильной волей, были богаты, амбициозны, энергичны и популярны. Оба любили ездить верхом на горячих конях и обожали охоту, наслаждаясь спартанской жизнью на природе, и при этом с наслаждением купались в придворной роскоши. Они охотились вместе на оленей, кабанов и львов, останавливаясь в охотничьих домиках Тиграна в его лесных и горных поместьях. Хотя оба владели греческим, Митридат быстро выучил парфянский и армянский языки. При дворе оба царя носили дополнявшие друг друга платья в персидском стиле: Тигран — темно-пурпурную одежду и корону, Митридат — сверкающе белую с простой пурпурной диадемой. Как это было у него принято, Митридат подарил Тиграну агатовое кольцо со своим портретом.

Традиционно армянские монархи носили особую тиару, усыпанную звездами, но Тигран в этом отношении был особенным. Его венец был украшен кометой с длинным изогнутым хвостом: это изображение фигурировало на нескольких монетах Тиграна (см. рис. 2.2). Митридат должен был считать этот узор в виде кометы признаком преданности Тиграна Понту и намеком на величественные кометы, возвещавшие явление долгожданного спасителя. Митридат считал себя «царем царей», шахиншахом — древний титул самого могущественного властителя в землях, находившихся под влиянием Персии[222].

Но у первого великого царя Армении, Тиграна, были свои планы. Старший царь не считал, что исполняет волю Митридата. Взаимная поддержка помогала Тиграну добиваться своих собственных целей — объединить и расширить свое царство. Тигран уже аннексировал часть Каппадокии и распространял свою территорию на юг, захватывая слабое царство Сирия. Он также «откусил» довольно большую часть территории парфян, которые отбивали вторжения кочевников на восточной границе царства. В свое время армии Тиграна опустошат Месопотамию и займут Сирию, Финикию и Киликию. Армянский завоеватель вознаграждал города, которые присоединялись к нему, опустошал те, что сопротивлялись, и переселял целые народы, словно это были пешки на игровой доске. В то время как Митридат ввязался в неизбежные войны с Римом, Тигран начал строить свой сказочный новый город Тигранакерт. Столица должна была сравниться с величием Суз и Вавилона: город был населен переселенными жителями городов, которые Тигран стер с лица земли. Ободренный своими победами — а может быть, и появлением кометы Галлея в период его царствования, — Тигран даже начнет называть «царем царей» себя самого.

Но когда он впервые вступил в союз с Тиграном в 94 г., Митридат не подозревал о великих планах своего нового зятя. После того как Тигран женился на Клеопатре, друзья заключили еще одну сделку. Они договорились, что в их совместных кампаниях в Каппадокии и в других местах Митридат получит города и землю. Все пленные и сокровища должны будут принадлежать Тиграну. Этот союз говорит о том, что доходы Митридата уже были обширны и надежны. Он возвратился в Синопу, начав двигаться в сторону возвращения себе косвенного контроля над Каппадокией. Атака Тиграна будет способом проверить решимость Рима. Приготовления Митридата к войне включали весьма активную чеканку монеты в 93–89 гг. до н. э., чтобы платить большим армиям и за оружие[223].

Запутанная ситуация в Анатолии стала еще более туманной, и хронология событий тут безнадежно путается. Мы знаем, что, когда армия Тиграна под предводительством полководцев Митры и Багоя вторглась в Каппадокию (примерно в 93 г. до н. э.), новый царь-марионетка Ариобарзан впал в панику. Он бежал и отплыл к своим покровителям — в Рим. Согласно плану, Тигран затем призвал Ариата IX и Гордия из Понта, чтобы они правили Каппадокией на условиях Митридата.

Тигран выполнил свою часть сделки. Ему совсем не хотелось воевать с Римом, и в любом случае Каппадокия обеднела после многих лет грабежа разными армиями. Тигран захватил больше пленных, чем добычи. Армянская армия ускользнула обратно в Артаксату, позволив Тиграну дальше исполнять свои великие планы[224].

Примерно в то же время Митридат узнал, что его старый враг Никомед III, царь Вифинии, скончался. Ему наследовал его слабый сын Никомед IV — жестокий тиран. Шпионы Митридата сообщили, что единокровный брат Никомеда, Сократ Благой (Хрест), пользуется поддержкой населения. Митридат послал убийцу по имени Александр, чтобы тот устранил Никомеда, но заговор провалился[225].

Затем Митридат предоставил Сократу командование понтийской армией. Судя по всему, Митридат также обещал Сократу руку своей дочери Орсабариды — традиционный способ заключения соглашения и поддержания косвенного контроля за троном (ее имя фигурирует на вифинских монетах того времени). Народ Вифинии приветствовал Сократа, когда он маршировал через вифинские села. Однако, когда Сократ приблизился к столице Никомедии, ситуация стала патовой: Никомед IV забаррикадировался в своем замке.

Между тем Митридат, чтобы отвлечь римлян, послал послов к дальним племенам к северу и западу от Черного моря (фракийцам, киммерийцам, бастарнам, сарматам, роксоланам). Предлагая им награды, он попросил их напасть на Римский гарнизон в Македонии (Северная Греция)[226].

Однако вскоре римский сенат, на время отложив войну с италийцами (предложив им гражданство), основа обратил внимание на провинцию Азия. Каппадокия и Вифиния должны были быть пассивными царствами-клиентами. Теперь опять оба находились в кризисе, а марионеточные правители — Ариобарзан и Никомед IV — забились в Рим, умоляя им помочь. Сенат был взволнован этими новыми событиями, но не мог послать больше войск: он отправил Мания Аквилия, чтобы тот навел порядок в Анатолии. По указу сената двойной миссией Аквилия в 90 г. до н. э. было вернуть Никомеду IV власть над Вифинией и вернуть Ариобарзана на каппадокийский трон. Оба царя-клиента прекрасно понимали, что правят волей Рима. Аквилия должен был поддержать Луций Кассий, правитель Азии, и один римский легион, размещенный в Пергаме.

Аквилий был плохим кандидатом для исполнения тонкой дипломатической миссии. Он был сыном Мания Аквилия Старшего — его ненавидели по всей Анатолии как печально известного римского правителя, уничтожившего «граждан солнца» с помощью яда. Он также «славился» коррумпированным управлением в Пергаме. В Риме Аквилий Старший оказался под судом за чудовищную скупость, злоупотребление служебным положением и взятки, однако ему удалось избежать наказания. Его сыну повезло меньше. Аквилий Младший, не подозревавший о том, какая страшная судьба его ожидает, отплыл в Вифинию, надеясь сколотить себе состояние так же, как и его отец, вымогая взятки и собирая чудовищные налоги[227].

Когда его союзник Тигран, царь Армении, оккупировал Восток, а сенат посылал угрожавших ему послов, таких как Сулла и Аквилий, Митридат должен был пересмотреть свою стратегию и продолжать проявлять гибкость, не теряя лица. Ему повезло: Сократ Благой внезапно скончался по неизвестной причине. Видимо, он выпил или съел что-то, что не пошло ему на пользу, — как и очень многие люди, земное существование которых было неудобным для царя ядов. Орсабарида вернулась домой, в Понт, и Митридат отозвал понтийскую армию. В результате военный кризис в Вифинии сдулся как раз тогда, когда Аквилий и Кассий прибыли с римским легионом, усиленным набранными в Фригии и Галатии войсками. Никомед IV снова забрался на вифинский трон.

Однако Никомед IV был вынужден очень много занять у римских «спонсоров», чтобы снова обеспечить себе вступление на трон. Он не только заложил финансистам собственное царство, но и обещал огромные выплаты сенаторам, которые вернули его к власти. Запутавшись в шантаже и долгах, лишенный собственной воли, Никомед — если изложить это в словах, понятных для Митридата и его находившихся под персидским влиянием последователей, — падал в пропасть, вынужденный выполнять волю сил Тьмы и Лжи.

Аквилий и его отряд римских легатов посетили Никомеда в Вифинии. Аквилий напомнил царю-клиенту о его финансовых обязательствах, по которым он был должен. Однако Никомед стал жаловаться, что вифинские деревни разграблены-де войсками Сократа, которые послал Митридат. Царская сокровищница Вифинии пуста. Ну как же, ныл Никомед, ему расплачиваться с долгами?

Аквилий выдумал хитрый план. Вифиния разорена? Ну что же, зато Понт богат. Митридат поддерживал претендента на престол, Сократа Благого, который пытался украсть корону у Никомеда. Римские шпионы сообщили, что весь флот Митридата находится в Северном Причерноморье. Аквилий сказал Никомеду, чтобы тот послал свой флот разграбить незащищенные портовые города Митридата. В то же самое время армия Никомеда должна была совершать набеги на границе, грабя города Западного Понта. Пока Никомед собирал деньги, которые он был должен, Аквилий пообещал, что римский легион Кассия будет защищать Вифинию от мести Митридата. У Никомеда не было выбора. Он капитулировал и стал выполнять приказы Аквилия. Никомед происходил из династии коллаборационистов, и ему было суждено остаться креатурой Рима до конца своих дней[228].

И так началась война с Римом, которая продлится всю оставшуюся жизнь Митридата.

В конце 89 г. до н. э. Никомед IV послал свои войска, чтобы ге напали на порты Митридата на восток до самой Амастриды, и приказал своей армии напасть на Западный Понт. Никомед вернулся с огромным количеством добычи, чтобы заплатить свои чудовищные долги римским сенаторам, полководцам и другим кредиторам. Хозяин Никомеда, Аквилий, посчитал, что эти набеги станут уроком для высокомерного «царька» Митридата. Однако на сердце у Никомеда был ужас. Ведь во время всех этих набегов его люди не встречали никакого сопротивления. Это было похоже на ограбление никем не охраняемой кондитерской. Где же были местные гарнизоны? Это зловещее молчание Митридата не предвещало ничего хорошего.

Митридат, конечно, прекрасно знал все о провокациях Аквилия: его друзья в Вифинии должны были сообщить ему о плане римлянина. Армия и флот Митридата, все его войска были наготове, но он ничего не предпринял. Вместо этого он послал флот на маневры на север Причерноморья. Он отправил вестников в богатые порты Понта и в города на границах, чтобы предупредить их о грядущей атаке и информировать их о своей стратегии. Согласно ей жители населенных пунктов, которые стали целью атаки Никомеда, должны были бежать в безопасное место, оставив достаточно ценных вещей, чтобы вифинцы могли их разграбить. Никаких понтийских войск во время вторжения видно не было.

Митридат хотел, чтобы у него было «большее количество» и «более благовидных предлогов для будущей войны», пишет Аппиан. Он понял, что римляне не доверяли Причерноморской империи, которую он создавал, и тайно хотели разрушить ее. Никомед был слабаком, которого его римские хозяева побуждали атаковать Понт. Эта конфронтация назревала уже давно. Митридат понял, что Рим, занятый Союзнической войной в Италии, не может позволить себе послать в Анатолию еще легионы[229]. Вторжение Никомеда позволило Митридату расставить ловушку. Римские полководцы в Вифинии и их вынужденные союзники зашли прямо в нее. Теперь перед всем миром Митридат оказался невинной, ничего не подозревавшей жертвой агрессивной и ничем не спровоцированной атаки на Понт, которую организовала жадная римская волчица.

До этого момента политика Митридата была политикой зондирования и проверки, набегов и отходов; он постоянно проверял реакцию римлян. Он «организовывал кризисы то гут, то там, сея смятение и двусмысленность в Риме», замечает историк Брайан Мак-Гинг, «в то же время тщательно наблюдал, делая Понт непобедимым, и готовился к войне, так что, когда произошел взрыв, все щепки полетели в его пользу». Митридат уже послал выдающегося оратора Ксенокла из Адрамиттия и других посланников в Рим, чтобы изложить жалобы Анатолии сенату. До того как Аквилий и Никомед вторглись в Понт, царь старался терпеть и приспосабливаться[230].

Теперь Митридат ухватился за возможность публично предъявить свои претензии Риму. Он послал красноречивого греческого государственного мужа по имени Пелопид на дебаты государственного уровня с представителями Никомеда: судьями должны были быть Аквилий, Луций Кассий и Квинт Оппий в их лагере в Вифинии. Аппиан, у которого был доступ к имперским архивам и воспоминаниям некоторых людей, присутствовавших там, рассказывает, что сказала каждая из сторон. Одним из источников Аппиана стал Публий Рутилий Руф, бывший друг Мария, который позднее написал историю Митридатовых войн (ныне утраченную). Почтенный и приятный провинциальный чиновник в 105 г. до н. э., Рутилий попытался сдержать потерявших совесть собирателей налогов, но был за свои усилия осужден в Риме в 92 г. до н. э. После этого Рутилий остался в Анатолии, где был популярным персонажем. Еще одним источником того, что происходило на этих встречах, стал Луций Корнелий Сизенна, римский воин-историк Митридатовых войн, чья многотомная хроника теперь утрачена, но ею пользовались авторы дошедших до нас историй, такие как Аппиан и Саллюстий[231].

Современные историки считают речи, зафиксированные у Аппиана, точным отражением тех обид, о которых сообщил Митридат представителям Рима, даже если точные слова уже утрачены. Митридат — мастер пропаганды, наверное, распространил эти речи между своими друзьями и союзниками в Анатолии и Греции. Митридат также намеревался представить свое дело в сенате, так что его аргументы, видимо, существовали в письменной форме и их могли видеть древние историки[232].

Митридат, тщательно изучивший традиционную римскую внешнюю политику, считал, что сенат не одобрит решения Аквилия начать войну. Однако царь подготовился ко всем случайностям, поскольку становилось очевидным, что события в Италии подрывают власть сената и мешают ему контролировать таких амбициозных полевых командиров, как Сулла, Марий и Аквилий.

Пелопид начал с того, что напомнил римлянам, что отец Митридата был официальным «другом Рима» и что сам Митридат поддерживал такую мирную дружбу. В ответ, говорил Пелопид, «они лишили его Фригии и Каппадокии; последняя всегда принадлежала его предкам и была вновь захвачена его отцом, и Рим не противостоял этому». Указывая на Аквилия, Пелопид сказал: «Фригия же в качестве дара за победу над Аристоником и «гражданами солнца» была дана вашим же полководцем, твоим отцом, Маний Аквилий».

Теперь, говорил Пелопид римлянам, «вы спокойно допускаете, что Никомед закрыл вход в Понт, что он делает набеги на нашу землю, вплоть до Амастриды, и угоняет добычу, какую вы сами точно знаете». Ловкое противопоставление мирной торговли и незаконного грабежа выставляло самих римлян в роли пиратов и показывало Митридата мирным защитником черноморской торговли.

«Мой царь не слаб и вполне готов к защите», продолжал Пелопид, но «он ждал, чтобы вы сами собственными глазами стали свидетелями того, что совершается». Пелопид продолжил свою речь просто — он стал намекать на то, что Риму свойственно предавать союзников. «Митридат, друг вам и союзник, просит вас, своих друзей и союзников (так гласит договор), помочь нам, подвергающимся обидам со стороны Никомеда, или запретить ему наносить обиды».

Посланники Никомеда стали возражать против идей Пелопида. Митридат составил заговор против Никомеда, чтобы посадить Сократа Благого на трон силой оружия — так говорили они. Ныне покойный и всеми оплакиваемый Сократ, некогда мирный царевич, попал под зловещее влияние Митридата. Фактически (заявили они), «он сделал это не столько против нас, сколько против вас, римлян».

«Все это достаточные доказательства его дерзкого отношения к вам, его враждебности и его неповиновения; но посмотрите, какие огромные у него приготовления, как будто к какой-то большой и уже объявленной войне». Вифиняне перечислили огромные армии, которыми командовал Митридат. Понтийская армия включает в себя «союзников, фракийцев и скифов, и всех ближайших племен, теперь, когда Митридат завоевал Крым и Северное Причерноморье. С царем Армении у него брачный союз, а к царям Египта и Сирии он все время посылает посольства». В его флоте уже триста боевых кораблей, и он даже нанимает опытных моряков из Финикии и Египта. «Все эти приготовления, столь огромные, направлены, конечно, не против Никомеда, — предупреждали они, — но против вас, о римляне!»

Посланники Никомеда очертили стратегию Митридата. «Не против Никомеда, но против вас, о римляне, готовит все это Митридат! Дело мудрости, — завели свою речь послы, — не ожидать, когда он сам захочет объявить вам войну, но обращать внимание больше на его дела, чем на его слова, и тому, кто ложно надел на себя маску дружбы, не выдавать верных и постоянных друзей, вифинцев». Митридат не только наш враг, гремели вифинские послы, — Митридат угрожает самому Риму!

Изображая беспристрастность, римляне позволили Пелопиду ответить на обвинения. «Относительно прежних дел, если Никомед считает нужным на что-либо жаловаться, римляне произнесли уже свое решение, — процедил Пелопид. — Что же касается теперешних (ведь они произошли на ваших глазах, когда земли Митридата были разграблены, морские пути перерезаны и столь крупная добыча угнана)… — И он повторил свое простое — и вполне разумное — требование: — Вновь обращаемся мы к вам, римляне, с предложением или запретить подобные действия, или выступить на помощь Митридату, несправедливо обиженному, или, в конце концов, о представители римского народа, не мешайте ему защищаться!»

Полководцы уже были на стороне Никомеда IV. Однако красочная речь Пелопида заставила их «смутиться», напомнив, что старый договор Рима с Понтом еще действовал и что собственный отец Аквилия отдал Фригию отцу Митридата: насильственные действия, предпринятые Римом, были в резком контрасте с защитой свободной торговли, которую предоставлял Митридат. Действительно, Митридат согласился и увел свои армии; он не вредил Риму. Сенат не посылал Аквилия затем, чтобы он воевал с Митридатом. Полководцы «долго колебались, какой дать ответ».

Наконец, после длительных консультаций, они «додумались до следующего хитроумного ответа»: «Мы бы не хотели, чтобы и Митридат потерпел что-либо неприятное от Никомеда, но мы не потерпим, чтобы против Никомеда была начата война: мы считаем, что не в интересах римлян, чтобы Никомед потерпел ущерб».

Пелопид сообщил о результате переговоров Митридату в Синопе. Грубое отрицание римлянами справедливости, причем таким публичным образом, не оставляло Митридату выбора[233]. Он немедленно позвал своего приемного сына Ариата IX, предоставил ему большую армию и послал его занять Каппадокию. Ариат выгнал Ариобарзана обратно в Рим и вернул себе каппадокийский трон.

Затем Митридат снова отправил Пелопида в римский лагерь с очень важной миссией. Аппиан пересказал и речи на этих встречах — с подробностями, которые передают суть речей Пелопида, и демонстрируют дипломатический и пропагандистский гений Митридата. Речи показывают, насколько умно Митридат построил свои доводы против римского присутствия в Анатолии: он показывал, что Аквилий — агрессор, которым руководит чистая жадность, и это оправдывает оборонительные действия Митридата.

«Вы уже слышали, о римляне, какие обиды потерпел от вас царь Митридат, — начал Пелопид. Он жестикулировал, и на его кольце сверкало золотое кольцо с агатом с портретом его государя. — Вы недавно отняли у него Фригию и Каппадокию; с другой стороны, то, что Никомед на глазах у вас причинил ему столько вреда, вы оставили без внимания. Когда мы напоминали вам о нашей дружбе и союзе, вы ответили нам, как будто не мы жаловались, а жаловались на нас, — сказав, что вы считаете вредным для дела римлян, если Никомед потерпит ущерб, — как будто бы он был обиженным».

Следующий отрывок отражает то, что Митридат прекрасно понимал основные законы Рима. «Вы дадите ответ римскому сенату за то, что произошло в Каппадокии!» Пелопид предупреждал Аквилия, чтобы тот не начинал такой масштабной войны без официального постановления сената. Если он так поступит, то Митридат «отправит с обвинением против вас своих послов в ваш сенат; он вызывает вас, чтобы вы перед сенатом оправдались в своих действиях».

Затем посол описал, с чем именно придется столкнуться римлянам, если они объявят войну самому могущественному правителю Востока. Он просил их принять во внимание, что «мой царь Митридат царствует в своей наследственной стране… и, кроме того, приобрел много пограничных земель: и колхов — племя, помешанное на войне, а из эллинов тех, которые живут на берегу Понта, и варваров, живущих севернее. Их друзьями, готовыми на все, что он только прикажет, являются для него скифы, тавры, бастрены, фракийцы, сарматы и все, кто живет по Танаису, Истру и вокруг Меотийского озера. Царь Армении Тигран ему тесть, а парфянский царь Арсак — друг. Кораблей у него большое количество, часть готовых, часть еще строящихся, и снаряжение, во всех отношениях заслуживающее внимания».

Пелопид предсказал, что правители Египта и Сирии также поспешат на помощь Митридату. Затем он обрисовал холодящую кровь картину, которая должна была не на шутку встревожить сенат: «Недавно приобретенная вами Азия, Эллада, Ливия и большая часть самой Италии, не вынося вашей жадности и корыстолюбия, уже сейчас ведет с вами непримиримую войну. Не имея еще сил закончить ее, вы пытаетесь начать новую с Митридатом, поочередно натравливая на него Никомеда и Ариобарзана! Вы говорите, что вы друзья и союзники, и носите такую маску, а обращаетесь с ним как с врагом».

Митридат также дал своему послу инструкции — закончить так, чтобы бросить римским полководцам оскорбление, прикрытое угрозой, которая, в свою очередь, была прикрыта ультиматумом. Если они примут его требование справедливости, то Митридат победит; если они попадутся на наживку, то он готов к войне. «Теперь выбирайте! — восклицал Пелопид. — Или запретите Никомеду обижать ваших друзей (и если вы это сделаете, то я вам обещаю, что царь Митридат окажет вам помощь и содействие против италийцев), или разорвите эту притворную с ним дружбу, или пойдемте в Рим на суд».

Римские полководцы реагировали точно так, как ожидал Митридат. Аквилий приказал Митридату держаться подальше от Вифинии и объявил, что они вернут Ариобарзана на довольно шаткий теперь трон Каппадокии. Затем римские центурионы насильно препроводили Пелопида на границу Понта, поскольку боялись, что он сможет взбунтовать вифинских крестьян в пользу Митридата. Эта деталь говорит о том, что враждебность людей к Риму и поддержка ими Митридата должны были быть ощутимы.

«Не дождавшись решения сената или народного собрания относительно столь значимой войны», пишет Аппиан, Аквилий немедленно приготовился к вторжению в Понт. Митридат заставил его начать масштабную войну с «другом Рима» без одобрения сената. Решение Аквилия было резким разрывом с традиционной внешней политикой Рима в эпоху поздней республики. Могущественные и нечестные командиры теперь могли начинать войну ради собственной выгоды, а власть сената таяла[234].

Аквилий приказал кораблям заблокировать путь в Черное море. Согласно цифрам, которые приводит Аппиан, в войсках завоевателей было 176 тысяч человек (из которых 12 тысяч были римскими легионерами). Трое командующих заняли свои посты в начале 89 г. до н. э. 40 тысяч воинов Аквилия собрались на границе Понта к югу от гор Ольгассий. 40 тысяч воинов Кассия прошли к границе Вифинии и Галатии, 40 тысяч легионеров Оппия держали дорогу через Каппадокию. Аквилий проинструктировал Никомеда IV, чтобы его 56 тысяч вифинцев начали вторжение в Понт[235].

Митридат был более чем готов их встретить.