Много разных кораблей

РАЗНОЦВЕТНОЕ МОРЕ

Для того чтобы опуститься под воду, я надеваю своё нехитрое водолазное снаряжение и вооружаюсь.

Снаряжение — ласты да маска. Оружие — гарпунное ружьё или фотоаппарат.

Чтобы дышать, засовываю в рот изогнутую трубку, а свободный её конец укрепляю за ухом.

Вперевалку, как утка, шлёпаю по берегу и, хрипя, продуваю трубку: хр-р-р! хр-р-р!

В воде отражается одноглазое существо с лягушачьими лапами: хр-р-р!

Этим летом я жил под Севастополем.

Там и начались мои подводные путешествия.

«Только бы залезть под воду, — думал я. — Сразу же насмотрюсь интересных вещей!»

Однако получилось совсем не так.

Ранним утром я пришёл на берег. Сел на камень. Надел ласты, маску.

«Чур, — говорю себе, — всё-всё под водой примечать! До последней рыбёшки!»

Слез ногами вперёд, лёг на воду и… захлебнулся.

Тьфу! Полная трубка воды!..

Пришлось учиться самому простому на свете — как дышать.

Стал вспоминать: кто в море дышит воздухом? Кит! У него дыхательное отверстие на макушке, выше глаз. Значит, учиться надо у него.

Учился, учился — выучился дышать по-китячьи.

Плыву у самого берега. Лицо — под водой, трубка — снаружи. Наберу полные лёгкие воздуха и нырну. Вынырну, воду из трубки выпущу фонтанчиком и снова плыву. Дно видно отлично!

Ну вот, теперь можно уходить прочь от берега.

Зашлёпал ластами по воде, а сам еле-еле вперёд двигаюсь.

Э-э! И тут непорядок. И этому надо учиться.

Пришлось снова вспоминать. У кого на ногах ласты? У тюленя. Как он ими шевелит? Как рыба хвостом.

Поплывём по-тюленьи!

Вытянул ноги и давай часто-часто перебирать ими. Ласты стали извиваться, и я поплыл.

Плыву, только вода по спине журчит.

Вот теперь быстро. Вот теперь можно плыть на глубину. Можно всё примечать.

И тут действительно передо мной открылся новый мир.

Жёлтые и зелёные скалы всплывали из фиолетовой толщи воды, двигались прямо на меня.

Бурые, зелёные, красновато-серые водоросли лесами вставали со дна. Солнечная пыль беззвучно сыпалась на них.

Как тихо! Всё словно замерло в молчании, только я один толок воду да пускал пузыри через трубку: буль-буль-буль!

Удивительное дело: дно было мёртвым. Нигде ни рачка, ни рыбёшки.

«Видно, ещё не добрался я до настоящего подводного мира. Надо плыть дальше».

Уже и ноги начали с непривычки уставать, а вокруг всё по-прежнему пустынно.

Мне вспомнились путеводные огоньки, которые в сказках приводили путешественников в необыкновенные страны. Вот бы мне такой огонёк!

И только так подумал — впереди действительно мелькнул красный огонёк. Трепетный, радостный. Откуда он здесь?

Я поплыл к нему, ещё сильнее размахивая ногами и руками. Огонёк шевельнулся и стал уходить.

Я — за ним. Он — от меня.

Может быть, это и есть мой путеводный огонёк? Только как же он горит под водой?

Мы двигались вверх по береговому склону, и казалось, что я вот-вот догоню его.

Но нет, он свернул в сторону и пропал в куче камней.

Ухватившись за них, я повис вниз головой и стал искать огонёк глазами.

Прошло полминуты, минута… Всё было тихо. Замер и я.

И вдруг что-то красное мелькнуло между камнями, а затем оттуда прямо на меня выплыла рыбка.

Она была такая яркая, что я даже прищурил глаза. Настоящий огонь! Только голова у рыбки чёрная-пречёрная… Ба, да ведь это морская собачка! Старая знакомая!

Я хорошо знал этих проворных рыбок, но такой красивой никогда ещё не видел.

Я протянул руку. Собачка отскочила назад и искрой погасла в камнях.

Ушла. Опять один.

Я посмотрел вокруг.

Вот так чудо!

Дно преобразилось. Стайками сновали серебристые кефальки. Из травы выплывали один за другим прозрачные рачки-креветки. Полосатый краб, близоруко пуча глаза, лез через камень.

Что значит минута тишины! Выходит, это я сам распугал всех подводных жителей.

Вытянув руки и едва шевеля ластами, я медленно двинулся вперёд.

Теперь я плыл без шума.

Вокруг волновалась беспокойная, кипучая жизнь.

Плавали, ползали, преследовали друг друга, гибли и побеждали хвостатые, ногастые, пучеглазые и слепые обитатели морского дна.

Это был настоящий подводный мир, тот самый, куда я так стремился попасть.

Но в этот мир я пришёл не сам. Меня привёл туда путеводный огонёк маленькая кроваво-красная рыбка-собачка.

Я учился фотографировать под водой.

Аппарат был в чехле, но вода часто попадала внутрь и портила плёнку.

Однако я не унывал.

Особенно мне хотелось сделать цветную фотографию одной из самых ярких черноморских рыб — зеленушки-рулены.

Это долго не удавалось.

Зеленушки всё попадались мелкие, невзрачные. Если и показывалась крупная, то она тотчас же уходила на глубину, в полумрак.

Как-то я плыл мимо одинокого мохнатого валуна.

Камень весь оброс зелёными лопушками морского салата — ульвы. Около камня белела песчаная осыпка.

Вдруг я заметил на песке груду осколков. Это были остатки мидий.

Раковина мидии похожа на большое чёрное семечко. Поэтому груда осколков напоминала кучку мусора, которую оставил после себя любитель подсолнухов.

Некоторые обломки раковин были совсем свежие. В них ещё курилась дымком жёлтая кровь моллюска.

Кто намусорил на дне?

Притаившись за камнем, я стал наблюдать.

Некоторое время всё было спокойно.

Потом из-за мохнатого куста осторожно выглянула длинная рыбья морда.

Я не шевелился.

Осмелев, рыба вышла.

Это была великолепная рулена. Жёлто-зелёная, с малиновыми и голубыми полосами.

Она повернулась ко мне боком и, тыча мордой в чащу ульвы, стала что-то выискивать.

Найдя, она ухватила это что-то губами и, мотнув головой, отломила от камня.

Затем отплыла назад. И тут стало видно, что во рту у неё чернеет продолговатая раковина.

Рулена сжала челюсти — крак! — раковина разломилась.

Затем началось непонятное. Рыба выплюнула мидию. Медленно кружась, та пошла на дно.

Лёгкое тело моллюска тонуло медленнее, а осколки раковины — быстрее.

Рулена подхватила мидию. Ещё раз укусила — крак! — и снова выплюнула.

Это она повторяла до тех пор, пока на теле моллюска не осталось ни одного кусочка раковины.

Тогда рулена съела добычу.

Я присмотрелся. Зелёный горб камня был весь покрыт мидиями.

Так вот откуда на дне мусор!

Как всё просто.

Рулена стояла ко мне боком, хорошо освещённая солнцем.

Я поднял камеру и щёлкнул затвором.

Морские жители — известные хитрецы.

Мне всегда нравилось, как ловко они прячутся. Но кто же прячется лучше всех?

Вот однажды я и решил это узнать.

Поплыл. Дно подо мной было скалистое. Один за другим проходили камни — чёрные, ноздреватые. К ним кое-где прилепились водоросли.

Плыву, присматриваюсь.

Э, а это чьи глаза там сверкнули?

Ткнул ногой в камни, а оттуда как выскочит мордастый ёрш-скорпена!

Весь в бурых шишечках. Страшный, как чёрт! Как будто его самого из этих щербатых камней слепили.

Заскочил ёрш в кучу камней, прижался к ним и снова стал невидим.

Хорошо прячется!

Кручусь я у этой кучи — снова хочу ерша разглядеть.

На камнях веточки водорослей. Камни — чёрные, с зелёными пятнами, веточки — жёлтые.

Вижу — шевельнулась одна веточка. Прыг! — на новое место перескочила.

Это ещё что за диво?

Подплыл ближе. Никакого дива. Веточка-то не простая, а живая. Растёт не на камне, а на лбу у маленькой рыбки-собачки.

Рыбка — зелёная, пятнистая; веточка — жёлтая.

Легла рыбка на дно. Сама замерла и веточкой перестала шевелить. Поди её сыщи!

«Вот так штука! — думаю. — Эта ещё лучше ерша прячется!»

Вспомнил я её родственницу — кроваво-красную собачку, которая меня научила, как вести себя под водой, — и тихонько поплыл дальше.

Приплыл на отмель.

Песок здесь радостный: жёлтый, лучистый.

Знаю — рыб должно быть много, а никого не вижу.

«Тут, — говорю себе, — наверно, самые главные хитрецы живут!»

Вдруг смотрю — из песка рыбья спина торчит. Вдоль спины тёмная полоска.

«Эх, ты, — думаю, — шляпа! Закопаться не сумела. Вот я тебя за это поймаю!»

Подплыл и рыбку рукой поперёк спины — цоп!

«Ай-ай-ай!» Чуть не захлебнулся: рыбка шипастый плавник подняла и меня шипом как кольнёт!

Я скорей наверх — и к берегу.

Вылез — давай ранку сосать.

Вот тебе и шляпа! Вот тебе и не закопалась!

Выдавил из ранки кровь. Прижёг ранку спичкой. А к вечеру рука всё равно опухла. Болела долго и зажила только к концу недели.

Когда я рассказал об этом случае знакомым рыбакам, они испугались.

— Да знаешь ли, — говорят, — что от этой рыбки ты мог умереть? Это же змейка, морской дракон. С ней не шути! Счастье твоё, что обошлось…

Так и я не нашёл, кто в море лучше всех прячется.

А вот кто хуже всех — нашёл. Тот, кому можно и вовсе не прятаться.

Когда я научился совсем прилично плавать под водой, то решил, что пора приступать к охоте.

Ружьё у меня было самодельное. Оно стреляло маленьким гарпунчиком. На шнуре.

Но охотиться — значит, заплывать далеко от берега.

И прежде чем отважиться на это, я спросил у приятелей:

— А акул в Чёрном море нет?

— Как же, — говорят, — есть! Катранами называются. Их тут видимо-невидимо.

Вот так штука!

Я много читал про акул и легко представил себе такую картину: вот один катран подплывает ко мне сзади, переворачивается на бок и — хрусь! перекусывает меня пополам.

Брр-р-р! Может быть, и не охотиться?

Долго думал и наконец решился. А, была не была! Авось не съедят!

И пошёл в море.

Больше всего мне хотелось застрелить морского петуха — триглу, большую красно-бурую рыбу с огромными тёмно-синими грудными плавниками.

Однако под водой меня ждало разочарование.

Во-первых, плавать с ружьём оказалось не так-то просто. Оно занимало руки, мешало нырять и делать повороты.

Во-вторых, найти морского петуха было очень и очень трудно.

Прямо ко мне подплывали чёрные рыбки с раздвоенными хвостиками — ласточки.

Из водорослей то и дело показывались пёстрые зеленушки.

Головастые ерши не мигая смотрели из-под камней.

Все, казалось, говорили: ну, стреляй! Но я выдерживал характер и не стрелял.

Дважды пришлось вылезать из воды, чтобы согреться. Наконец повезло.

Я только отплыл от берега, как заметил на песчаной осыпке под фиолетовой тенистой скалой характерный силуэт рыбы с широкими, как веер, плавниками и большой головой.

Это был петух.

Распуская и свёртывая плавники, он переходил с места на место, роясь в песке.

Я стал подплывать.

Медленно-медленно поднимаю к глазам ружьё, навожу прицел на пятнистый рыбий бок… Ближе… ближе…

Ш-ш-ш-шу! — сорвался гарпун.

Он надвое рассёк левый плавник триглы и, дрогнув, вонзился в песок.

Рыба метнулась вбок и, размахивая обрывками плавника, скрылась за скалой.

Какая досада!

Перезарядив ружьё, я вплавь обошёл скалу. Ничего.

Покараулил у осыпки. Безрезультатно.

На этом охоту пришлось кончить.

Уже возвращаясь к берегу, я заметил на глубине небольшую серебристо-серую рыбу с острым собачьим рыльцем и хвостовым плавником в виде полумесяца.

Выстрел оказался удачным. Положив рыбу в мешок, я вернулся в город.

— Ну, как дела? — спросили меня приятели. — О, да ты совсем молодец! Гляди-ка, акулу привёз. Ничего катранчик — полметра будет!

Я смотрел на серую рыбу и не верил своим глазам.

Так вот какая она — черноморская акула!

А я-то боялся.

Идти на песочную отмель, что левее входа в бухту, друзья мне не советовали.

— Что там для охотника интересного? — говорили они. — Скучнейшее место: подводная пустыня.

Но я взял ружьё и всё же пошёл.

Залез в воду.

Кругом и верно пустыня: один песок — жёлтый, гладкий. Так на солнце и блестит.

Никто не пробежит, не проплывёт. Тихо льются сверху зелёные солнечные лучи. Навстречу им снизу поднимается отражённый песчинками свет.

Солнца много, а плыть прохладно. Брр-р-р!..

То ли дело плыть над тёмными водорослями. Там дно нагретое, тёплое.

Но где же здешние жители? Никого не видно. Действительно скучное место.

Плавал я, плавал, плюнул с досады и собрался кончать охоту. Так бы и ушёл. Но тут, чувствую, соскочил у ласта запяточный ремень.

Набрав воздуха, я скорчился и повис в воде, поправляя ремень.

Тогда-то и появился первый песочный житель.

Это была маленькая рыбка светло-жёлтого цвета — ошибень. Она, как ниточка, извивалась по дну.

Вот рыбка всплыла и повисла над песком, быстро вертя хвостиком.

И тут произошло неожиданное.

Песок, над которым висел ошибень, вспучился и разлетелся во все стороны. Из песка выскочила плоская, похожая на коричневую тарелку рыба и — цоп! — схватила малька.

«Камбала!» — узнал я её…

Камбала, проглотив малька, опустилась на дно и, перебирая плавниками, стала забрасывать себя песком.

Скоро у неё остались снаружи одни глаза.

Я лёг на воду, раскинув руки, и стал наблюдать, что будет дальше.

Камбале это не понравилось. Она медленно привсплыла, как подводная лодка, и с песком на спине осторожно двинулась прочь.

«Ох и лентяйка! Не хочешь снова закапываться, со своим песком поплыла… Ну погоди — стреляю!» — решил я, взвёл ружьё и нырнул.

Роняя со спины комочки песка, пучеглазая рыбина метнулась вправо, влево, с размаху ударилась о дно, подняла облако жёлтой мути… и пропала.

Когда муть осела, камбалы не было видно. Она или успела закопаться в песок, или удрала под прикрытием этой «дымовой завесы».

Я вернулся домой.

— Ничего не принёс? — спросили меня друзья. — Правда, скучное место?

— Ага, — отвечаю. — Ничего не принёс.

Вспомнил, как удирала груженная песком камбала, и улыбнулся:

«А что, если туда пойти ещё раз? Только не с ружьём, а с фотоаппаратом… Конечно, надо. Завтра же и пойду! Непременно!»

Вот тебе и скучное место!

Я гнался за стаей лобанов — стаей крупной кефали.

Лёгкие, как тени, рыбы скользили у самого дна и при малейшей попытке приблизиться к ним уходили на глубину в открытое море.

И вдруг мне повезло.

От стаи отделился большой голубой лобан и пошёл, ощипывая на ходу водоросли, в сторону берега.

Я поплыл за ним.

Рыба зашла в расселину между двумя длинными камнями и остановилась.

Набрав воздуха, я нырнул. Придерживаясь рукой за жёсткие стебли рыжих водорослей, приблизился к расселине и, приподняв голову, выглянул из-за камней.

Лобан был метрах в трёх.

Осторожно подняв ружьё, я старался поймать на прицел серый бок рыбы.

Есть!

Гарпун, звякнув, метнулся вперёд. За ним устремился шнур.

Едва задев рыбу, гарпун пролетел ещё с полметра и с размаху ударился о камень. Дзынь!

Лобан моментально исчез.

На дно белыми петлями бессильно опускался шнур.

Всплыв, я начал торопливо наматывать его на руку. Так и есть: гарпун — единственный гарпун — был повреждён. Из трёх зубьев наконечника сохранинился лишь один.

Конец охоте.

Перезарядив ружьё, я снова опустил голову в воду.

Верите ли, лобан никуда не ушёл! Он медленно кружил на старом месте, словно желая выяснить, что случилось.

Я прицелился во второй раз. Лобан пошёл прочь. Он плыл между камней, всё ускоряя ход.

Кругом светлело — глубина уменьшалась.

Лобан скоро устал, и расстояние до него сократилось. Камни, между которыми он плыл, поднялись и стали сближаться. Мы очутились в скалистом коридоре.

Дно и стены коридора густо поросли розовыми водорослями — цистозирой. Глубина всё уменьшалась — значит, из коридора нет выхода. Лобан попался!

Я уже опустил предохранитель ружья, как вдруг моё внимание привлекла необычная картина.

Водоросли впереди вели себя непонятно.

Они угрожающе шевелились, а самые высокие из них размахивали из стороны в сторону косматыми лапами, словно предостерегая об опасности.

Лобан замедлил ход и остановился.

Что мне водоросли! Я был уже совсем рядом. Вытянув перед собой ружьё, сделал два сильных гребка ногами, навёл прицел на толстый рыбий живот… и беспомощно забарахтался, перевёрнутый волной на спину.

Прибой швырял меня, как щепку: то поднимал к самым скалам, то уносил далеко по коридору назад.

Кое-как я перевернулся на грудь и, отчаянно работая ногами, ушёл на глубину, а потом назад в бухту…

Так вот чем грозили мне водоросли! Они кричали: «Берегись! Волны!» А я их не понимал.

В сентябре похолодало. Нельзя было долго находиться в воде.

Исчезло и большинство рыб. Они ушли дальше от берега, на глубину, где теплее.

Там у них свой — рыбий — юг.

Пора было уезжать и мне.

Сентябрьским утром я сложил все свои вещи, упаковал ласты, маску и в последний раз вышел на берег.

Море лежало передо мной тихое, ласковое. Оно было осеннего, зеленовато-бутылочного, цвета.

Но теперь я знал — этот цвет обманчив. Настоящие краски моря не здесь, на поверхности. Настоящие краски под водой — жёлтые, зелёные, розовые, голубые…

Прощай, разноцветное море!

КАК Я СПАС МАГЕЛЛАНА

Дело было вечером. Я сидел на диване и читал Серёже и Косте «Историю великих мореплавателей».

Это был трагический момент — гибель Магеллана.

«…тогда отважный путешественник обернулся.

— „Назад, к шлюпке!“ — крикнул он товарищам.

Но один из туземцев поднял копьё и…»

В эту минуту зазвонил телефон.

— Да, — сказал я. — Из киностудии? Слушаю… Участвовать в спасении судна и снять фильм? Конечно. Билет заказан? Через час буду на аэродроме.

Сзади меня шлёпнулась на пол книга. Я встал.

— Дети, — сказал я, — как вам не стыдно! Костик, слезь с брата. Папа улетает на Дальний Восток, а вы… Где моя бритва? Где кинокамера?

В комнату вошла жена.

— Ну конечно! — воскликнула она. — Стоило мне выйти на минуту — уже драка. Кинокамера тебе дороже детей… Почему на столе чемодан? Что это всё значит?

— Папа будет снимать кино, — сказал Костик. — Он сейчас улетает. Там что-то случилось… Ты сдался, несчастный, или нет?

А случилось вот что.

Шёл Охотским морем португальский пароход. Шёл, шёл и подходя к советским берегам, наскочил на каменную мель. На острые камни, которые пробили ему борт.

— «Спасите! Окажите помощь!» — передали моряки по радио.

И помощь вышла.

Про то, как наши корабли будут оказывать иностранцу помощь, должен я снять фильм...

— До свидания! — сказал я. — Костя и Серёжа, идите сюда. Не возитесь. Слушайте маму. Не отворачивайтесь — вас целует отец. Про Магеллана дочитаем потом. Побриться мне в самолёте, что ли?..

В самолёте никто не брился.

Реактивные моторы ревели изо всех сил.

Часы летели как минуты.

Я изучал карту.

«Вот тут Охотское море. Тут остров Сахалин. Тут Камень Опасности. На этом камне сидит португалец. Из Владивостока и Корсакова идут спасательные суда… Так… Так…»

Я поднял голову и увидел, что на меня пристально смотрит чернобородый человек в сером костюме.

Особенно его интересовала моя карта.

Я пожал плечами и снова начал водить пальцем: Сахалин — Камень Опасности — Владивосток.

Позади меня сидела старушка с кошёлкой.

— Хорошо на самолёте, — сказала она, — двадцать часов — и дома. А раньше, батюшка, целый месяц добирались.

Открылась дверь, и в салон вошёл лётчик.

— Внимание, — сказал он. — Владивосток не принимает из-за грозы. В Хабаровске дождь. Будем садиться в Южно-Сахалинске. Кто думает сойти, прошу сообщить мне.

Сахалин — это хорошо. Это мне как раз.

— Как — Сахалин? — зашумели в салоне. — Почему Сахалин? Нам нужно во Владивосток.

— Во Владивосток перелетим вечером. Опоздаем часа на три, — сказал лётчик.

— Какое безобразие! — сказала старушка. — Целых три часа. А говорят — самолёт. Раньше всегда по расписанию ездили.

Я искоса посмотрел на чернобородого.

Он не спускал глаз с моей карты.

Этого человека я, кажется, где-то видел!

В Южно-Сахалинске я первым сошёл с самолёта и помчался на вокзал.

Там я купил билет до Корсакова, влез в вагон и еле дождался отхода поезда.

Тук-тук-тук! — застучали колёса.

Надо спешить! Первые корабли уже, наверное, на месте аварии.

— Почему мы так медленно едем? — спросил я проводника. — Неужели нельзя быстрее?

— Нельзя, — ответил проводник, — едем по расписанию.

— Понимаете, там корабль на камнях, а мы… Я очень тороплюсь.

Проводник ничего не сказал и пошёл кипятить чай.

Вспомнив, что мне надо побриться, я выглянул в коридор.

Около кипятильника стоял чернобородый и смотрел в мою сторону.

Я вздрогнул и захлопнул дверь.

Через час в дверь постучали. Вошёл проводник со стаканом чая.

— Извините, — сказал он, — не хотите ли чайку, а?.. Я сам когда-то служил матросом… Скорее ехать нельзя, сами понимаете. Вы уж извините.

Из-за этого чернобородого я так расстроился, что не стал в поезде бриться.

Интересно, что ему от меня надо?

В Корсакове моему приезду очень удивились.

— Вы из Москвы? Так быстро? Первые спасатели подошли к кораблю только что. Пробоина большая — придётся поработать. Если хотите, сейчас туда идёт катер с людьми. Бегите на причал.

На катере было полно народу, вся палуба завалена ящиками.

Спуститься в каюту я отказался.

Отсюда лучше видно.

С выстрелом завелись моторы. Катер рывком отошёл от причала и помчался к выходу из порта.

Шлёп, шлёп! — прыгал он с одной волны на другую.

Он бился о волны, захлёбывался, торопился.

В полдень на горизонте показались три корабля. Один большой и два маленьких.

Большой стоял без движения. Маленькие сновали вокруг него.

— Спасатели. Буксиры, — сказал командир катера. — Пластырь заводить будут.

Катер описал дугу около большого корабля. На его палубе стояли португальские матросы и махали нам тёмными шапочками.

Когда катер проходил под кормой корабля, я прочёл его название.

Медными нерусскими буквами на корме было написано по-португальски:

Корабль сидел на мели, около его левого борта торчал большущий камень.

Этот камень и пробил ему борт.

По морю шли короткие злые волны. Они захлёстывали пробоину.

— Подхожу к спасателю! — сказал командир катера.

С катера я перебрался на буксир, буксир подошёл к «Магеллану», и работа началась.

Через час здесь было как на заводе. Тарахтел дизель. Трещала электросварка. Грохали молотки.

Матросы, как муравьи, облепили пробоину. Они резали огнём железо. Ровняли края пробоины. Сбивали заусеницы. Заваривали трещины в борту.

Я вынул кинокамеру и начал снимать.

В лицо мне летели огненные брызги.

Палуба под ногами качалась.

Матросы работали весь день и всю ночь.

К утру края пробоины были заглажены.

Тогда на неё наложили громадную заплату — пластырь. Толстенное брезентовое одеяло, прошитое стальной проволокой. Пластырь крепко привязали.

Пробоина снаружи была закрыта.

Затем на «Магеллан» передали несколько бочек с цементом.

Задрав голову, я снимал, как поднимают бочки. Зелёная едучая пыль садилась мне на лицо.

Вместе с португальцами наши матросы изнутри залили цементом пробоину.

— Теперь чопы! — сказал начальник спасателей.

Я удивился. Что такое чоп?

— Чоп? — переспросил начальник. — Очень просто! — Он хлопнул ладонью по кулаку. — Чоп! — и дырки нет.

Принесли целый ящик деревянных остроконечных пробок. Ими стали забивать мелкие дыры.

Чоп! Чоп!

— Не хотите ли спуститься под воду? — спросил начальник. — Сейчас водолазы пойдут осматривать дно.

Я кивнул.

На меня натянули белый водолазный костюм. Надели и привинтили шлем. Дали в руки специальную подводную кинокамеру. Обвязали верёвкой и спустили за борт.

Шшу! Шшу! — с шумом врывался в шлем воздух. Его подавали через шланг.

За круглыми окошками шлема стоял зеленоватый полумрак. Впереди смутно чернел борт «Магеллана»

Течением меня поднесло к борту. Я увидел перед собой железную стену, поросшую пушистыми зелёными водорослями. Среди них белели острые, как собачьи зубы, раковины.

Справа и слева от меня копошились водолазы. Они осматривали — метр за метром — борт, камни, дно.

Скоро пароход будут тащить с мели.

Я поднял голову, начал снимать водолазов и так увлёкся, что забыл выпускать из костюма лишний воздух.

Костюм раздулся, и я, как громадная белая лягушка, всплыл на поверхность.

За верёвку меня подтащили к буксиру.

Громыхая свинцовыми башмаками по лесенке и спотыкаясь, я едва вскарабкался на борт.

Водолазы доложили:

— Судно можно снимать с камней!

Но прежде чем тащить пароход с мели, его разгрузили.

«Магеллан» вёз бананы. Вода попала в трюм, и бананы испортились.

Их выбросили в море. Сладкий запах растекался вокруг корабля. Усатые тюлени удивлённо обнюхивали зелёные бананы, плавающие между волн.

Воду, попавшую внутрь «Магеллана», выкачали к исходу второго дня.

Настала самая важная минута.

Я залез с кинокамерой на мачту.

Два буксира стали впереди «Магеллана» и подали ему на палубу толстые стальные канаты.

Канаты закрепили за чугунные тумбы — кнехты. Буксиры дали ход, и корабль медленно пополз вперёд.

Он полз по камням, сдирая с железного днища ракушки и водоросли, оставляя за кормой чёрный расплывчатый след.

Ещё немного… ещё… и корабль закачался на чистой воде.

Теперь спасатели поведут его в порт. На ремонт.

Мой фильм окончен.

Перед отъездом я решил побывать на «Магеллане».

Спасательный буксир подошёл к пароходу, и по узкой верёвочной лесенке я поднялся на его палубу.

Меня встретил португальский капитан. Рядом с ним стоял… чернобородый.

От неожиданности я раскрыл рот.

— Кто вы такой? — еле выдавил я из себя.

Чернобородый тоже растерялся.

— П-переводчик. А собственно, почему вы… Батюшки, да ведь мы с вами летели из Москвы! Вот встреча! Вы так обросли — не узнать.

— Да? — Я потрогал рукой подбородок. — Так вы переводчик? — Я рассмеялся. — Ну конечно, ведь команда-то — португальцы. А я вас сразу не узнал.

— Ещё бы! — сказал чернобородый. — Помню, у вас в самолёте ещё карта была. Сахалин, Охотское море… Я хотел заговорить, но вы с аэродрома убежали. Вы где живёте в Москве?

— На Арбате.

— И я на Арбате!

Так вот где я его видел!

— У меня там девочка. Тихая такая, послушная. А у вас?

Я вздохнул…

Потом я осмотрел корабль и даже снял ещё несколько кадров для фильма.

Капитан, матросы, переводчик наперебой объясняли мне, как пароход сел на мель и что, где у него теперь поломано.

— Ну, до свидания! — сказал я. — Кстати, сегодня уходит самолёт. Катером можем успеть. Махнули?

— Да нет, — с огорчением сказал чернобородый. — Мне тут переводить ещё с месяц. Придётся остаться. Может, побреетесь? У меня каюта.

— Спасибо, — сказал я, — три дня не брился, потерплю ещё день. Вернусь заросший, как древние мореплаватели. Вот соснуть бы — это да. А знаете, отличный фильм получился!

В Москву мы прилетели вечером. Когда я добрался до дому, было совсем темно.

— Боже, на кого ты похож! — сказала жена. — Не целуй детей, ты выколешь им глаза. Уложи мальчиков спать, я жарю котлеты.

— Четыре дня! — с гордостью сказал я. — Четыре дня — двадцать тысяч километров, восемьсот метров киноплёнки, всего шесть часов сна. Как вы себя вели?

— Прекрашно, — ответил Костя. — Мы шлушались вшех.

— Почему ты шамкаешь? — закричал я.

— У меня выпал жуб. Шерёшка шел мне на рот.

— Как это можно сесть человеку на рот? — возмутился я. — Стоило мне уехать на четверо суток… Десятый час. Почему вы не спите?

— Почитай нам! — попросил старший.

Я взял с полки книгу.

— Улеглись?.. Итак, на чём мы остановились?

— Магеллан шкажал: «Нажад к шлюпке!»

— Ах да… Ну вот: «Один из туземцев, из тех, что напали на испанских моряков, — Магеллан был португалец на испанской службе, — поднял копьё и…»

Я посмотрел в испуганные глаза ребят и сказал:

— Впрочем, Магеллан был спасён.

Я захлопнул книгу и рассказал им всё, что видел за эти четыре дня. Про самолёт, который летел из Москвы на Дальний Восток всего двадцать часов.

Про моряков, готовых в любую минуту прийти на помощь друг другу.

Про зелёные бананы, которые плавали вокруг корабля.

Про маленькие спасательные буксиры и огромный израненный пароход.

Про то, как был спасён «Магеллан».