11. КАКАЯ ГАДОСТЬ ВАС ВИДЕТЬ!

Расписание занятий Артура на понедельник гласило:

9:00 Священная физика I Физика I (ПП)

10:00 Торговая философия I Мнемоника (ПП)

11:00 Физкультура Физкультура

13:00 Торговая история I Современная история I

14:00 Священная математика I Алгебра I

15:00 Психология потребителя I Психология I

Правой половины расписания в письменном виде не существовало, ее нужно было помнить. Зато левая половина существовала исключительно на бумаге. Артур должен был вызубрить на память все материалы официального курса в свободное время, и при необходимости уметь прочитать их наизусть. (Спасибо Бесконечности за мнемонику!)

Лекции по физике и мнемонике проходили подпольно. Артур уже знал, что в колледже работает и учится по крайней мере вдвое больше людей, чем значилось официально. Практически все по-настоящему важные события жизни колледжа происходили в потайных подземных помещениях со звукоизолирующими стенами. Все занятия, которые требовали нестандартного оборудования, обозначались» ПП «. Подпольно проводились и те занятия, которые делали невозможными для открытого проведения опотровские ограничения для женщин, как то — упражнения в наготе (среда), святотатство I (четверг) и сексуальная гигиена (пятница).

Сотни студентов жили тоже под землей, в подземных спальнях и» пещерах «. Тайная часть колледжа располагала собственной электростанцией, системой воздухоснабжения, складами, гимнастическими залами, офисами и комнатами для отдыха. Наверху всегда находилось достаточно людей, чтобы заполнять аудитории и создавать видимость стандартного учебного заведения Опотра. Однако настоящий колледж был все-таки внизу, под землей.

После обеда в четвертый понедельник своего пребывания в колледже Артур торопливо пересек двор, вошел в спальный корпус и через потайную дверь спустился по лестнице вниз. Теоретически сейчас было его свободное время — до отбоя, когда погаснет свет и голоса в наушниках станут накачивать информацией его спящий мозг. Практически, как обнаружил Артур, его» свободное» время было занято и расписано до последней минутки.

Под землей все было иначе. Несообразно строгая дисциплина для первокурсников соблюдалась совсем не так дотошно. Старшекурсники были внизу просто студентами, и можно было обращаться к ним по именам. Даже с преподавателями нужно было себя вести вежливо, но и только, без малейшего подобострастия. Отличалось все — кроме системы взысканий.

Теперь, когда мебель старшекурсников была перетащена три раза подряд, заработанные наверху взыскания следовало отрабатывать под землей. Существовали взыскания за неряшливую комнату и за неряшливую мысль. Время, которое ты тратил на мытье полов и уход за механизмами, не могло быть использовано на подготовку к завтрашним занятиям. А если ты оказывался плохо готов к занятиям, это влекло за собой очередные взыскания.

Артур обратил внимание, что новички, которые попались в этот порочный круг, очень быстро куда-то исчезали. Он не позволял себе над этим задумываться, но когда все-таки задумывался, ему почему-то становилось страшно. Так что Артур не давал себе ни минутки отдыха. Он все время что-то делал, куда-то спешил.

У входа в библиотеку он разминулся с Родом Кимброу, беседующим с хорошенькой второкурсницей. Кимброу стал его соседом по комнате вместо исчезнувшего Флинна. Как и Флинн, он происходил из семьи иммунных, принадлежащих к классу администраторов. На этом сходство заканчивалось. Флинн, если бы он продержался до сих пор, несомненно оказался бы одним из худших студентов курса. Кимброу был одним из лучших, на несколько порядков лучше Артура.

Он мимоходом глянул на Артура и приветственно взмахнул рукой.

— Увидимся в клубе?

Артур кивнул и продолжал свой путь, перебирая в уме все, что ему надлежало еще сделать сегодня. Подготовиться к утреннему занятию по биологии, тема — тиксотропия. Лабораторная по физике — фотографирование напряжений. Выучить по одной главе из учебников истории, древней литературы и психологии. Отработка взысканий, два часа мытья коридоров… или что там еще приберег для него распорядитель работ. Вполне возможно, что сегодня будет учебная тревога. А, может, и пронесет. И еще клуб.

Посещение общественных клубов было совершенно добровольным. Собственно говоря, стать членом клуба было не так-то просто. Но один час безупречного поведения в клубе заменял трехчасовую отработку взысканий. Новички могли вступать в шесть из существующих клубов: опотровский, еторговский, консиндский, икс-один, икс-два и икс-три. Кимброу состоял во всех шести, и, начиная со второй недели своего пребывания в колледже, ни одного часа не драил коридоры.

Артур хорошо справлялся в опотровском клубе, чуть похуже — в еторговском, и терпимо в консиндском. Но этого было мало. За ошибки в клубе тоже назначались взыскания, и он никак не мог выйти на нули. Артур подал заявление в икс-один и сдал экзамен. Сегодня его ждал первый вечер в этом клубе.

Артур нырнул в комнатушку, которую они в этом месяце делили в Кимброу. Он принял душ, натянул чистый джемпер, причесался, бросил взгляд на часы и побежал дальше.

Клуб икс-один проводил заседания в нескольких смежных комнатах в конце коридора L. Артур нашел в раздевалке шкафчик, на котором была карточка с его фамилией, и переоделся в обтягивающие синие рейтузы и прилегающую тунику с пышными рукавами. Поверх он накинул грязную, драную дерюгу, которая свисала до щиколоток, закрывая и рейтузы, и тунику. Часы, бумажник и другие причиндалы Артур распихал по карманам. Он перебрал в уме все пункты инструкции, чтобы удостовериться, что все сделал правильно, сгорбил плечи и открыл дверь.

Хозяйка клуба, девушка крепкого телосложения в апельсиновом парике, двинулась навстречу, чтобы приветствовать Артура.

— Какая гадость вас видеть! — воскликнула она, и плюнула ему под ноги.

Артур вздохнул с облегчением. Такое приветствие означало, что сегодня — обычный вечер, и церемонии будут попроще. Он произвел ответный плевок, и хозяйка, зажав пальцами нос, повела его на середину просторной комнаты.

Члены клуба светски рыгали, когда они проходили мимо.

— Сопля, — представила хозяйка Артура. Это будет его именем до конца вечера. — Никчемный человек, и может в любой момент помереть. Не обращайте на него ни малейшего внимания. Сопля, вот сэр Грязища, избегайте его… (серьезный второкурсник огромного роста, которого Артур встречал наверху) …леди Неряха… (высокая брюнетка) …сэр Жабья морда… сэр Болячка… леди Гниль… патер Гнойник… сквайр Вонючка… мисс Выгребная яма и ее матушка мадам Грязный зад…

Каждый раз, когда ему кого-то представляли, Артур кашлял или отхаркивался, как того требовали правила этикета. Наконец его усадили рядом с двумя второкурсницами в апельсиновых париках, которых звали леди Плесень и мадам Понос. Кимброу на противоположной стороне комнаты беседовал с той же самой девушкой, с которой Артур его видел в коридоре.

— Я слыхала, ваше здоровье все ухудшается? — вежливо поинтересовалась мадам Понос.

— Могу умереть прямо сегодня, — сымпровизировал Артур. — Я даже не хотел приходить сюда…

— Ах ты здоровый поросенок! — возмутилась мадам Понос и бросила в Артура оранжевый кружок, который приклеился к его дерюге. Это означало одно взыскание. — Попробуй еще раз.

Артур слишком поздно понял, что его ответ был неприлично хвастливым. Правила вежливости допускают говорить такие вещи только о других.

— Ээ… мое здоровье ничуть не изменилось. — Артуру показалось, что леди Плесень тоже потянулась за оранжевым кружком, и он торопливо добавил:

— С вашей стороны просто отвратительно об этом спрашивать.

Леди Плесень расслабилась.

— А как ваша семья? Кто-нибудь еще держится на ногах?

Интересно, что надо говорить о родственниках? Какой из ответов будет хвастовством? Нужный раздел правил поведения упрямо не желал вспоминаться.

— У дяди хандра, а у сестры выпали все зубы. В остальном все прекрасно.

Шлеп! Еще один оранжевый знак. Два взыскания — а за час, проведенный в клубе, с Артура снималось всего пять.

— То есть я хотел сказать, что мы все сравнительно здоровы…

После этого у Артура стало получаться лучше.

— Чем вы занимаетесь, Сопля?

Ответ на этот вопрос был приведен в инструкции в качестве примера, и Артур знал его наизусть.

— Играю в теннис, езжу верхом, хожу на танцы.

Девушки вежливо захрюкали.

— Неужели вы никогда не отдыхаете?

— Конечно, отдыхаю. Десять часов в день. Я чищу канализацию.

— Ка-акая прелесть!

Артур прошел через вступительную беседу, не заработав больше ни одного взыскания, и теперь мог свободно слушать, как леди Плесень, мадам Понос, сэр Раскоряка и сквайр Вонючка ведут беседу. Разговор был ему на три четверти непонятен. В нем упоминалось множество вещей и мест, о которых в инструкции и речи не было. Беседующие вежливо обращались к Артуру время от времени, но, как правило, он должен был только сказать «Да, разумеется», или кашлянуть, или рыгнуть.

Потом хозяйка клуба и ее помощники, церемонно бранясь, обнесли присутствующих угощением. Крошечное хрупкое печенье было покрыто черной глазурью, чтобы выглядеть сгоревшим. Прохладительный напиток в высоких стаканах имел превосходный вкус, но с виду был похож на зеленовато-черные помои с омерзительной грязной пеной. Артур ел и пил вместе со всеми, вежливо стеная и плюясь. Потом тарелки были разбиты, а члены клуба расселись по-другому и продолжали светские беседы. Откуда-то возник Кимброу и сел рядом с Артуром.

— Который час, Сопля?

Артур и сам хотел бы знать, который час. Он машинально бросил взгляд на часы на стене, но они были занавешены. Гудение часов можно было расслышать и через ткань, а вот циферблата видно не было. Артур вспомнил, что у него есть часы в кармане, и вынул их.

— Семнадцать двадцать.

Он убрал часы в карман, и тут прикусил губу, потому что вспомнил. Поздно! «…любую личную собственность, которая была продемонстрирована при всех, надлежит уничтожить или изуродовать». Хозяйка и ее заместители наблюдали за всем, что происходит. Артур и моргнуть не успел, а в него уже летел очередной оранжевый кружок. Шлеп!

Артур яростно выхватил часы, бросил на пол и принялся прыгать на них, приговаривая: «Грязные часы! Дрянные часы! Вонючие часы! Дебильные часы!», пока тонкая скорлупка не треснула, стекло не вывалилось наружу, и весь механизм не превратился в бесформенную лепешку. Кимброу тем временем ушел. Артур проводил его мрачным взглядом, но тот только ухмыльнулся, прикрывая рот ладонью.

Ну не везло Артуру сегодня вечером. Позже, когда патер Гнойник завел молитву («Благодарим Тебя, о Наинижайший, за все Твои проклятия. Не отвращай от нас Твой злобный взор. Пусть Твоя чернота окутает наши следы…»), Артур случайно заметил, как Кимброу вместе со своей девушкой выбирается из комнаты. Незамеченные бдительной хозяйкой, они скрылись в одной из потайных комнат. Артур ощутил такую ревность, что позабыл думать обо всем, и рассеянно рыгнул в тот момент, когда все остальные плевали. Шлеп! Еще одно взыскание.

Он покинул клуб с четырьмя оранжевыми кружками на дерюге. Четыре взыскания из пяти. Это означало, что он потратил час, чтобы освободиться от отработки на тридцать шесть минут.

Не так плохо для начала. Могло быть хуже. Но почему у Кимброу всегда все выходит лучше?

— Мой дорогой Френсис! — экспансивно воскликнул Мильоцциус, беря обе руки Лодермилка в свои. — Я так счастлив вашему возвращению! Была ли поездка трудной? Вы выглядите усталым. Давайте присядем.

— О нет, нет, — запротестовал Лодермилк. — Это большая любезность с вашей стороны. Я ничуть не устал. Я был в отчаянии, что приходится покинуть вас, Эзиус. Но вы же понимаете, что моя поездка была вызвана соображениями чрезвычайной необходимости.

— Ну конечно же! Я все прекрасно понимаю, вам нет нужды извиняться. Вы крайне добры ко мне. Ваш сотрудник мистер Хови прекрасно помогал мне в ваше отсутствие.

Лодермилк нахмурился.

— Хови? Мой дорогой Эзиус, неужели декан Флинт не показал вам колледж?

— О нет. Декан объяснил мне, что он необычайно занят в этом месяце. Однако мистер Хови — очень обаятельный молодой человек.

— Да, я его знаю. Но он даже не сотрудник колледжа, он студент. Признаться, я очень недоволен, Эзиус. Я определенно распорядился, чтобы в мое отсутствие о вас заботился декан Флинт.

У Мильоцциуса был покаянный вид.

— О, Френсис, я вас умоляю. Разумеется, в своих внутренних делах вы должны поступать, как считаете должным. Но я никоим образом не желаю, чтобы из-за меня у декана Флинта были неприятности.

— Да, да, Эзиус. Хорошо, оставим эту тему. Как бы то ни было, я считаю, что вы были весьма терпеливы, удовлетворившись в качестве гида мистером Хови. Должно быть, у вас осталось много вопросов, на которые он не смог ответить?

— Да! — воскликнул Мильоцциус, моментально забыв мистера Хови. — Есть одна вещь, которая в высшей степени интересует меня, Френсис. Я пребываю в полном недоумении. Вот уже месяц, как я знакомлюсь с вашим колледжем, и до сих пор не понял, чему вы учите студентов?

— Чему мы их учим? — переспросил Лодермилк, наморщив лоб.

— Какой философии? Другими словами — во что вы верите?

Лодермилк досадливо поцокал языком.

— Хоть вы и просите меня не принимать такие вопросы близко к сердцу, Эзиус, это становится все хуже и хуже. Разве Хови не водил вас на философские семинары?

Мильоцциус невольно скривился.

— Да, водил. Семинары, дискуссионные группы… Болтовня за чаем. Каждый говорит что-то свое, и зачастую совершеннейшую дичь. Не понимаю, почему вы разрешаете… — Он оборвал себя на полуслове. — Впрочем, прошу меня простить — вероятно, я не понял… Как?! Неужели вы хотите сказать, что это все?!

Лодермилк утвердительно кивнул.

— Но все же, — сказал Мильоцциус, — должна быть какая-то центральная точка зрения, официальная доктрина…

— Нет-нет, — быстро сказал Лодермилк. — Теперь я понял, куда вы клоните. Боюсь, что вы сочтете наши взгляды очень примитивными, и все же… В мире существует так много различных взглядов, так много теорий человеческого поведения, что мы никогда не считали себя вправе решить, что одна из них верна, а остальные лгут. Возможно, одна из тех теорий, которые нам известны, соответствует действительности. Пока мы не уверены, было бы серьезной ошибкой отсечь…

— Очень хорошо, очень благоразумно, — пробормотал Мильоцциус. — И все же поддерживать этого профессора Бамбургера с его…

— Говорю вам по секрету, — честно сказал Лодермилк, — тут я с вами согласен. Но теперь вы видите, какая проблема перед нами стоит. Когда появится та самая, единственно верная система, все остальные исчезнут под ее натиском. Но до тех пор мы должны предоставить равные возможности всем точкам зрения… Кстати сказать, Эзиус, я не вправе настаивать — но, возможно, итальянские иммунные располагают какими-то теориями, которые не представлены в нашем колледже…

— О да, разумеется, — сказал Мильоцциус с некоторым сомнением. — Я не упоминал об этом до сих пор — уверяю вас! — только потому, что это казалось мне неуместным. Я полагал, что вам может не понравиться…

— Я вас понимаю. Нам всем приходится быть осторожными. Но я хотел спросить, Эзиус, не могли бы вы провести для наших студентов небольшой семинар? Или несколько неформальных собраний?

— И вы мне позволите?!

— Дорогой мой Эзиус, вы окажете нам честь! Кто знает, возможно, ваша система и есть та самая единственно верная, которую мы ищем.

Лицо Мильоцциуса стало серьезным.

— Так оно и есть, — торжественно произнес он.

10441. Давно хочу осуществить один дерзкий эксперимент, вот только храбрости не хватает. Я хотел бы, когда в следующий раз поеду официальным представителем на Летнюю ярмарку или другое столь же серьезное мероприятие, подняться на помост и на виду у всех потребителей показать язык Торговой марке. Я почти убежден, что никто из них не поверит собственным глазам. А если кто-то и поверит, то остальные решат, что он — демон. Он, а не я. О забавнейший из человеческих талантов: умение обманывать самого себя! (И как долго и трудно нужно напрягать ум, чтобы научиться видеть вещи такими, какие они есть). Я думаю, что невозможно лишить человека свойства обманываться, не уничтожив при этом соседнего таланта — творческого воображения. Человек гораздо яростнее борется за нечто невиданное, неслыханное, неощутимое и вовсе абсурдное, чем за видимое, слышимое, ощутимое и имеющее конкретный смысл. Человеку всегда хочется подарить молодому поколению Нечто, во что можно верить. Что угодно. Хоть что-нибудь. Вот только подарок этот — наживка, под которой неизменно скрывается крючок.

10442. По-прежнему нет подтверждения слухам о незаконном использовании аналоговых машин. А слухи странно устойчивы. Нельзя отмахиваться от них, принимая за фантазии о желаемом. Но я спрашиваю себя: как просочился самый первый слух, если он соответствует действительности? Нужно проследить все ниточки, ведущие ко всем случаям «одержимости» в высших классах за последний год.

10443. Никак не соберусь с духом, чтобы это записать. Наконец стало понятным отсутствие А.С. Мы серьезно опасались, что она была схвачена еторговской охраной во время моего последнего визита в Дариен. Вчера рано утром ее тело было найдено в обломках коптера в Уолтхемском заповеднике к северу от Бетлехема. Судя по всему, она пыталась добраться до Гринфилда. Разумеется, мы не могли потребовать ее тело. Г. ужасно подавлен. Держится неестественно спокойно. Меня очень волнует его состояние.

10444. Сегодня М. три часа объяснял мне доктрину итальянских иммунных. Теперь у меня проблема с тем, чтобы заставить его говорить о чем-то другом. По-моему, его подозрения по поводу нас окончательно развеялись. Общество, у которого нет собственной официальной идеологии, и которое добродушно позволяет кому угодно излагать свою, не может быть опасным. Как неудачно все обернулось в Италии! У итальянских иммунных был шанс пойти по нашему пути, но тут некстати объявился этот их пророк Фабрициус — и теперь они все натуристы. Поворотные пункты, когда общество может избрать другой путь развития, так редки и ценны… Неудивительно, что до сих пор в мире не существовало рационального общества. Будет настоящим чудом, если нам удастся такое общество создать!

Философия итальянских иммунных совершенно типична, и представляется мне очень опасной. Христианство: все люди равны, потому что бог создал их равными. Коммунизм: все люди равны, потому что они одинаково трудятся на благо общества. Натуризм: все люди равны, потому что они все — части единого функционального организма. По спирали вокруг истины — всегда в виду истины, и всегда на некотором расстоянии от нее. Очень легко бросить первый камень, почти невозможно остановить лавину. В стране кривых зрячий должен щуриться… М. начинает лекции по своей доктрине завтра. Он наверняка надеется, что к тому времени, как он уедет, у него будет один-два человека обращенных. Увы! Думаю, что его надежды оправдаются.

Кимброу стоял перед зеркалом и втирал депилирующий крем в синеватую щетину на щеках. В свои восемнадцать лет ему приходилось проделывать это дважды в день, утром и вечером. Артур сидел с открытой книгой на коленях, и наблюдал за товарищем по комнате. Он пребывал в состоянии легкого недоумения, которое часто посещало его в последние дни. Артур завидовал Кимброу, и восхищался им. Но не испытывал к нему симпатии, что казалось невероятным. Кимброу любили все. А вот у Артура как-то не складывалось.

— На свидание идешь? — спросил Артур.

Кимброу обернулся, продолжая втирать крем в подбородок. Он был одет в светлый рабочий комбинезон — но на Артуре точно такой комбинезон всегда мялся и обвисал бесформенным мешком, а на Кимброу он сидел, как униформа, сшитая хорошим портным по фигуре.

— Нет, сегодня нет, — ухмыльнулся он. — А ты? Или ты до сих пор влюблен в мамочку Джонс?

Артур раздраженно передернул плечами. «Мамочка» Джонс была очаровательной женщиной лет сорока. Она входила в число тех преподавателей — обоего пола — которые вели неформальный практический курс, известный среди студентов под названием «Матрас I». Артур влюбился в нее, и был немедленно, безжалостно и эффективно излечен мамочкой Джонс от этой любви. Его уважение к ней только возросло, когда Артур осознал, что каждый год в нее влюбляется не меньше половины студентов.

— Я же рассказывал тебе про Салли… — начал он.

— Ах да, блондиночка-первокурсница. Я и забыл.

— …но на этой неделе у нее десять часов отработки. У меня просто нет шансов развить наши отношения.

Кимброу сел на кровать и зажег сигарету.

— А тебе не нужно ничего отрабатывать? Да, верно, ты ведь делаешь успехи в клубах. Тогда почему бы тебе не пойти со мной?

— Куда?

— В кружок Мильо. Он собирается каждый вечер в корпусе «Г».

— Философия за чаем?

Кимброу слегка нахмурился и кивнул.

— Нет, спасибо, — ответил Артур.

Кимброу был задет.

— Ты говоришь «нет», даже не спросив, зачем это все? Такой подход тебя ни к чему не приведет, Ридлер.

— Я уже побывал на двух таких кружках. У Вогта и Дарбдата. Мне даже чай не понравился.

— Не увиливай. Ты знаешь, о чем я говорю. Хорошо, тебе не понравились Вогт и Дарбдат. Почему?

— В основном потому, что они оба чересчур уверены в себе. А все постоянные члены их кружков на одно лицо. Что бы ты им не сказал, даже если ты процитировал одного из них кому-нибудь другому, они смотрят на тебя сверху вниз с сочувственной улыбкой и начинают нести какую-то чушь. Но не могут же оба, и Вогт и Дарбдат, быть правы!

Кимброу вздохнул.

— Что ж, инстинкты у тебя, во всяком случае, здоровые. Хотя в рассуждениях ты запутался. А теперь послушай. Ты когда-нибудь думал о том, что станет с тобой после окончания колледжа?

— Думал, — ответил Артур. — Все выпускники не могут стать дьяконами и докторами священных наук. Нас слишком много.

Кимброу фыркнул.

— Если ты будешь и дальше так лениво шевелить мозгами, тебе еще повезет, если попадешь в дьяконы! А кем бы ты хотел стать, если бы мог выбрать?

— Я хотел бы приносить пользу движению. Насколько я могу судить, дьяконы просто будут сидеть на местах, пока мы не победим…

— …что может случиться еще через поколение, или через два. Отлично. Ты не безнадежен. Ты хочешь быть агентом.

— Кем-кем?

— Об этом я тебе и толкую. Иммунные тоже бывают разными. Одни просто сидят в своем углу и ждут. А другие делают всю работу. На их долю выпадает весь риск, но им же достаются и все приключения! Это и есть агенты. В моей семье их сейчас трое, так что я знаю, о чем говорю. Это единственное стоящее занятие в жизни, Ридлер! Но стать агентом не так-то просто. Нужно много работать. Как по-твоему, зачем нужны общественные клубы?

— Чтобы подготовить нас к работе в Еторге и Консинде, я полагаю. А вот для чего экспериментальные?

— К этому я и веду. А для чего философские кружки? Скажи мне вот что, Ридлер: кто управляет иммунными? И кто будет править континентом, если переворот произойдет при нашей жизни? Агенты! Ну вот, теперь ты сам можешь ответить на эти вопросы. Среди множества всех культурных и политических систем есть одна истинная, которую мы и примем за основу. Итак, кто будет нужен у власти, когда придет время воплощать эту программу? Люди, которые выберут ее по своей воле, Ридлер, и делом докажут свое умение действовать. Нужно, чтобы тебя отметили уже сейчас!

— Ты думаешь, что именно система Мильо верна? — спросил Артур спустя некоторое время.

Кимброу сильно затянулся сигаретой и отбросил окурок.

— Я не думаю. Я знаю, — сказал он.

10462. Вскоре после того, как я вернулся в колледж сегодня утром, П. принес мне текст, написанный Ф.Ж., лучшим студентом его политико-философского семинара. «Мы считаем следующие истины самоочевидными. Каждый человек уникален. Каждый имеет потребности, которые могут быть наилучшим или единственным образом удовлетворены только при наличии закона, и другие потребности, которые нельзя удовлетворить иначе, кроме как уничтожив закон. Закон существует для того, чтобы развивать первые и подавлять вторые. Создавая общества, управляемые законом, люди препятствуют действию естественного отбора и вынуждены, таким образом, практиковать искусственные ограничения, чтобы не выродиться и не исчезнуть. Существование сверхъестественных сущностей, абсолютных моральных принципов и» естественных» прав не доказано, и правительство, которое не может без них обойтись, нежизнеспособно «. Прекрасно изложено. Даже слишком хорошо. Я обвинил П. в том, что он чересчур нагружает своих студентов. П. принял мой упрек наполовину всерьез и принялся яростно отрицать. Остальные рассуждения Ж. довольно туманны, но вот это начало — просто великолепно. П. просто счастлив. Он убедился, что я отметил аллюзию к американской Декларации Независимости, которую Ж., надо полагать, раскопал в архивах по собственной инициативе. Мы давно поклялись не возражать, если наши ученики придут к умозаключениям, отличным от наших собственных. Но все равно, когда такой студент, как Ж., проходит через эту стадию, это равносильно глобальному мировому кризису.

10463. Путем последовательной проверки и исключения вариантов мы убедились, что запрещенная аналоговая обработка в необходимых масштабах не может проводиться нигде на территории Опотра. Это оставляет нам для проверки еще пять миллионов квадратных миль: Консинд, Еторг, Каналм, Рейносуд, и, разумеется, нашу неразрешимую загадку, Белое пятно. В высшей степени прискорбно, что нам приходится тратить так много сил на угрозу, которая скорее всего окажется мнимой. Однако, если опасность реальна, мы — единственные, кто может ее предотвратить.

10464. Сегодня после обеда я снова грезил наяву. Утешение, которое я позволяю себе слишком часто. На этот раз я был в одном из их городов. Удивительное место, никогда еще не видел ничего подобного. Лет через сто пятьдесят-двести после нас, я полагаю. Меня самого уже давно похоронили и забыли, и трудный переходный период тоже позади. Мне там невероятно нравилось — пока я вдруг не понял, что вся красота у них функциональная, стерильная, психиатрически выверенная. Ни капли красоты интуитивной, выразительной, обращенной к чувствам… и я как-то сразу проникся убеждением, что мои пра-пра… и так далее внуки даже не поймут, чего мне здесь не хватает. У них и слов таких в словаре не будет. И это мне сразу все испортило.

Я не люблю часто размышлять на эту тему. Мне не по душе такое развитие событий, и все же оно неизбежно. Если мы победим, мы уничтожим культуру, а вместе с ней неизбежно уничтожим искусство. Искусство — продукт культуры, а культура есть злейший враг цивилизации. Культурный человек видит то, что его научили видеть, а внутри этих рамок — то, что ему хочется видеть. Цивилизованный человек видит то, на что смотрит, таким, какое оно есть.

10465. Задремал прямо сейчас и видел во сне Белое пятно. Неприятно. Белое пятно — это совершенно иррациональное место, крошечный участок территории к западу от Каскадных гор. Оно не сделало нам ничего плохого, если не считать того, что никто из попавших туда или даже пролетавших над ним, не вернулся обратно. Почему так происходит? Никто не знает. И, как нечто совершенно непонятное, Белое пятно ассоциируется со всеми страхами Неизвестности. Глаза, сверкнувшие из тьмы. Ребенок прячет голову под подушку. Вспышка молнии.

10466. М . уезжает завтра. Он неохотно возвращается в Фабитал, оставляя здесь одного фальшивого обращенного, который будет продолжать вести дискуссионную группу, раз она оказалась плодотворной, — и пятерых настоящих. Когда я думаю о них, меня пронзает острое чувство горечи и вины. Против чувств такого рода нет лекарств — разве что перестать быть человеком.

Раскрасневшись после урока дзюдо, Артур довольно трусил в спальню. Все мышцы ныли, и он заранее предвкушал, как растянется на кровати. Инструктор задержал его сверхурочно. Подземные коридоры в это время были практически пусты. Каждая вторая лампа не горела. Полумрак был мягким, расслабляющим.

Артур добрался до перекрестка коридоров, и вдруг сообразил, что он уже в сотый раз пробегает мимо одного из тех немногих коридоров, по которому ему никогда не приходилось ходить. Артуру стало любопытно. Он остановился и посмотрел вглубь незнакомого коридора. Подземная часть колледжа была построена без какого-либо определенного плана. Коридоры ветвились и перекрещивались совершенно неожиданно. Артур знал, что многие периферийные коридоры тянутся на сотни ярдов без ветвлений и перекрестков.

Возможно, этот незнакомый коридор приведет Артура к цели так же быстро, как и прямой путь. А если нет… Что ж, дополнительная пробежка пойдет на пользу. Последние месяца два Артур стал быстро набирать вес, и его тренеры по физкультуре были весьма недовольны тем, как этот вес распределялся.

…Кроме того, это внесет небольшое разнообразие в ежедневную рутину. Прекрасное завершение удачного дня! Артур свернул и потрусил в новом направлении.

Коридор постепенно закруглялся, и столь же постепенно в нем становилось все темнее. В начале коридора горела каждая вторая лампа, затем — каждая третья, еще дальше — каждая четвертая. На мгновение Артур испугался, что уже гораздо позднее, чем ему казалось, и сейчас выключат свет. Но когда он оглянулся, то понял по более яркому свету за спиной, что коридор становится темнее в пространстве, а не во времени.

Наконец Артур добежал до такого участка, который освещала лишь каждая пятая лампа. Это было необычно. Он еще с таким не встречался. Артур перешел на шаг, обдумывая то, что увидел. Как раз в этот момент впереди снова показался ярко освещенный участок, а в нем мелькнули две фигуры.

Они на мгновение замерли рядом, а потом исчезли. Судя по всему, зашли в комнату. Одним из них был Кимброу. Его спутник был одет в черный балахон студента четвертого курса.

Артур замедлил шаг и остановился. Он прислонился к стене и нахмурился. Мог ли он ошибиться? Артур восстановил в памяти картинку. Она была яркой и четкой. Артур определенно видел в коридоре Кимброу. Но что, во имя здравого рассудка, делает Кимброу в дальнем коридоре перед самым отбоем?

С того места, куда он дошел, Артур уже ясно видел, что Кимброу и старшекурсник не свернули в другой коридор. На всем освещенном участке не было ни одного ответвления, а дверь была всего лишь одна. Сейчас она была закрыта, и невозможно было понять, что за ней находится. Однако в любом случае она не вела к спальням.

Артур перебирал в уме разные возможности, и ни одна из них ему не нравилась. Чем больше он тут стоял, тем больше рисковал получить нагоняй за отсутствие в спальне после отбоя. С другой стороны, если он будет проходить мимо двери как раз в тот момент, когда Кимброу и старшекурсник выйдут наружу, это тоже может повлечь за собой неприятности… Артур плохо себе представлял, какие неприятности могут его ждать в этом случае, и одно только это заставляло его медлить.

Что именно так тревожило его во всей этой ситуации?

Кимброу регулярно посещал философский кружок Мильо. В последнее время он перестал говорить о нем с Артуром, хотя…

Именно это уже давно заставляло Артура тревожиться по поводу Кимброу, хотя до сих пор он не осознавал своей тревоги. Вот в чем была суть проблемы. Почему Кимброу перестал рассказывать ему о натуризме? Потому что сам потерял к нему интерес? Нет. Из поведения Кимброу было ясно, что он увлекся этой доктриной еще сильнее. Потому что потерял надежду обратить в свою веру Артура? Нет. Кимброу — не тот человек, чтобы оставить попытки убедить кого угодно в чем угодно. Более того, сосед по комнате лучше других подходил на роль морской свинки, на которой можно испытывать новые подходы и методы убеждения.

Потому что он участвовал в чем-то, что нужно было держать в тайне от Артура? И от всех студентов и преподавателей колледжа? Тайный заговор внутри тайной организации?

Артур прижался к погруженной во мрак стене. Впереди открылась дверь.

Из нее вышел один человек, и это был не Кимброу. Он замер на пороге, быстро глянул налево, потом направо, и быстрым шагом направился в сторону, противоположную той, где крылся Артур. Но Артур успел заметить на черном рукаве его балахона влажную красноватую полосу.

Загрузка...