Мриганаяни

46

На следующий день Ман Сингху доложили, что с юго-запада на Гвалиор движется Сикандар Лоди. И радже, к великому его огорчению, пришлось отложить на неопределённое время и музыку, и постройку дворца.

Горожан охватила паника. Те, кто побогаче, забрали детей и имущество и перебрались в крепость. Крестьян же и мастеровых в крепость не пускали, поэтому одни из них остались в городе, другие ушли в леса.

Хотя лет десять назад Ман Сингх сумел дать достойный отпор падишаху Дели — Сикандару, и падишаху, как и его отцу Бахлолу, пришлось ни с чем вернуться восвояси, гвалиорцы совсем пали духом.

— Раджа всё своё время тратит на танцы и музыку, а на подготовку к войне у него не остаётся ни минуты, — говорили одни.

— Где ему думать о тюрках, — поддакивали другие, — когда по ночам он развлекается, а днём спит!

— Он не заботится об охране границ! — возмущались третьи.

— Для него главное — новый дворец, как будто старого ему мало.

— В Гвалиоре не осталось хороших лучников!

— Захватят тюрки крепость и сделают всех нас своими рабами.

— Томары курят опиум.

— Женившись на новой рани, раджа потерял всё своё мужество. Единственная надежда теперь на Нихал Сингха!

— Если сам раджа ни о чём не думает, чего ждать от его приближённых.

Но нашлись среди горожан и такие, которые верили в победу.

— Нет, раджа не станет сидеть сложа руки! Вот увидите, он сумеет встретить врага как надо, тюркам снова придётся повернуть назад! — говорили они.

Все прибывающие толпы беженцев заставили Ман Сингха всерьёз взяться за дело. Отправив в горы и ущелья конные отряды и повелев им во что бы то ни стало задержать Сикандара на подступах к Гвалиору, раджа проверил склады с оружием и увеличил войско. Его посланцы ходили из дома в дом и заверяли оставшихся в городе, что враг получит достойный отпор.

Вечером, усталый, но полный энергии, Ман Сингх пришёл к Мриганаяни и рассказал ей о том, что успел сделать за день.

— Если Сикандар подойдёт к Гвалиору, я тоже возьмусь за лук! — решительно заявила Мриганаяни.

— А мы, мужчины, на что?

— Неужели вы думаете, что женщины — это лишь украшение дома и предмет удовлетворения ваших страстей?

— Ну что ты! Женщина — это само вдохновение, она вселяет бодрость, словно раннее утро, когда солнце ещё только поднимается из-за горизонта.

— Я не разбираюсь в поэзии, но хочу спросить лишь об одном: разве это утреннее солнце не поднимется высоко, разве не опалит оно землю своими лучами? А рани настолько безвольны, что в случае падения крепости решили сжечь себя на погребальном костре!

— Этого не следует делать!

— Но Джаухар-Тал[190] велит им поступить именно так! Рани вспомнили о нём потому, что руки их никогда не держали ни лука, ни стрел, ни меча. Но мы с Лакхи не такие! Пусть только сунутся сюда тюрки, посмотрите тогда, на что мы способны!

— Я уверен в твоей отваге, но мне хочется, чтобы ты мирно сидела в своих покоях и ждала, когда после боя, уставший, я приду полюбоваться твоей нежной улыбкой и насладиться твоим дивным голосом, который вольёт в меня новые силы!

— А разве свист пущенных нами стрел не придаст вам сил и отваги? Вот вы строите дворец, видимо, затем, чтобы отдыхать в нём. Но мне кажется, что этот великолепный дворец должен был бы вдохновлять вас на борьбу и в его стенах, и за их пределами, разумеется, если бы вам удалось завершить его постройку.

— Да, ты права! Но это мне не удалось. Всё время что-то мешало… Вот покончу с тюрками, чего бы это мне ни стоило, и первым делом возьмусь за дворец. Потом займусь музыкой — гений Байджу мне поможет — и, наконец, сделаю всё, что в моих силах, для процветания живописи и литературы!

— Что значит «чего бы мне ни стоило»? Уж не думаете ли вы откупиться от врага золотом и серебром?

— Что поделаешь? В политике все средства хороши: и уговоры, и деньги, и оружие, и лазутчики.

— Но не ради искусства ли подумали вы о деньгах, вместо того чтобы думать об оружии?

— Мне обо всём приходится думать.

— Я не политик, а простая крестьянка. Помню, когда на мачане я встречала багряный рассвет и слушала весёлое щебетание птиц, душу мою охватывала неизбывная радость. Но я не давала себе воли и день-деньской трудилась в поте лица. Потом я захотела построить дом из предрассветного зарева, щебетания птиц, сверкания речного потока, вздымающейся к небу горы и огромных зелёных листьев. Но мне удалось выстроить лишь игрушечный домик из глины. И я заставила себя забыть свою мечту!

— Так то был глиняный домик, а я строю дворец!

— На что нужны вина, мягкая постель и дхрупад, если вы, увлёкшись игрой, не успели вовремя взяться за меч или, читая в постели, позволили врагу захватить себя врасплох, если дхрупад так увлёк вас, что его звуки приятнее вам, чем боевая музыка и ратные песни!

Мриганаяни говорила горячо, страстно, и Ман Сингх, охваченный трепетным восторгом, обнял её.

— Оставьте меня! — сказала Мриганаяни, высвобождаясь из его объятий. — Делайте лишь то, что надлежит сейчас делать кшатрию! А о защите женской половины дома не беспокойтесь, я сама позабочусь об этом.

Ман Сингх посмотрел на Мриганаяни с нескрываемым восхищением.

— Никогда прежде я не чувствовал себя таким сильным. Я выброшу из головы мысль об откупе. В самом деле, кому нужно такое искусство, ради которого забываешь о долге? Никому, как и сам долг, из-за которого забываешь об искусстве!

Перебирая пальцами драгоценное ожерелье, сверкавшее на широкой и сильной груди Ман Сингха, Мриганаяни ответила:

— Однако на время вы должны забыть об искусстве. Долг повелевает вам надеть кольчугу!

— Я тотчас же надену её, дорогая! Долг — превыше всего! — решительно произнёс Ман Сингх.