Мудрость Хеопса

28

Мемфис с нетерпением ждал новостей с Синайского полуострова. Все были убеждены в победе египтян и все же переживали за свою армию.

Фараон, который продолжал писать свою книгу, жаждал новостей так же, как Зайя, жена Бишару, охваченная тревогой, мучимая бессонницей. Было и сердце, которое ранее не ведало горечи страха и не терзалось от беспокойства, — сердце принцессы Мересанх, наделенной богами красотой и богатством. Боги защищали ее всегда: зимний холод не обжигал принцессу, а летняя жара не опаляла; не налетал на нее ветер с юга и не падал дождь с севера. Мересанх плясала и веселилась, пока в ее сердце не вошла любовь и не обожгла его подобно тому, как пальцы ребенка впервые обжигает пламя. Огонь любви стал причиной тоски и страданий.

Состояние принцессы заметила ее любимая служанка Най. Однажды Най спросила, глядя на свою госпожу испуганным, полным беспокойства взглядом:

— Вы все время вздыхаете и стонете во сне, а что же делать нам, простым людям, на которых ни боги, ни фараоны не обращают внимания? Вы постоянно молитесь… Скажите мне, кому, чтобы я могла сделать то же самое? Вы опускаете глаза, моя госпожа? И где же ваша надменность?

Но в мыслях принцессы не было места добродушным подшучиваниям служанки. В те дни она могла думать лишь о своем обещании. Мересанх хотела бы сдержать слово, данное возлюбленному: о том, что она не покинет дворец, пока не услышит труб, возвещающих о его триумфальном возвращении, но она поняла, что очень хочет побывать во дворце своего брата, наследного принца — там, где ее настигла любовь.

Приняв у себя сестру, престолонаследник завел странный разговор. Он был недоволен действиями фараона:

— Наш отец сейчас занимается не тем, чем должен заниматься владыка Египта.

Мересанх удивленно посмотрела на брата.

— Воистину, — сердито продолжил Хафра, — он сохранил здоровое тело и остроту ума. Но его сердце не болит об армии. Неужели ты не видишь, что он охладел к государственной политике, отвлекаясь — умом и сердцем — на философию? Он тратит свое драгоценное время на написание книг! Разве пристало могущественному правителю заниматься подобным?

— Ученость, как и могущество, — добродетель, присущая хорошему правителю, — осторожно ответила Мересанх.

— Отец учил меня совсем другим изречениям, — усмехнувшись, сказал принц. — Он всегда обращался к бессмертным примерам самых известных работ. Его подданные строили пирамиды, сносили горы и ровняли с землей скалы. Он был грозен, как лев, и люди подчинялись ему, неважно, из уважения или из ненависти. Он убивал непокорных. Таким был мой отец, по которому я тоскую и которого ныне уже нет. Теперь я вижу старика, проводящего все ночи в своей усыпальнице в размышлениях и диктовке. Старика, который жалеет жизнь своих солдат, будто они созданы для чего-то иного, кроме сражений.

— О, не говори так об отце, брат мой, — взволнованно сказала Мересанх. — Фараон служил своей родине в те дни, когда был силен, сейчас служит ей вдвойне — своей мудростью. Разве можно осуждать его за то, что он постарел и не летит в колеснице впереди войск?.. Почему ты сам не в военном лагере? Ты, брат, вполне мог бы находиться рядом со своими воинами.

Принц Хафра ничего не ответил сестре.

Следующий раз Мересанх навестила брата через две недели. Престолонаследник бы в приподнятом расположении духа. Суровые черты Хафры смягчились довольной улыбкой, и сердце девушки дрогнуло, а мысли понеслись к далекому возлюбленному.

— Что скрывается за твоей радостью? — спросила она брата.

— Прекрасные новости достигли моих ушей — наша армия одержала несколько побед, — улыбнулся Хафра. — Вскоре вражеская крепость падет.

— Есть ли еще какие-нибудь счастливые вести?

— Гонец сказал, что солдаты под укрытием щитов подошли на расстояние вытянутой руки к стене, на которой кочевники теперь уже не появляются. Многие из них стали жертвами наших лучников.

Это были самые радостные новости, какие принцесса когда-либо слышала от своего брата. Из дворца она направилась в храм Пта просить всемогущего владыку, чтобы армия победила, а с ее возлюбленным ничего не случилось. Мересанх долго оставалась погруженной в молитву, на что способны лишь те, кто любит.