МЫ

Косых полатей смрад и вонь.

Икона в грязной серой раме.

И средь игрушек детский конь

С распоротыми боками.

Гвоздей ворованных полсвязки.

Перила скользкие. В углу

Оглохший дед. За полночь — сказки.

И кот, уснувший на полу.

Крыльцо, запачканное охрой.

И морды чалых лошадей.

Зашитый бредень. Берег мокрый.

С травой сцепившийся репей.

На частоколе черный ворон

И грядка в сорной лебеде.

Река за хатою у бора,

Лопух, распластанный в воде.

Купанье — и попытка спеться.

На берегу сухая дрожь.

Девчонка, от которой ждешь

Улыбки, сказанной от сердца.

…Все это шло, теснилось в память,

Врывалось в жизнь мою, пока

Я не поймал в оконной раме

В тенетах крепких паука.

О, мне давно дошло до слуха:

В углу, прокисшем и глухом,

В единоборстве билась муха

С большим мохнатым пауком.

И понял я, что век от века,

Не вняв глухому зову мук,

Сосал, впиваясь в человека,

Огромный холеный паук.

И я тогда, давясь от злобы,

Забыв, что ветер гнал весну,

Клялся, упершись в стенку гроба,

В котором отчим мой уснул.

Клялся полатями косыми,

Страданьем лет его глухих,

Отмщеньем, предками босыми,

Судьбой обиженного сына,

Уродством родичей своих, —

Что за судьбу, за ветошь бедствий

Спрошу я много у врага!

Так шло, врывалось в память детство,

Оборванное донага.