На броненосце «Князь Суворов»

XXXVI. Гон-конг. Крейсер I ранга “ДмитрийДонской”. 1 января 1902 г.

Пишу Вам уже из Г он-Конга, где мы стоим все праздники. Еще раз поздравляю Вас и всю семью с Новым годом и желаю вам всего лучшего. Теперь уход нашей эскадры уже совершившийся факт: мы неукоснительно следуем маршруту, который я вам телеграфировал. В портах стоим в среднем около 4-6 дней, т.е. во второй половине февраля будем в Средиземном море, а к 15 апреля адмирал хочет быть даже в Либаве.

2 января уходим в Сингапур, оттуда в Пуловей. Ушли мы из Артура 12 декабря. Погода там была мерзкая: мороз и беспрерывная снежная метель (пурга). Было настолько плохо, что я, сравнительно выносливый, и то простудился и поправился только недавно: перестал чихать и кашлять уже в тропиках. Насколько была холодна и неприветлива артурская погода, настолько же были теплы и сердечны устроенные Артуром проводы нашей эскадры. И не мудрено: уходили как раз те суда, которые заняли Артур и почти бессменно провели в нем три последние года. С первого декабря и до самого ухода вечера и прощальные обеды следовали один за другим.

Наша эскадра устроила бал в театре при матросской чайной; этот бал удался во всех отношениях, в Артуре его долго будут помнить. Артурский гарнизон ответил нам грандиозным обедом в гарнизонном собрании с такой выпивкой, которую мы, в свою очередь, будем долго помнить. Нашу эскадру ведет необыкновенно свирепый адмирал, бывший командир Владивостокского порта, контр-адмирал Чухнин. К счастью, “Дмитрий Донской” и “Владимир Мономах” составляют отдельный отряд, идущий самостоятельно под начальством командира “Донского” Ван-дер- Шкруфа, так что адмиральские неистовства ложатся целиком на “Сысой Великий”, его флагманский корабль, “Наварин”, “Адмирал Корнилов”; на нас-то он рычит только издалека. Адмиральский отряд стоит теперь в Маниле, и соединимся мы с ним только на несколько дней в Пуловере, а потом опять разойдемся до Средиземного моря.

Пуловей – маленький островок в северной части Малакского пролива, почти совершенно дикий. На нем имеется голландский угольный склад и живут человек 12 европейцев; последнее время он служил угольной станцией и для наших судов. Поговаривали даже одно время, что голландцы предлагали нам купить Пуловей, и это весьма возможно. Как бы то ни было, он избран для нашего отряда местом соединения для производства эскадренных учений: тут же нам, вероятно, придется испытать всевозможные мытарства; к счастью, потом мы опять разойдемся с адмиралом.

После наших однообразных стоянок в Артуре и Таку чувствуешь себя прямо наверху блаженства. Погода здесь чудная, температура в среднеем плюс 17°, природа почти тропическая, местность дивная, одним словом, прелесть. Мы усиленно накупаем разных курьезов и раритетов, так что, кажется, наступает финансовый крах: я уже начал жалеть, что не получил Вашего перевода. Уже теперь наша публика заполнила своими вещами целых три пустых каюты, а мы едва сделали одну седьмую часть пути.

Я ужасно доволен, что возвращаюсь на военном судне: не может быть никакого сравнения с переходом на “добровольце”. Впечатление такое, точно если бы вашу квартиру начали перемещать из порта в порт, не нарушая строя вашей жизни. Везде чувствуешь себя дома, везде прекрасно принимают, да и стоянки, хотя и небольшие, но все-таки не несколько часов, как на пассажирском пароходе. Мне бы очень хотелось повидаться с Вами в одном из портов Средиземного моря. Если заранее списаться, то нет ничего легче встретиться. Жаль только, что пока от нас держат в секрете вторую часть маршрута.

Пока можно сказать только: в Пирее мы будем наверное: королева Ольга об этом позаботится. Возможно, что мы поспешим в Неаполь и какой-нибудь из французских портов, а один отряд пойдет в Алжир; во всяком случае, сообщение между портами прекрасное, а уж маршрут я постараюсь достать. Правда, голубчик, папа, подумайте да и махните за границу, я уверен, что Вы хорошо проведете время. Получив мое письмо, пишите в Порт-Саид, в русское консульство для передачи на “Донской”. Я тогда как раз успею получить ваше письмо. Если бы Вы только знали, как мне хочется с Вами поскорее повидаться и какое это для меня будет счастье.

В Кронштадте у нас до июля-месяца из-за всевозможных смотров будет форменная каторга, ни минуты свободной, а за границей вы бы оказались у меня в гостях и видели бы нашу жизнь так, как она есть на самом деле. Кают-компания и судовое начальство очень милые, живем дружно, отношения самые сердечные. Странное стечение обстоятельств: на “Донском” плавают два воспитанника Поливановской гимназии: я и Северцов – исполняющий у нас обязанности старшего штурмана: он в гимназии был класса на три старше меня, пошел во флот из университета юнкером и теперь по спискам на год моложе меня.

Пишу это письмо, стоя “собаку” (ночная вахта от 12 до 4 утра) под самый новый год, успел только выпить в кают-компании бокал шампанского, а уже в 12 часов и 5 минут должен был вступить на вахту.

“Пишу Вам уже из Гон-Конга, где мы стоим все праздники. ”

XXXVII. Сингапур. “Дмитрий Донской ”. 13 января 1902 г.

Пишу Вам уже из Сингапура, куда мы добрались после довольно спокойного перехода 8 января утром, а уходим сегодня в 2 ч дня.

Здесь самая южная точка нашего пути, мы почти на экваторе, широта около 1 градуса 30 минут, но жара, слава Богу, нас не очень мучает, неприятна только сырость, от которой все плесневеет.

В Сингапуре меня ожидал сюрприз: пришла телеграмма из Артура от начальника штаба, что мне дан еще орден Анны 3-й степени с мечами и бантом “За мужество и храбрость при наводке моста с 29 на 30 июня 1900 г. на Лутайском канале”. Это было для меня совершенно неожиданно, так как, хотя меня представили за службу на Пей-хо еще в прошлом году, у меня уже было два ордена и шансов на получение третьего не было почти никаких.

Сингапур очень оригинальный и красивый город, но нездоровый климат и необыкновенные местные условия жизни делают пребывание в нем настолько тяжелым, что английские чиновники могут жить здесь подряд только 10 месяцев, после чего должны уезжать на год для поправки здоровья в Англию. Что здесь великолепно, это чудная растительность с громадным разнообразием видов как пальм, так и лиственных пород, но зато в лесах и даже в садах водится масса всякой мерзости, вроде громадных удавов и всяких ядовитых и не ядовитых гадин, а на материке, от которого Сингапур отделен узким проливом, пропасть хищного зверя.

На днях я обедал у нашего консула барона Кистера. Оригинально было видеть в экзотической обстановке типичную журфиксную даму, какой является наша консульша, и слышать от нее, как недавно у них в саду поймали удава длиною в 23 фута, а около дома или на улице изловили еще трех других. Вчера мы целый день большой компанией катались по окрестностям, а вечером были на музыке в ботаническом саду, где отличный оркестр, вероятно, по случаю нашего приезда, играл попури из русских мотивов и в заключение исполнил даже “Боже, Царя храни”.

Ботанический сад, один из лучших и живописнейших в мире, при лунном освещении представлял прямо волшебное зрелище. Очень интересна в Сингапуре лавка, где продаются дикие звери. Удивительно дешевы цены на хищников; великолепный тигр стоит 250 долларов, а черная пантера всего 150, макаки и попугаи нипочем: я купил за шесть рублей попугая, да еще с огромной клеткой. Жаль только, кажется, придется с ним расстаться: уж больно у него омерзительный характер, кусается и орет, как зарезанный, при малейшем к нему приближении.

Вчера продефилировал мимо нас адмирал Чухнин со своей эскадрой, успел на лету забросить нам кучу приказов, один другого ругательнее. Это не адмирал, а просто какой-то крокодил. Мы сегодня уходим как раз в Пуловей к нему на растерзание, где простоим, к счастью, недолго: тут-то нам и будет на орехи, безразлично, исправны мы или нет. В Коломбо пойдем опять самостоятельно.

XXXVIII. Александрия. “Дмитрий Донской”. 27 февраля 1902 г.

Ваше письмо, адресованное в Порт-Саид, получил; не отвечал Вам немедленно, так как ждал, пока выяснится наш маршрут. Письмо до Саида шло всего восемь суток. В Александрию мы пришли вчера и будем стоять до 7-го марта, когда уходим в Неаполь; приход в Неаполь 10-11 марта, уход в Алжир 15-го, уход из которого 24 марта; 27 приход в Кадикс, 30 уходим из Кадикса в Шербург, приходим туда 5 апреля, стоим неделю и уходим в Либаву, где должны быть не позже 18 апреля. Маршрут этот составлен адмиралом и может быть изменен из Петербурга. По всей вероятности, его менять не будут, так как адмирал обязан только простоять неделю в Шербурге и быть не позже 18 апреля в Либаве. В циркуляре штаба указаны точно дни ухода из каждого порта, дни же прихода я рассчитал по расстоянию.

Вы совершенно правы, заключив, что мне нельзя будет уехать в отпуск из Средиземного моря или Либавы до Царского смотра в начале мая, об этом и думать нечего. Офицеров у нас далеко не полный комплект, а с “Донского” еще только что перевели одного из лейтенантов на “Сысой Великий”, так что я теперь на нем старший вахтенный начальник. Мне будет стоить больших трудов получить отпуск на лето. В Порт-Саиде получил письмо от Лили и ее жениха, в котором они усиленно просят приехать на их свадьбу из Средиземного моря. Причем Лиля рассуждает совершенно по-детски, видимо, считая мое плавание парти-де-плезиром, организованным чуть не для моего удовольствия. К сожалению, это далеко не так, а наоборот, наше плавание, благодаря несуразному адмиралу, гораздо тяжелее, чем могло бы быть. До Суэца мы шли отдельным отрядом и соединились с адмиралом накануне прохода каналом, чтобы уже не расставаться до Либавы.

Живется у нас на “Донском” прекрасно, лучшего желать трудно. Переходы были очень спокойные, особенно 10-дневный через Индийский океан. Из Коломбо зашли в Джибути, самый неинтересный из всех, нами посещенных портов. К счастью, стояли всего два дня: погрузились углем и пошли в Суэц. До прихода адмирала произвели целый ряд учений, несмотря на которые, часть офицеров успела все-таки съездить в Каир.

В Порт-Саиде простояли всего одну ночь, но зато такую, какой не было за весь переход: мы должны были успеть погрузить 700 тонн кардифа, что и было выполнено черномазыми нагрузчиками блестяще, но зато на судне не было живого уголка, не пропитанного угольной пылью. Я думаю, за одним обедом мы съели добрую тонну угольной пыли. Мне еще сверх всего пришлось в это время стоять на вахте, и что из меня получилось, можете себе вообразить. Стоянка в Александрии не дурна, город прекрасный, есть итальянская опера, которую на этой неделе сменяет французская комедия. Вчера мы были большой компанией в театре, шло смешанное представление: 1 акт из “Аиды”, 2 акт “Тоска” и 1 акт “Самсона и Далилы”. Я уже больше трех лет не был в опере, и Вы не можете себе представить, как было приятно. Сегодня буду опять, идет “Тоска” уже в целом виде. Труппа очень не дурная, голоса прекрасные, и большинство, кроме того, не дурно играет. Нам разрешено съездить в Каир, но вряд ли этим придется воспользоваться: у нас двое офицеров больны, и одного переводят на “Сысоя”, просто некому стоять на вахте.

Вчера не успел дописать письма: вечером был опять в опере. Впечатление еще лучше, чем в первый раз: даже странно видеть, чтобы оперные певцы так хорошо играли. Сегодня первый спектакль французской комедии. Говорят, труппа очень хорошая: некоторые артисты были раньше на первых ролях в Михайловском театре в Петербурге. Для начала идет “Divorsons”. Если достану билет, пойду обязательно, тем более, что с завтрашнего дня подходит очередь вечерних вахт, и несколько дней придется сидеть дома. Странно думать, что это письмо Вы получите на девятый день. После двух месяцев этот срок до смешного мал. Надеюсь, что мы скоро увидимся с Вами. Всего в письме не напишешь, а переговорить нам с Вами есть о чем: ведь, три года жизни врозь не шутка.

“К счастью, стояли всего два дня: погрузились углем и пошли в Суэц. ”

XXXIX. Средиземное море. “Дмитрий Донской”. 26 марта 1902 г.

Все никак не мог собраться написать Вам подробнее, пришлось выбрать время на переходе из Алжира в Кадикс. Нашему “Донскому” сильно не везет: за это плавание у нас уже три офицера списано по болезни, тропики так дали себя знать очень изнурительной формой дизентерии. Нас и раньше было в обрез, а с уходом больных, да и во время их болезни, служить пришлось всего шести офицерам, считая тут ревизора и старших специалистов Благодаря этому, почти не было времени ездить на берег, да еще в таких интересных портах, как Неаполь и Алжир.

Мне все-таки удалось вырвать день свободы и съездить на Везувий. Поехали мы втроем по железной дороге. К сожалению, был четверг, когда вход в Помпею бесплатный, официальные гиды не работают, и все лучшие здания, где есть хоть немного мозаики или статуи, закрыты. Пришлось осмотреть пустые улицы, и то на скоро, т.к. мы торопились на Везувий. В гостинице мы за 13 франков с каждого получили билет на всю поездку, т.е. экипаж до полугоры, оттуда верховых лошадей, до станции канатной железной дороги, так называемой фуникулярной, и билет на эту дорогу.

Путешествие вышло очень занятное. Экипаж оказался удивительным произведением искусства: весь перевязанный по всем суставам бечевками, запряжена в него мизерная лошадка, которая проявила, впрочем, совершенно неожиданную прыть и мчала нас со скоростью, по меньшей мере, автомобиля, приблизительно версты за три от Помпеи до городка на склоне Везувия. Дальше нужно было ехать верхом. Пока нам привели трех ужаснейших кляч, мы должны были переждать в кабачке, где подверглись нападению целой толпы оборванцев, старавшихся насильно нам оказать разные услуги и клянчивших деньги. Они меня так извели, что я чуть не обломал об них палку.

Вообще, обирание путешественников здесь прямо невероятное. Эти нахальные попрошайки хоть кого выведут из себя. На своих удивительных росинанках нам пришлось подниматься еще верст восемь винтом по скату Везувия. Дорога шла сначала виноградниками, а потом совершенно бесплодной местностью с потоками застывших шлаков и лавы. Превратившийся в какое-то подобие тропинки путь был чрезвычайно утомительный. По железной дороге поднялись мы почти отвесно еще на 900 метров и оказались у самого подножия кратера: тут пришлось заплатить еще всевозможным типам за доставку нас к самому устью кратера, что составляет самую трудную часть пути, хотя и продолжается всего минут 15. Кратер Везувия находится на вершине конической кучи золы и шлаков, в которых нога вязнет по щиколотку.

Подъем очень утомительный, хотя вас тянет сперва и подталкивает сзади коллекция грабителей. Зато в конце концов мы были вполне вознаграждены, когда достигли вершины: не говоря уже про дивный вид на весь Неаполитанский залив. Сам кратер, действительно, штука замечательная по своей грандиозности. Последнее время Везувий усиленно дышит, так что мы сначала увидели край жерла, из которого валили клубы тяжелого белого дыма, с сильным запахом серы. Но когда налетевший порыв ветра разогнал дым, то мы увидели такую штуку, что просто становилось жутко. Для пущего эффекта в брюхе Везувия отчаянно журчало, и там точно черти стали громыхать железными листами. Потом мы спустись к молодому кратеру, но тот вовсе не интересен: просто дыры в склоне конуса, откуда идут настолько горячие серные пары, что вплотную к нему подойти нельзя. Обратно нам пришлось совершить тот же путь с тою разницей, что на поезд мы сели в Торре-Анунции, а не в Помпее. В Неаполь мы прибыли около десяти часов вечера, страшно усталые, но вполне довольные.

“27 марта с нами произошел неожиданный сюрприз: шли в Кадикс, а попали в Танжер."

Неаполь мне страшно понравился. Из всех посещенных до сих пор городов это, безусловно, лучший, хотя вид на него с моря ничего особенного не представляет. Неприятно только в нем огромное количество попрошаек, пристающих на каждом шагу. Классические лаццарони, по-моему, много бы выиграли, если бы ходили в своих национальных костюмах, а не носили невозможные пиджаки, в которых они ничем не отличаются от кронштадтских и киевских босяков. Музыкальность свою неаполитанцы проявили над нами вовсю. Целый день и чуть не всю ночь у борта бродячие музыканты распевали нам со шлюпок свои знаменитые песенки. Надо отдать им справедливость, исполняли они недурно, но так прожужжали нам уши, что долго еще потом в голове звенели их мотивы.

27 марта с нами произошел неожиданный сюрприз: шли в Кадикс, а попали в Танжер, да еще не просто, а в виде демонстрации, совместно с отрядом французских крейсеров. От нас все это держали в полном секрете, и мы были очень удивлены, когда встретили в шестом часу утра французский отряд крейсеров “Pothuau” под контр-адмиральским флагом “Chanzu” и “Latouche Treville”, обменялись с ними сигналами и пошли вместе, а в 9 ч. утра стали на якорь под Танжером. Что сей сон значит, вы, вероятно, знаете из газет лучше нашего, т.к. мы хотя делаем политику, но какую – не знаем. Кажется, производят на кого-то давление или, в переводе на обыкновенный язык, показывают из- за угла кулак Англии. Днем мы все были приглашены на garden partu к нашему поверенному в делах при Мароккском дворе. По пути мельком осмотрели город, довольно живописный, с занятным народонаселением. Как всегда на официальных приемах, было не особенно весело, но что удивительно – это присутствие множества хорошеньких дам в очень хорошеньких туалетах. Для такой трущобы это прямо неожиданное явление. Вечером был бал у французского поверенного, но я предпочел сменить на вахте одного из наших штатных танцоров, ибо после Джибути и Алжира не питаю доверия к представителям французского правительства.

Завтра в 10 часов утра уходим в Кадикс, где и отправлю это письмо. Рейд здесь, между прочим, отвратительный, приходится стоять на якоре как в открытых морях. Стоянка в Алжире пришлась нам солона: ежедневно по наряду пришлось торчать на всевозможных приемах и балах, где веселого было очень мало. После Неаполя Алжир кажется неважным городом. Делать в нем нечего, кабачки – и то второго сорта. В Алжире впервые пришлось встретиться с большим количеством автомобилей. Ужасное безобразие: шипит и воняет до неприличия: я до сих пор не могу забыть небольшой трехколесный мотор, пролетевший мимо нас быстрее молнии. С адским грохотом он скрылся в очень узкой улице. Как он не разбился о первую попавшуюся стену, одному Богу известно.

Посылаю фототипию “Донского” на почтовой бумаге работы Гейзера в Алжире. Замечательна быстрота, с которой он работает: “Донской” был снят утром при входе в гавань, а вечером уже были присланы пробные оттиски. Пишу письмо уже третий день урывками. Вчера вечер у французского посланника вышел очень удачным; наши, возвратясь, рассказывали, что так мило нигде не принимали за все наше плавание. Оказывается, в Танжере, несмотря на его глухое местоположение, последнее время стало съезжаться много иностранцев, привлеченных его хорошим климатом.

Сегодня 28-го в 10 ч утра мы снялись с якоря. Французские крейсера простились с нами сигналами и пошли в Средиземное море направо, а мы в Атлантический океан налево. Оказывается, мы действительно произвели демонстрацию против Англии – ужасно все это глупо. Сейчас мы выходим на Кадикский рейд, надо кончать письмо, того и гляди, вызовут всех наверх на якорь становиться. Если не поленитесь приехать в Либаву, то скоро, меньше чем через месяц, увидимся с Вами.

“Посылаю фототипию “Донского” на почтовой бумаге работы Гейзера в Алжире."

XL. Либава. “Дмитрий Донской”.

26 апреля 1902 г. Вчера проводил Гришу и Ганю в Москву, меня же, как я и ожидал, адмирал не отпустил. Мне было очень грустно, что болезнь помешала Вам приехать в Либаву. Одно утешительно, что Вы поправляетесь и серьезного ничего нет. Приезд братьев был для меня большой неожиданностью. Нас задержал в море туман, и мы пришли в Либаву только около 4- х часов дня 22-го апреля. Я на берег не поехал, и можете представить мое удивление, когда с первой же нашей шлюпкой приехал с берега Ганя. Он меня прямо поразил своими чудовищными размерами. За Гришей пришлось съездить в порт, где он дежурил на другой пристани, ожидая шлюпки. Вообще, мальчики распорядились очень умно, благодаря чему и попали ко мне на крейсер. Хотя они и взяли номер, но две ночи провели на “Донском” и, вообще, эти дни были прикомандированы к крейсеру, так что имели случай видеть нашу внутреннюю жизнь, как она есть.

Большое спасибо Нине Митрофановне и Володе за посылку. Масло и обе пасхи, а также и киевское варенье исчезли необыкновенно быстро, сало же подается только к столу, почему еще держится. К моему конфузу, Гриша оказался значительно выше меня, а Ганя, хотя и несколько меньше ростом, но значительно превосходит водоизмещением. Мне очень грустно, что я не попаду на Лилину свадьбу.

После завтра уходим в Кронштадт, где я надеюсь, скоро выяснится, можно ли рассчитывать на отпуск. Вы не можете себе представить, как бы мне хотелось иметь возможность провести хотя бы небольшую часть лета в Жердове.

Либавский порт мне ужасно не понравился. Порт-Артур куда лучше. Вообще, я не могу себе представить плавания в Балтийском море, да и порядки здесь неважные, судя по тому, что пришлось видеть и слышать.

Холодина здесь ужасная. В Финском заливе еще лед, и неизвестно, как мы доберемся до Кронштадта. Ходят слухи, что уже всех наших офицеров расписали на здешние корабли. Буду всеми силами стараться как- нибудь избавиться от этого удовольствия. Господи, что бы я дал за четыре месяца отпуска летом. Говорят, на Востоке опять осложнения: Алексеев экстренно уезжает в Артур. Пожалуй, не дадут ни повидаться с Вами, ни кончить классы, а угонят воевать с японцами. Перспективы все какие-то мрачные, ну да даст Бог, все устроится. Я ничего бы не имел против возвращения на Восток и даже войны с Японией, только бы дали побывать в отпуску и кончить классы.

XLI. Кронштадт. “Дмитрий Донской”. 11 мая 1902 г.

Мы наконец в Кронштадте. Только что избавились от нашествия французов, но смотров нам еще никаких не было. В Петербурге я еще не был, да меня туда вовсе не тянет. Если поеду, то по необходимости заказать обмундировку. Относительно лета ничего утешительного сообщить не могу. Здесь такой недостаток в офицерах, что даже одно из судов кадетского отряда должно было кончить кампанию. На нашу эскадру давно уже точат зубы, и об отпуске нечего и думать. Вероятно, летом удастся урваться недели на две, не больше, да и то, слава Богу, “Донской” кончает кампанию 30 мая. Куда меня денут после этого, ничего неизвестно. Я хлопочу попасть на лето в минный отряд, т.к. уже подал рапорт о поступлении осенью в минный класс, да и условия плавания там сравнительно лучше.

Лиля со своей свадьбой заставила меня перенести не одну неприятную минуту, побудив хлопотать об отпуске у нашего адмирала, от которого нечего ожидать никакой любезности, и обязываться ему мне хотелось бы менее всего на свете. Если бы Вы знали, как мне хотелось бы провести это лето в Жердове и как все это тяжело. Эти дни у нас была прямо беда с французами (приезд в Россию президента Лубэ – Ред. изд. 1910 г.): я никогда не ожидал, чтобы альянсы могли доходить до такой степени, и главное, все это делается совершенно искренне, от чистого сердца, чему я не раз имел случай убедиться.

Приход эскадры представлял прямо грандиозное зрелище, благодаря несметному количеству пароходов, вышедших навстречу. Погода стояла чудная, прямо на редкость. Я был как раз на вахте, все прекрасно видел, но зато совершенно охрип от команд, столько пришлось выкрикивать всевозможных распоряжений. Что делалось в течение последующих дней на рейде и в городе, про Петербург я уже не говорю, трудно себе вообразить: достаточно сказать, что перед уходом на “Guichen” было девять нетчиков, а на “Montcalm” тридцать, на “Cassini” же один матрос опился и умер, а другой захотел спьяну переплыть Неву и, конечно, утонул. От нас к французам был прикомандирован мичман Северцов, ему пришлось сопровождать их на все торжества, и могу Вас уверить, что он недаром получил французский орден, на него прямо было жаль смотреть. Я отделался довольно благополучно, да и то рад, что все кончилось.

В середине наступающей недели нас посетит Государь, а затем будут произведены смотры комиссией, которые будут продолжаться всего три дня. Я уже начал шить себе платье. По самому скромному подсчету мне придется истратить около 600 рублей, т.к. мне приходится обзаводиться буквально всем с ног до головы: в моем гардеробе не осталось ни одной мало- мальски приличной вещи, а от белья осталось одно приятное воспоминание, благодаря милейшим прачкам всех оттенков кожи.

“16-го у нас был Государь. Смотр прошел блестяще. ”

XLII. Кронштадт. 18 мая 1902 г.

Только что получил Ваше письмо с вложением денег. Большое спасибо, я, право, не рассчитывал на такую сумму, и мои планы были гораздо скромнее. Курьезно, что мы с Вами написали друг другу в один и тот же день (насколько мне помнится, мое последнее письмо тоже от 11 мая). Из этого письма и со слов Саши, которому я рассказал подробно свои планы, Вы теперь знаете, как печально обстоит вопрос с отпуском. Приходится хлопотать, чтобы устроить себе на лето мало- мальски приличное существование, а то того и гляди, попадешь в артиллерийский отряд к свирепому адмиралу Рожественскому, где не только отпуска не получишь, но еще рискуешь быть проглоченным этим чудищем. Перспектива кадетского отряда не лучше. Я возлагаю большие надежды на минный отряд, куда надеюсь попасть заведующим миноноской; там есть маленький шанс на кратковременный отпуск; во всяком случае, там люди симпатичные и дышится много легче.

16-го у нас был Г осударь. Смотр прошел блестяще. Государь разговаривал со всеми нами совсем просто. Из адмиральских разговоров во время смотра окончательно выяснилось, что нас отнюдь не собираются увольнять в отпуск, а наоборот, питают относительно нас самые гнусные намерения. Завтра Чухнин спускает свой флаг, и в течение недели нам будет производить смотры адмирал Сиденеснер с комиссией. После смотра “Донской” идет в Либаву, где и будет зимовать. Буду ли на нем во время перехода в Либаву, еще неизвестно, т.к. после смотра нас распишут по разным отрядам.

“Я получил миноноску № 9 и уже пришел с ней в Транзундт в составе минного отряда. ”

XLIII. Транзундт. 13 июня 1902 г. Текер-сари.

Я получил миноноску № 9 и уже пришел с ней в Транзундт в состав минного отряда. Об этой комбинации я Вам уже писал, когда она еще была в проекте, теперь все устроилось как нельзя лучше. Отпуск на все лето оказался окончательно невозможным, но я думаю теперь устроится так, чтобы это лишение, очень для меня тяжелое, чувствовалось возможно менее. Я уже Вам писал, что если мне будет невозможно к Вам приехать, то постараюсь устроить так, чтобы Вы могли провести хотя бы часть лета у меня; теперь все устроено, и дело только за Вами. Вот как все устроено: прежде всего, у меня взята дача, т.к. на миноноске жить нельзя.

Дача состоит из двух комнат, кухни и закрытой стеклянной галереи, так что могу поместить массу народа. Столуемся мы компанией на другой даче и держим сообща кухарку, кроме того, у меня заведено, на всякий случай, собственное хозяйство. Служба занимает у меня всего около 6 часов в день, когда я выхожу на миноноске на рейд стрелять миной от 8 ч 30 м до 11 ч утра и от 2- х до 6-ти дня, остальное время я совершенно свободен, по субботам же и воскресеньям свободен целый день. Живу я на острове Текер-сари на берегу бухточки, где под самым берегом стоит моя миноноска: вообще, тут очень мило и хорошо живется, так что я думаю, вам здесь понравится.

Удобства жизни ничуть не хуже, чем в любом дачном месте, но зато нет ничего похожего на сутолоку и скуку дачных мест. Живется здесь, вроде как в Жердове. Маршрут вам будет весьма несложен: из Петербурга утренним поездом вы выезжаете в Выборг, оттуда каждый день в 3 ч дня отваливает канонерская лодка “Дождь”, которая поддерживает сообщение минного отряда с Выборгом. Перед приездом вы мне телеграфируйте по адресу: Транзундт. Минный отряд. Миноноска № 9, и я выеду вас встретить, если же почему-либо это мне не удастся, то на “Дожде” будут предупреждены о вашем прибытии. Приезжайте, дорогой папа, и чем скорее, тем лучше! Вы меня глубоко огорчите, если не приедете: что Вам здесь будет хорошо, и Вы увидите много интересного, за это я Вам ручаюсь.

XLIV. Кронштадт. 12 сентября 1902 г.

Я только что поступил в минный класс и живу теперь в Кронштадте. Миноноска кончила кампанию 4-го сентября, а 11-го у меня уже были экзамены, так что я, к моему крайнему огорчению, не нашёл никакой возможности уехать куда бы то ни было, тем более, что неделю пришлось возиться с отчетностью миноноски, которая, несмотря на малые размеры судна, достаточно сложна и велика. К экзамену, благодаря всему этому, почти не было времени готовиться, но все, слава Богу, обошлось благополучно, и я выдержал хорошо. Нас принято 30 человек, в том числе два болгарских офицера. Конкуренции не было, да и экзаменовали пустяшно. Сегодня начались занятия. Премудрости в нас накачивают бездну, заниматься придется очень серьезно. Лекции начинаются в 9 ч утра и продолжаются до 3-х, с маленькими перерывами в 20 мин. С 3-х до 5 время свободно, а с 5 до 9 вечера идут практические занятия. Как видите, времени уходит изрядно. Особенно громадны курсы электричества, физики и химии, не считая специальных предметов.

Живу я вместе с моим товарищем Ждановым (Борис Константинович Жданов погиб геройскою смертью в Цусимском бою: он не захотел оставить свой корабль “Адмирал Ушаков” и пошел вместе с ним ко дну. Был шафером на свадьбе у лейтенанта Вырубова. – Ред. изд. 1910 г.).

“Мы наконец в Кронштадте."

Занимаем мы мебелированную квартиру в три комнаты, очень чистенькую и удобную. Главное, хорошо то, что квартира вполне в нашем распоряжении, так как других жильцов нет, а старушка-хозяйка исполняет обязанности прислуги и заботится об нас лучше всякой няньки. Эта Матвеевна довольно оригинальная личность; она уже 24 года сдает квартиру морским офицерам и за свою заботливость пользуется вполне заслуженной известностью и любовью чуть ли не во всем нашем флоте.

Лето у нас, к сожалению, омрачилось очень грустным происшествием: застрелился один из командиров миноносок лейтенант Колокольцов, назначенный на миноноску №32 вскоре после вашего отъезда. Он поселился с нами на большой даче, куда мы перебрались уже без Вас. Это был вполне нормальный человек, по-видимому, не имевший никаких данных к самоубийству, в минном классе он шел и кончил первым. 14 августа мы устроили у себя на даче вечер, на котором было до 70 человек приглашённых, было очень весело, сад был иллюминирован, устроили даже порядочный фейерверк, танцы продолжались до 2-х часов ночи. После разъзда Лесли, Колокольцов и я просидели еще до 4-х часов и весело разговаривали, а на другой день около 1 ч дня Колокольцов совершенно неожиданно для всех застрелился, не оставив никаких записок. Впечатление на наш дружеский текерсарский кружок эта история произвела самое тягостное. Все лето пошло насмарку, и мы были очень рады, когда наконец вернулись в Кронштадт.

На другой день после моего возвращения с Ваших проводов из Петербурга, ко мне совершенно неожиданно явилась мама. Появление ее было чисто феерическое, в 4 ч ночи, когда мы все спали. Я не нашел даже возможности провести ее на дачу, так как там спали Мордвинов и Лесли. Мы с ней просидели на галерее, куда я велел подать самовар. Я старался вести разговор с мамой, не касаясь никаких острых вопросов, что мне и удалось: мы с ней очень мило пробеседовали до 7 часов, когда она уехала в Выборг на чухонском пароходе. Цель посещения мамы мне не совсем ясна, т.к. мне трудно себе представить, чтобы она так сильно хотела меня видеть, впрочем, это вероятно, происходит от моей собственной черствости и привычки к изолированности. Как бы то ни было, в конце концов, мне даже было приятно с ней поболтать, и я жалел, что ей невозможно было оставаться дольше.

В Петербурге я бывал исключительно по делам службы и только случайно попал в Мариинский театр. Я купил себе граммофон с концертным рупором. Он поразительно хорошо передает как пение, так и оркестровые вещи, голос вполне сохраняется, отчетливость замечательная. Фонограф с ним не выдерживает никакого сравнения. Мы им теперь очень увлекаемся, и ему порядочно приходится работать. Советую и вам приобрести такой, он вполне окупает свою цену. Мы пробовали пускать его вечером в открытое окошко: надо было видеть, что делалось на улице. Жаль, что мне не удалось побывать а Жердове, ну, да даст Бог, это еще от меня не ушло.

Мой кронштадтский адрес: угол Сайдашной и Медвежьей улиц, дом Цепова, кв. 9. Можете адресовать и в минный класс.

XL V. Кронштадт. 3 октября 1902 г.

У нас теперь занятия в полном ходу: от избытка премудрости просто голова начинает пухнуть. Судите сами: с 9-ти часов утра до 3-х дня у нас три лекции по 1 ч 30 мин, практических занятий с двумя пятиминутными и одним двадцатиминутным перерывами, в 3 ч мы идем домой обедать, а в 4 ч 30 мин должны уже опять быть в классе на практических занятиях, которые продолжаются до 7 ч вечера. Только в субботу лекции кончаются в 1 ч 30 мин дня. Кроме специальных предметов, у нас очень серьезно проходится физика и химия, с прекрасно поставленными практическими занятиями. Курсы по всем предметам огромны, и времени едва хватает. Работать эту зиму придется очень серьезно, впрочем, до сих пор очень интересно, а т.к. нас собралась дружная компания, то даже весело, особенно на практических работах, и я своей судьбой пока доволен.

В классе действительно можно многому поучиться. Вы спрашиваете, в каком состоянии мои финансы. Жалования мне вполне хватает на квартиру, стол и разные мелкие расходы, вроде прачки. Свободной наличности в кассе, конечно, нет, но так как в Питер я по- прежнему не очень-то люблю ездить, то жить вполне можно. Минусом у меня являются не взятые у Норденштрама сюртук и мундир, которые он все перешивал, так как они вышли неважно. В виду же того, что у меня есть новый сюртук, а мундир еще приличен, они лишние, и я их пока не беру. В этом месяце нам еще выдадут по 50 рублей на покупку книг, и уж тогда положение будет вполне недурно. Как я Вам уже писал, жизнь у меня обставлена отлично: квартира очень хороша, стол не оставляет желать ничего лучшего и, кроме того, обходится очень дешево: с нас троих в день выходит около 60 копеек с персоны. Погода у нас отвратительная: вчера выпал снег и вообще такая слякоть, что мы все чихаем и кашляем. Пока до свидания, целую Вас крепко. Спасибо, что написали, надеюсь что и впредь нет-нет да и черкнете строчку, а также охотно принимаются приложения сельскими продуктами и киевским вареньем.

“У нас теперь занятия в полном ходу: от избытка премудрости просто голова начинает пухнуть."

XLVL. Кронштадт. 12 ноября 1902 г. Большое спасибо за варенье, несмотря на большое количество, оно просуществовало каких-нибудь дня три. Извините, что так долго не мог собраться написать: время так летит, что за постоянными занятиями не замечаем, как уже прошел почти месяц. Наши несчастные головы за это время успели набить таким количеством премудрости, что прямо приходишь в ужас, как только начнешь в них разбираться. Оказывается, что в идеале науке нужно посвящать 12 ч в сутки, но мы, к сожалению, никак не можем достигнуть такого совершенства и ограничиваемся 8-ю часами, проведенными в классе. Надо отдать справедливость: преподавание поставлено прекрасно, и до сих пор у меня интерес не пропал. В конце декабря будут проверочные экзамены по физике, химии и электричеству; придется заняться основательно. У нас уже начались морозы до 10°, снегу, впрочем, еще и нет. На будущей неделе открывается каток: можно будет в полуторачасовой перерыв кататься для освежения головы.

6-го декабря нас производят в лейтенанты и, следовательно, необходимо менять погоны и эполеты на всех вещах. За это время я был два раза в Питере, и то ездил на свадьбы двух товарищей. С моим бюджетом такие поездки уж чересчур разорительны. Оба раза я был у тети Сони (Бельгардт) и даже раз остался ночевать, т.к. у нее имеется для меня специальная комната, которой я, вероятно, буду редко пользоваться.

XLVII. Кронштадт. 12 января 1903 г.

6 января я сделал предложение Кате Развозовой. Получил согласие, и теперь меня ужасно мучает моя невольная неоткровенность с Вами на праздниках. Дело в том, что наше объяснение произошло довольно неожиданно для меня самого, а до него мы с Катей не обмолвились ни словом о наших чувствах, хотя прекрасно понимали друг друга и с лета были неразлучны. Я лично рассчитывал на Ваш приезд в Кронштадт, когда хотел показать Вам Катю и поговорить с Вами по душам. Мое предложение было также сюрпризом и для семьи Развозовых: зная мои бродяжнические наклонности и стремление в плавание, они ничего не ожидали.

Про семейство Развозовых я Вам неоднократно рассказывал, т.к. они уже сыграли крупную роль в моей жизни: благодаря их кружку, я при первых своих шагах в офицерском чине не сбился с панталыку, не спился и вообще, кажется, пошел, по должному пути. Катю Вы собственно видели, но помнить не можете, т.к. были на Текер-сари у Развозовых всего несколько минут, а барышень была как раз целая куча. Ей 20 лет, она светлая шатенка, небольшого роста, особой красотой не отличается, так что с моей стороны нет увлечения внешностью, за что же я ее полюбил – трудно написать в одном письме, да я и не умею – увидите при ближайшем знакомстве. Окончательный толчок всему дала моя поездка в Жердов, когда я убедился, что Катя будет мне не только хорошей женой, несмотря на мою морскую службу, но и к нашему жердовскому семейному кружку она подходит вполне.

Не сердитесь, дорогой папа, на непочтительного сына, который Вас все-таки очень любит и видит в Вас своего единственного до сих пор близкого человека, да к тому же он, право, уж не такая скотина, как кажется на первый взгляд. Приезжайте в Кронштадт и поможете мне Вашим советом и сердечным участием разобраться во всевозможных трудных вопросах, которых у меня так много набралось. Относительно свадьбы я еще ничего не могу решить окончательно. Хотелось бы весной перед плаванием и после экзаменов, чтобы жить на Текер-сари своим хозяйством, но очень может быть, придется венчаться после плавания и сейчас же ехать в отпуск.

Христос Воскресе! От души желаю Вам и всем жердовянам весело провести эти праздники.

XL VIII. Кронштадт. 3 февраля 1903 г.

Ваше письмо произвело на меня очень тяжелое впечатление.

Я безусловно виноват перед Вами, сознание этой вины для меня гораздо мучительнее, чем Вы, быть может, думаете. Я сам не понимаю, почему не поговорил с Вами по душам на праздниках, хотя меня ужасно тянуло; глупо, что причин к этому никаких не было, тем более тех, которые Вы предполагаете. Единственным слабым извинением может служить то, что я не ожидал такой скорой развязки. За все это Ваше письмо является суровым и вполне заслуженным воздаянием. Но мне очень грустно, что Вы пишете, будто я Вам оставляю одну материальную сторону – это уже незаслуженная мною обида, т.к. я у Вас ничего не просил и именно тут-то и думаю свести Вашу роль на нет.

Я считаю необходимым выяснить наши отношения, тем более, что это очень просто: мне от Вас ничего не нужно, в смысле материальном. Я думаю, что это сразу упростит наши отношения, и мы с Вами будем считаться только в области более симпатичной, где я теперь, к сожалению, кругом перед Вами не прав. Минный класс даст мне материальную обеспеченность при всевозможных служебных комбинациях и по нашему уставу в 23 года можно жениться и без реверса, при условии перевода в Квантунский или Сибирский экипажи.

Я очень Вам благодарен за все, что Вы до сих пор для меня сделали, т.к., конечно, теперешним своим положением я обязан Вам; мне бывало приятно иметь лишние деньги в карман, но Вы знаете, что я их всегда считал известной роскошью, без которой мог бы обойтись. Мои потребности довольно скромны, и на них хватит содержания минного офицера, моя будущая жена в этом отношении мне под пару. Девяносто процентов наших офицеров живут на получаемое содержание при гораздо худших условиях, надеюсь, и я не хуже других.

По странной случайности одновременно с Вашим письмом в класс пришло предложение командира крейсера “Алмаз” Ив. Ив. Чагина кому-нибудь из слушателей идти к нему минным офицером. Я знаю Ив. Ив. по Востоку с самой лучшей стороны, почему и изъявил желание. “Алмаз” строится как яхта для Алексеева и, по всей вероятности, будет переведена в Квантунский экипаж. Это место даст мне круглый год плавания почти все время в Артурском бассейне и около 320 рублей в месяц, а с переводом в Квантунский экипаж даже около 400. “Алмаз” еще строится и его предполагают отправить позднее, осенью этого года. В Артуре теперь можно будет устроиться очень сносно: новый город растет, как гриб.

Еще раз прошу прощения, дорогой папа, за невольно причиненное Вам огорчение. Мне бы от души хотелось чтобы Вы меня простили, т.к. для меня Вы по-прежнему самый близкий человек и Ваше участие мне всегда было и будет нужно, хотя отнюдь не в материальной области.

XL VIX. Кронштадт.

31 марта 1903 г. Христос Воскресе! От души желаю Вам и всем жердовянам весело провести эти праздники. Искренне жалею, что не мог провести их с вами. На святой у нас как раз два самых трудных экзамена: в среду химия, в субботу взрывчатые вещества. Вообще, приходится туго и только после 26 апреля можно будет вздохнуть спокойно. 27-го был первый экзамен по электричеству и телеграфу без проводов. Волновались мы ужасно, никогда не ожидали, что благополучно справимся с таким громадным курсом. Совершенно неожиданно экзамен прошел блестяще: половина баллов больше 11,5, низкий и единственный балл был 10,1 у самого безнадежного слушателя. Я получил 11,7 за устный ответ, телеграфы 12 и за практические занятия 12. Послезавтра экзамен по теории динамо-машин и судовой электротехнике, не знаю, сойдет ли так же благополучно.

Сегодня получил Ваше письмо. Большое Вам спасибо, я с Вами вполне согласен, и во что бы то ни стало постараюсь после экзаменов приехать в Жердову. Простите, если мои письма были неладно написаны. Огорчить Вас ими я отнюдь не хотел, мне было ужасно трудно их написать: до такой степени все положение было для меня неестественно и тяжело. Я глубоко и искренне убежден, что недоразумению между нами нет места, и личное свидание все разъяснит. За наши будущие отношения я не боюсь; даже, если я лично буду несчастлив, это на них ни в коем случае отразиться не должно – Вы для меня всегда останетесь самым близким и дорогим человеком. Относительно моей невесты могу только сказать, что она гораздо более сердечный человек, чем я. Она здесь пользуется общей любовью, и я не знаю буквально ни одного человека, как среди молодежи, так и среди людей пожилых от молодого мичмана до старого адмирала, который не относился бы к ней симпатично. С этой стороны опасаться нечего: благодаря моей женитьбе вы познакомитесь только еще с несколькими хорошими людьми.

По воле случая маме пришлось первой познакомиться с моей невестой и ее семьей. Она совершенно неожиданно появилась среди нашей холостой компании, провела здесь целый вечер, обобрала все остатки китайских вышивок у моего товарища Жданова, а у меня откопала китайский холст, который я случайно забыл захватить с собою на Рождество. Взамен всей этой дряни она нам прислала двух маленьких такс: одну Жданову, другую мне (такса Жданова погибла на “Суворове”-Ред. изд. 1910г.). Мы со Ждановым давно хотели раздобыть себе таксиков, но все нам не удавалось их разыскать. Мой зверь будет поднесен в пасхальном яйце Кате. Мать со мною была очень мила, но все же осталось после нее какое-то тяжелое впечатление: уж очень я от нее отвык. Как-то трудно себе представить, что она моя мать. В конце концов, мне ее очень жаль: тяжелое она получила воздаяние.

В Петербурге играет и пользуется большим успехом Мария Константиновна (известная украинская артистка Заньковецкая. – Ред. изд. 1910 г.). Она приехала на гастроли всего на 10 спектаклей в начале поста, но теперь, оказывается, уедет только после Фоминой недели. Я раз был у нее: играла она в новом театре Неметти, где-то очень далеко на Петербургской стороне. Теперь же перебралась в театр-пассаж. Мария Константиновна все такая же. Странно было видеть в труппе знакомые лица Загорского, Левицкого, Полянскую.

С мамой приезжал Бакис (Георгий Андреевич Бакис-Бакланов, ныне артист Московской Императорской оперы. Гастроли его в Америке (Бостон) имели большой успех. Он был товарищем брата лейтенанта Вырубова по Пятой Киевской гимназии.- Ред. изд. 1910г). Он был так любезен, что доставил щенят сюда. Бакис выступал на концерте учеников Прянишникова под псевдонимом Бакланова. В “Новом Времени” его очень похвалили. В апреле он дает концерт в Петербурге. Вообще, его дела, кажется, идут на лад.

Нагрудный знак об окончании Минных офицерских классов.

Лейтенант С. П. Огарев

Лейтенант Б. К. Жданов

L. Кронштадт. 27декабря 1903 г.

Поздравляю Вас с днем Вашего рождения и с наступающим Новым годом. Мы с Катей добрались до Кронштадта вполне благополучно. В Петербурге оказалось, что наш багаж еще не пришел, я его не стал ждать, а поручил получить артельщику, который и доставил мне его на другой день в Кронштадт в полной исправности. В Ораниенбаум мы заехали на минуту к старому адмиралу Мессеру.

Через море теперь прекрасная дорога, ехали мы в парной кибитке и мигом добрались до Кронштадта.

Наше появление было сюрпризом, хотя накануне все почему-то видели нас во сне. Мэри, впрочем, видит Жердову чуть не каждый день, и решили, что мы должны на днях приехать. Вечером мы довольно неожиданно для себя попали на елку к Феде Васильеву, где было очень мило. Кроме нас, там был только Огарев и еще трое старых знакомых из генералитета (Минный офицер броненосца “Наварин” С.П. Огарев погиб вместе со своим кораблем в Цусимском бою, отбивая до последней минуты минные атаки. Товарищ по выпуску Вырубова и его шафер.- Ред. изд.

1910 г.).

Настроение здесь удивительно спокойное, войны, видимо, не ждут и в нее не верят, хотя вчера, например, Тилен привез из Питера известие, что после праздников мобилизуется лейб-гвардии кадровый и Александро-Невский полки, на предмет отправления на Восток (ровно через месяц в Артуре были подорваны японцами наши броненосцы “Цесаревич”, “Ретвизан” и крейсер “Паллада” -Ред. изд. 1910 г.).

У нас же пока приказано 12 старым лейтенантам, которые на очереди в старшие офицеры, быть готовыми по первому требованию к немедленной отправке на Восток. Ходят слухи, что на Новый год будет очень большое производство в капитаны 2-го ранга, произведут будто бы около 100 человек – это нечто небывалое, и сообразно этому много мичманов в лейтенанты, так что Тилен будет, наверно, произведен, а я сильно постарею по службе. Мне становится досадно, что я не провел праздника с Вами. Эти дни нельзя было даже явиться по начальству, я только расписался в экипаже. Был я на своей квартире; она очень миленькая; хотя и маленькая, но зато она очень чиста, удобна и даже имеет парадный вид. Впрочем, отчасти и хорошо, что она мала: легче будет сделать ее уютной: после праздников будем покупать обстановку.

Пока мы живем у Карри Феодоровны и чувствуем себя прекрасно. Сегодня в морском собрании большой бал. Днем вся наша компания по просьбе Тилена, который дирижирует, приводила в порядок котильон. На бал отправились только Карри Феодоровна и Мэри, мы же с Катей думаем начать блистать в обществе 30-го на елке в собрании. Кстати, чуть не забыл сообщить, что протекция отцу Михаилу уже оказана (Отец Михаил Чикалевский, священник в селе Бобрик, венчавший лейтенанта Вырубова, пожелал поступить священником во флот, так как он был вдов. Во флот ему попасть не удалось, но он попал священником в Волынский полк и был в Манджурии во время войны. -Ред. изд. 1910 г.).

Карри Феодоровна говорила о нем адмиралу Андрееву, который сказал, что у Желобовского есть правая рука, некто протоиерей, в свое время чем-то обязанный Андрееву и потому готовый для него все сделать. Отцу Михаилу пока надо постараться, чтобы о нем не дали скверного отзыва из епархии, и тогда его поступление во флот обеспечено.

P.S. А все-таки, я думаю, что на войну пойду.

“К сожалению, я совершенно не могу сообщить Вам даже приблизительно время отплытия эскадры, т.к. это решительно никому неизвестно."

“Говорят, будто все наличные офицеры кронштадтского порта уже записаны по судам тихоокеанской эскадры …”

LI. Кронштадт. 22 января 1904 г. На прошлой неделе я написал вам длинное письмо, в котором подробно излагал все свои деяния за

последнее время. Обстановка моя прибыла по назначению, прислугу удалось достать очень приличную, с прекрасными рекомендациями, в экипаже мне дали вестового, так что неприятный вопрос с прислугой решен. Мы пока еще ночуем с Катей у Карри Феодоровны, но в воскресенье думаем перебраться окончательно. Квартира вышла очень миленькая, даже отделанная начерно, когда же повесим драпировки, будет замечательно уютно.

Все бы было прекрасно, но, к сожалению, у меня вышел порядочный перерасход, в котором и приношу повинную. Дело в том, что в данный момент, получив жалование и взяв ссуду из офицерского капитала, где я имею право взять около 200 рублей, я буду располагать 280 рублями. Заплатить же мне нужно 288 по одному счету, да 75 по другому, не считая того, что 5 февраля нужно платить за квартиру 60, да на стол и прочее хозяйство нужно столько же. Как видите, прогар полный, хотя я и старался во всю: из экономии не покупал даже таких вещей, как трюмо в гостиную, и еще не купил плюшевых занавесей.

Я никак не думал, что в хозяйстве нужно такую пропасть всякой всячины. Мебель на всю квартиру обошлась мне около 1 000 рублей, и я думал, что остальных денег мне хватит на прочее, но оказалось, не тут- то было. Положение мое преотвратительное: Вы знаете, как мне тяжело бывает обращаться с просьбою о деньгах даже к Вам, да еще после того, как я с апломбом заявил, что за глаза обойдусь 1000 рублями. Но все-таки я считаю лучше действовать прямо, почему еще в прошлом письме просил прислать рублей 300 – это минимум того, что мне нужно, чтобы привести мои финансы в мало-мальски сносное состояние.

“Эскадра собирается действительно грандиозная …"

Хлопот до сих пор еще масса, и я с нетерпением жду, когда все эти треволнения прекратятся и мое хозяйство наконец будет пущено в ход. Живется мне, в конце концов, отлично, несмотря на треволнения: дела столько, что решительно нет времени скучать, да и вообще семейная жизнь много осмысленнее холостой, в чем я с радостью убедился.

Эти дни я очень занят службой, т.к. остался за адъютанта и должен сидеть в экипаже с 9 ч 30 мин до 2-х, а с 2-х до 3-х обучать экипаж всяким премудростям военной службы, необходимым ввиду предстоящих инспекторских смотров. Зато благодаря тому, что я адъютантствую, удалось себе выхлопотать вестового. Это письмо я Вам пишу на дежурстве по экипажу, тоже удовольствие не из последних.

Теперь пойдут воинственные новости: только что произведен совершенно не вовремя в контр-адмиралы капитан I ранга Иессен и назначен начальником минной обороны Квантуна: на этих днях он должен отправиться по назначению. Иессен один из лучших и энергичных наших командиров – его назначение знаменательно. Сегодня по всем экипажам и отрядам спрашивали желающих офицеров и инженер-механиков отправляться в Тихий океан. Сведения эти должны были быть представлены в штаб через два часа после получения телеграммы. Вообще, сегодня опять ряд беспокойных известий: Катя, между прочим, прислала мне на дежурство записку, в которой говорит, что по городу начали циркулировать слухи о том, что война уже объявлена, с другой стороны, мой экипажный товарищ говорил, что на придворном балу 19 января он слышал, что войны, наверно, не будет – вот тут и разберись (27 января, через семь дней, три наших броненосца были выведены из строя, и война объявлена.•-Ред. изд. 1910 г.).

Мы уже привыкли к этому тревожному настроению и относимся довольно спокойно, но бывают минуты, когда начинаешь шибко волноваться. Я лично настроил себя быть готовым каждую минуту к отправке, но вместе с тем устраиваюсь так, как будто я всю жизнь проведу в Кронштадте. Получается иллюзия, от которой и мне, а главное, всем меня окружающим легче переносить всю эту ненормалыцину. Все вышеизложенное взято из действительности и фактически точно, теперь на закуску несколько сенсационных новостей, за точность которых не ручаюсь. Говорят, будто все наличные офицеры кронштадтского порта уже записаны по судам тихоокеанской эскадры и с момента объявления войны немедленно отправляются на Восток, здесь же все должности будут замещены офицерами запаса. На Восток отправляют 4 корпуса гвардейской стрелковой бригады, которой приказано быть готовой к отправлению. Адмирал Рожественский назначается начальником эскадры Тихого океана и проч. и проч.

Говорят, мы сделали значительные уступки в Корее, но переговариваться с японцами относительно Манджурии наотрез отказались: японцы требуют от нас гарантий очищения Манджурии.

Вообще, нас теперь не удивят никакие события, мы их, вероятно, встретим спокойнее, чем теперешние сенсационные слухи. Пока до свидания! Я все-таки надеюсь угостить Вас хорошим хересом у себя на новоселье. Катя и все Развозовы шлют привет (в феврале лейтенант Вырубов был назначен на достраивающийся “Князь Суворов”, на котором он через 7 месяцев пошел со второй эскадрой на Восток-Ред. изд. 1910 г).

"“Суворов” и “Бородино” к 1 июля, действительно, будут готовы … ”

Лейтенант П. А. Вырубов. 1905 г.

LII. Кронштадт. “Князь Суворов”. 8 июня 1904 г.

К сожалению, я совершенно не могу сообщить Вам даже приблизительно время отплытия эскадры, т.к. это решительно никому неизвестно. В прошлое воскресенье был окончательно решен, при участи Государя, как маршрут эскадры, подробности ее плавания, состав и назначение, так, вероятно, и время, конечно, приблизительное, ее отправления. Но, во-первых, все это держится в строжайшей тайне и, во-вторых, совершенно не зависит даже от Государя. Командирам судов передано только, что Г осударь желает, чтобы корабли были готовы к 1 июля, после чего Государь лично будет приезжать на корабли чуть не каждую неделю и торопить работы.

Все это прекрасно, но, к сожалению, готовность современного корабля не может быть предписана с точностью до одной недели. “Суворов” и “Бородино” к 1 июля действительно будут готовы в главных частях и могут приступить к испытаниям механизмов, артиллерий и мин, на что требуется при благоприятных результатах минимум месяц. Параллельно будем принимать запасы по всем частям, что тоже дело далеко не легкое. В худших условиях “Орел” и крейсера “Олег”, “Жемчуг” и “Изумруд”, зато “Александр III” уже теперь готов, даже в деталях.

Можно сказать только, что благоразумнее было бы послать эскадру не раньше октября, чтобы иметь, действительно надежные корабли, испытанные по всем частям, с обученной командой, но, конечно, нас пошлют раньше, причем срок отправления будет зависеть от тысячи причин и угадан быть не может.

Эскадра собирается действительно грандиозная: уже теперь по спискам в штаб значится 39 вымпелов, из них 8 миноносцев и 10 транспортов, остальные все боевые корабли. Всего же пойдет от 45 до 59 кораблей. Выйдя в океан, эскадра, или по крайней мере большая ее часть, исчезнет без вести, и узнаете о нас только месяца через 2,5 по телеграммам из портов Дальнего Востока.

Мне кажется, что вам всего удобнее приехать в июле. Дело в том, что в июне мы будем иногда уходить в море, теперь же мы мирно стоим в гавани, и я ежедневно бываю свободен после 5 ч вечера и даже обедаю дома. Кроме того, к 1 августа мы думаем переменить квартиру: мы нашли очень удобную квартиру, близко от Карри Феодоровны, более удобную, чем наша, больше и дешевле на 5 рублей в месяц, да еще в доме хорошего знакомого Развозовых , генерала Зеленого (К.Ф. Развозова, мать жены лейтенанта Вырубова-Ред. изд. 1910г.). Главное, важно, что новая квартира почти рядом с Развозовыми,все же спокойнее за Катю. В довершение всего, в 20-х числах августа у нас ожидается прибавление семейства, т.ч. беспокойства будет много.

Как нарочно, больше всего шансов, что именно в это время эскадра отправится на Восток.

Лучше всего для меня было бы, если бы вы приехали теперь, пожили бы у меня некоторое время, а перед уходом эскадры приехали бы еще раз проститься. Мне очень хотелось бы повидать братьев, я надеюсь, что они соберутся приехать в Кронштадт. При полной мобилизации мы с удобством поместим 6 человек у меня, а двух у Карри Феодоровны. Напишите окончательно Ваше решение. Пока сами не соберетесь, пришлите хоть Ваню, ему, наверно, будет приятно проехаться, да и нам будет большая радость. Братьям, да и Вам также, наверно, будет интересно: у меня самого голова идет кругом от всяких чудес техники. Гане передайте, что у нас плавает его приятель инженер-механик Кример, который показывал ему машину на “Донском”. Пока до свидания, крепко целую Вас.

Катя целует Вас и с нетерпением ждет возможности похвастаться своим хозяйством.

P.S. Подробности относительно эскадры оглашению не подлежат, т.к., хотя настоящие секреты мне самому неизвестны, все же лучше, чтобы то, что я пишу, дальше Жердовы не шло.

Товорят 20-го нам будет Царский смотр. ”

LIII. Ревель. “Князь Суворов ”. 6 сентября 1904 г.

Наконец-то я улучшил свободную минуту, чтобы написать Вам, и то только благодаря тому, что у нас случилось небольшое повреждение в машине. Адмирал перенес флаг на “Александр Ш” и ушел с эскадрой в море на эволюции. Чтобы вы имели представление о здешнем режиме, опишу по порядку один день, например, 7 сентября, сравнительно легкий, вдобавок с моей пропускной вахтой, следовательно, относительно свободный. С 6 ч утра мы вылавливаем мины заграждения. На это учение, впрочем, я случайно не попал, т.к. пошел старший минный офицер, моя же служба началась с 8 ч утра, когда я пошел стрелять минами с минного катера, провозился с ним до 11 ч. В 11 пообедал и немедленно отправился к подводным аппаратам готовить мины, чем и занимался до 2-х ч.

В 2 часа эскадра снялась с якоря и пошла в море на стрельбу из пушек и минами, окончили к 6-ти. В 6 обед, который прерывался три раза авралами и кончился только в девятом часу. В 8 ч 30 мин назначена боевая стрельба по щиту, который я должен был освещать фонарями, но пошел туман, мы зря проболтались около часу и щита не нашли. С 9 ч 30 мин до 10 ч 30 мин обыденное освещение прожекторами по расписанию. В этом роде изо дня в день.

Часто дни выдаются много труднее. К этому надо прибавить, что на вахту теперь поставлены исключительно лейтенанты, что дает через пять дней один свободный от вахты, что свободно от учений одно только воскресенье, и то относительно, что в 7 ч вечера прекращается не только сообщение с берегом, но и судов между собой, всякое движение по рейду, а также и во всякую шлюпку, не показавшую опознавательного сигнала, часовые по второму оклику стреляют. Частные пароходы и суда останавливаются далеко в море дозорными судами.

Если Вы себе все это представите, то будете иметь некоторое понятие, почему мне до сих пор не удавалось вам написать. При всем том не могу сказать, чтобы мне было тяжело служить: я уже втянулся в режим, на берег меня не тянет, единственно тяжело не иметь возможности располагать хоть минуткой свободной, чтобы написать письмо. Как это ни странно, у меня появилась потребность писать, я даже стараюсь вести дневник, не знаю, на долго ли хватит. Сколько мы будем стоять в Ревеле, не знаю. Говоря т, 20-го нам будет Царский смотр.

Вообще, вопрос с нашим уходом решен, говорят так: при первых удачных действиях Куропаткина мы выходим немедленно и идем в Артур, если же таких вестей не будет, то выходим с расчетом прийти во Владивосток к открытию навигации. Теперь известно, что аргентинские и чилийские крейсера куплены, как говорят, за сумасшедшую цену 110 000 000. Тогда как им красная цена миллионов 60. Всего приобретено семь кораблей, из них 4 броненосных крейсера, 1 полуброненосный и 2 легких.

Насколько мне удалось узнать имена кораблей: аргентинские броненосные крейсера “Garibaldi”. “Belgrano”, “San Martino” – это старшие братья “Кассуги” и “Нисина” – и два легких крейсера с большим ходом “Boenos Aires” в 4500 тонн и “Nuevo di Juilio” в 3500 т. У Чили броненосный крейсер “О,Higgins”-это, пожалуй, лучший из всех и “Esmeralda”, очень сильный и быстроходный полуброненосный крейсер 7000 т. Не знаю, насколько эти сведения верны: может быть, в штабе перепутали названия, но эти имена я слышал из нескольких источников. Такая солидная прибавка, конечно, сильно изменит дело в нашу пользу. К сожалению, много значит, в каком виде придут эти корабли, а это нам совершенно не известно.

Пока до свидания. Не сердитесь на меня за редкие письма. Я, по возможности, буду писать чаше, как только улучу минутку времени. От жены получил уже несколько писем, она уже встала с постели, но еще слаба, ребенок чувствует себя прекрасно, перестал орать по ночам. Няню наняли.

P.S. “Орел”, “Алмаз”, “Жемчуг” и “Камчатка” уже готовы. Злополучный “Изумруд” свернул себе нос в доке и чинится. На той неделе он присоединится к нам.

Гинсбургъ

Моисей Акимовичъ.

Коммерціи совѣтникъ, кавалеръ орд. св. Владиміра 4-ой степени.

М А. родился въ м. Радзивиловѣ, Волынской губ., въ 1851 году; 17-ти лѣтъ отправился въ Америку, гдѣ прожилъ около 5-ти лѣтъ и оттуда переѣхалъ въ Японію; началъ дѣла съ нашимъ флотомъ въ 70-хъ годахъ: имѣлъ свои конторы во всѣхъ портахъ Японіи, также въ Шанхаѣ, Сингапурѣ и Чемульпо; псредъ началомъ войны сдѣлалъ въ Портъ-Артурѣ на свой счетъ большіе запасы матеріаловъ для флота. также медикаментовъ и перевязочныхъ средствъ, которыми снабжалъ нашъ флотъ въ Тихомъ океанѣ.

LTV. Либава. “Князь Суворов ”. 2 октября 1904 г.

Сегодня в 8 ч утра мы наконец идем на Восток. Что выйдет из этого беспримерного в истории предприятия, покажет будущее. Даст Бог, доберемся до Того и сведем с ним счеты. У нас только что прожил три дня подполковник Меллер, ушедший из Артура на миноносце “Решительный”, а сегодня явился капитан 2-го ранга Семенов, старший офицер “Дианы”(известный, ныне покойный летописец похода 2-й эскадры, сочинения которого: “Расплата” и “Бой при Цусиме” переведены на все европейские языки.- Ред. изд. 1910 г.).

Оба они рассказывают массу интересного: по их словам, в Артуре совсем не так плохо, как мы все думаем. Писать мне можно по следующим адресам:

1) С.-Петербург, портовая контора, Его Превосходительству, Филиппу Александровичу Дегтереву, для передачи на 2-ю эскадру Тихого океана или 2) Одесса, Торговый дом Гинзбурга и К°. Адресуя Гинзбургу, надо письма обязательно отправлять в двойном конверте: на внешнем вышеуказанный адрес, а на внутреннем только Петру Александровичу Вырубову без всякого обозначения. Самый же адрес “2-я эскадра Тихого океана, броненосец “Князь Суворов” следует писать на отдельной бумажке, которую и приклеить одним уголком ко внутреннему конверту, чтобы ее легко можно было оторвать. Такой способ отправления рекомендован штабом эскадры и имеет свои основания. Через Дегтерева можно посылать и посылки. Писать с эскадры можно что угодно: письма не цензурируются, не разрешено только получать письма помимо вышеуказанных посредников.

Настроение на эскадре прекрасное. С уходом за границу наша каторожная служба получает известную цену. Не забывайте, пишите чаще. Я Вам, вероятно, буду писать довольно аккуратно, хотя отправлять письма можно будет не очень часто. Не забывайте мою Катюшу, для нее ведь всякая ласка имеет громадное значение.