Глава 15

Мне не терпелось поскорее взяться за дело, я рвался в бой, преисполненный воли к победе. Каково же было мое разочарование, когда на следующий день выяснилось, что Дживс невысокого мнения об «операции Апджон». Я посвятил его в наши планы перед тем, как отправиться к условному месту на берегу озера, решив, что не мешает заручиться его моральной поддержкой, и был обескуражен его холодностью и даже высокомерием. Он как раз начал живописать мне свои ощущения во время судейства на пляжном конкурсе красоты, но я с большим сожалением вынужден был его прервать – признаюсь, я был просто очарован его рассказом.

– Извините, Дживс, – сказал я, взглянув на часы, – но мне пора бежать. Важная встреча. С удовольствием дослушаю как-нибудь в другой раз.

– В любое удобное для вас время, сэр.

– Вы ничем не заняты в ближайшие полчаса?

– Нет, сэр.

– Может быть, вы собирались уединиться со Спинозой в тенистом уголке сада?

– Нет, сэр.

– Тогда я настоятельно рекомендую вам отправиться к озеру – вы можете стать свидетелем весьма драматических событий.

И я в нескольких словах обрисовал ему наш план и предшествовавшие ему события. Он внимательно меня выслушал и едва заметно приподнял левую бровь.

– Это была идея мисс Уикем, сэр?

– Нет. Согласен, похоже на Бобби, но на самом деле автор сценария – сэр Родерик Глоссоп. То-то вы, наверное, удивились, увидев его здесь в роли дворецкого.

– В первую минуту это меня и вправду несколько озадачило, но сэр Родерик мне все объяснил.

– Боялся, что иначе вы можете нечаянно выдать его миссис Артроуз?

– Именно так, сэр. Ему хотелось принять все возможные меры предосторожности. Насколько я понял из его слов, сэр, он еще не пришел к окончательному заключению о психическом состоянии мистера Артроуза.

– Да, он все еще за ним наблюдает. Так вот, как я уже сказал, эта идея взошла на плодородной ниве его могучего интеллекта. Что вы скажете о нашем плане?

– На мой взгляд, он никуда не годится.

Я был потрясен. Я не верил своим ушам.

– Не годится?

– Нет, сэр.

– Но в случае с Бертой Симмонс, Джорджем Ланчестером и мистером Симмонсом он сработал без сучка и задоринки.

– Вполне допускаю, сэр.

– Тогда откуда эти пораженческие настроения?

– Просто интуиция, сэр, возможно, дело в том, что я привык действовать наверняка. Я не доверяю чересчур сложным схемам. На них никогда нельзя положиться. Как сказал поэт Бернс: «Ведь планы – и глупца, и мудреца – легко срываются по прихоти Творца».

Его поведение начинало меня раздражать, мне не нравилась его заносчивость. Я ожидал, что он благословит меня на подвиг, я ожидал услышать от него слова поддержки, а вместо этого он делает все, чтобы затупить мой боевой клинок. Я чувствовал себя, как ребенок, который прибежал к маме в расчете на похвалу и восхищение каким-то совершенным им поступком, а вместо этого получил хороший шлепок по заднему месту. Поэтому я с горячностью принялся возражать:

– Стало быть, вы полагаете, что этому вашему Бернсу наш план не понравился бы? Тогда передайте ему от меня, что он осел. Мы все продумали до мельчайших деталей. Мисс Уикем приглашает мистера Апджона на прогулку. Ведет его к озеру. Я стою на берегу и делаю вид, будто рассматриваю резвящихся в тростнике рыбок. Селедка в полной боевой готовности прячется за ближайшим деревом. После реплики мисс Уикем «Ой, смотрите!», сопровождаемой соответствующим жестом – она с девической непосредственностью взволнованно укажет на что-то в воде, – Апджон наклоняется взглянуть. Я его толкаю, Селедка ныряет, и дело сделано. Какие могут быть сомнения?

– Все это так, сэр. И все же интуиция мне подсказывает, что план не годится.

У Вустеров горячая кровь, и я уже собирался сказать ему со всей откровенностью, что я думаю о его чертовой интуиции, когда внезапно понял, почему он придирается к нашему плану. Зеленоглазое чудовище по имени зависть грызло его душу. Его раздражало, что не его мозг родил эту гениальную идею и план кампании разработан конкурирующей фирмой. Даже у великих людей есть свои слабости. Поэтому я удержался от саркастического замечания, уже готового сорваться с моих губ. Зачем сыпать ему соль на раны?

И все-таки я был на него сердит: когда человек и без того взвинчен и находится в состоянии крайнего нервного напряжения, нечего лезть к нему со всякими бернсами. Я не стал ему говорить, что наш план и так чуть было не сорвался, поскольку Апджон в Лондоне сбрил усы, из-за чего Селедка едва не отказался участвовать в операции. Он заявил, что вид голого пространства под носом у Апджона, широкого, точно русская степь, действует на него так же убийственно, как в далекие школьные годы, когда от одного взгляда на его верхнюю губу у него кровь стыла в жилах. Нам стоило немалых трудов снова поднять его боевой дух.

Но мы трудились на благодатной почве, потому что, хотя душа его какое-то время находилась в опасной близости к пяткам, тем самым ставя под сомнение его участие в операции, в три тридцать по Гринвичу он стоял на своем посту за заранее выбранным деревом, преисполненный решимости исполнить свой долг. Он выглянул из своего укрытия и, когда я бодро помахал ему рукой, вполне бодро помахал мне в ответ. Насколько я успел разглядеть, держался он молодцом.

Видимо, я пришел слишком рано, потому что ни исполнительницы главной женской роли, ни ее партнера еще не было видно. Я закурил сигарету и стал ждать их прихода, с удовлетворением отметив про себя, что погода как нельзя лучше подходит для предстоящего праздника на воде. Летом в Англии солнце нередко прячется за тучи, и с северо-востока то и дело налетает резкий холодный ветер, но сегодня был один из тех тихих знойных дней, когда от малейшего усилия на лбу выступают крупные бусинки пота, короче говоря, это был день, когда любой будет только рад, если его спихнут в озеро. «Очень освежает!» – воскликнет про себя Апджон, когда прохладная вода сомкнется над его головой.

Я принялся мысленно повторять свою роль, чтобы убедиться, что ничего не упустил, когда увидел, что ко мне приближается Уилберт Артроуз, а у его ног крутится Крошка. При виде меня пес, по своему обыкновению, с оглушительным гавканьем бросился в атаку, но, подбежав поближе и учуяв несравненный вустеровский аромат, тотчас же успокоился и дал мне возможность уделить внимание Уилберту, который, как я понял, хотел со мной поговорить.

Я заметил, что выглядит он неважно, казалось, он тоже проглотил тухлую устрицу, точь-в-точь как Селедка в день его прибытия в Бринкли. Было очевидно, что при всей придурковатости Филлис Миллс он тяжело переживает ее потерю, и я решил, что он пришел ко мне за утешением и сочувствием, которые я с радостью готов был ему предоставить. Я, впрочем, надеялся, что он будет краток и уберется восвояси до начала операции, потому что, когда труба протрубит атаку, лишние свидетели мне будут ни к чему. Когда спихиваешь кого-то в воду, ничто так не нервирует, как зрители, глазеющие на тебя из первых рядов партера.

Однако оказалось, что он пришел беседовать вовсе не о Филлис.

– Послушайте, Вустер, – сказал он. – Я недавно разговаривал с моей матерью.

– Вот как? – сказал я и сделал рукой легкий жест, означающий, что, если у него и впредь возникнет желание поговорить со своей матерью, весь дом в его полном распоряжении.

– Она сказала, что вы интересуетесь мышами.

– Что? Да, очень интересуюсь.

– И якобы вы пытались поймать мышь в моей спальне.

– Совершенно верно.

– Весьма благодарен вам за труд.

– Не стоит благодарности. Всегда рад помочь.

– Она сказала также, что вы тщательно обыскали мою комнату.

– Ну, вы понимаете, раз уж взялся за дело…

– Ну и как, нашли мышь?

– Нет, не нашел. Увы.

– А может быть, вы вместо мыши нашли там сливочник восемнадцатого века?

– Простите?

– Такой серебряный кувшинчик в форме коровы.

– Нет. А что, он лежал где-то на полу?

– Он был в ящике комода.

– В таком случае я и не мог его найти.

– Сейчас вы бы его уж точно не нашли. Его там нет.

– Нет?

– Нет.

– Вы хотите сказать – он пропал?

– Вот именно.

– Странно.

– Очень странно.

– Да, можно сказать, чрезвычайно странно, верно?

Я говорил с присущим Вустерам хладнокровием и не думаю, чтобы сторонний наблюдатель заметил, что ваш покорный слуга чем-то смущен, но могу заверить почтеннейшую публику: я был в полном смятении. Сердце мое подпрыгивало так, как не снилось ни Селедке, ни Меченому Макколу, и колотилось о ребра с глухим звуком, который наверняка был слышен в Маркет-Снодсбери. Даже гораздо менее проницательный человек без труда догадался бы, что произошло. Пропустив последнее экстренное сообщение и потому не зная счета в матче, папаша Глоссоп по-прежнему считал, что коровий сливочник – краденое имущество, которое Уилберт умыкнул во время очередной воровской вылазки. Поэтому, преисполненный похвального рвения, он – как и планировал – отправился на поиски в комнату Уилберта, и интуиция, развившаяся во время многолетних поисков туфли, привела его в нужное место. Я испытал горькие – но, увы, запоздалые – сожаления в том, что, увлекшись «операцией Апджон», не сообщил ему о последних событиях. В общем, тот самый случай, когда в романах восклицают: «Если б я только знал!»

– Хотел вас спросить, – сказал Уилберт. – Как, по-вашему, я должен поставить в известность миссис Траверс?

Хорошо, что я в тот момент курил именно тот сорт сигарет, которые придают человеку беззаботный вид, поэтому я сумел беззаботно, ну, скажем, почти беззаботно, ответить:

– Пожалуй, лучше не стоит.

– Почему?

– Это может ее огорчить.

– Она такая чувствительная натура?

– Да, чрезвычайно. На вид этого, правда, не скажешь, но внешность обманчива. На вашем месте я бы немного подождал. Возможно, выяснится, что эта штука там, куда вы ее положили, но не думали, что вы ее туда положили. Я хочу сказать, часто бывает так, что кладешь куда-то вещь, а думаешь, что положил ее совсем в другое место, а потом обнаруживаешь, что положил ее не туда, куда думал, а куда-то еще. Ну, вы меня понимаете…

– Нет, не понимаю.

– Просто нужно подождать, возможно, вы ее найдете.

– Думаете, сливочник вернется?

– Думаю.

– Как почтовый голубь?

– Вроде того.

– Вот как? – сказал Уилберт и повернулся, чтобы поздороваться с Бобби и Апджоном, которые только что подошли к лодочному причалу. Мне его манера показалась несколько странной, особенно это его «вот как?», но я был рад, что у него не возникло подозрения, будто эту чертову штуку взял я. Ему легко могло прийти в голову, что дядя Том, пожалев, что продал свое бесценное сокровище, нанял меня его похитить, как это нередко делают коллекционеры. Тем не менее я по-прежнему чувствовал себя весьма неуютно и подумал, что нужно не забыть сказать Родди Глоссопу, чтобы тот как можно скорее незаметно вернул сливочник на прежнее место.

Я перешел туда, где стояли Бобби и Апджон, и, хотя я не потерял присутствия духа и был настроен весьма решительно, не мог избавиться от ощущения, какое бывает, когда вместе с воздухом вдохнешь двойную порцию мотыльков. Я испытывал примерно те же чувства, как во время первого исполнения «Свадебной песни пахаря». Я имею в виду первое исполнение на публике, потому что в ванной-то я распевал ее чуть не каждый день.

– Привет, Бобби, – сказал я.

– Привет, Берти, – сказала она.

– Привет, Апджон, – сказал я.

Любой другой на его месте ответил бы: «Привет, Вустер», но он, по своему обыкновению, надулся и издал звук, который издает волк, которому защемило лапу капканом. Он сегодня явно не в духе, черт бы его побрал, подумал я.

Зато Бобби щебетала, как птичка.

– Берти, я только что рассказывала мистеру Апджону о большой рыбе, которую мы вчера здесь видели.

– А, ну да… очень большая рыба.

– Просто гигантская, верно?

– Удивительно крупная.

– Я привела мистера Апджона, чтобы и он на нее посмотрел.

– Правильно сделала. Она вам понравится, Апджон, вот увидите.

Я оказался прав: он был и в самом деле не в духе. В ответ он еще раз исполнил свое волчье ариозо.

– Ничего я смотреть не собираюсь, – сказал он, и я не в силах подыскать слова лучше, чем «брюзгливый», чтобы описать тон, которым он это произнес. – Мне сейчас нельзя выходить из дому – я жду звонка от моего адвоката.

– Ну, я бы не стал беспокоиться из-за каких-то адвокатов, – с сердечной улыбкой сказал я. – Все равно эти крючкотворы вам ничего хорошего не скажут. Им бы только языком молоть. Вы потом всю жизнь будете жалеть, что не увидели эту рыбину. Вы что-то сказали, Апджон? – любезно спросил я.

– Я сказал, мистер Вустер, что вы и мисс Уикем глубоко заблуждаетесь, если думаете, будто меня интересуют рыбы – большие или маленькие. Мне вообще не следовало отлучаться из дома. Я должен немедленно вернуться.

– Постойте, не уходите, – сказал я.

– Дождитесь рыбины, – сказала Бобби.

– Она вот-вот появится, – сказал я.

– С минуты на минуту, – сказала Бобби.

Наши глаза встретились, и я прочел в них, как в раскрытой книге: пора действовать. «В делах людей бывает миг прилива; он мчит их к счастью, если не упущен». Это не мои слова – Дживса. Бобби наклонилась над водой.

– Ой, смотрите! – закричала она, указывая на что-то пальцем.

Это, как я объяснил Дживсу, была та самая реплика, после которой Апджону полагалось тоже склониться над водой, тем самым облегчая мою задачу, но он и не думал никуда склоняться. Вы спросите, почему? Да потому, что невесть откуда появилась дуреха Филлис и пропела:

– Папа, тебя просят к телефону.

Апджон, как вы знаете, только того и ждал, его как ветром сдуло. Он почесал к дому с резвостью, достойной Крошки, который в это самое время носился по полю кругами, чтобы, как я понял, растрясти слишком обильный обед.

Теперь я начал понимать, что имел в виду поэт Бернс. Что может быть хуже, чем когда во время спектакля со сцены внезапно исчезает главное действующее лицо? Помню, мы играли «Тетку Чарлея» в городской ратуше Маркет-Снодсбери, благотворительный спектакль в фонд нового органа для местной церкви. Так вот, в середине второго акта у Китекэта Поттера-Перебрайта, исполнявшего роль лорда Фанкурта Баберли, пошла кровь из носа, и он убежал за кулисы.

Что касается меня и Бобби, то этот поворот событий заставил нас онеметь от неожиданности, у нас, как говорится, язык отнялся, однако у Филлис он продолжал работать как нельзя лучше.

– Я нашла эту прелестную кисулю в саду, – сказала она, и тут я впервые заметил, что на руках она держит кота Огастуса. Вид у него был весьма недовольный, и его можно понять. Ему смертельно хотелось продолжить сладкий послеобеденный сон, а она не давала ему уснуть, нашептывая на ухо всякий нежный вздор.

Филлис опустила кота на землю.

– Хочу познакомить его с Крошкой. Крошка обожает кошек, правда, мой сладенький? Поздоровайся с киской, мой ангелочек.

Я бросил взгляд на Уилберта Артроуза, мне было интересно, как он к этому отнесется. Мне казалось, что подобный монолог должен был загасить огонь любви в его груди, потому что – на мой взгляд – ничто так не охлаждает чувства, как сюсюканье. Но вместо того чтобы выразить отвращение, он жадно пожирал ее глазами и внимал ее словам, точно райской музыке. Очень странно, подумал я и только начал было размышлять о загадках человеческой души, как вдруг заметил некоторое оживление в окружающем меня пространстве.

Когда спущенный на землю Огастус свернулся клубком и впал в свое обычное сонное состояние, Крошка завершал десятый круг и собирался начать одиннадцатый. Увидев Огастуса, он остановился на всем скаку, широко улыбнулся, вывернул уши наизнанку, задрал хвост под прямым углом к своему длинному телу и с радостным лаем устремился вперед.

Разумеется, делать этого ни в коем случае не следовало. Даже самый дружелюбно настроенный кот, когда его внезапно будят посреди сладкой дремы, может проснуться в дурном настроении. А Огастус уже и так достаточно натерпелся от Филлис, которая вырвала его из объятий Морфея, чтобы притащить к озеру, а теперь весь этот шум и суета, когда он только что снова задремал, окончательно испортили ему настроение. Он злобно зашипел, издал истошный вопль, что-то коричневое и длинное пронеслось у меня между ног и рухнуло, увлекая меня за собой, в озерные глубины. Вода сомкнулась над моей головой, и на какое-то время я перестал понимать, где я и что со мной происходит.

Когда я вынырнул на поверхность, то оказалось, что мы с Крошкой не единственные любители купания. К нам присоединился Уилберт Артроуз, который прыгнул в воду, схватил пса за шиворот и теперь на приличной скорости буксировал его к берегу. И, по странному совпадению, в этот миг кто-то схватил за шиворот меня самого.

– Все в порядке, мистер Апджон, не волнуйтесь, все в по… А ты что здесь делаешь, Берти? – спросил Селедка, потому что это был он. Может быть, я ошибаюсь, но в его голосе мне послышалось раздражение.

Я выпустил изо рта около пинты Н2О.

– Законный вопрос, – сказал я, задумчиво стряхивая с головы водяного жука. – Не знаю, знаком ли ты с поэтом Бернсом, но он сказал бы, что я оказался здесь по прихоти Творца.

Загрузка...