(Не)идеальная девочка

Глава 9

Если у нас всего одна ночь, то пусть она не заканчивается

Едва Миронова сваливает со своей подружайкой наверх, как я опрокидываю в себя шестую, за последние минут двадцать, рюмку водки. Наверное, стоит сказать Тохе спасибо, что тормознул, когда я уже поднимался за ними по лестнице. Иначе не избежать беды.

— Бля, да тормози ты уже, Тёмыч! — завывает Арипов старую песню. — Ну, нажрёшься ты до синих соплей и что дальше? Легче от этого кому станет? Тебе, блядь? Или ей?

— Ебальник завали, пока я тебя, сука, по паркету не размазал! — ору, чтобы заглушить остервенелый вой своего зверя. Мотор хуярит так, что не только кости в пыль перемалывает, но и всё человеческое, что во мне было. — Ты, блядь, видел, как она на меня посмотрела? Будто я её там изнасиловал!

— А как она смотреть на тебя должна была, после того как ты её у басика тискал? У неё жених, блядь, есть. Она замуж через месяц выходит! Ты два грёбанных года это дерьмо месил! А сейчас всё же допёрло, что для себя хочешь? Идеальную девочку? Ты её сломаешь на хрен! Что тогда останется? — выбивает приятель, сканируя моё лицо.

Набрасываю маску похуизма только потому, что не могу позволить ему увидеть всю херотень, что располасывает нутро. Вот только спасает слабо.

Тохины слова, пробивают грудак и попадают в цель. Прямо в сердце, которое раздаётся затяжным гулом и замирает. Единственное чего сейчас хочу, чтобы эта сраная мышца больше никогда не заводилась.

И она молчит. Долго.

Хватаюсь за новую стопку, которую подставил услужливый бармен, но "друг" вышибает её из рук. Смотрю как водяра растекается лужей по деревянной стойке и расползаюсь вместе с ней. Плыву по краям, теряя очертания похуистичной скотины. Было бы похуй, не сидел бы здесь, а добивался Насти всеми способами, потому что хочу её до скрежета в зубах, до звона в яйцах, до полного отупения. И, блядь, самое поганое, что это не голая похоть. Я её в своей жизни хочу. Не просто видеть, как она мелькает в коридорах или во дворе. Хочу быть там с ней. Обнимать, целовать, гладить шикарное тело. Хочу не просто слышать её отдалённый смех. Чтобы для меня смеялась. С этими своими мозговъебательными ямочками на щеках. Только для меня. Чтобы моей была. Чтобы я её после учёбы домой отвозил. Чтоб мне жаловалась на засранцев, которые обижают. Со мной радовалась достижениям и делила поражения. Но она этого не хочет.

"Она замуж через месяц выходит!"

— Бляяя… — утыкаюсь лбом в прохладное дерево и зарываюсь пальцами в волосы.

— Допёрло, наконец? — тычет мне в руки бутылку минералки Тоха. — Смирись, Артём, и отпусти её. Пусть своей жизнью живёт. Не порти девчонку.

— Может уже заткнёшься, профессор хренов? И без тебя тошно! — рычу, отпивая из бутылки.

Холодная жидкость растекается по горлу, но тут же шипит и испаряется, встречаясь с внутренним пожаром.

Так дерьмово мне не было уже очень давно.

Почему я, долбоёб последний, только цеплял её, стараясь вытащить из этого кокона устоев и правил вместо того, чтобы нормально подкатить, пока был шанс? Впрочем, ответ заключается в последнем вопросе: я — последний долбоёб. Всё ждал, не пойми чего. Пока сорвётся, откроется, выкажет хоть какую-то живую эмоцию. Молодец, блядь, дождался!

— Слушай, давай свалим с этой тухлой тусовки. И без неё хреново.

— Да уж, хуже быть не может. — сипло отзываюсь в ответ.

Голосовые связки срабатывают на разрыв, даже от этого слабого усилия что-то из себя выжать.

— Может. — буркает Арипов и кивает головой мне за плечо. — Волчинская на сто восемьдесят.

Сажусь вполоборота и смотрю на Карину. Высоченные шпильки. Платье, едва прикрывающее задницу, из которого, практически, вываливаются её силиконовые сиськи.

Закрываю глаза и отрубаю, к чертям, мозг.

— Слушай, Тох, ты только не тормози меня, ок? — выбиваю ровным тоном, поднимаясь на ноги. — Пойду к ней подкачу. Мне сейчас надо башку другим забить.

— Ага, и член в другую дырку. — ржёт этот урод. — Топай уже.

Нетрезвым шагом подхожу к девке, хватаю за талию и впечатываю в себя. Ноздри сразу улавливают сладкий запах духов, и меня начинает воротить, но сейчас мне это необходимо.

Без предисловий засовываю язык ей в рот, пока не успела развизжаться. Хватаю лапами за ягодицы и вжимаюсь членом. Она трётся об меня, как сука в течке, но видимо, повыёбываться важнее, потому что упирается руками мне в грудь и отталкивает.

— Северов, ты пьян! И вообще я же сказала, чтобы ты ко мне больше не приближался. К идеалке вон своей иди! — расходится Карина.

За эти слова она ещё ответит, но не сейчас.

— Заткнись уже, Волчинская! — грубо затыкаю и начинаю трахать языком её рот.

Тащу к ближайшему дивану, на котором сосётся какая-то парочка.

— Съебались на хуй! — буркаю, бросая косой взгляд.

— Отвали, урод! — раздаётся гонористый голос откуда-то снизу.

— Чё, блядь, сказало, дерьмо собачье? — хватаю пацана за грудки и поднимаю пока наши глаза не оказываются на одном уровне, а его ноги не начинают безвольно болтыхаться в воздухе.

— А, Север, это ты? Прости не узнал. Мы уходим уже. — бубнит, предпринимая попытку вырваться.

Отшвыриваю в сторону, где визжит его девка, и тяну свою на кожаную обивку. Толкаю и без лишней возни запускаю руку под платье. Она уже вся мокрая, но продолжает возмущаться.

— Не надо Артём. Не здесь. Столько людей. Увидят же.

— Тогда сверху садись. — буркаю приказным тоном и опускаюсь задницей на диван, раскидывая руки по спинке.

Недовольно поджимает губы, но всё же падает сверху, широко расставив ноги, отчего платье задирается по самое "не хочу".

Вот вам и "люди увидят". Шлюха и в Африке шлюха.

Елозит мокрой промежностью по паху, но легче ни черта не становится. Тянется к губам, но я отворачиваю морду. Весь этот слюнообменник не для меня. Только для разминки, а дальше пускай своими губёхами член обсасывают, а не в рот мне лезут.

Карина начинает активнее двигать бёдрами, в надежде получить разрядку. Расстёгивает мои джинсы, выпуская наружу налитый кровью член и скользит губами по шее. Высовывает язык и облизывает то же самое место, где прикасались губы моей идеальной девочки.

Такие мягкие, тёплые и несмелые. Будто она сама с собой боролась, сомневалась в правильности своих действий и того, что между нами происходило. Нет, ну не показалось же мне это. Между нами есть что-то. А что если она…

— Повтори! — голос эхом разносится по, мгновенно притихшей, комнате.

Волчинская уже направляет член в свою щель, когда я резко спихиваю её с себя. Подрываюсь с дивана, возвращая вздыбленную плоть обратно в тесноту трусов и, как последний осёл, замираю без движения. Долбанное сердце тут же ревёт на холостых, выбивая барабанную дробь по, и без того, расшатанным нервам. Смотрю как Настя заливает в горло какую-то дрянь и, нетрезвой походкой, направляется на середину танцпола.

— Скотина ты, Северов. Урод моральный! Тварина бездушная! — распаляется очухавшаяся Волчинская.

Даже не знаю, как умудряюсь ухватывать её монолог, потому что смотрю, как МОЯ девочка, начинает двигать под музыку телом. Мягко, плавно и пиздец как сексуально. Делаю шаг вперёд, но слышу за спиной шипение, больше похожее на змеиное:

— Думаешь она тебе даст? Идеалка-индивидуалка? Её хочешь трахать? Может на пару с женихом её отымеете? Учитывая то, как она на физ. подготовке исполняла, против точно не будет!

Глаза заливает кровью, и я хватаю эту разбушевавшуюся тварь за горло и, швыряя на диван, наваливаюсь сверху. Мозг отрубается к чертям. Предохранители летят один за другим. Лёгкие в бешеном ритме вентилируют воздух.

— Слушай меня внимательно, ты зарвавшаяся подстилка, — брызжу слюной, как взбеленившаяся псина, — если из твоего потасканного рта вылетит хоть одно поганое слово в её сторону, то я тебе шею голыми руками сверну и ни один папочка не поможет! Ты поняла меня? — девка кивает, выпучив в ужасе глаза, но мне похую. — Если ты, блядь, приблизишься к ней, — киваю в сторону танцпола, — ближе, чем на десять шагов, я тебя как скотину выпотрошу. Поняла? — говорю очень тихо, зная, что мой тон пугает похлеще дикого рёва.

Сильнее стискиваю пальцы на её глотке. Она трясётся и с трудом выдаёт ещё один кивок.

— Отлично. — подрываюсь на ноги и тут же забываю об этой шалаве.

Ищу глазами Настю, но на танцполе её нет. Паника накрывает сразу. Ничего не соображая, начинаю остервенело метаться по комнате, пока не выцепляю, как какой-то чёрт зажимает её пошатывающееся тело возле лестницы. То, что ей это противно замечаю сразу. Она упирается ладошками ему в грудь, в попытке оттолкнуть, но силы явно неравны. Не думайте, что если бы она этого хотела, то я поступил бы иначе. Я в любом случае эгоистичная сволочь.

В считанные мгновения оказываюсь за спиной этого уёбка и, оторвав его от дрожащей девчонки, с башки заряжаю ему в морду. Он шатается и оседает на пол. Второй удар пропускаю с ноги, сначала по рёбрам, а потом и по склонённой морде.

Лопающиеся в глазах капилляры, застилают взгляд красной пеленой. Слышу тихий вдох сбоку и временно забываю об этом ушлёпке. Эту суку я запомнил, потом разберусь. Хватаю Настю за руку и тяну к выходу. А она тупо стоит и смотрит потерянным взглядом.

— Ну и какого хуя ты, блядь, творишь? — вымещаю на ней злость, даже не стараясь сдержаться.

— Я…я… — лепечет дрожащим голосом.

— Головка от хуя, Настя! — рявкаю бешено.

Понимаю, что надо тормозить, но сука, не выходит.

Тормоза отказали. Крышу снесло к херам. Все предохранители перегорели. Поэтому выдаю такую дичь, от которой самому выть хочется, когда смотрю в её перепуганные зелёные глаза и на дрожащие губы. А в следующую секунду она вырывает руку, не успеваю перехватить, как Миронова бросается мне на шею и вжимаясь всем своим, идеально подходящим по моё, телом, шепчет прямо в рот:

— А ты хотел бы этого? — хрипит, обжигая губы хмельным дыханием. Чего, бля? Даже не успеваю сообразить, что это значит, как она продолжает. — И сейчас хочешь? — жмёт губы к коже на шее, под которой на разрыв пульсирует взбесившаяся вена.

Кровь разгоняется до космических скоростей. Непонятно на кой хрен ожившее сердце, долбит рёбра до хруста. Ведьма толкается животом мне пах. Член рвётся наружу так, что, кажется, ткань джинсов начинает трещать.

— Не играй со мной, Настя, пока я тебя не трахнул, — с трудом выдавливаю слова из сжавшегося горла, — или не убил.

Я уже реально на грани. Готов схватить её и как какой-то пещерный человек, утащить в своё логово.

— Знаю, что хочешь. Всегда хотел, Северов. С первого дня. — разрывает мой мозг тихим хрипом.

— Да, сука, блядь, хотел! — выписываю откровенно.

Башка полностью отключается от общей системы. Пиздец, как хотел. С первого, мать вашу, дня. С того самого момента, как впервые увидел эту чёртову ведьму в коридоре.

— Хочешь? — опять подаётся бёдрами вперёд и меня сносит.

Опускаю руки, которые до этого целомудренно держал на талии, на задницу. Вжимаюсь стальным телом, в поисках долгожданной разрядки. Не понимаю, как мне всё ещё удаётся тормозить себя.

— Хватит, блядь! — рявкаю в бешенстве.

— Ну так запомни, Северов, ты этого, — ведёт бёдрами, на которых лежат мои лапы, — никогда не получишь.

То, что происходит следом, выбивает меня из реальности, потому что Миронова вгрызается зубами в мою губу, почти прокусывая её насквозь и сваливает. А я тупо стою, прикасаясь пальцами к губам и в каком-то ступоре смотрю на то, как они окрашиваются в красный.

Кровь, сука! Эта бешеная стерва меня укусила.

В остервенении срываюсь с места и выбегая на улицу, ищу её глазами. В фокус ловлю сразу. Ведьма бежит к выходу так, будто за ней адские церберы гонятся.

Догоняю, не позволяя добраться до ворот. Хватаю руками за талию и дёргаю на себя. Она издаёт какой-то сдавленный писк и замирает. Зверь внутри рвёт и мечет.

— Хочешь поиграть? Ну так давай поиграем, идеальная девочка.

Одним движением разворачиваю и набрасываюсь на губы. Мну и кусаю. Но тут же зализываю причинённую боль. Не могу иначе. С ней не могу.

Какого хера так?!

Даю волю рукам, веду по напряжённой спине, тонкой талии, округлой заднице, аппетитным бёдрам.

Хочу её сожрать! Сорвать к чертям одежду, пробраться под кожу, забить собой её блондинистую голову и идеальное тело.

Проталкиваю язык внутрь и напарываюсь на стену из плотно сжатых зубов. Сбавляю напор. Веду руками вверх, касаюсь пальцами лопаток, ощущая как по её гладкой коже расползаются мурашки. Меня и самого ведёт так, что ноги дрожат.

Да! У меня, блядь, дрожат ноги и подгибаются колени, как у пятнадцатилетнего сопляка, который впервые до девичьих губ добрался. Это полный, мать вашу, аут.

— Впусти меня, маленькая. Моя маленькая девочка… — хриплю ей в рот, ненадолго прекращая терзать сладкие губы.

Бля, её запах стал моим наркотиком. Вставляет так, как ни один, даже самый чистый герыч. Провожу ещё одну атаку языком и, не встречая сопротивления, наконец, врываюсь внутрь. Первый порыв наброситься, как дикий зверь, но его я сдерживаю. Настя и так вся трясётся и не только от страха. Я это чувствую на каком-то интуитивном уровне. Медленно скольжу языком по ротовой полости, обвожу, слегка касаясь. Её ноги подкашиваются, когда сплетаемся, прижимаю крепче, даже не стараясь скрыть бешеного возбуждения, которое она во мне вызывает. Откровенно трусь напряжённым членом об её живот, облапывая всё податливое тело. Оно, как размягчённое масло, прогибается от самого лёгкого нажима.

Меня и самого колбасит, когда моя девочка робко отвечает на поцелуй, касаясь моего языка в ответ. Под кожей простреливают мелкие электрические импульсы, разряжая в меня всю обойму. Двигаю бёдрами снова и снова, как, сука, заведённый. Не могу остановиться.

Сосредотачиваюсь на поцелуе. Ложу руку ей на затылок и слегка давлю, вынуждая прогнуться сильнее, углубляю поцелуй. Проникаю глубже, движения языка становятся быстрее и резче. Вторую ладонь отрываю от ягодиц, непонятно откуда вдруг взявшейся силой воли, и сжимаю в кулак плотную ткань у неё на спине.

— Артём! — шепотом кричит мне в рот.

Сбавляю обороты. В её голосе слышится мольба.

Остановиться? Или продолжать?

Ещё немного убавляю нажим. Не хочу пугать бешенным напором.

Но уже через пару секунд башню срывает конкретно. Накрываю ртом её шею, вгрызаюсь и тут же обвожу языком.

— Какая же ты сладкая. Хочу тебя. Блядь… Всю хочу. Прямо сейчас. Пиздец как хочу. — выдаю с пугающей её откровенностью то, что кипит внутри адским варевом.

Впитываю её слабое срывающееся дыхание, загоняя его в свои лёгкие. Вместе с ароматом ванили и кокоса получается взрывная смесь, расползающаяся по всему организму, заражая органы.

— Пожалуйста, Артём… — хрипит и начинает сползать по моему напряжённому до предела телу.

Мозг сразу генерирует пошлые картины, как она становится на колени и вбирает в рот, готовый разорваться от одного прикосновения, член. Но её тело обмякает, и Настя падает в обморок. Какого?..

На автомате подхватываю ослабевшее тело руками и, присаживаясь на корточки, опускаю спиной на колени.

— Настя? — зову шёпотом.

Её дыхание слабое и срывающееся. Воздух входит в лёгкие короткими рывками и тут же вырывается обратно, словно не усваивается внутри.

Резко приподнимаю и дёргаю шнуровку на спине. В такой позе делать это неудобно и справляюсь я с трудом. Тонкие ленты трещат и рвутся под напором. Развожу ткань в стороны и Миронова, наконец, вдыхает полной грудью, которая, между прочим, всё ещё почти на половину виднеется из-под корсета. С трудом отрываю взгляд от манящих полушарий и, удобнее перехватив ослабевшую тушку, встаю на ноги. Теперь её дыхание хоть и слабое, но ровное.

И что мне теперь делать? Отнести обратно в дом? Ни хрена не лучший вариант. Везти в таком состоянии домой? Эту мысль отбрасываю быстрее первой. Слышал я рассказы о её предках.

Улыбаюсь, представляя их реакцию, когда я принесу их едва одетую дочь, в отключке, на руках.

Остаётся один вариант.

Размашистым шагом иду к припаркованному у ворот Гелику. Всё алкогольное опьянение практически полностью выветрилось, но я всё ещё пьян. Ей. Её запахом, вкусом, желанным телом и робким поцелуем, её сбивчивыми выдохами и тихими стонами. В штанах становится совсем тесно, пульсирующая плоть рвётся наружу и требует удовлетворения.

Что ж сегодня, видимо, рука мне в помощь, раз уж и с той рыжей, и с Волчинской, вышел облом, благодаря моей зеленоглазой ведьме.

Хотя кого я обманываю? Не хочу я их. Никого. Даже тупо физически, омерзение вызывают. А постоянный стояк — результат Настиных стараний.

Подходя к машине, приходится дико извернуться, стараясь одной рукой удержать Миронову, а второй вытащить из джинсов ключи. Выходит не очень. Ставлю ногу на подножку и опускаю СВОЮ девочку на колено, осторожно поддерживая спину. Наконец, удаётся нащупать в кармане брелок. Выуживаю его, одновременно снимая блокировку с тачки. Укладываю на переднее сидение и пристёгиваю. Для этого приходится нагнуться над ней и меня сразу же ведёт. Дурманящий запах врывается в нос, опускаясь в лёгкие густым облаком обволакивая, поглощая. Ослабленный корсет слегка сполз вниз, пока я её тащил к машине, оголяя ореолы вокруг сосков.

Приехали, блядь.

Залипаю на её грудь, будто никогда сисек не видел. Головой соображаю, но тупо продолжаю пялиться, как маньяк какой-то, ей Богу. Будто в помешательстве провожу пальцами вдоль кружева, касаясь чувствительной кожи, отчего по ней сразу же расползаются мурашки, несмотря на то, что Миронова лежит в отключке.

Она со всеми такая чувственная или только со мной? Блядь, хочу второй вариант. Требую, чтобы её тело так только на меня реагировало, на мои ласки отзывалось.

С трудом проталкиваю через сжавшуюся глотку воздух вместе с комом и выпрыгиваю из салона. Дрожащими, сука, пальцами вытаскиваю из пачки сигарету и подкурив, делаю сразу пару тяг, не выпуская дыма. Пока курю, постоянного поглядываю через плечо, раздумывая стоит ли воспользоваться моментом.

О чём я вообще, мать вашу, думаю? Я же не животное какое-то, чтобы набрасываться на девчонку в бессознанке. Ни с одной так не поступил бы, как бы херово не было в жизни, а с моей идеальной девочкой, так тем более.

Глушу в себе всё дерьмо, которое хлещет через край.

Почему она так на меня действует? Откуда эти мысли? Что за дикие желания?

Быстро запрыгиваю в джип и завожу мотор. Моё сердце ревёт похлеще подкапотного зверя, когда смотрю на безвольное тело на пассажирском сидении. Дёргаю с задней сидушки джинсовку и накрываю ей Миронову, от греха подальше.

С глаз долой из сердца вон.

Вот только каждый миллиметр её тела запечатлелся на внутренней стороне век.

— Пиздец просто! — рычу и выруливаю тачку на ночную трассу.

Эта ночь только началась, а я уже не знаю, как её пережить.