Не та профессия, 1

Глава 28

За выяснением отношений, копанием и поеданием червяков, и лирической беседой проходит оставшееся до заката время.

– Хм, не явился, – констатирую очевидное, глядя на пустую площадь. – Вот же… Не буду сквернословить.

– Не надо сквернословить, – одобрительно кивает освободившийся наконец от дел Иосиф. – Я именно это и имел в виду, когда говорил, что визит некоторых уважаемых на базаре людей к нам сегодня неизбежен.

– Ладно, пойду скажу Слово, – как-то по-взрослому подбирается Алтынай. – Проводишь? – Она трогает меня за рукав.

– Пошли, конечно, – пожимаю плечами.

_________

В час Магриб на базарной площади никого от Стражи не появляется. Самые прозорливые из горожан, предполагавшие подобный исход, с любопытством ожидают, что будет дальше.

Из дома джугута Иосифа, вплотную примыкающего к его же лавке, через какое-то время выходит дочь хана Орды, сопровождаемая уже привычным лысым охранником.

– Жители города! – разносится над базаром её звонкий голос.

Который собрались слушать почти все жители окрестных кварталов: во-первых, такие животрепещущие (и важные для будущего) события в городе и на базаре случаются не каждый день. Во-вторых, странная и поначалу пугающая Орда оказалась гораздо более безопасной (и даже более полезной), чем собственная городская стража. Оплачиваемая из собственного кармана горожан, налогами, если уж на то пошло…

– Спасибо всем, кто откликнулся на несчастье почтенной Нигоры! Ей лучше, за ней ухаживают ваши женщины, она находится вон в том доме! – Дочь хана указывает рукой на один из входов в дом джугута Иосифа, куда Нигору перевезли сегодня днём. – У Орды нет никаких новостей о расследовании городской Стражей убийства сына хана Орды, друга Султана! На просьбу Орды разобраться, Стража никак не ответила! Не моё дело укорять вас в отсутствии гостеприимства, это ваше личное дело и право города… Но Закон один для всех, и Справедливость тоже! Её не может быть много или мало, она либо есть, либо её нет! От имени Орды объявляю! Один из убийц сына Хана был нами пойман ещё в день убийства, прямо на месте преступления. Видит Аллах, мы не хотели самосуда! Но даже у шатра Друга Султана не вышло не то что добиться справедливости в вашем городе! А даже привлечь внимание Наместника либо Городской Стражи!

Здесь, положим, дочь хана, конечно, лукавила: уж что-что, а внимание Наместника, как и Начальника стражи, у неё привлечь получилось… Другое дело, что соглядатаи и того, и другого, знакомые жителям в лицо, для степняков могли ничем не отличаться от обычных горожан. Поскольку, чтоб знать всё о жителях города, в нём нужно жить с детства…

Но лукавила дочь хана явно не со зла, да и не в убыток простым горожанам; так что, от чего бы и не послушать. Заодно потешаясь над вытягивающимися лицами тех самых соглядатаев, разрывающихся сейчас между желанием дослушать всё до конца (чтоб не упустить ничего важного) и поскорее оказаться перед глазами начальства (чтоб первому сообщить, о чём от имени Орды говорят на площади).

– Жители города! – продолжал, между тем, раздаваться над площадью голос девчонки. – Мы хотели передать убийцу для справедливого суда, согласно законам провинции! К сожалению, нам некому его передавать: судя по тому, что вижу лично я – Алтынай из рода дулат – в этом городе нет ни суда, ни справедливости! Ни стражи! Хотя и полно бандитов, нападающих даже на беззащитных старух средь бела дня… И остающихся безнаказанными. Моя последняя надежда на то, что вам, живущим тут, чьи отцы жили тут, и чьи дети будут жить тут, не всё равно! Какой город вы оставите вашим детям. Пожалуйста, передайте кауму Дуррани! Малик одного из их родов – убийца моего брата! Он в наших руках, и, в отсутствие справедливости в этом городе, мы вынуждены судить его сами! Я не жду более ни Наместника, ни стражу, ибо моё терпение вышло! Но шатры Орды всегда открыты для тех, кто, как и мы, чтит Закон! Если ваши старейшины пожелают, то завтра, между часами Фаджр и Зухр, я жду всех, кто пожелает принять участие в разбирательстве! Сказано от имени Орды!

Находившиеся на площади зрители (а некоторые из них специально оставили дела и пришли послушать речь дочери степного хана лично) ещё какое-то время не расходятся, обсуждая между собой услышанное.

Те из них, которые стоят близко к говорившей, слышат, как её лысый охранник недовольно бормочет себе под нос:

– Почему Фаджр? Это же вставать так рано…

Недовольство хмурого здоровяка, исподлобья глядящего на жителей города, веселит, тем не менее, всех присутствующих.

По здравому размышлению, не расходящиеся ещё почти час зеваки приходят к выводу: Орда в своём праве. Приличия соблюдены: Наместника звали, не явился. Стражу тоже звали, с тем же успехом. Старуха Нигора вообще была своя!

А если справедливости (ведь действительно) не достаёт даже на своих, то где уж чужим ожидать от пустыни дождя… тем более, люди Дуррани на базаре были. Куда и когда идти, слышали. А на беззаконных варваров степняки, при ближайшем знакомстве, пока не похожи: того малика вообще могли б сразу тихо прирезать, и кто б его хватился… или искал бы по Степи.

А уж кормить здорового мужика (иной в малики наверняка бы не выбрался) только для того, чтобы тот дождался «справедливого суда» – это уже вообще наивность, граничащая с глупостью…

Впрочем, какими бы странными пришельцы ни были, город от них ничего, кроме развлечений и даже кое-каких добрых дел, пока не видел.

Кстати, за завтрашнее мясо воинами Орды сегодня вечером в мясном ряду тоже было уплачено золотом… Понимающий – поймёт.

________

После наивного (как по мне), но достаточно ёмкого «выступления» Алтынай на площади, лично я заметил более десятка людей, наверняка в том или ином виде подвизавшихся либо в аппарате Наместника, либо в Страже (что одно и то же).

В отличие от обычных горожан, их эмоции настолько явно отличались (для меня и Алтынай) от эмоций простых людей, что их сословная принадлежность не составила никакого секрета.

– Готов спорить, кому-то сегодня во дворце будет не весело, – констатирую очевидное, возвращаясь с Алтынай в дом Иосифа. – Ещё один центр власти на одной и той же территории – это жёстко, – хмыкаю уже в доме.

– Я не жажду власти, – ровно и как-то отстранённо отвечает Алтынай. – Хочу лишь справедливости. По счастью, лично мне есть что противопоставить местному произволу.

– Интересно, – с видом учёного-исследователя говорит Иосиф, встречая нас в доме. – Очень интересно. Пожалуйста, идёмте, желавшие говорить с вами уже частично собрались.

Иосиф проводит нас в дальнее внутреннее помещение, окна которого выходят во двор и в сад, где за столом уже сидят трое местных бородачей.

Делаю шаг в комнату первым, здороваясь:

– Мир вам, уважаемые. Рады видеть вас, спасибо радушному хозяину этого дома, – лёгкий поклон в сторону Иосифа. – Не знаем ваших обычаев, но у нас женщины могут находиться и говорить вместе с мужчинами. Да не обидит вас присутствие дочери хана за одним с вами столом.

Ещё раз вежливо кланяюсь и, местами попирая правила, пропускаю впереди себя Алтынай.

Подчёркивая её статус.

Которая идеально чувствует атмосферу и являет собой чёткий баланс вежливости, достоинства и стоящей за её спиной Силы (явно чувствующейся в каждом её жесте).

Трое бородачей по очереди представляются, их имена мне ни о чём не говорят. Ясность вносит Иосиф:

– Здесь присутствуют люди, чьи капиталы, оборачивающиеся на этом базаре, сравнимы с расходами Наместника. Но, как и я, время от времени тоже страдающие от произвола и несправедливости.

На жертв произвола, как с моей точки зрения, никто из присутствующих вообще не похож (видимо, имеются в виду финансовые моменты. Непростой жизни обеспеченных «инородцев» на данной территории).

Следующие несколько часов, как по мне, можно было бы считать просто зря потраченным временем: никаких серьёзных тем не поднимается. Никаких предложений не звучит. В намерениях наших гостей сквозит тщательно скрываемое любопытство.

Через четверть часа после начала застолья, к нашей компании присоединяется ещё пять человек, которых Иосиф рекомендует аналогичным образом (среди этих уже есть представители народов и дари, и пашто).

Из вежливости, все беседы за столом ведутся исключительно на наречиях туркана (пусть порой очень причудливых и редких, но зато всем присутствующим понятных).

Вместе с тем, если оставить за скобками велеречивые обмены любезностями, взаимные комплименты, то останется только подчёркнуто-сдержанное и вежливое любопытство с обеих сторон (особенно, со стороны Алтынай, которая тут самая младшая по возрасту. Хотя и самая старшая по статусу и положению, прямо каламбур).

Вообще, мозгами я понимаю, зачем наши собеседники хотели этой встречи (когда в твоих руках финансовый капитал регионального масштаба, ты, естественно, стремишься поставить на всех лошадей в забеге, на всякий случай).

Но меня подобный прагматизм к концу встречи начинает утомлять, и я мало что не зеваю.

Это, в свою очередь, не укрывается от Алтынай, которая ведёт себя за столом с достоинством ханской дочери, но с позиции лично моей младшей (по возрасту) родственницы в роду. Она, бросив на меня в течение пяти минут три внимательных взгляда, встаёт, извиняется со ссылкой на возраст и усталость, церемонно прощается с каждым участником встречи и просит меня, как близкого, сопроводить её.

Что я с удовольствием и делаю.

– Не напрягайся, – смеётся Алтынай в выделенном нам секторе дома, состоящем из пары смежных помещений. – Я видела, что ты там чуть зевать не начал. Все приличия соблюдены, так что можешь сказать спасибо. За то, что я тебя оттуда утащила.

– Спасибо, – киваю, выбирая место для сна. – Это было как нельзя кстати. Какие-то затянувшиеся смотрины, а не деловая встреча.

– Ты же не думаешь, что на первой встрече, да ещё и с женщиной, стали бы решать какие-то серьёзные вопросы? – выразительно поднимает брови Алтынай. – Это так, прощупывание на уровне ощущений: можно ли друг с другом иметь дело. Не более… Что-то типа смотрин невесты, – Алтынай заливисто смеётся. – Только применительно к делам.

– Не отказался бы узнать, что они хотели – Говорю в ответ. – То есть, мозгами я понимаю, что они просто раньше других озаботились знакомством с новым источником Силы в городе. Но что-то это как-то всё … – не могу подобрать нужного слова.

– Не надёжно и не серьёзно? – как-то по-взрослому чуть улыбается Алтынай.

– Точно.

– А как было бы серьёзно?

– Ну, в тех местах, где жил я, есть такое понятие: протокол намерений. – Просвещаю Алтынай. – Считается хорошим тоном его озвучить на первой встрече, с обеих сторон. Если этого не происходит, это означает, что инициировавшая встречу сторона не увидела в собеседниках перспективы для дальнейшего разговора

– А почему приглашённая сторона не может инициировать обмен намерениями? – заинтересовывается Алтынай.

– М-м-м… как бы это покороче… я даже не задумывался, просто есть же «правила игры»… Ну, существует неписаное правило: при обмене информацией, между чужими друг другу, любая информация обесценивается. И правилом хорошего тона считается, когда инициатор первым предлагает свой кусочек информации на обмен. Если приглашённому интересно, он отвечает своим, примерно аналогичным по важности и стоимости. – На всякий случай, поворачиваюсь к Алтынай и уточняю. – Не сильно сложно?

– Нет, пока всё понятно, продолжай, – с любопытством кивает Алтынай, устроившаяся в углу со своим неизменным мешочком орехов.

– Вот дальше, как в шахматах, собеседники делают ходы по очереди: кусочек информации от инициатора, кусочек от приглашённого. В общем, это уже лишние ненужные детали того общества, – решаю не грузить ребёнка перед сном лишней и паразитной информацией. – Вот у меня на эту тему есть свои привычки. Если встреча состоялась, а намерения сторон не объявлены, даже на уровне заявлений, то я привык считать, что инициатор не увидел в собеседнике равноценную величину.

– Тебя это напрягает? – со смехом безошибочно попадает «в болевую точку» Алтынай.

– Умом понимаю, что тут всё иначе, – киваю в ответ. – Но привычка – вторая натура. На уровне чувств и эмоций да, напрягает.

– Тут всё несколько иначе, чем в том обществе, к которому привык ты, – поясняет Алтынай, вытягиваясь на огромном накрытом тюфяками квадратном помосте, примерно три на четыре размерами. – Никто никуда не торопится.

– Помню…

– Перед тем, как задуматься о ведении с кем-то серьёзных дел, с ним следует познакомиться. – продолжает «просвещать» меня Алтынай. – Мой отец вообще говорил: «Если душа не лежит к человеку, дел с ним лучше не начинать. Всё равно ничего не получится».

– Я бы поспорил, – пожимаю плечами.

– Ну ты и не такой, как мы, – ответно двигает плечами Алтынай. – В общем, чтоб не говорить много… Отец с Султаном точно так же разговаривали о мелочах примерно неделю вечерами. Перед тем, как начали обсуждать условия нашего перемещения сюда.

– А ты откуда знаешь? – удивляюсь. – Там к беседе допускали и женщин? Особенно маленьких девочек?

– У нас в Степи женщины могут сидеть за столом вместе с мужчинами, – ещё раз пожимает плечами Алтынай. – Султан, видимо, учёл наши обычаи. Просто наш стол, хоть и находился рядом, но стоял отдельно.

– В общем, что ты об этом всём думаешь? – задаю лобовой вопрос, чтоб сверить свои ощущения с её пониманием.

– Они хотят дружить. Открыто делать это боятся. – Имеет в виду сегодняшних визитёров Алтынай. – Текущую власть не любят. На резкие слова или поступки, в отличие от нас, не способны, потому что не воины. – Дисциплинированно завершает она, тоже борясь с зевотой. – Если коротко, они пришли за надеждой. В первый раз, как водится, ограничились только поверхностным знакомством с ней. Со своей надеждой, в смысле. Близко подходить к ней побоялись, если ты понимаешь, о чём я, – смеётся своим собственным словам Алтынай.

– Ничего себе, ребёнок, – бормочу, хлопая в ладоши три раза. – Я бы такие слова быстро не подобрал. Но в целом согласен. Другое дело, насколько это всё нужно нам.

– Представь, что у тебя табун жеребцов. В твоей местности, где ты кочуешь, подходящих им для спаривания кобыл нет. Ты договариваешься с хозяевами подходящего табуна, где такие кобылы есть, но туда далеко добираться. Вот нет ничего плохого, раз уж ты оказался по таким делам в той местности, договориться со всеми остальными хозяевами подходящих кобыл в тех местах, просто чтоб был запас возможных действий, – заканчивает Алтынай, закрывая глаза. – Тут то же самое. Мы пока просто смотрим на табуны друг друга…

Сижу ещё пару минут на краю этого помоста, в очередной раз впечатлённый образностью сравнения. Потом перехожу в соседнюю комнату, где засыпаю на точно таком же помосте, не раздеваясь.

_________

Лекарь Файзулла к своим почти сорока годам успел заработать и достаток, и репутацию в городе. Если честно, он искренне любил людей. Из людей, больше всего он любил детей и женщин.

Люди в ответ, как правило, платили ему тем же. Его две жены подарили ему пятерых чудесных детей, дом был просторен, сундуки полны. Вполне можно уже задуматься и о третьей жене, положение позволяет.

Срочные вызовы случались и раньше, в том числе из дворца Наместника (где был свой целитель, но иногда тот просто отсутствовал, сопровождая Наместника в поездках по провинции).

К своей чести, Файзулла никогда не делил больных ни на бедных, ни на богатых, ни на знатных. Как лекарь, он отлично понимал, что Искра Всевышнего в каждом без исключения человеке горит одинаково. А всё прочее – недостойная внимания суета.

Когда местные мальчишки в сопровождении ордынских туркан затарабанили в ворота с криками, что старой Нигоре нужна помощь, Файзулла ни секунды не колебался. И хотя, будучи врачом, именно на диких степных конях он раньше верхом не сидел, но с какой стороны забираться в седло, знал. Хотя по городу обычно перемещался исключительно пешком, здороваясь со всеми и никого из знакомых не обделяя приветливым словом.

За искреннюю любовь, люди платили Файзулле тем же. Тем больше было его удивление, когда, пробираясь сквозь толпу, он услышал в свой адрес слова, которые с натяжкой можно было считать руганью. Впрочем, такое случалось не впервые и некоторые «острые» пациенты бывает, костерят лекаря ещё и не так. Ровно до той поры, пока он не подарит им желанное облегчение.

После первого же взгляда, брошенного на Нигору, причины ругани степняка стали понятными: назвавшийся коллегой здоровяк, сил имел несчётно, но не имел умения их правильно применять, как лекарь. А жизнь в самой пострадавшей уже еле теплилась…

Через полчаса старательно прилагаемых усилий, Файзулла не мог не отметить: почтенной очень повезло, что этот степняк, с его почти бездонным резервом, оказался рядом (видимо, в последний момент): если бы не участие здоровяка, ещё бы не известно, как всё окончилось. Вернее как раз известно…

Но спускать браных слов, да ещё и чужаку, из профессиональной ревности не хотелось. Потому во время разговора Файзулла указал стоимость половины лекарств, которые планировал потратить на Нигору.

Впрочем, и сам степной здоровяк, и его спутники были не местными и не знали, что с бедняков Файзулла давно не брал ничего: его собственное положение позволяло не тянуться к последним грошам бедноты. А долг лекаря, в свою очередь, не позволял оставить их без помощи.

Но Всевышний милостив к рабам своим: делай честно, что должно, и достаток воспоследует. Как, собственно, и случилось.

Ещё большим было удивление Файзуллы, когда буквально через пару часов свои уличные мальчишки снова постучали в его ворота. На этот раз, приведя двух степняков постарше: те не говорили на дари, но вручили один дирхам золотом и аккуратно отсчитали половину второго серебром. Видимо, в оплату за один следующий визит.

Файзулла ещё подивился тому, что кочевники заранее побеспокоились о завтрашней оплате. Хотя сама Нигора была им никем. Впрочем, деньги привычно бросил в специально для этого предназначенный сундук (банков в этом городе пока не водилось).

Уже ближе к вечеру, уличная молва (и обычные ежедневные пациенты) донесли до Файзуллы, что тот самый лысый степняк здорово поносил жителей города, хуля за стяжательство и равнодушие к своим же. Ещё часом позже соседи-дари сообщили, что Нигору перенесли в дом джугута Иосифа. И посещать её завтра надлежит именно там. Кстати, по слухам, дочь степного хана и этот лысый здоровяк (являющийся, кажется, её охранником) обосновались там же.

Если это действительно так, надо будет завтра воспользоваться знакомством с таким необычным человеком (попутно: интересно, откуда у лысого степняка такой огромный резерв? И может ли это быть следствием его жизни в степном климате?): у старшего сына Файзуллы было врождённое заболевание сердца. Целительского искусства самого Файзуллы, впрочем, хватало не только на то, чтоб не беспокоиться за жизнь наследника; а и на то, чтоб тот вообще не чувствовал никакой разницы между собой и сверстниками.

Но одно дело – постоянная поддержка со стороны. А другое – полная собственная свобода, проистекающая из исправления недостатков природы.

Если этот огромный степняк согласится помочь (и всего-то в течение часа поделится своим бездонным резервом), о досадном врождённом недоразумении сына можно будет забыть на всю оставшуюся жизнь.

В просьбе к «коллеге» Файзулла не видел ничего зазорного. Если тот обычной старухе, впервые встреченной на улице, не отказал… Коллеге, ещё и сработавшему вместе, отказать не должен тем более.

И кстати. Если эти ордынцы настолько богаты, чтоб выбрасывать по полтора дирхама в день за незнакомую старуху, может, хоть с ними удастся обговорить хоть какое-то подобие лечебницы для неимущих кварталов города?

По всем правилам, такая лечебница уже давно должна была быть организована за счёт налогов, собираемых Наместником.

Но увы, в жизни ни единого дирхама на это выделено не было. А сам Файзулла, периодически справляясь в канцелярии Наместника об этом, в ответ встречал только недоуменное качание головой.

_________

– У тебя хорошие компаньоны, Иосиф, – говорит один из приглашённых (тучный сорокалетний мужчина с самой длинной, чёрной, как смоль, бородой) после того, как дочь хана со спутником уходят. – Не кичливые, и достаточно дружелюбные, если говорить о самой девочке.

– Будет ошибкой считать её просто девочкой, – качает головой второй из присутствующих, явно принадлежащий к народу пашто. – Вначале сотник городской стражи. Говорят, даже пикнуть не успел… Потом сегодняшнее объявление касательно Дуррани. То далеко не самое мелкое племя...

– Может, она просто молода и прямолинейна? – смеётся первый собеседник.

– Если у юного и прямолинейного есть своя Орда, ему уже не нужно беспокоиться о произволе сотни городской стражи, – туманно отвечает Иосиф.

– Ладно, не набивай цену. Тут собрались только те, кто оценил, как ты удачно разобрался с городской стражей, – смеётся пуштун. – Хотя, справедливости ради, шакалы совсем … – далее следуют грязные ругательства, от которых остальные присутствующие чуть морщатся. – Свою работу совсем не делают. Только поборы. Уже женщине одной днём на улицу не выйти… Мы передадим, кстати, пожелания дочери хана тем из Дуррани, кто сейчас в городе. Ещё сегодня. Иосиф, передай своей гостье, что пуштуны прибудут на её суд. Я, правда, пока не знаю, кто именно…