Нежданный гость

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Она с трудом открыла высокие деревянные двери продовольственного отдела «Бон марше». Как всегда, в магазине было полно народу: туристы в поисках парижских сувениров, члены иностранной колонии в поисках сувениров из своей страны, которыми можно украсить парижские квартиры, обеспеченные парижские домохозяйки, пришедшие за вырезкой и маслом грецкого ореха, чтобы как следует подготовиться к приему гостей и встретить их во всеоружии. Мимо пронеслась женщина с открытым фотоаппаратом в руке, и тут же откуда-то появился охранник и погрозил ей пальцем. Он не произнес ни слова, но женщина немедленно спрятала аппарат в рюкзак. Охранник убрал переносную рацию в чехол и скрылся в глубине магазина.

Клэр двигалась вперед, отдавшись окружающему ее золотому великолепию. Светлое дерево, бронза и множество ламп, льющих янтарный свет с потолка, который отражался на массивных украшениях покупательниц и на ручках пакетов от Шанель. Парижане насмешливо утверждали, что в продовольственном отделе «Бон марше» нет ничего французского, кроме расставленных аккуратными горками импортных продуктов и ванночек с плавающими в жиру пережаренным индийским карри из курицы или лососем по-флорентийски, но продолжали ходить туда за покупками. За годы переездов из города в город она убедилась в том, насколько точно и до смешного предсказуемо продовольственные магазины и рынки отражают жизнь каждого из них. Рынок в Каире был совершенно византийским по духу: просторным, беспорядочным, с нагромождением специй, фасоли, чая и фруктов, не особенно привлекательным по виду и запаху, но гостеприимно открытым для всех и, при всей кажущейся хаотичности, дающим полное представление об отношениях местного населения и о социальной иерархии. В Вашингтоне она делала покупки в «Сэйфвэе», где даже неразрезанные дыни были обернуты в пленку и выглядели столь же неестественными, как улыбки на лицах покупательниц, а пахло там исключительно средствами для мытья, с которыми протирали пол, да иногда — недостаточно хорошо вымытым телом какого-нибудь упаковщика. В Лондоне ближайший к ним магазин принадлежал вечно чем-то недовольной семье выходцев из Бангладеш и предлагал на выбор запылившиеся банки с разными острыми соусами и приправами, высушенные листья фенугрека и дхании, баночки с ги — перетопленным жидким маслом из молока буйволицы, на которых от старости почти стерлись этикетки, а также джем, чугунные котелки и песочное печенье «Уокер» — Эдвард любил, чтобы в доме был его запас. В том же здании находилась еврейская пекарня, где с невероятной скоростью выпекались горячие бублики. Британские продукты не отличались вкусом, зато были прекрасно упакованы и с аккуратными этикетками. А в Париже женщины, отправляясь за покупками, одевались как для выхода в свет и уделяли выбору продуктов столько же внимания, сколько собственной внешности.

Она поправила корзинку на руке и опустила глаза, чтобы ненароком не встретиться взглядом с кем-нибудь из покупателей. Для иностранной колонии «Бон марше» служил не только местом покупок, но и местом встреч: всегда была надежда натолкнуться на себе подобных в поисках зефира или начинки для тыквенного пирога. Нередко, когда она стояла перед витриной с фруктами или полкой с сухим печеньем, между нею и другими случайными покупательницами, пришедшими за тем же, на несколько минут возникало приятное чувство общности и завязывалась беседа, однако сегодня на разговоры нет времени. Она ускорила шаг, обходя островки с импортными консервами и направляясь к витринам в самом конце зала. Одна из них была доверху заполнена спаржей. Клэр внимательно осмотрела стебельки. Одни были бледно-лиловые, другие — розоватые, третьи — чуть красноватые. Непохожесть друг на друга придавала им индивидуальность, почти как у людей.

Клэр отмела странную мысль и принялась наполнять бумажный пакет, выбирая самые тонкие стебельки, потому что они самые нежные и их легче чистить. Раз кузина Амели придет помочь, будет кому заняться спаржей, но все равно Матильда может устроить сцену.

В сырный отдел только что доставили ирландский чеддер. Клэр попросила взвесить два небольших кружка — две крепкие желтые лепешки, залитые красным воском. В детстве, когда она жила в маленьком городке в Коннектикуте, они с подружками покупали конфеты, напоминающие этот воск, и с удовольствием жевали их, погружая зубы в податливую красную массу, которая не прилипала к зубам.

— Est-ce que са sera tout, Madame?[29] — спросила продавщица в белой куртке.

Все служащие «Бон марше» носили куртки из тонкого белого хлопка, будто служили в аптеке.

Отрицательно качнув головой, она бросила взгляд на другие сорта сыра, разложенные в витрине. Ей говорили, что жена посла каждые две недели заказывает британские сыры прямо от лондонского поставщика, но у них с Эдвардом, несмотря на регулярные приемы, бывало значительно меньше гостей, поэтому заказывать большие партии сыра было столь же бессмысленно, как держать собственный винный погреб. Она указала на два больших куска стилтона и подумала, не попросить ли Матильду разморозить ежевику и украсить сырные блюда горшочками с чатни[30]. Правая рука машинально потянулась к карману, где лежал список дел. Нет, Матильда не нуждается в указаниях. У нее есть список гостей, и этого достаточно. Матильда знает о них все, что нужно, и сумеет подать сыр в британской манере, не оскорбив при этом чувств гостей-французов. Нужно отдать ей должное. Если бы не характер, цены бы ей не было.

— Prenez ceci, Madame, — посоветовала продавщица, когда Клэр попросила два куска бри де Mo, и указала ей на выглядевший слишком твердым полукруг с белой как мел серединкой. — Celui-ci sera bien pour vous[31].

Эдвард в рот не возьмет бри, даже и несозревший. Ради приличия съест кусочек стилтона и, возможно, кусочек чеддера. А может, и нет, чтобы не заметили, что он не ест французских сыров. Она указала на лежавший рядом кусок бри, из-под корки которого на доску в витрине стекали кремовые капли. Она любит французские сыры, особенно с острым запахом.

— Celui-là. Deux grand morceaux, emballés séparement, s’il vous plait[32].

Лицо продавщицы выразило одобрение.

— Bien sur, Madame[33].

— Правильный выбор, — сказал кто-то за ее спиной по-английски с американским выговором.

Обернувшись, Клэр увидела Патрицию Блум, мать одной из прежних одноклассниц Джейми, маленькую, кругленькую, неизменно жизнерадостную, с изумительно красивым лицом. Клэр относилась к ней с опаской. Дочь Патриции Эм была одной из самых популярных девочек в классе и не обращала на Джейми ни малейшего внимания.

— Они вечно пытаются подсунуть нам что похуже, — шепнула Патриция и ослепительно улыбнулась продавщице. — Думают, это то, что нам нужно.

Продавщица улыбнулась в ответ. Передала Клэр завернутые в пленку куски сыра с ценниками на них. Клэр сложила их в корзинку, размышляя, понимает ли продавщица по-английски.

— Как дела у Джеймса? — спросила Патриция. — Эм сказала, он в этом году учится дома.

Не исключено, что Джейми вышибут из этой чертовой школы и провал потянется за ним, как хвост. Если ей не удастся помочь, не приведя его в ярость своим вмешательством. А Эм ни за что не пришло бы в голову сказать матери, что Джейми забрали из Международной школы. Она вообще вряд ли заметила его отсутствие. Со временем Джейми повзрослеет, преодолеет неуклюжесть долговязого подростка с неизменным удивлением на лице, но пока он еще не оформился и девочкам вроде Эм должен казаться по меньшей мере странным.

— Спасибо, хорошо. Да, он уехал в Англию, — ответила она, последовательно подставив щеки для поцелуя. Наверное, Патриция узнала от кого-нибудь из родителей. В иностранной колонии любят посплетничать. Друзей почти ни у кого нет, зато все знают всё обо всех. Только бы до них не дошли слухи о его неприятностях в школе. Хорошо, что не вышвырнули — пока, во всяком случае. Отстранение от занятий — еще не исключение.

— Ага, держу пари, в бывшую школу отца! — воскликнула Патриция. — Что это было? Кажется, Итон?

— Нет, — ответила Клэр. — То есть мой муж учился не в Итоне.

Она перехватила корзинку поудобнее. Нужно позвонить в Барроу до одиннадцати сорока: позже директор начнет собираться на обед, а это не самый удачный момент для разговора.

— Он в Барроу, недалеко от Лондона, — добавила она. — Что нового в Международной школе? Джеймс по ней скучает. Разумеется, мы его перевели не потому, что школа нам не нравилась. Просто решили, что пора.

— Понятно, — рассмеялась Патриция. — В школе все в порядке. Пришлось отменить поездку всем классом в Лондон. По соображениям безопасности, знаете ли. Но я все равно везу туда Эм и кое-кого из ее друзей. Через неделю. Может, встретим там Джеймса!

— Вполне возможно. — Не только вряд ли возможно, но и не особенно желательно, подумала Клэр и поняла, что Патриция тоже это понимает. — Ну что ж…

Из-за плеча Патриции, за рядами бутылок с соком, возникло знакомое лицо.

У Клэр замерло сердце. Его лицо, похудевшее, и седина в волосах, но это совершенно точно он. Та же бледная кожа, впалые щеки, те же высокие скулы, и над ними — пристальный взгляд необыкновенной синевы, пронзительный, как никакой другой.

Найл.

Когда она увидела его в первый раз, он стоял на каменной ограде, окружавшей дом ее тетушки в Ньютоне, недалеко от Бостона, — с тех пор он всегда казался ей выше своего роста. Лицо исчезло. У нее перехватило дыхание, и она инстинктивно протянула вперед руку. «Кто-то должен быть рядом, — подумала она. — Он не подойдет, если кто-то будет рядом». В тот раз он стоял на каменной ограде, пожевывая травинку и наблюдая, как ее кузен Кевин у въезда во двор меняет масло в машине. «Ничего-то у тебя так не выйдет», — сказал он, и она поняла, что он не такой, как они все. Он отличается от нее, американки ирландского происхождения, и от ее кузена Кевина, ирландца из Бостона. Он — ирландский ирландец.

Клэр ухватилась за руку Патриции. Нет, это не он. Ну вот, у нее уже рассудок мутится. Но как похож!

— Подай-ка мне вон тот ключ, Клэр, — проворчал Кевин, делая вид, что не обращает на незнакомца внимания.

С пепельных волос Кевина стекали капельки пота и подрагивали на мочках ушей. Одна упала на покрытие подъездной полосы. Жара плотной сетью накрыла всех и вся. В тот день на улице было под сорок.

Клэр было двадцать лет, и невыносимо жаркое лето тянулось мучительно медленно. Работа в бостонском музее Изабеллы Стюарт Гардинер, которую она нашла на лето и которой так радовалась поначалу, свелась к бесконечному заполнению каталожных карточек в кабинете с небольшим окном и крошечным вентилятором, где она с трудом выдерживала долгие часы до конца рабочего дня. Облегчения не приносила даже зеленая лужайка перед пригородным домом тетушки, куда она возвращалась по вечерам.

— Который? — Инструменты валялись по всей дорожке. Клэр заметила по меньшей мере три разных гаечных ключа.

— А хрен его знает, — ответил Кевин. — Давай вон тот.

Она взяла ключ, на который он указал, тоже стараясь не обращать внимания на незнакомца, не сводившего с нее глаз. Из-под густых волос Клэр украдкой взглянула на него, но увидела не лицо, а ноги в потертых вельветовых штанах, не подходящих для такой жары. Кожа на коленях, просвечивающая сквозь выношенную ткань почти на уровне ее глаз, была белой, как березовая кора. Он отличался от всех ее знакомых — никто из них не разглядывал ее в упор.

Кевин с ворчанием бросил ей ключ. Она едва успела отскочить в сторону.

— Великоват. Подай следующий.

— Ничего-то у тебя так не выйдет, — заявил незнакомец, когда она передала Кевину другой ключ. Голос у него был мелодичный, но звучал грубовато. Он спрыгнул с ограды и ногой в ботинке — несмотря на жару, на нем были кожаные ботинки — пнул оставшийся ключ в сторону Кевина. — Вот этот будет в самый раз, дубина ты этакая, — бросил он через плечо, неспешно направляясь в сторону кухни тетушки Эл. Дверь за ним резко захлопнулась.

Клэр села на ограду, на которой он стоял.

— Кто это?

— Да черт его знает, кузен какой-то. Какая-то идиотская дальняя-предальняя родня. Очередной объект мамочкиной благотворительности.

Клэр стало не по себе. Тетя Элен заставила ее переехать к ним в Ньютон, увидев сырую комнатушку, которую Клэр намеревалась снять в центре Бостона, недалеко от музея. У тети Элен было большое сердце, открытое для всех.

Кевин дотянулся до последнего ключа, того самого, который пнул дальний-предальний кузен, и ухватил им сальник. Масло с силой вырвалось наружу. Выругавшись, он схватил ведро:

— Чертов подонок!

Клэр поднялась и прошла в кухню.

А вот и он собственной персоной, сидит в кухонном уголке, сжав в руке стеклянную бутылку с колой. Горлышко запотело, вода стекает по бокам. Стряхнув капли с пальцев, он приложил бутылку к губам.

Она села рядом с ним на кухонную скамью, наблюдая, как движется его кадык. Чуть старше ее, наверное, двадцать один — двадцать два. И нисколько не выше. Они сидели у стола плечом к плечу, и его голое колено было совсем близко. Шедший от его кожи ровный жар, как волна, охватил ее вялое от летней духоты тело и вывел ее из оцепенения. Она чуть отодвинула ногу.

Он залпом допил остатки колы, поставил бутылку на стол и рыгнул. Потом взглянул на Клэр. Она смотрела вниз, на свои руки. И он уставился на них.

Она подняла голову. Их взгляды встретились, и она увидела, что глаза у него ярко-синие, холодные и блестящие, как снег зимой. Как ему удается прожигать ее взглядом, с такими-то холодными глазами?

— Меня зовут Клэр.

— Знаю. — Найл взял ее руку со стола. Осторожно повернул ее ладонью вверх и опять положил на стол.

— До чего красивые у тебя руки, Клэр!

Она развернула их перед ним. Все пять длинных тонких бледных пальцев, один за другим. Едва заметный подъем вокруг первого сустава, нежное уплотнение второго, мягкий холмик третьего, потом широкие, плоские жемчужины ногтей, пальцы длиннее ладони, кверху чуть сужающиеся, изящные, но не хрупкие. Сначала большой, потом указательный, за ним средний, затем безымянный и, наконец, мизинец. Они словно сняли с себя покровы, которых никогда не имели.

— Спасибо, — сказала она.

Это все из-за жары. И из-за того, что утром не позавтракала. Жара давит на нее, лишает способности мыслить, как в то долгое знойное лето. Она вытерла пот со лба и осознала, что все это время крепко держалась за руку Патриции.

— Боже мой, — произнесла она, развязывая шарф.

Нет здесь никакого Найла, ничего нет, кроме рядов с консервами, коробок, кругов сыра и пучков спаржи. И все же она была уверена, что действительно видит его, и даже схватила Патрицию за руку. Хотя Патриция ей совсем несимпатична. Клэр отошла от нее на шаг.

— Ничего страшного, — похлопала ее Патриция по руке. — Со мною тоже такое было. Приливы?

— Да нет, ничего подобного. Просто… Ох, слишком жарко сегодня. — Она улыбнулась, пытаясь исправить допущенную ошибку. Ей же всего сорок пять. Неужели Патриция думает, что больше? — Будьте добры, передайте Эм привет от Джейми. Рада была повидаться.

Стараясь скрыть смущение, она поспешила прочь на непослушных ногах, будто каноэ, рывками скользящее по поверхности воды в противоположную от причала сторону. Ей стало казаться, что она видит Найла, еще когда они с Эдвардом в первый раз жили в Лондоне, а после Лондона — в Париже. Не постоянно и без всякой регулярности: между видениями могли пройти месяцы, даже год, а потом в течение нескольких недель она видела его почти каждый день. После возвращения в Вашингтон и потом в Париж видения прекратились, и она с облегчением подумала, что больше не будет принимать за него всех мужчин со светло-синими глазами, которые возникали из толпы и растворялись в ней. И вот опять. И, подобно сегодняшнему, видения обрели удивительную реальность.

Все дело в Ирландии. От одной мысли о переезде туда она теряет контроль над собой.

Клэр решительным движением подняла корзинку и собрала в нее все коробки с овсяным печеньем в отделе британских продуктов. Стоя в очереди в кассу, старалась не смотреть по сторонам, не пытаться с высоты своего роста бросить взгляд поверх голов других покупателей. Тщательно проверяла срок годности на коробках. Пора оставить сожаления. Найл не будет искать с нею встречи. Он не может этого сделать. Гроб с его телом опустили в сырую землю Дерри в ноябре того года, когда они встретились. Найл давно умер и погребен.