Приложения

Обращение к читателю агента ФБР Роберта Ламфиера, подготовленное им к французскому изданию этой книги

Моя цель заключается не в том, чтобы вынести общее суждение об этой книге, а единственно в том, чтобы сделать некоторые замечания с точки зрения агента ФБР, находившегося с автором по разные стороны баррикады во время тайной войны между советской и американской разведывательными службами. Я надеюсь, что эти ремарки будут небесполезны для читателя, который собирается познакомиться с историей внедрения советских агентов в «Манхэттенский проект».

Мои первые шаги в плане недопущения активности советских секретных служб относятся к 1945 году. К этому времени у меня уже был накоплен четырехлетний опыт работы в качестве специального агента ФБР. Во время войны я занимался не только расследованиями федеральных преступлений, но также и делами, связанными со шпионской деятельностью нацистских спецслужб.

Как только нацисты были повергнуты, ФБР почувствовало удовлетворение от хорошо проделанной работы. В последующие годы мне не оставалось ничего иного, как окончательно остановиться на этой специфической работе. Но, с другой стороны, проблема противостояния советским секретным службам казалась в то время менее определенной, поэтому я поначалу опасался, что это направление может оказаться нерезультативным, и посему я всячески от него отмежевывался.

Тем не менее я остался в том же секторе и на протяжении последовавших десяти лет работал в нем. В 1947 году я был переведен из Нью-Йорка в центральный аппарат ФБР в Вашингтоне и назначен генеральным инспектором группы, занимавшейся проблемами борьбы с советским шпионажем.

Затем я стал ответственным работником подразделения, которое анализировало зашифрованные послания, циркулировавшие между консульством СССР в Нью-Йорке и центральным аппаратом КГБ. Шифр был разгадан, и мы стали черпать из перехваченных сообщений все необходимые данные.

В книге «Война ФБР — КГБ: история специального агента», изданной в США в 1986 году и написанной мною вместе с Томом Шахтманом, я уже рассказывал об этом периоде моей карьеры, теперь скажу дополнительно несколько слов. В целом моя изначальная точка зрения была абсолютно четкой: советские секретные службы осуществляли свою деятельность практически непрерывно, это была ожесточенная деятельность, нацеленная на жизненные интересы Америки. Находясь на этой работе, я был вынужден вступать в контакты с бывшими американскими коммунистами, такими, как Элизабет Бентли, и с советскими агентами, такими, как «атомный» шпион Клаус Фукс, не говоря уже о Джулиусе и Этель Розенбергах, чья судьба оказалась столь же драматичной, сколь и удручающей.

Редко вспоминают, особенно в произведениях, посвященных периоду «холодной войны», что до второй половины 40-х годов ФБР никогда не концентрировалось на проблеме советской опасности. Во время второй мировой войны оно защищало США от шпионажа и саботажа, осуществлявшихся странами оси Рим — Берлин — Токио, и практически весь потенциал и личный состав ФБР был ориентирован на решение этой задачи. В 1944 году, к примеру, личный состав ФБР насчитывал 7 тысяч агентов, причем более тысячи человек было приписано к бюро в Нью-Йорке, наиболее важному и активному. Из всех этих тысяч только пятьдесят или шестьдесят человек входили в состав подразделения, занимавшегося проблемами советского шпионажа. Все остальные сотрудники были нацелены на розыск авторов «федеральных преступлений» или фашистских агентов. Охота, объявленная за нацистским шпионом Эрихом Гимкелем, которая описана в моей книге, дает некоторое представление о распределении сил.

В 30-е и в начале 40-х годов контрразведывательные акции, направленные против операций советских служб, были для ФБР делом десятым. Изучая материалы бюро, чтобы войти в курс, я был потрясен столь малой активностью ФБР в этой области. Полученные нами от советского перебежчика Виктора Кравченко в 1944 году предупреждения по поводу враждебных действий СССР и двойной игры, которую вел Сталин, стали для меня откровением. В дальнейшем на основании личного многолетнего опыта я убедился, что он был более чем прав. Все средства оказались хороши для нашего «великого союзника» времен отечественной войны и для «храброго дяди Джо» — так американская пресса любила называть Сталина, — чтобы внедряться в правительственные учреждения США и осуществлять разведку в области программы создания атомного оружия. Все, что творили русские разведчики, должно быть отнесено на счет их ловкости, но и в не меньшей степени в целом на счет их секретных служб, действительно очень компетентных. Потому НКВД — КГБ всегда было на голову выше и опережало ФБР.

Советское внедрение в американские правительственные органы началось в 30-е годы, когда резидент московского разведцентра Гайк Овакимян сумел туда проникнуть при помощи функционера компартии Джакоба Голоса. ФБР взяло Овакимяна на крючок в 1941 году, и Министерство юстиции уже было готово выдвинуть обвинение против него, но в дело вмешался госдепартамент, благодаря чему ему было позволено вернуться в Россию. Объяснялось это тем, что на Советский Союз только что напала фашистская Германия и с политической точки зрения было признано «некорректным» выдвигать обвинения против одного из главных советских шпионов в Америке. По возвращении в Москву крупный специалист по США Овакимян возглавил подразделение, специализировавшееся на проведении антиамериканских операций. Читатель настоящего произведения встретится с Овакимяном и другими офицерами НКВД — КГБ, такими, как Василий Зарубин (он же Зубилин), Анатолий Яцков (он же Яковлев), Вильям Фишер (он же Рудольф Абель), другими советскими разведчиками, известными нашему ФБР. Читатель в равной степени узнает и об ученом-физике, работавшем в Лос-Аламосе, человеке, который наконец-то установлен и который поставлял секретную информацию Советам. Его псевдоним был Персей.

Лишь спустя несколько лет, уже после того как Лос-Аламос был нашпигован советской агентурой, я узнал об операциях, которые НКВД проводил в Америке во время войны. В 1948 году я работал вместе с блестящим дешифровальщиком по имени Мередит Гарднер, которого я снабжал необходимыми ему материалами и информацией. Я восхищался той ловкостью, с которой он расшифровывал шифры НКВД, действовавшие с 1944 до весны 1945 года. Расшифровка советских секретных посланий — это мечта любого контрразведчика, поскольку, даже если эти послания относятся к прошлому периоду, их расшифровка имеет огромное практическое значение. Наша работа позволила идентифицировать более двухсот людей, вовлеченных в советские шпионские операции […].

Расшифрованные послания позволили нам выяснить, каким образом Москва осуществляла руководство операциями в Америке, как в Москве решались вопросы методики, вербовки, и отдельные детали, связанные с определением места встречи с агентом и паролей нью-йоркских явок. Все это убеждает нас в том, что советские разведчики не действовали на свой страх и риск; они поддерживали постоянную, порой ежедневную связь со своим руководством на Лубянке. Книга Владимира Чикова, основанная на документальных материалах дела КГБ № 13 676, рисует широкую картину этой деятельности и постоянного согласования между советскими агентами в Нью-Йорке и центральным аппаратом в Москве.

Вместе с тем расшифрованные сообщения, которые приводит полковник Чиков, не совсем соответствуют, как я припоминаю, тем сообщениям, которые мы читали вместе с Гарднером. В рукописи Чикова они сильно отредактированы. Телеграммы из Нью-Йорка, которые мы расшифровывали, были написаны телеграфным языком […]. Версию автора я понимаю так: Чиков решил переписать на свой манер все шифротелеграммы для того, чтобы придать им более литературный вид, или для того, чтобы не было полного сходства с оригиналами, в результате чего нами могли бы быть раскрыты другие шифры. Я тем не менее полагаю, что для большей красноречивости стоило бы сохранить стиль советских посланий: это придало бы книге больше правдивости.

После этого замечания есть смысл вновь вернуться в прошлое и благодаря книге Владимира Чикова побродить по знакомым улицам Нью-Йорка, в котором человек в длиннополом пальто оставляет на стене шпионскую метку мелом или втыкает сигнальную кнопку на скамейке в сквере, а может быть, и случайно услышать вежливое обращение к кому-то с вопросом-паролем: «Не встречались ли мы в прошлом году в Мадриде?» Узнать новые сведения о мэтре советского шпионажа Анатолии Яцкове, которого я знал как вице-консула СССР Яковлева и за которым мне приходилось даже вести наблюдение. Вновь встретиться с Моррисом и Лоной Коэн, которых я никогда лично не знал, но которые, и в этом я абсолютно уверен, осуществляли связь между полковником Рудольфом Абелем и Джулиусом и Этель Розенбергами. Узнать детали о контактах четы Коэнов с «атомным» шпионом, который, как утверждает Владимир Чиков, всегда проживал в Америке, испытывая гордость за свои подвиги в информировании русских о создании атомной бомбы, и который по-прежнему находится в тени, не будучи идентифицирован. Этого загадочного персонажа, стоящего в центре повествования, как я уже говорил, называли Персей […].

То, что кличка этого ценного для советской разведки шпиона позаимствована из греческой мифологии, само по себе небезынтересно. В посланиях КГБ, которые мы расшифровывали, встречалось много псевдонимов, взятых из того же источника. Наиболее важным из них был Гомер. Этот псевдоним присвоен британскому изменнику Дональду Маклину, члену знаменитой «кембриджской пятерки». В своей книге «Моя тайная война» другой член этой шпионской сети, Ким Филби, повествует о попытках ФБР установить Гомера. Я всегда считал, что этот раздел его книги был чем-то вроде намека, адресованного Западу, чтобы дать понять, что он передал КГБ сведения о разгадке их шифра. Следующее кодовое название, взятое из античности, было Тир — так обозначался Нью-Йорк. У меня сложилось вполне определенное мнение, что кто-то в аппарате НКВД — КГБ имел явную слабость к греческой мифологии.

Упоминая в рукописи Розенбергов, Владимир Чиков говорит о них совсем немного. Являясь полковником КГБ, он доводит до нас именно официальную версию своих секретных служб в отношении этой супружеской пары, то есть версию, в соответствии с которой спустя сорок пять лет по-прежнему не признается, что они были советскими «атомными» шпионами.

Это отрицание противоречит высказываниям Никиты Хрущева, который утверждал, что был свидетелем разговора Сталина с министром иностранных дел Молотовым, во время которого отмечалось, что Розенберги передали СССР очень ценную информацию. В равной степени оно противоречит мемуарам бывшего разведчика Павла Судоплатова, писавшего, что Овакимян завербовал Розенбергов, которые, однако, выполняли лишь второстепенную роль в качестве агентов-связников. Этот тезис опровергается и тем, что в 1995 году ЦРУ обнародовало сорок девять перехваченных советских шифротелеграмм, которые доказывают, что Розенберги были вовлечены в сферу «атомного» шпионажа. Обнародованные сообщения являются частью кипы документов, расшифрованных Мередитом Гарднером, а опубликование двух тысяч других документов той же серии предусмотрено в перспективе. С другой стороны, автор книги дает детализированный портрет четы Коэнов.

Я встречался с полковником Владимиром Чиковым в Москве. Мы совместно работали, если можно так сказать, над тремя фильмами. Я снялся в одном из них в 1990 году и высказал там собственную точку зрения о Коэнах, а также дал общее суждение о системе советского шпионажа. Это был российский документальный телефильм «Полвека тайн», в котором Владимир Чиков выступал в качестве консультанта.

Отдельные кадры оттуда были использованы и при создании в 1991 году английского фильма «Странные соседи». Наконец, Чиков и я снялись в документальном фильме из трех частей под названием «Красная бомба». Этот фильм создан в США по заказу кабельного телевидения «Дискавери» в 1994 году.

Встречи с Владимиром Чиковым глубоко врезались в память. Он сердечно пожал мне руку перед входом в импозантное здание на Лубянке, пожал так, как если бы мы были давние друзья, а война между ФБР и КГБ принадлежала бы далекому прошлому. По моей просьбе он устроил посещение музея КГБ, находящегося там же, на Лубянке, что было абсолютно немыслимо еще пару лет назад. В музее я смог увидеть документы и личные вещи известных мне людей, к примеру Рудольфа Абеля.

В другой раз вместе с переводчиком мы расположились на берегу Москвы-реки. Режиссер предложил, чтобы я снял пальто, но без него мне было довольно холодно (это происходило ранней весной). Я бомбардировал Владимира Чикова вопросами, а он, как автомат, давал четкие ответы, но этот сюжет почему-то не вошел в фильм. Я также заметил, что каждый раз, когда я задавал вопрос или касался темы, болезненной для советских разведчиков, лишь недавно переживших крушение режима, все они как-то сразу ретировались, и лишь Владимир Чиков давал деликатные, иногда уклончивые ответы. Среди всех он выделялся искренним динамизмом.

В целом же что касается истории создания атомной бомбы, о которой рассказывает Чиков в своей книге, а также в отношении Персея и Коэнов, то я, как бывший сотрудник секретной службы, прежде чем убедиться в ее правдивости, хотел бы иметь побольше соответствующих доказательств и свидетельств. Я не исключаю, впрочем, и такой возможности, что среди людей, осуществлявших «Манхэттенский проект», работал еще один русский шпион, о существовании которого мы даже не подозревали. А почему бы и нет? Мы же были в курсе пяти внедрений, так почему бы не быть еще одному? Вопрос, однако, заключается в том, смогут ли теперь специалисты на основании информации, предоставленной Владимиром Чиковым, установить, кем же в действительности был Персей?

С уверенностью можно лишь утверждать, что Леонтина Коэн была, скорее всего, связником у Персея, а не у Клауса Фукса. Когда российская бригада снимала меня в Альбукерке для фильма «Полвека тайн», зашел разговор о существовании связки Коэн — Фукс, которое я оспаривал. И сейчас, после прочтения рукописи Владимира Чикова, я вижу, что эта связка действительно не осуществлялась. Тем не менее я считаю, что Коэны были связниками между полковником Абелем и Розенбергами, после того как их прежний руководитель Яцков покинул Америку в 1946 году. В связи с этим я нахожу весьма любопытным и тот факт, что Юрия Соколова (Клода) срочно направили на связь с Коэнами в июне 1950 года, чтобы передать им указания Центра о необходимости срочно покинуть США, поскольку именно в этот момент Розенберги уже были арестованы. Об этом случае Юрий Соколов сам рассказал мне в Москве, причем буквально в тех же выражениях, которые Владимир Чиков употребляет в своем произведении. Я спросил тогда Соколова, почему же для этой миссии не был направлен Абель, но он ничего мне на это не ответил. Это одна из маленьких загадок того времени, возможно, когда-то эта история и будет пересказана с большими подробностями, нежели сейчас.

Автор книги прослеживает дальнейший путь Коэнов после их бегства в Москву, перекидывает мостик между их прежней деятельностью в Америке в связке с Персеем и Абелем и их работой в Великобритании с Гордоном Лонсдейлом. Вторая часть их многолетней деятельности на ниве шпионажа связана с Портлендской операцией, в результате которой секретные сведения о методах подводного обнаружения были сначала похищены с королевской военно-морской базы, а затем сфотографированы, переведены на микрофильмы и переправлены в Москву. Эта операция была затронута британской прессой после ареста и судебного процесса над Коэнами и Лонсдейлом в 1961 году, а также в книгах, посвященных этому делу. Здесь, однако, Чиков несколько приоткрывает завесу над отдельными фактами, что придает истории некоторую экспрессию и жизненность. Даются, в частности, многочисленные детали о знаменитом «шпионском коттедже» в лондонском предместье Руислин, где проживали Коэны, носившие в то время фамилию Крогеров.

В последней части книги вновь появляются Коэны — Крогеры, чтобы повести разговор уже от первого лица. Проинтервьюированные в 1989 году, они вспоминают о прошлых годах, о своей любви к коммунизму и Советскому Союзу, что в равной степени воодушевляло и Розенбергов, которые предпочли умереть, чем раскрыть известные им сведения. Их вера была столь искренней, что я просто был не в силах их ненавидеть, как я ненавидел Кима Филби, который одно время был моим визави в штаб-квартире ФБР.

В словах Коэнов — Крогеров, высказанных в конце книги, я обнаружил в буквальном смысле слова много патетики Так или иначе, я испытал немалое удовлетворение от того, что, прожив в стране достаточно долго, они сами увидели, как Россия постепенно освобождается от коммунизма и советской системы, которую они обожествляли и которой служили. Некоторым утешением для меня является то, что их жизнь в Москве после девяти лет, проведенных в британских тюрьмах, была далеко не счастливой, а они сами конечно же испытывали ностальгию по Америке, по стране, которую сами же хотели уничтожить.

Из воспоминаний, лично написанных Моррисом Коэном

Мы верно определили свой жизненный путь

Империалистическая агрессия против Советской республики, принесшая столько страданий ее народу, и провал этой авантюры остались в моей памяти с детских лет. Мои родители — бедные эмигранты из царской России, в 1905 году приехали в Нью-Йорк. В 1919 году, когда мне было девять лет, мы посетили Томпкинс-сквер Парк, который находился в нижней части Ист-Сайда в Нью-Йорке. Маленький парк и все прилегающие к нему улицы были заполнены такими же рабочими, как и мои родители, — людьми разных национальностей. Они дружно скандировали: «Руки прочь от России!» Слова этого призыва белели на красном полотнище, протянутом от близлежащих домов через весь парк. Недалеко стояла огромная стена из красного кирпича, и когда все скандировали призывы, то их голоса заполняли парк, повторялись громким эхом. Рабочие протестовали против решения «либерального» правительства президента Вильсона послать солдат и оружие на помощь белой армии, начавшей контрреволюционное выступление в России. Этот день навсегда остался в моей памяти.

Коммунистическая партия США, едва появившись на свет в 1919–1920 годах, сразу же стала объектом нападок и провокаций Министерства юстиции, во главе которого стояли министр юстиции и генеральный прокурор Пальмер и профессиональный жандарм Эдгар Гувер. Последний возглавил ФБР в 1924 году. Около десяти тысяч радикально настроенных деятелей было брошено в тюрьму. Несмотря на атмосферу террора, Компартия США набирала силу, росли ее ряды. В условиях непрекращавшихся преследований Компартия США на протяжении шестидесяти лет ее существования никогда не ослабляла борьбы за дружественные отношения между правительствами и народами США и СССР. Поиски ответов на многие вопросы, которые перед нами неумолимо и безжалостно ставила жизнь, привели Елену и меня в ряды коммунистической партии.

Я родился и вырос в бедной семье и с раннего детства должен был зарабатывать на хлеб насущный. В молодости родители мои не имели возможности получить образование и готовы были пойти на любые жертвы, чтобы я мог закончить среднюю школу. Мое стремление получить университетское образование еще более возросло в то время, когда в США свирепствовал экономический кризис, в результате которого в стране насчитывалось семнадцать миллионов безработных.

Узнав, что дешевле всего стоит обучение в штате Миссисипи, я проделал более тысячи миль, путешествуя на попутных грузовиках и товарных поездах по штатам Юго-Запада. Нашел работу, чтобы иметь возможность платить за обучение и жилье, однако не смог установить связь с компартией, которая в этом логове, где процветали расизм и социальная несправедливость, вынуждена была уйти в глубокое подполье. В университете штата Иллинойс меня приняли в аспирантуру, и я вступил в Союз коммунистической молодежи, а через несколько месяцев стал членом Компартии США. Нашей партийной организации, в состав которой входили отдельные преподаватели и два студента, пришлось действовать нелегально.

К осени 1936 года по заданию партии я переехал в Нью-Йорк, где возглавил одну из местных партийных организаций. Некоторое время я был безработным, потом товарищи нашли мне работу в небольшой фирме, распространявшей партийные и прогрессивные журналы, а также советские периодические издания на английском языке. Платили мне всего пятнадцать долларов в неделю, но эту работу я очень любил и вкладывал в нее всю душу. Я появлялся на всех забастовках и демонстрациях и распространял среди рабочих нашу партийную литературу. Вечерами и в выходные дни занимался тоже партийной работой.

Затем началась гражданская война в Испании. Борьба испанских патриотов стала для нас, американских коммунистов, «делом всего человечества». Этот лозунг, провозглашенный ЦК Компартии США, был основным в нашей борьбе с фашизмом. Многие американские коммунисты и другие прогрессивно настроенные соотечественники добровольцами отправились в Испанию, чтобы с оружием в руках защищать республику от фашизма.

В июльскую ночь 1937 года вместе с другими бойцами Интернациональной бригады я перебрался через Пиренеи в Испанию. Меня назначили в пулеметную роту батальона Маккензи — Панино нашей Интернациональной бригады. Затем стал кем-то вроде политрука в своем отделении. А во время наступления на фашистские позиции при Фуэнтэс де Эбро, где в операции участвовали и советские танкисты, я был ранен в обе ноги пулеметной очередью.

В госпитале прочитал два тома ленинских работ. После выздоровления меня направили в Барселонскую школу по политической подготовке, где и состоялось мое знакомство с советскими товарищами, предложившими работу в советской разведке. Я считал большой честью работать в советских органах безопасности и тем самым активнейшим образом способствовать осуществлению дела моей жизни — победе коммунизма, и поэтому охотно дал свое согласие. Мое посвящение в чекисты-разведчики состоялось на одной из вилл в Барселоне.

В конце ноября 1938 года вернулся в США, а в начале 1939 года познакомился с сотрудником «легальной» резидентуры Твеном,[152] под руководством которого и начал свою разведывательную работу в США. Прежде всего мне поручили подобрать группу людей, которые имели возможность помочь в получении разведывательной информации; кроме того, мой руководитель постоянно подчеркивал, что я должен развивать свою наблюдательность в повседневной жизни и научиться видеть все, что происходит вокруг меня, разумеется, не привлекая внимания со стороны.

Нельзя сказать, что жизнь моя была гармоничной во всех отношениях — я не имел спутницы жизни. Найти жену среди молодых женщин-коммунисток было нелегко: я понимал, что в конце концов ей придется разделить мою судьбу во всем, а такую жизнь не назовешь беспечной. Незадолго до моего отъезда в командировку в Испанию один из товарищей познакомил меня с Еленой Пэтке на митинге. Чем чаще мы встречались, тем больше она завоевывала мое сердце. Ее мать была эмигранткой из Польши и работала в текстильной промышленности в одном из городков штата Массачусетс. Когда Елене исполнилось тринадцать лет, она отправилась в Нью-Йорк и получила работу в магазине по продаже одежды.

Самообразование, которым упорно занималась Елена, в сочетании с участием в классовых боях более чем компенсировали пробелы в ее знании. Она вступила в ряды компартии в 1935 году. Потом изъявила желание сражаться в Испании на баррикадах, однако руководящие товарищи из партийного комитета уговорили ее остаться дома. Я постоянно восхищался Еленой, ее самостоятельностью, боевитостью, способностью быстро принимать правильные и разумные решения. Твен согласился, чтобы она оказывала мне непосредственную помощь в разведывательной работе.

Через несколько месяцев фашистская Германия напала на СССР, и перед нами встали задачи, требовавшие быстрого и оперативного решения. Моя группа тогда состояла из семи человек. Нам удалось получить схемы и чертежи, а также отдельные части новых видов оружия, которое выпускалось на местных заводах.

В начале 1941 года мы с Еленой поженились. Она работала токарем на военном заводе. В выходные дни нам редко доводилось бывать вместе. Задания, которые я выполнял под руководством Твена, вынуждали меня часто выезжать из Нью-Йорка.

Весной 1942 года меня призвали на воинскую службу в американской армии. Поддержание связи с моей группой и другие связанные с этим заботы легли на плечи Елены. Позднее она получила дополнительное задание: начала работать с очень ценными агентами. Одним из них был человек, занимавший важное положение в Управлении стратегических служб (так называлась американская разведка во время второй мировой войны). С ними Елена работала в течение двух лет. Несколько позже Твен познакомил ее с новым руководителем — Анатолием Антоновичем.[153] Елена осуществляла тогда связь с очень ценным агентом, который передавал нам чрезвычайно важную научную информацию о создании атомного оружия. Ей приходилось много ездить по стране и поддерживать связь со многими агентами. У них она получала бесценную разведывательную информацию и доставляла ее в Нью-Йорк.

Моя же служба в американской армии началась на Аляске. Затем я участвовал в операции по высадке в Нормандии, а также в военных кампаниях во Франции и в Бельгии. Потом военная судьба забросила меня в немецкий город Веймар, где я встретился с советскими и немецкими товарищами, пережившими ужасы Бухенвальда. В ноябре 1945 года меня демобилизовали. Заряженный радостью и оптимизмом от общей победы над фашизмом, я вернулся в Нью-Йорк и вновь приступил к разведывательной работе.

Не успели народы вернуться к мирной жизни, как подули ветры «холодной войны», начатой президентом США Трумэном и Уинстоном Черчиллем. Администрация Вашингтона нагло и самодовольно размахивала атомной бомбой, угрожая СССР. ЦРУ, пришедшее на смену Управлению стратегических служб, ступило на скользкий путь заговоров, диверсий и убийств, протягивая свои щупальца по всему миру.

В самих Соединенных Штатах началась травля всех прогрессивно мыслящих американцев. Эта кампания, которая получила название «охоты за ведьмами», проходила в атмосфере клеветы и шпиономании. Инициатором травли стал сенатор Маккарти. ФБР, руководимое Эдгаром Гувером, начало засылать в ряды американской компартии множество своих агентов и осведомителей. Через некоторое время американская охранка арестовала свыше двухсот руководителей коммунистической партии и многих представителей прогрессивной интеллигенции. Американец, заподозренный в сочувствии коммунистической партии в период маккартизма, мог в любой момент потерять работу и оказаться в тюрьме.

Для Елены и меня неписаным и непреложным законом и заповедью были три правила: стойкость, бдительность и терпение. В самый разгар «холодной войны», когда в Америке свирепствовали оголтелые антикоммунисты вроде сенатора Маккарти, мы познакомились с советским разведчиком-нелегалом, имя которого, как нам потом стало известно, Рудольф Иванович Абель. Поначалу у нас сложилось впечатление, что перед нами фермер из Новой Англии. Одет в легкую летнюю рубашку, а на голове мягкая соломенная шляпа — словом, он ничем не отличался от любого простого американца. Мы сожалели, что нам удалось проработать с ним только десять месяцев. Это был незаурядный человек и талантливый разведчик.

Когда американские власти раскрыли одного из агентов, с которыми Елена поддерживала связь, нам пришлось покинуть Америку. Наш долгий путь в Москву был отмечен множеством интересных и волнующих событий. Наконец мы благополучно добрались до Москвы и оказались на Красной площади в тот момент, когда кремлевские куранты били полночь.

Елена и я прошли курс интенсивной подготовки, а затем выезжали в командировки в капиталистические государства. Нам довелось побывать во многих странах и на всех континентах. В 1954 году мы приехали в Англию и впоследствии вошли в группу Бена (Лонсдейл). В 1961 году Бена, Елену и меня арестовали по обвинению в заговоре и нарушении акта о государственных секретах. На суде было заявлено, что ФБР давно разыскивает нас как лиц, причастных к некоторым событиям, явившимся результатом так называемого «советского атомного шпионажа» на территории США, а также в связи с делом полковника Абеля. Расправились с нами следующим образом: Бена приговорили к двадцати пяти годам, а Елену и меня — к двадцати годам тюремного заключения.

Представители британской и американской контрразведывательных служб прибегали к различным средствам — «мягким» и «жестким», пытаясь склонить нас к сотрудничеству с ними. О том, чего они добились, можете судить сами.

Бен в соответствии с правилами, установленными парламентом, обратился к начальнику тюрьмы с просьбой о получении газет из дома. Судя по всему, начальник тюрьмы не понял, о чем идет речь. «А где же ваш дом и какую газету вы хотите получать?» — спросил он. Бен ответил: «Мой дом в Москве, и я желаю получать „Правду“». Начальник тюрьмы окаменел от такого ответа. Однако он обратился с запросом в Министерство внутренних дел, которое вынуждено было удовлетворить просьбу Бена. Бен всегда знал, как себя вести, кто бы перед ним ни был.

Почти девять лет, проведенные в тюрьме, не могли не сказаться на здоровье Елены. С точки зрения морального и психологического склада женщины, отбывавшие наказание за уголовные преступления, отличались большей неуравновешенностью и жестокостью, чем мужчины, находившиеся со мной в заключении и осужденные за убийства и ограбления. Елене постоянно приходилось применять физическую силу, защищаясь от нападок других заключенных, часто провоцируемых тюремной стражей. Тем не менее она активно изучала русский язык с помощью специального курса, записанного на пластинки. Министерство Англии не могло не пойти на эту уступку, если учесть, что в то время советская контрразведка арестовала английского разведчика, который был осужден и заключен в тюрьму.

После долгой предварительной работы Центр сумел установить с нами регулярную переписку. Мы это поняли, когда стали получать письма и телеграммы за подписью Марии Пэтке (Юрий Иванович[154]), несуществующей кузины Елены, якобы проживающей в Польше. Одна из телеграмм, пришедшая по случаю Нового 1969 года, содержала сообщение, что, по всей вероятности, в этом году мы будем пить вино из винограда дядюшки Миколы (Николая Алексеевича[155]), сидя у него в саду в Люблине. Я много раз перечитывал телеграмму, и с каждым разом у меня все больше кружилась голова, как от хорошего вина, текущего по жилам.

Наконец прошли длинные, мучительные переговоры между английскими и советскими дипломатами. 25 июля 1969 года Елена и я услышали сообщение, передававшееся но радио и телевидению, об условиях достигнутого соглашения. Правительство СССР согласилось освободить английского шпиона Джеральда Брука и двух контрабандистов, которые пытались доставить опиум на советскую территорию и там же были пойманы с поличным, а англичане — освободить нас.

Через три месяца Елена и я шли через лондонский аэропорт, заполненный толпами людей, полицией, репортерами и представителями телевидения. Мы поднялись на самолет вместе с двумя польскими товарищами, сопровождавшими нас, и увидели, что весь салон битком набит корреспондентами. Они щелкали фотоаппаратами и засыпали нас вопросами, но интервью, которое мы им дали, было очень кратким: «Вы должны заботиться о сохранении мира во всем мире».

В Варшавском аэропорту нам удалось быстро скрыться от наседавших корреспондентов. На автомобиле мы подъехали к тому месту, где нас ожидали товарищи из Центра. Здесь мы попали в теплые объятия «дядюшки Миколы» и «кузины Марии». На следующий день в Москве нас встречали старые друзья.

За последние десять с лишним лет Елена и я много ездили по СССР и регулярно участвовали в подготовке молодых чекистов, и поэтому мы чувствуем себя очень счастливыми.

Посмотрите, как изменилось соотношение сил в мире. В 1950 году, когда США чувствовали себя настолько уверенными, что империалистам казалось, что они могут весь мир проглотить, как устрицу, в журнале «Лайф» появилась статья. Ее автор предсказывал, что скоро американские вооруженные силы оккупируют Советский Союз, а известный в ту пору мюзикл под названием «Парни и куколки» будет якобы исполняться не на Бродвее, а где-нибудь в театре на улице Горького. А пройдет 27 лет, и президент Джимми Картер начнет жаловаться на то, что Советский Союз стал настолько сильным, что «представляет уже угрозу» странам Запада, т. е. США и его союзникам.

Действительно, времена меняются.

г. Москва.

27 декабря 1978 года

Документы секретной операции «Венона»

В рамках кампании, проводившейся в США по рассекречиванию советских шифротелеграмм, Агентство национальной безопасности (АНБ) в Форд-Миде, штат Мэриленд, в июле 1995 года начало публиковать документы из досье «Венона», имевшие до того момента гриф «секретно». Было предано гласности 49 разведывательных сообщений за период 1944–1945 годов, относящихся к истории «атомного» шпионажа.

Потом настала очередь еще 250 документов за 1942–1943 годы, касающихся вопросов Коминтерна и проникновения советских спецслужб в эмигрантские организации за рубежом.

«Венона» — это кодовое обозначение операции, предпринятой в 1943 году по инициативе службы радиотехнической разведки Сухопутных войск США, являвшейся предшественницей АНБ. Ее целью была расшифровка переписки между советскими дипломатическими миссиями в Америке и секретными службами в Москве. Речь идет о нескольких тысячах сообщений, перехваченных с 1939 года. Попытки прочесть телеграммы, зашифрованные при помощи пяти различных систем шифровки, продолжались в течение пяти последующих лет, и таким образом к концу 1946 года дешифровальщик Мередит Гарднер был в состоянии приступить к чтению советских телеграмм, касавшихся «атомного» шпионажа. Но даже разгадав советские шифры, США не уберегли свой «секретный атом» от русских шпионов. Как только усилия в ходе операции «Венона» по расшифровке части кодов дипломатических посланий и разведывательных донесений из Нью-Йорка стали известны в Москве, ее разведцентр начал в срочном порядке менять псевдонимы своих агентов. И это естественно, поскольку в советскую разведку сразу же просочились сведения о первых успехах «Веноны». Признавший это директор АНБ адмирал Дж. М. Маккдоннел, однако, отказался назвать фамилии источников, которые могли сообщить информацию об этой операции. В докладе же о программе «Венона» прозвучало имя советского агента, сотрудника английской СИС Кима Филби, который начиная с 1949 года регулярно получал копии обзоров, делавшихся по ходу самой операции. Процесс расшифровки 2200 документов закончился в 1952 году, но отдельные детали и уточнения американские криптографы продолжали выяснять вплоть до последних дней.

Роберту Ламфиеру было поручено по линии ФБР вплотную заняться вопросами «Веноны» лишь в 1948 году. Питер Райт в книге «Ловец шпионов», выпущенной французским издательством «Робер Лаффон» в 1987 году, утверждает, что операция «Венона» явилась «самым крупным секретом контрразведки западного мира». Однако, как свидетельствовал доклад, посвященный расшифровке советских телеграмм, большая часть агентов, упомянутых в них под псевдонимами, так и не была раскрыта.

Среди 49 документов, опубликованных в июле 1995 года, шесть касаются «атомного» шпиона № 1, фигурирующего в книге Владимира Чикова и являвшегося, как следует из ее содержания, американским физиком, который работал на советские секретные службы, иначе говоря, на НКВД, под псевдонимом Млад (в российских и американских изданиях он стал фигурировать как Персей). Все документы, в том числе и первый, в котором лишь упоминается этот псевдоним, приведены далее в приложении под номерами:

№ 1 — от 16 декабря 1944 г.

№ 2 — от 13 декабря 1944 г.

№ 3 — от 9 февраля 1944 г.

№ 4 — от 8 мая 1944 г.

№ 5 — от 14 ноября 1944 г.

№ 6 — от 23 января 1945 г.

№ 7 — от 31 марта 1945 г.

№ 8 — от 5 июля 1945 г.

В целом все восемь перехваченных в ходе операции «Венона» документов подтверждают тезис, развитый Владимиром Чиковым в его книге, о существовавших контактах Персея с американскими связниками, такими, как Стар и Лесли (Леонтина Коэн). Самое удивительное, что эти расшифрованные документы полностью опровергают версию, выдвинутую Павлом Судоплатовым. Если верить Судоплатову, то Млад — Персей был не кто иной, как Бруно Понтекорво. Это, однако, совершенно невозможно, потому что Млад работал в Лос-Анджелесе, в то время как Понтекорво там никогда не был. Таким образом, в отношении Млада Судоплатов допускает явную ошибку. В документе № 2 говорится, что Алексей (Яцков) два раза встречался со Старом, которого Судоплатов идентифицирует как Роберта Оппенгеймера и одновременно как Энрико Ферми. В высшей степени невероятно, чтобы Яцков когда-либо встречался с кем-то из них. В том же документе говорится, что Стар планировал вновь вернуться в Гарвард, что никак не сочетается с личностями Оппенгеймера или Ферми, поскольку и тот и другой были профессорами других университетов. Таким образом, Судоплатов много раз ошибается и в отношении Стара.



В дешифрованной американскими спецслужбами телеграмме, исходящей из нью-йоркской резидентуры в московский разведцентр, сообщается о том, что агент Оса возвратилась из поездки в Лос-Аламос к источнику атомной информации Калибру. Что он просил передать кому положено о том, что в Лос-Аламосе приняли жесткие меры по предотвращению утечки информации в руки России относительно дела «Энормоз». Что, несмотря на это, он согласился пролить свет на интересующую русских проблему. Что в середине января Калибр намерен быть в Тире (Нью-Йорк).

Приложение № 2

В шифр отеле грамме сообщается о том, что очень рискованно концентрировать все контакты по делу «Энормоз» только на связника Арно. Отмечается также, что агент Хьюс передал 17 чертежей по радиоэлектронике и есть необходимость передать его на связь от Света к Калистрату. Материалы и от Хьюса, и от Метра желательно передавать не через Либерала, а напрямую через Калистрата и Света.


Приложение № 3

В шифровке, направленной за подписью Антона (Л. Р. Квасников) начальнику внешней разведки НКВД Виктору (П. М. Фитин), сообщается о состоявшейся 5 февраля 1944 года встрече Гаса и Реста (Клаус Фукс). Последний рассказал Гасу о том, что он прибыл в США в составе британской группы ученых, которым предстоит работать по проекту под нспосредственньш контролем Вооруженных Сил США, которые представлены генералами Саммервиллем и Стимпсоном. Что английскую группу ученых возглавляет член британского парламента от лейбористской партии Бен Смит.

Приложение № 4

В донесении, адресованном в Центр за подписью мая [кстати, его подлинные фамилия, имя и отчество неправильно расшифрованы американскими спецслужбами), Реет отмечает, что работа в США английской группы ученых в связи с нежеланием американской администрации делиться с Англией секретами разработки атомной бомбы ведется неэффективно. Что если Реста не направят работать в Лос-Аламосскую лабораторию, то он, возможно, вернется в Англию.

Приложение № 5

В этом донесении из Нью-Йорка сообщается о том, что Хьюс является хорошим фотографом и у него для этого имеются все фотопринадлежности, но нет такого хорошего аппарата, как «Лейка». Хьюс мог бы сам переснимать интересующую разведку секретную информацию и передавать ее в непроявленной пленке Либералу.


В шифротелеграмме отмечается, что резидентурой проводились проверочные мероприятия в отношении Млада и Стара, но данные о результатах их проверки еще не поступили. Сообщается также, что Млада хотели призвать в армию, но его все же оставили в Лос-Аламосе. Что Бек очень недоволен тем, что Млад через связника Стара будет теперь работать под началом Алексея (А. А. Яцков). Вычеркнутые после псевдонимов места в дешифрованных американскими спецслужбами телеграммах под номерами 1, 2, б, 7, 8 свидетельствуют о возможно установленных именах и фамилиях источников советской разведки.


В шифротелеграмме из Москвы дается оценка разведцентром полученных резидентурой материалов по делу «Энормоз» по шкале: ценные, представляющие значительный интерес и просто интерес. Упоминаются псевдонимы агентов Чарльз (Клаус Фукс) и Млад.


В подписанной начальником внешней разведки Виктором (П. М. Фитин) шифровке сообщается о том, что разведцентр отслеживает исполнение всех заданий по делу «Энормоз», что резидентура обязана информировать его о каждой встрече с агентами, работающими по атомной проблеме, и должна давать полный отчет о результатах ее проведения.

Загрузка...