Глава восьмая

Услышав звук отъезжающего автомобиля, Джилл пришла в неистовство, схватила со стола бумагодержатель и что было сил швырнула в коридор. Затем бросилась на кухню, откуда доносилось верещание сидевшей в манеже Мэдди.

Эйден сказал напоследок, что всего-навсего соблюдает осторожность, но не такая она дура, чтобы поверить. Невооруженным глазом видно, что под маской безразличия он кипит от злости. Уверен, что она ему лжет, а отсюда и все их неприятности. То есть во всем виновата она одна.

Да и так ли уж искренне его сегодняшнее поведение с Мэдди? А если он просто хотел доказать Джилл, как несправедлива она, обвиняя его в нежелании иметь детей? Недаром же, кормя Мэдди, он то и дело искоса поглядывал на нее.

Его ребяческое упрямство подстегнуло раздражение Джилл, как говорится, подкинуло хвороста в огонь. Занимаясь своими повседневными делами, она кидала подушки, с грохотом захлопывала дверцы шкафов и, не переставая, поносила мужа.

Но это продолжалось недолго. До Джилл постепенно дошло, что ведет она себя не менее по-детски, чем он. А главное — она скучает по мужу. Она так привыкла за эти дни видеть его рядом! Через пару часов ей стало казаться, что без него жизнь не в жизнь. К полудню же к Джилл вернулась прежняя решимость — во что бы то ни стало выяснить их отношения.

Она вынула из холодильника телятину, разморозила в микроволновой печи и приготовила под маринадом, не особенно, впрочем, надеясь на то, что любимое блюдо Эйдена смягчит его гнев.

Но ведь необходимо каким-нибудь образом изменить обстановку. И тут ее осенило: пусть Эрик сам скажет Эйдену, что между ними ничего нет.

Сегодня к ней придет Брэди. Под вечер за ним заедет Эрик, и вот тогда-то она и попросит его поговорить с Эйденом.

— Эйден сегодня пошел на работу? — удивился Эрик. — Вот уж не ожидал. Разве он здоров?

— Ему гораздо лучше. — Джилл наблюдала за тем, как Брэди строит на ковре башню из кубиков, а Мэдди подбегает и с пронзительным криком ее разрушает.

— Слава Богу! — Эрик воздел руки к небу. — Теперь ты наконец сможешь взяться за развод.

Как невежливо с его стороны! Большинство людей на месте Эрика сначала сказали бы что-нибудь о его выздоровлении.

— Все в порядке, Джилл?

Как он заметил, что она им недовольна?

— Нужна моя помощь?

— Больше, чем ты думаешь. — Бросив многозначительный взгляд на Брэди — мальчик уже большой, прислушивается к разговорам взрослых, — она сказала: — Выйдем поговорить в коридор. Я хочу попросить тебя об услуге.

— Выкладывай. Ты же знаешь, для тебя я на все готов.

— Я хочу, чтобы ты поговорил с Эйденом.

— О чем? — Эрик уселся на нижнюю ступеньку.

— Он сильно заблуждается, и ты, как никто другой, можешь наставить его на путь истинный.

— Я? Не понял… В чем же он заблуждается?

— Он думает, что у нас с тобой роман.

Наступила гробовая тишина. Ему бы вскочить немедленно, удивиться, опровергнуть, сказать хоть что-нибудь, а он молчал. И почему-то покраснел до корней волос.

— Вся моя надежда на тебя. Ты сумеешь убедить Эйдена, что между нами ничего подобного нет.

И опять Эрик повел себя как-то странно.

— Разве так важно, что думает Эйден? Ты же с ним разводишься.

— Эрик! Для меня важно, что думает Эйден.

Эрик наклонился вперед, упер локти в колени и запустил руки в свою шевелюру цвета зрелой пшеницы. Тяжело вздохнув, он вымолвил:

— Прости, Джилл. Я не могу.

— Не можешь? — тупо повторила она.

— Не могу. Не умею лгать.

Смысл его слов не сразу дошел до нее. Но, поняв, что имеет в виду Эрик, она жутко смутилась.

— Истина заключается в том, — Эрик поднял на нее спокойный взгляд, — что моя мечта — иметь с тобой роман. Но я молчал в ожидании официального развода. Мне казалось, что ты догадываешься.

— Я… Да у меня и в мыслях не было.

— Ты уверена?

— Абсолютно.

— Или говоришь так, лишь бы приуменьшить свою вину? — На лице его читалось сомнение. — Если так, то со мной, поверь, такие уловки не нужны.

Ее вину?! В чем она виновата? Откуда ей было знать, что их дружба обернется таким образом?

Он взял ее руку и мягко потянул к себе, усаживая рядом на ступеньку.

— Ну, давай я скажу по-иному. Ты бы не очень возражала, если бы наша с тобой дружба после развода с Эйденом переросла в иные отношения?

Первым ее побуждением было сказать, что да, возражала бы. Ибо не может иметь связь ни с кем, кроме Эйдена. Но, прежде чем она успела облечь ответ в мягкую дипломатическую форму, он, не дожидаясь его, продолжал наступление.

— Мы так хорошо ладим, Джилл. — Он наклонился к ней, лицо его загорелось. — У нас столько общего — дети, увлечения, представления о семейной жизни. Ты и как женщина очень меня привлекаешь. Уж это-то, полагаю, тебе известно.

Джилл, словно лишившись дара речи, лишь удивленно смотрела на него, поражаясь своей непростительной слепоте. Оказывается, Эйден прозорливее. Где же были ее собственные глаза?

— Я хочу быть с тобой все время рядом. — Он положил руки ей на плечи. — Вывозить тебя в рестораны, на танцы. Испробовать все удовольствия, доступные нам. — Он подчеркнул слово все, чем окончательно смутил Джилл.

Ее охватила дрожь, которую, казалось, должен был ощутить Эрик. Его руки все еще лежали на ее плечах. Вместо того чтобы убрать их, он принялся ласково гладить Джилл, чем вызвал у нее невольную неприязнь.

— Теперь тебе ясно, почему я не могу сказать Эйдену, что между нами ничего нет. Я и пальцем не шевельну, чтобы уладить ваши отношения. Он тебя недостоин, и чем быстрее уйдет из твоей жизни, тем лучше.

Какая гадость! Эрик, видно, собирается ее поцеловать! Во всяком случае, склонил голову набок. Скулы ее сжались, и она с негодованием отвернулась.

К несчастью, именно в этот миг — нет чтобы на секунду позднее! — входная дверь распахнулась и на пороге выросла фигура Эйдена, который не мог не заметить рук Эрика, еще остававшихся на плечах Джилл.

Она с силой сбросила их с себя, опасаясь, как бы сердце не выскочило у нее из груди, и вскрикнула:

— Эйден!

Он остановился в дверях, попеременно глядя на нее и на Эрика. Затем издал звук, который напоминал бы смешок, улыбайся он хотя бы краешком рта, повесил на место пальто и понес портфель в гостевую.

— Тебе, Эрик, лучше уйти, — сказала Джилл.

— Я останусь, чтобы у тебя не было с ним неприятностей.

— Твое присутствие только все ухудшит. Пожалуйста, уходи. Ты и так достаточно натворил.

Уловив гнев в ее голосе, Эрик спросил:

— Ты не сердишься на меня?

— Честно говоря, сержусь.

Эрик вздохнул, почесал в затылке, но спорить не стал.

— Пошли, Брэди. Надевай куртку. Нам пора домой.

Джилл в полной растерянности опустилась на ступеньку, где только что сидел Эрик. Руки ее дрожали от волнения. Эйден пересек холл, не бросив в ее сторону даже мимолетного взгляда, и направился в гостиную, где Мэдди продолжала играть с кубиками.

— Одну минутку, Эйден.

Развязывая галстук, он повернулся и смерил ее уничтожающим взглядом.

— То, что ты видел… Я и Эрик… Это совсем не то, что ты предполагаешь.

— О, разумеется! — с убийственной иронией произнес он. — Если не то, так что же?

— Я попросила Эрика поговорить с тобой. Объяснить, что между нами ничего нет. Я думала, что уж ему-то ты поверишь.

— О да! И он, я вижу, с большим энтузиазмом взялся выполнять твою просьбу.

— Вот это-то я и хочу объяснить. — Она так волновалась, что с трудом выговаривала слова. — Я должна перед тобой извиниться, Эйден.

В ответ он лишь с усмешкой посмотрел на нее. Нет, он не собирается облегчать ей задачу!

— Я была уверена, что нас с Эриком связывает одна только дружба — и ничего больше. Но он, оказывается, смотрит на вещи иначе. Ты, по-видимому, был прав.

— Какая неожиданность! — сыронизировал Эйден.

— Попробуй войти в мое положение. Хоть на одну минуту. Я вся трясусь. Понять не могу, как это случилось и почему я ничего не замечала раньше.

— Честно говоря, я тоже не понимаю.

В холл вбежала Мэдди. Эйден подхватил ее на руки и уселся на стоявший у противоположной стены стул.

— О чем ты думала? — Он посмотрел на Джилл. — Ты — женщина, Эрик — мужчина. Насколько мне известно, вы проводили вместе очень много времени. Как же не понять, к чему это неизбежно должно привести!

Джилл опустила голову и уставилась на кончики своих туфель. Эйден прав. Так почему она это допустила?

А что, если интуитивно она сознавала, к чему приводят столь близкие отношения, и даже стремилась к подобному развитию событий? Не отдавая себе отчета, разумеется, на уровне подсознания?!

Джилл немедленно отвергла эту мысль. Нет, она не желала романтических отношений с Эриком, даже подсознательно. Она не сумела распознать истинный характер их отношений, но иного греха за ней нет.

И тут на нее снизошло озарение.

— Я чувствовала себя одинокой, Эйден. Мы с Эриком познакомились сразу же после рождения Мэдди. В самое тяжелое для меня время. Ты даже не представляешь себе, каково мне тогда было.

— Почему же ты не обратилась ко мне?

— Тебя почти никогда не было дома, а если ты и бывал, то старался избегать Мэдди, а следовательно, и меня.

— Опять двадцать пять.

— Да, от правды не уйдешь. — И она замолчала. Снова он не желает верить, что не хотел ребенка, снова подозревает ее во лжи. Она лжет, якобы чтобы выгородить себя. — Скорее всего, я, сама того не сознавая, искала кого-нибудь, кто бы в некоторых отношениях заменил мне тебя. Не в постели, разумеется, а в остальном. Кто бы стал вместе со мной радоваться Мэдди. Любоваться ею.

Эйден не спускал глаз с Мэдди. Малютка развлекалась его галстуком, стараясь обвязать его концы вокруг своей шейки. Но Джилл заметила, как сжались его руки.

— Между нами, уверяю тебя, ничего неподобающего не было. Мы, правда, дружили, но и этому я решительно положу конец.

Глазами она умоляла Эйдена понять и простить. Но муж продолжал сидеть с холодным, непроницаемым видом.

— Пусть будет так, — вымолвил он наконец.

— Это все, что ты можешь сказать? — с оттенком возмущения произнесла Джилл, убедившись, что он не намерен продолжать.

— Что еще я могу сказать?

Ты можешь сказать очень и очень много! Беда в том, что ты не желаешь, подумала Джилл.

— Ты по-прежнему мне не веришь?

Эйден провел рукой по лицу. Вид у него был усталый.

— Минуту назад ты обвиняла меня в том, что я не понимаю, какое трудное время ты пережила после рождения Мэдди. А сознаешь ли ты, как трудно жить, ничего не помня? Когда две недели назад я очнулся на больничной койке, прошлая жизнь виделась мне безбрежным волнующимся морем, окутанным туманом и все время меняющимся, в котором беспомощно барахтался я. Надежда исходила лишь от тебя, ты была как бы моим спасательным кругом. Но вчера, — его голос понизился, — выяснилось, что ты лишь частица морской стихии. Так что ты уж извини меня, если я не слишком разговорчив.

Он встал и прошел с Мэдди на руках на кухню, зажег свет и достал из буфета твердое печенье. Наблюдавшая за ним из дверей Джилл готова была разрыдаться.

— Ты заблуждаешься, Эйден. Я здесь для тебя. И всегда буду рядом. Но пытаться убедить тебя в этом — бессмысленно, ты все равно не прислушиваешься к моим словам. Лучше мне подождать. Завтра ты будешь у врача, и я уверена…

— Нет. — Он взглянул на нее с вызовом.

— Что «нет»?

— Забудь о визите к врачу.

— Не понимаю, о чем ты.

— Тебе незачем понимать. — И он направился к выходу.

— Эйден! — Она схватила его за рукав. — Ты не можешь вот так, озадачив меня одним словом, уйти!

— Все очень просто. Я не собираюсь ехать к врачу. Выкарабкаюсь своими силами.

— Что это значит? — Глаза Джилл сузились.

— А то, что сейчас мне меньше всего хочется оказаться в руках эскулапа, пичкающего меня черт знает чем. Я более не желаю подвергаться унижениям.

— Каким унижениям? Что за вздор ты несешь? По твоим же словам, тебе не нравится находиться в беспамятстве, но и пойти к тому самому врачу, который может тебе помочь, ты не желаешь.

— Значит, я несу вздор. Я не возражаю. — И Эйден повернулся, чтобы удалиться в гостиную. Но Джилл преградила ему путь.

— Ради Бога, Эйден, не поворачивайся ко мне спиной. Неужели ты не замечаешь, как я к тебе отношусь? — Она обвила руками шею мужа и прижалась к нему. Но он оставался тверд и непоколебим.

— Что я вижу, Джилл! Глазам своим не верю! Не далее как вчера ты сообщила мне, что мы расходимся. И что мы оба пришли к такому решению. Это правда?

— Да, но…

— Ну и все, значит. — Он сбросил с себя ее руки и сделал шаг к гостиной, но она снова забежала вперед, не пропуская его.

— Я очень огорчена этой историей с Эриком. Поверь — это так. Уж не знаю, какими словами убедить тебя. Я проявила наивность не по возрасту, тебе это неприятно, прости. Но, повторяю, это была всего-навсего моя оплошность.

— Я не желаю больше говорить, Джилл!

Еще секунда, и она разревется как последняя дура! Эйден ее не слушает, не верит ее словам и к тому же отказывается пойти к врачу! К врачу, который может ему помочь! Неужели они расстанутся навсегда, так и не выяснив своих недоразумений?

В отчаянии она опять обняла его.

— Эйден, с тех пор как ты дома, между нами было столько хорошего! Вспомни об этом.

— Джилл, прошу тебя… — Он попытался отодрать от себя ее руки.

Джилл в полном отчаянии встала на носки, стараясь изловчиться так, чтобы поцеловать его. Но он отвернул голову, и она чмокнула его в щеку. Он отвернулся в другую сторону, и следующий поцелуй пришелся в подбородок. Разозлившись, она обхватила его голову обеими руками и наконец достигла своей цели.

Эйден всячески сопротивлялся крепкому поцелую, родившемуся в пылу раздражения. Лаской его никак не назовешь, и Джилл, понимая, что таким путем ничего не добьешься, придала мягкость своим губам и вложила в него всю свою сексуальность.

Постепенно его сопротивление уменьшилось, а тело расслабилось. Джилл не оставляла губ Эйдена, целовала его все нежнее, все настойчивее.

Из его груди вырвался стон, и он сам начал проявлять активность — обвил ее руками, прижал к себе так, что у нее затрещали кости.

Своим сильным, мускулистым телом он припер ее к стене. Джилл благодарно вздохнула, радуясь опоре.

Тело его распалялось все сильнее, язык проникал ей в рот глубже и глубже. Он просунул руку под ее блузку и провел ладонью по груди, сводя ее с ума… И вдруг отодвинулся. Он тяжело дышал, горячечный взор дико блуждал.

— Черт бы тебя побрал, Джилл! — Эйден сделал шаг назад и провел рукой по волосам. — Теперь ты довольна?

Джилл словно получила пощечину.

— Что?

— Ты получила доказательство того, что имеешь власть надо мной. Ты довольна?

— Я не…

— Молчи! Только молчи!

Он не стал дожидаться ее оправданий. Да и что она могла бы ему сказать? Схватив ключи от машины, лежавшие на столике, и даже не потрудившись накинуть пальто, Эйден выскочил из дверей. Еще секунда — и он отъехал.

Убитая горем, Джилл обхватила себя руками. Что с того, что она его понимает? Разве это смягчает боль унижения? Или снимает тяжесть с сердца? Эйден замкнулся в скорлупе недоверия, но не ей его за это корить. Остается лишь ругать себя за то, что сама его туда загнала.


Джилл проснулась словно от толчка. Тело ее напряглось, а сердце бешено колотилось. Почти тут же до нее донесся отдаленный гром. Ах, значит, ее разбудила гроза, не более того. Весенняя гроза. Она расслабилась и попробовала поглубже зарыться в постель.

Она уже засыпала, когда молния выхватила из мрака комнату со всей обстановкой. Проснувшись снова, она вспомнила, что перед отходом ко сну раскрыла настежь одно из окон у себя в спальне.

При следующем ударе грома Джилл нехотя поднялась и захлопнула окно. Затем принесла из ванной тряпку и подтерла мокрый от дождя пол. Выглянув на улицу, она убедилась, что ее пикап на месте.

Окончательно пробудившись, Джилл пересекла коридор и зашла к Мэдди. Девочка преспокойно спала, тихо и мирно посапывая.

Джилл уже повернулась, чтобы идти к себе в комнату, как вдруг раздался страшный грохот. Это был не гром. Джилл с широко раскрытыми глазами замерла на месте. Шум доносился снизу.

Она застыла, едва дыша и надеясь определить происхождение звука. Может, это картина упала со стены? Разлетелось вдребезги оконное стекло? Или в дом забрались воры? Но какой вор выйдет на промысел в такую погоду? А может, дубовый сук оторвался от дерева и угодил в окно?

Любопытство пересилило страх. Джилл надела халат и спустилась вниз. В нижних комнатах повсюду было темно, следовательно, Эйден спит, ничего не подозревая. Хотя как можно было не проснуться от такого грохота? Не желая ему мешать, Джилл, не зажигая в холле света, прошла в гостиную.

Только она протянула руку к выключателю, как сверкнувшая молния высветила мужской силуэт у окна. Сердце Джилл покатилось куда-то вниз, она испуганно охнула, но пальцы уже сами нажали кнопку выключателя.

— Эйден! — вскрикнула она. А может, и не вскрикнула, а только хотела вскрикнуть, но не успела — не хватило дыхания.

Обежав глазами комнату, она увидела, что маленькая прикроватная тумбочка лежит на боку, а по всему полу валяются лежавшие на ней мелкие предметы. Некоторые из них разбились или сломались.

— Что ты здесь делаешь, в кромешной мгле?

— Иди спать, Джилл, — неуверенно произнес Эйден уже совсем иным, чем днем, голосом. Она было приблизилась к нему, но новый удар грома сотряс дом.

Лишь тут Джилл заметила, что бар открыт, а Эйден наливает что-то из графина в бокал. Хотя он стоял вполоборота к ней, от ее внимания не укрылось, что графин в его руке дрожит. Он с трудом поднес бокал ко рту и опустошил его. И тут же налил новый.

— Что случилось, Эйден? — Джилл бросилась к нему, начисто позабыв об их размолвке.

— Ничего. Я в полном порядке, — холодно сообщил он.

Отхлебнув из бокала, он от удовольствия закрыл глаза и с силой выдохнул.

— Прошу прощения за тумбочку и разбитые вещи. Потом все уберу.

— Не стоит беспокоиться. Лучше подумай о своих ногах.

Эйден стоял босой, в расстегнутых джинсах и расстегнутой же голубой рубашке.

— Тебя разбудила гроза? — поинтересовалась Джилл.

Он кивнул и сделал еще глоток.

— Давай посидим. Пока гроза не кончится. — Джилл присела на диван и погладила рукой лежащую рядом подушку. — Составь мне компанию.

Медленно, с трудом, он приблизился и сел.

— Меня тоже разбудила гроза. — Джилл пыталась говорить легким тоном, но тут молния прорезала небо, и Джилл испуганно вскрикнула. — А вот Мэдди спит себе сном ангела. — Она взглянула на мужа. Тот смотрел прямо перед собой, не замечая окружающего, в том числе и ее. Джилл спокойно откинулась на спинку дивана и выжидательно замолчала.

Наконец алкоголь подействовал и снял с него напряжение. Он принял более непринужденную позу, вытянул свои длинные ноги вперед.

— Мне снился сон. В нем все смешалось. По-моему, он навеян крушением самолета. — Эйден говорил медленно, с трудом выдавливая из себя слова. — На меня надвигалось нечто ужасное, чего я страшился и не хотел. Этот кошмар преследует меня в течение нескольких дней. Просыпаюсь ночами весь в поту.

— Значит, авиакатастрофа в нем фигурирует?

— Не знаю. Ни самолета, ни аэропорта я не вижу. Чувствую только, что надвигается что-то страшное. — Он вздрогнул и сделал еще один глоток из бокала.

Так что ж удивительного в том, что он не хочет идти к доктору Грогэну? Как это он сказал? «Мне меньше всего хочется оказаться в лапах эскулапа, пичкающего меня черт знает чем». Имеется в виду барбитурат, подавляющий действие сдерживающих центров мозга. Это из-за него Эйдена преследуют во сне кошмарные картины, вызывающие такой ужас. Зачем же ему сдаваться на милость этого лекарства?

Вес сегодняшние ссоры внезапно отошли на задний план. Джилл хотелось одного — обнять его понежнее, прижать к себе и уговаривать, что бояться, право же, нечего. Но Эйден снова заговорил, и ей не хотелось прерывать его.

— Сегодня сон немного изменился. Причиной тому, вероятно, начинавшаяся гроза. Во всяком случае, мне слышался страшный шум — что-то скрежетало, ломалось, грохотало. — Он поднял сломанную руку и провел кончиками пальцев по глазам. — Затем мне привиделась аллея, где я сижу в шезлонге и стараюсь напиться допьяна.

Он замолчал, снова отпил коньяку, затем стал разглядывать бокал, словно видел его впервые.

— А почему ты хотел напиться?

— Ты перед этим позвонила мне в гостиничный номер. Сообщить, что стала матерью. В тот день родилась Мэдди.

Джилл замерла.

— Ты помнишь? — прошептала она.

Эйден не ответил. Встав с дивана, он подошел к бару и поставил бокал на место. Стоя спиной к Джилл, он смотрел из окна на разразившийся ливень.

— Ты была права. Я тебе тут наговорил с три короба, обвинял в любовных шашнях, во лжи, черт знает в чем еще, а права-то ты. — В его голосе звучала горечь поражения. — Во всем виноват я один. Я не хотел иметь детей. Я не хотел нашей дочки. Меня даже не было здесь, когда она появилась на свет, — я был на конференции в Атланте. Ты одна прошла через все родовые муки.

— Не совсем одна. Около меня были люди, — попыталась утешить его Джилл.

— Были люди, но не я, — горько рассмеялся Эйден. — Как мог я на целых две недели забыть о таком важном событии в нашей жизни?

Это Джилл понимала как нельзя лучше. Ведь именно его отношение к ребенку разрушило их брак. Но сейчас ей хотелось забыть все плохое.

Она погладила рукав его махрового халата.

— Ты не припомнишь, не снилось ли тебе еще что-нибудь, кроме этого случая? Что-нибудь из того времени, когда еще не родилась Мэдди, например? Или, кроме этого инцидента, ничего?

— Нет, нет, в памяти всплыло и многое другое. Как я покупал машину, например… Ты то ли на третьем, то ли на четвертом месяце беременности, а я — идиот! — покупаю двухместную спортивную машину. Можешь себе представить?! — Он покачал головой и рассмеялся, но тут же посерьезнел. — Будто хотел своими действиями доказать, что намерен продолжать жить по-своему, не считаясь ни с чем.

— Конечно, я помню, — потупилась Джилл.

— Но что самое обидное — вспоминается всякая чепуха, а о нашем доме — ничего. Я оглядываюсь на прошедший год, и ничто не приходит мне в голову. Первый год жизни Мэдди никогда не повторится вновь, она росла и развивалась без меня. Я был лишь сторонним наблюдателем.

— Но почему? — Этот вопрос, так долго мучивший Джилл, невольно сорвался с ее языка. — Я не спрашиваю, почему ты не хотел иметь детей. Многие не хотят и живут припеваючи без них. Но вот как можно не любить собственного ребенка, уже появившегося на свет, мне не понять.

Эйден начал мерить шагами комнату, на его лице отразилось тяжелое раздумье.

— Не могу тебе ответить, — сказал он наконец. — Странное дело. У меня такое ощущение, что я знаю ответ, но ответить не могу. — Он пожал плечами. — Скорее всего, не в моем характере иметь детей. Оправдания ради могу лишь сказать, — он снова сел на диван рядом с Джилл, — что одно время я хотел полюбить ее. Я тогда приехал из Атланты и впервые увидел этот четырехдневный забавный комочек, очаровательнее которого ничего в жизни не встречал. Но за четыре дня ее жизни ты с ней слилась в неразрывный союз, направленный против меня. Я почувствовал себя лишним.

— О, Эйден, видит Бог, я этого не хотела! Но так оно, верно, и получилось из-за того, что я дико злилась на тебя. — Джилл виновато поежилась, вспоминая, как она нарочно избегала Эйдена. У него было целых три дня, а она каждую свободную минуту проводила около Мэдди, точно и не замечая его. — Ты полагаешь, что, будь я пообходительнее, твое отношение к детям могло бы измениться?

— Трудно сказать. Возможно, что и нет. Нет, нет, не изменилось бы. Мне кажется, оно заложено во мне на уровне генетического кода.

— Заложено? — У Джилл екнуло сердце. — И сейчас, значит? Ты хочешь сказать, что твое отношение к Мэдди не изменилось? Ты по-прежнему не хочешь иметь Мэдди?

Он искоса взглянул на нее, потом опустил глаза.

— Сам ничего не понимаю, Джилл. Я люблю Мэдди. Более того — обожаю. И в то же время меня подспудно грызет это чувство. Оно преследует меня словно тень, от которой при всем желании невозможно избавиться. — Он прижал кончики пальцев к глазам. — Я по-прежнему не хотел бы… О нет, я не могу произнести это вслух. — Он тихо чертыхнулся и покачал головой. — Странное состояние. Словно во мне находятся два разных человека.

Какой же вывод следует сделать из его слов? Джилл внутренне содрогнулась.

— Ты же понимаешь, что в отношении Мэдди никакие компромиссы со мной невозможны?

— Понимаю. Да и сам не хотел бы, чтобы ты пошла на компромисс. — Он отвел глаза в сторону. — Видно, таков уж я по своей натуре. Таким мне суждено быть.

Они замолчали. Слышался лишь шум дождя, перемежавшийся отдаленными ударами грома, да тиканьем старинных, еще дедовских, часов, подаренных родителями Джилл на их свадьбу. Часы точно спрашивали: «Что теперь? Что теперь? Что теперь?»

У Джилл не было ответа на этот вопрос. Складывалось впечатление, что Эйден возвращается к своей истинной сущности. Что воскресает тот Эйден, который помнил, как он не хотел ребенка, и который дал согласие на развод.

Эйден, который ей не нравился.

Но так ли это? Неужели интерлюдия кончилась? Если да, то почему он разговаривает с ней в такой тональности? Прежний Эйден просто бы отвернулся от нее и замкнулся в себе.

В то же время он сам признает, что неприятие детей вложено в него генетически. Измениться он не сможет. Как же опасно испытывать к нему такую нежность!

Но если все дело в генетическом коде, как ему удалось так удачно изображать любящего отца в последние две недели? А главное — как он будет вести себя теперь, когда память возвратила ему многое из забытого?

По телу Джилл пробежала дрожь. Беда в том, что память возвратила далеко не все. Чего-то важного явно недостает; по словам Эйдена, его преследует тень какой-то жути. Даже не тень, а сама жуть.

Внезапно это «нечто» представилось Джилл вооруженным до зубов воином, с которым ей предстоит сразиться, чтобы он не лишил ее — мужа, а Мэдди — отца.

— Быть может, лучшее для меня — выехать, — решительно произнес Эйден, прервав ее мысли. — Я могу уложиться к завтрашнему вечеру.

— Нет! — Твердый тон Джилл заставил его взглянуть на жену. — Нет! Останься еще на несколько дней. Судя по твоим словам, ты и сам в растерянности. Пусть пройдет еще несколько дней.

Эйден почесал в затылке.

— Не знаю, что и сказать, Джилл. Мне не нравится тип, восстающий в моей оболочке. Не хочется, чтобы он продолжал мозолить глаза тебе и Мэдди.

— Прошу тебя, Эйден! — Вдруг ей в голову пришла удачная мысль. — Мне бы хотелось, чтобы ты завтра все же поехал к доктору Грогэну.

— Я же тебе сказал — мне он без надобности.

— Да, помню. Но сделай это для меня. Выполни мою последнюю просьбу. После этого, — внутри у нее все замерло, — можешь начинать укладываться.

Эйден тяжело вздохнул.

— Ладно, будь по-твоему.

— Вот и хорошо. — Джилл расслабилась. — Как думаешь, ты сумеешь заснуть?

— Да. — Голос его звучал неуверенно.

— А не хочешь ли ты… — Она намеревалась предложить ему подняться наверх, но в последний миг передумала. — Не хочешь ли поесть?

— Нет, спасибо. Коньяк сделал свое дело. Иди спокойно спать. Я в порядке.

Она нехотя поднялась и направилась к лестнице.

— Спокойного сна. Утром увидимся.

Дождь по-прежнему лил как из ведра, но гроза ушла и погромыхивала где-то в отдалении. Джилл выключила свет и с задумчивым вздохом завернулась в одеяло.

Чего она достигла, уговорив Эйдена поехать завтра к врачу? Во всяком случае, выиграла время. А это очень важно. Может статься, что вместе с временем она выиграла и мужа.

Загрузка...