Неожиданный поворот

Глава девятая

Если бы даже Джилл не знала, что Эйдену не хочется ехать к врачу, она бы догадалась об этом по его виду. С самого раннего утра он выглядел так, точно собирается на бой. За завтраком удовольствовался маленьким кусочком тоста, который прожевал молча, лишь под конец с рассеянным видом обронив несколько слов, обращенных к Мэдди.

Джилл и не пыталась воздействовать на мужа. Она лишь быстро и проворно двигалась по кухне и… волновалась.

Замкнутость. Отстраненность. Погруженность в себя. Это поведение было хорошо известно Джилл. Таким она видела Эйдена после того, как сообщила ему о беременности. Неужели он таким и останется?

Лучше об этом не думать. Лучше быстро-быстро бегать взад и вперед по кухне.

Точно в девять ноль-ноль появилась миссис О'Брайен.

— На завтрак в холодильнике макароны с сыром, — сказала Джилл. — Любимое блюдо Мэдди, вы же знаете. А в шкафу консервированный зеленый горошек и груши. А если…

— С голоду не помрем, — улыбнулась миссис О'Брайен. — Не беспокойтесь ни о чем, езжайте поскорее, не то опоздаете.

— Даже не знаю, сколько времени нас не будет. — Джилл надела куртку. — Возможно, в городе мы еще походим по магазинам.

Джилл приходилось изворачиваться — миссис О'Брайен, не подозревая об амнезии Эйдена, полагала, что они едут на очередной осмотр к врачу, а Джилл не знала, сколько времени потребуется доктору Грогэну.

Эйден вышел на улицу, одетый словно для участия в похоронах — в костюм цвета маренго и белую рубашку с черным галстуком.

— К чему такая официальность, Эйден! — Джилл с трудом подавила улыбку. — Джинсов со свитером было бы предостаточно.

Он взглянул на нее как бы издалека и пробормотал:

— Так мне гораздо уютнее.

Может, и не уютнее. Скорее, так он чувствует себя спокойнее, увереннее. Ведь подобное одеяние, олицетворявшее силу и успех своего обладателя, никак не было связано с корнями Эйдена, его генетическим наследием, его сущностью — одним словом, со всем тем, что скрывалось внутри его.

— Впрочем, — добавила Джилл, — ты выглядишь замечательно.

Расцеловав на прощание Мэдди, они выехали на лесистую проселочную дорогу, вскоре влившуюся в широкое шоссе. Как и было условлено, машину вела Джилл.

Миновав два городка, еще находящихся за пределами Бостона, она свернула с шоссе и направилась к железнодорожной станции. Лучше ехать поездом, чем мчаться на предельной скорости в потоке городских машин. А в самом Бостоне темп движения, правда, несколько замедляется, но зато как действует на нервы рычание мотоциклов и оглушительный городской шум!

— К чему нам поезд? — проговорил Эйден. — Отсюда машину поведу я.

— Лучше не рисковать. Ездить с загипсованной рукой по Веллингтону — еще куда ни шло. Но по улицам Бостона! Нет уж, уволь.

Джилл нашла платную парковку, выбила в автомате талон и поставила машину на свободное место. Собирая вещи в сумочку, она заметила, что Эйден мертвой хваткой вцепился в приборную доску. Рука показалась ей белой как мел, а профиль мужа — мрачнее мрачного. Он глядел не мигая прямо перед собой.

— Ты готов? — Она положила руку ему на рукав.

Очнувшись от своих мыслей, он криво усмехнулся и кивнул.

Час пик уже миновал, и перед турникетом у входа на перрон стоял лишь один человек. Видя, что Эйден никак не может выудить из бумажника нужную монету, Джилл сказала:

— Не беспокойся, я все сделаю.

— Спасибо, — сказал он и отступил в сторону. Опустив деньги, она оглянулась, уверенная, что он стоит за ее спиной. Эйдена на месте не оказалось, но она быстро обнаружила его в редкой толпе пассажиров, ожидавших поезда на перроне.

Эти станции под открытом небом с их бетонными платформами и туннелеобразными крышами всегда казались ей холодными и неуютными. Сегодня она просто замерзла. Тем не менее на лице ее мужа выступил пот.

Взяв его под руку, она прижалась к нему, но он никак не отреагировал. Глаза его были прикованы к рельсам, мыслями он витал где-то далеко.

Подошел поезд, скрежеща тормозами. Эйден весь напрягся.

— Это не наш, — сказала Джилл. — Если хочешь, давай присядем.

Он не ответил, продолжая пристально смотреть на распахнувшиеся вагонные двери и вливающийся в них поток пассажиров. По пепельной щеке скатилась капля пота.

Джилл встревожилась не на шутку. Разве так волнуются перед визитом к врачу? Есть, очевидно, еще какая-то причина.

— Эйден? — спросила она неуверенно. — Что с тобой?

— Сам не знаю, — произнес он так тихо, что она с трудом расслышала. — Но я бы не хотел… я бы не хотел…

Поезд тронулся и вскоре исчез вдали. Эйден, учащенно и тяжело дыша, провожал его глазами.

Спустя несколько минут подошел другой состав, на сей раз идущий в нужном направлении. Джилл сжала его руку, стараясь беззаботно улыбаться.

— Поехали, Эйден, поехали. Последнее испытание, — пошутила она.

Он что-то пробормотал, по его лицу снова скатилась капля пота.

Двери раздвинулись, они вошли в ярко освещенный вагон, и Эйден опустился на первое попавшееся место у входа на самый кончик скамьи, весь перегнувшись вперед, в позе спринтера, изготовившегося на старте к бегу.

Ах, если бы можно было проникнуть в его голову! Сам Эйден, конечно, и словечком не обмолвится о том, что в ней происходит. Он полностью замкнулся в себе, перекрыв все ходы и выходы.

Поезд дернулся, затем тронулся с места и постепенно перешел на плавный ход. Ей показалось, что Эйден что-то проговорил, но что? Шум колес заглушал все остальные звуки.

— Нет!

Вот теперь она ясно его расслышала. Взглянув на него, она подумала, что ему плохо.

— Сойдем! Сойдем немедленно!

— Мы сойдем, Эйден. Через десять минут. Каких-нибудь десять минут — и мы уже у врача!

Эйден закрыл глаза и еще крепче вцепился руками в скамейку. В лице его не осталось ни кровинки.

— Вот оно… Вот… Давай сойдем!

— Через десять минут. На остановке.

— Мне не нужен… Врач не нужен мне… — бормотал он, дрожа всем телом.

— Знаю. Это мы уже проходили.

— Нет, ты не знаешь. Врач не нужен, потому что я сам все вспомнил.

— Вспомнил? Что же ты вспомнил? — еле выговорила испуганная Джилл.

— Последнюю часть ребуса. Ту единственную часть моей жизни, которой недоставало в воспоминаниях. А теперь давай сойдем с этого проклятого поезда.

По счастливому совпадению поезд как раз в этот момент затормозил и остановился. Это была не их остановка, но Эйден пулей вылетел из вагона, вытянув за собой и ее.

— Эйден, нам ведь не здесь выходить!

— Все равно где.

На платформе он согнулся пополам, хватая широко раскрытым ртом воздух. Но через минуту выпрямился, задышал спокойнее, хотя глаза оставались безумными, да и губы поражали своей бледностью.

— Извини, — сказал он.

— Какие могут быть извинения! — Ее еще била дрожь от волнения. — Пойдем погуляем, и ты мне все расскажешь.

— Не хочу гулять.

— Прошу тебя, Эйден. Что бы это ни было, ты должен мне открыться.

— Не могу. Все что угодно, только не это!

— Почему?

— Ты… ты… ты увидишь меня, поймешь, что я за штучка.

— О, Эйден! — Губы Джилл задрожали. — Я хочу увидеть и понять. Что бы там ни было, я все равно останусь с тобой.

Он долго, пристально всматривался в ее лицо.

— Вряд ли.

Но, еще не закрыв рот, пошел с ней рядом. Спустившись с платформы, они пересекли зеленую полосу насаждений и направились к видневшейся у шоссе небольшой зеленой полянке.

— Это накатилось на меня, когда поезд подходил к последней станции, — начал Эйден. — Впрочем, нет. Скорее, несколькими ночами раньше, в сновидениях.

— Предчувствие чего-то страшного, о котором ты рассказывал, да?

— Да.

У Джилл заныла душа. Дорога к железнодорожной станции напомнила ему, очевидно, другую дорогу — в аэропорт Веллингтона.

— Крушение самолета! О Боже! Ты вспомнил крушение самолета.

Но Эйден ошарашил ее:

— Не самолета, а поезда! Крушение поезда!

Джилл остановилась как вкопанная. Внезапно из хаоса обрывков мыслей в ее сознании всплыл первый день пребывания Эйдена дома после больницы. Он тогда также заговорил о крушении поезда, а не самолета. Но она решила, что он ошибся.

— Крушение поезда? Когда? Где?

Они замедлили шаг.

— Мне тогда было восемь лет, а поезд шел из Портленда в Сан-Франциско. Родители мои за два года до того развелись, отец вернулся на побережье — он был оттуда родом, — а мать осталась в Портленде — собственно, даже не в нем, а в маленьком городке к западу от Портленда. Домик у нас был маленький и невзрачный, но позади него рос замечательный лес. Когда дома, — он запнулся, подбирая нужное слово, — становилось уж совсем невыносимо, я убегал в лес и бродил там часами, надеясь заблудиться. Но так и не заблудился.

Эйден расслабил узел галстука, снял его и сунул в карман.

— Я жил в основном с матерью и ее новым мужем — вскоре после развода она вышла замуж вторично, — а школьные каникулы проводил у отца.

— Он расстегнул верхнюю пуговицу рубашки и провел рукой по затылку.

Они дошли до полянки и уселись на бордюрный камень.

— А родители ехали с тобой?

Он покачал головой, а Джилл про себя возмутилась: такого мальчонку пустить одного в дорогу длиною в тысячу миль и даже более того!

— Ты ехал один?

Положив голову на руку, Эйден стал растирать лоб кончиками пальцев.

— Нет, я был не один.

Джилл с облегчением вздохнула, но Эйден добавил:

— Со мной была сестренка.

Лицо Джилл выразило беспредельное изумление.

— Ни разу не слышала о сестре. У тебя есть сестра?

— Была. — Гримаса боли исказила красивое лицо Эйдена.

Джилл похолодела от страшного предчувствия. Лучше бы, пожалуй, ей не слышать продолжения.

— Ее звали Бекки, — решительно произнес он. — Она была на четыре года моложе меня, тоненькая как тростиночка, хорошенькая, на меня совсем не похожа: я темный, а она — как и наша мать — светловолосая. Из тех детей, на которых оборачиваются на улице.

Голос его стал мечтательным, мягким, словно он отвлекся от реальности и воспарил куда-то ввысь.

— Несмотря на разницу в возрасте, мы с Бекки очень дружили. Из-за развода родителей и всего прочего.

Он сделал продолжительную паузу, предоставив Джилл додумывать остальное: двое маленьких детей ищут друг в друге опору в рушащемся вокруг них знакомом мире.

И тут до нее дошло.

— Выходит, тебе родители доверили малышку? Но ты ведь и сам еще был ребенком.

— Ничего страшного на самом деле. Я привык следить за Бекки. Стоило мне прийти из школы — и мать спихивала ее на меня, чтобы иметь возможность убраться, сбегать на рынок, приготовить ужин к моменту возвращения мужа с работы.

Воображение Джилл нарисовало малопривлекательную картину: ветхий домик, настоящая избушка на курьих ножках, спрятавшаяся глубоко в лесу, а на кухне Эйден с ложечки кормит овсянкой малютку, развлекая ее плюшевым мишкой. Она тряхнула головой, прогоняя видение прочь, чтобы вернуться к действительности.

Но так ли уж сильно действительность отличается от фантазии? Вот она, вполне взрослая женщина, сидит в чужом городе на бордюрном камне и внимает рассказу своего мужа, из которого наконец должна выяснить, что он собой представляет.

— Был февраль. Начались школьные каникулы, — продолжал Эйден. — Я учусь в третьем классе, и мне совсем не хочется к отцу. Меня приняли в баскетбольную команду, впервые я подружился кое с кем из ребят, они, конечно, как все школьники, будут в каникулы гулять, играть в мяч и вообще развлекаться, как положено в их возрасте. Но моей маме хочется на время развязать себе руки. — Усмешка, искривившая в этом месте рассказа губы Эйдена, сказала ей больше любых слов. — И нас с Бекки отсылают к отцу.

Он подался всем корпусом вперед, уперев локти в колени и положив голову на руки. Ей показалось, что его бьет озноб.

— Тебе, я вижу, трудно говорить, Эйден. — Джилл ласково провела рукой по его спине. — Но если можешь, продолжай.

Он внезапно вскочил и начал шагать взад и вперед, с хрустом давя мелкую щебенку начищенными до блеска черными ботинками.

Может, попросить его прекратить рассказ, не навсегда, разумеется, а пока он не придет в себя? Она должна узнать всю правду, но может и подождать.

Эйден будто прочитал ее мысли.

— Нет, раз я начал, то докончу. — Решительно стиснув зубы, он сел обратно на нагревшийся под солнцем бордюр. — Бекки, страшная непоседа, скакала по всему вагону и заговаривала с пассажирами, а перезнакомившись со всеми, побежала в соседний. Я за ней, уговариваю ее посидеть спокойно, но она ни в какую. В конце концов мне это надоело. Пусть бегает, решил я, дальше соседнего вагона все равно не убежит — дверь с той стороны заперта. И похитить ее некому — публика не та. Ну и прекрасно, пусть резвится, лишь бы меня оставила в покое, сказал я себе и с головой ушел в чтение комиксов.

Эйден мрачно замолчал, лицо его стало гранитно-серым.

— И что же было потом? — спокойно спросила Джилл.

— Я так и не узнал, что случилось. То ли кто-то ошибся, то ли снегопад всему виной, то ли не сработала сигнализация. Помню только страшный толчок, отбросивший меня к стенке вагона, крики ужаса, падающих на меня людей… И звук, до сих пор стоящий у меня в ушах, — скрежет ломающегося металла. — Он зажмурился. Мускулы на его лице дергались. Джилл застонала, точно это была ее боль.

Эйден приоткрыл глаза и произнес безо всякого выражения:

— Я так и не отыскал Бекки. Подняться с места мне не удалось — проход был забит орущими, толкающимися людьми. Я кричал, звал ее — все бесполезно.

На колено Джилл упала слеза, ее собственная, как она с удивлением поняла.

— Бекки осталась в соседнем вагоне, принявшем на себя удар встречного поезда.

Он закрыл глаза рукой, и Джилл не знала, как ей поступить. Через несколько секунд он поднял голову и довольно спокойным голосом спросил:

— Можно сократить следующую часть?

Джилл потерла его спину — сильные мышцы дрожали под ее пальцами — и положила голову ему на плечо.

— Конечно, Эйден. Что за вопрос!

Он помолчал.

— Моя мать очень тяжело пережила несчастье. У нее были свои недостатки, но Бекки она любила. На похоронах мать потеряла сознание.

— Но она ведь не… Она не тогда скончалась?

Эйден смущенно взглянул на нее.

— О нет. Моя мать вообще не умерла. Она жива-живехонька и продолжает жить в Орегоне.

Джилл показалось, что ее подхватил ураган, покрутил-покрутил в воздухе, а затем опустил обратно на землю.

— Я всегда говорил, что мать умерла, потому что для меня, — лицо его ожесточилось, — она не существует. Понимаешь, она считала меня виновником гибели Бекки и не могла простить. Отослала меня к отцу, и с тех самых пор я ее не видел.

Джилл не могла вымолвить ни слова. Что это за мать, которая так обошлась со своим ребенком? Тем более что она знала, как он был близок с сестренкой, и должна была понимать его переживания.

— Но это ведь не твоя вина. Не в твоих силах было прекратить снегопад или задержать ошибочный сигнал.

— Я и сам уговариваю себя подобным образом, когда угрызения совести лишают меня последнего покоя. Но почему у меня не хватило терпения? Я мог почитать вслух, поиграть с ней, лишь бы она усидела на месте.

— Послушай, Эйден! — Она схватила его за плечи и с силой встряхнула. — Твоей вины здесь нет. Дети, как известно, существа неугомонные. Им не сидится на месте. А несчастные случаи происходят именно тогда, когда мы меньше всего их ожидаем.

Он лишь вздохнул и уставился в пространство.

— У меня к тебе странный вопрос, Эйден. Это крушение поезда все годы камнем лежало на твоей душе? Или вспомнилось лишь сейчас?

— Нет. Потеря памяти у меня впервые. — Он слабо улыбнулся усталой, самоуничижительной улыбкой. — С момента крушения я неотступно помнил о нем всегда.

— Какое ужасное бремя! Почему же ты не поделился со мной?

— Не мог.

— Почему? Боялся, что я тоже сочту тебя виновным? Или буду хуже о тебе думать?

— Да.

— Ты сошел с ума. — Она обхватила его руками и с величайшей нежностью покачала из стороны в сторону.

Он положил подбородок ей на голову и погладил волосы.

— После женитьбы я решил, что все мрачное осталось позади. Моя жизнь складывалась так, как я хотел. Поселились мы вдалеке от моих родных мест. В Эй-Би-Экс я делал головокружительную карьеру. Я был счастлив. — Он отодвинулся и горящими глазами взглянул на нее. — Очень счастлив.

Джилл растаяла от комплимента, но вдруг почувствовала холодок, словно нависшая над ней тень заслонила солнце. Глядя прямо в глаза Эйдену, она прозрела:

— А потом я забеременела.

Он кивнул.

— Меня неотступно преследовала одна мысль: я не смею снова брать на себя ответственность за ребенка. Ибо когда-нибудь все равно оплошаю. Я буду плохим отцом, от меня ребенку один вред.

— Но ты же знаешь, как неразумны подобные опасения.

— Нет, не знаю, — ответил он нетерпеливо, даже с оттенком раздражения.

Значит, где-то в глубине души он верит своей матери.

— С моей точки зрения, лучшее, что я мог сделать, — это держаться как можно дальше от ребенка.

— Как жаль, что ты не был со мной откровенен, — вздохнула она.

— И что бы ты тогда сделала?

— Я бы поняла.

— Что именно? Что я человек безответственный?

— Нет, я бы поняла, почему ты так недоверчив и боишься любить. Тебе причинили боль два самых близких человека на свете — Бекки своей смертью и мать, отказавшись от тебя.

— Джилл, я не в том настроении, чтобы выслушивать рассуждения психолога-любителя.

— А психолога-профессионала? — Она постаралась не выказать своей обиды.

Сразу сникнув, он покачал головой.

— Нет, я хочу домой. Но только не поездом.

Джилл неохотно поднялась, и они пошли к терминалу, где можно было найти такси.

Эйден был спокоен. Слишком спокоен. Это внушало тревогу. Джилл, нахмурившись, остановилась.

— В чем дело? — спросил Эйден, шедший на два шага позади.

— А дома у нас все наладится?

Эйден ничего не сказал в ответ, но по его уклончивому взгляду Джилл все поняла. Она похолодела.

— Нет, Эйден, нет! Ты не посмеешь уйти от нас! Сейчас не посмеешь!

— Это пятно на моей биографии никак не извиняет моего поведения дома, Джилл, — сказал он, проведя рукой по волосам.

— Напротив, очень даже извиняет.

Он упрямо покачал головой.

— Это уже умствования. Придуманные оправдания. А значение имеют только факты.

Джилл приложила руку к груди, как бы успокаивая свое сердце. Вчера вечером зловещее «нечто», омрачавшее прошлое Эйдена, привиделось ей врагом, соперником, грозящим похитить его. Сейчас этот враг взял над ней верх.

— Эйден, если я могу простить тебя, то и ты, пожалуй, должен.

По его долгому взгляду она поняла, что не убедила его.

— К тому же, — поспешила она добавить, — я тоже не без греха перед тобой. Как я на тебя ополчилась! Мне бы проявить чуткость, понимание, а я полностью исключила тебя из своей жизни, сделала чужаком в семье.

— У тебя были на то основания.

— Оснований не было, были беспочвенные ожидания, которые не оправдались. Я не переставала сравнивать наш брак с родительским, а тебя — с моим отцом. Глупее ничего не придумаешь. Браки, как и люди, все разные. — Она посмотрела на него умоляюще. — Я готова простить тебя, прости и ты. Вот это и есть любовь. — Она смахнула с глаз непрошеные слезы.

— Не знаю, что у меня получится, Джилл. Я ведь остался прежним. От того, что я рассказал о матери и Бекки, ничто во мне не изменится.

— Изменится. Уже изменилось! Ты добрый, сильный, порядочный человек.

— О да! — Губы его скривились в сардонической усмешке. — Настолько сильный, что после ничтожной авиакатастрофы две недели пребывал в забытьи. И такого отца ты хочешь для Мэдди?

— Именно такого.

Он окинул ее долгим скептическим взглядом.

— Вот ты сказал «значение имеют только факты». Да знаешь ли ты, как вел себя в этом злосчастном самолете?

— Знаю. В тот же миг вспомнил о гибели Бекки и провалился в какую-то черную дыру.

— Вовсе нет. Ты бросился помогать пассажирам выйти из самолета. Я стояла у окна и ждала тебя, но ты появился одним из последних. Помогал врачам со «скорой» и пожарным. Несмотря на сломанную руку. Вот какой ты человек, Эйден.

Он смотрел на нее недоверчиво.

— Откуда это тебе известно?

— От доктора Грогэна. А ему — от авиаторов. Они даже собираются объявить тебе благодарность. А если этого тебе недостаточно, вспомни, как ты возился с Мэдди в последние две недели. Ты был сама нежность, сама любовь. Все это в тебе заложено и только ждет случая, чтобы по-настоящему проявиться.

Он не отрывал от нее глаз, на сей раз, кажется, прислушиваясь к ее словам.

— Вот и напрашивается вопрос: долго ли ты еще будешь терпеть, чтобы твое прошлое довлело над тобой и властвовало над всей твоей жизнью?

Он недоуменно посмотрел на нее, и Джилл поняла — вот он, ключ к Эйдену! Слово «властвует»! Но она не успокоилась.

— Неужели ты допустишь, чтобы из-за проклятого прошлого разрушился наш брак? А Мэдди лишилась отца? — Чем лучше Джилл понимала, сколь многое поставлено на карту, тем с большим жаром говорила. Она ведь вела борьбу не на жизнь, а на смерть.

— Не плачь, Джилл.

— Тогда не уходи от меня, — всхлипнула она. — Я люблю тебя.

Эйден, также со слезами на глазах, притянул ее к себе и обнял.

— О Боже. Я тоже люблю тебя. И всегда любил. Ты вся моя жизнь, Джилл. Я тебя люблю до боли.

— Тогда, — засмеялась она сквозь слезы. — Тогда…

Он поцеловал ее, вложив в поцелуй всю свою любовь, благодарность и надежду.

— Это будет нелегко. Даже не знаю, выйдет ли что у меня. Но я попытаюсь.

— Конечно, выйдет! Уже вышло.

— Откуда в тебе столько мудрости? — спросил Эйден, но Джилл не успела ответить — он запечатал ее рот поцелуем. Мимо пронесся поезд, тормоза заскрежетали на рельсах, но даже через несколько минут, когда состав двинулся дальше, они все так же стояли, продолжая целоваться.