10

Стоял сезон дождей. Утром, перед школой Исао Иинума заглянул было в пакет, который только что принес почтальон, — Хонда с письмом вернул «Историю „Союза возмездия”», — но решил, что спокойно прочитает письмо на занятиях, и сунул пакет в портфель.

Он вошел во двор университета Кокугакуин. В вестибюле стоял огромный барабан, так подходивший к окружающей обстановке. Барабан имел свою историю — на нем стояла печать известного мастера из Тэмматё, Яхати Онодзаки, широкие железные обручи охватывали корпус. Кожаный круг походил на желтое от пыли небо ранней весной. Гряду белых облаков на этом небе напоминали царапины — следы ударов. Однако казалось, что при сегодняшней дождливой погоде даже барабан будет звучать вяло, без охоты.

Исао вошел в классную комнату на втором этаже почти одновременно с ударом барабана, возвестившим о начале занятий. Первым уроком была логика. Исао, которого не интересовали ни эта наука, ни неопрятный лектор, потихоньку вытащил письмо от Хонды и начал читать.


«С благодарностью возвращаю «Историю „Союза возмездия”». Прочел ее с интересом.

Я хорошо понимаю, почему эта книга произвела на тебя такое сильное впечатление. Она открыла мне истинные мотивы и чувства, двигавшие событием, которое я до сих пор считал мятежом недовольных самураев, одержимых религиозной идеей. Книга просветила меня, но мои ощущения от прочитанного не похожи на твои, и мне хотелось бы подробнее написать тебе об этом.

Я не уверен, что и в твоем возрасте я испытал бы те же чувства, что и ты. Я скорее посмеялся бы над людьми, которые, несмотря на то что ничто человеческое было им не чуждо, поставили все на карту своим безрассудным выступлением. В том возрасте я верил, что могу стать полезным для общества, человеком действия, сохранял душевное равновесие и мыслил здраво и ясно. Я принял, что пылкие чувства, страсти — это все не для меня, считал, что у каждого человека есть собственное предназначение. Был убежден, что не смогу сыграть другую роль, кроме отведенной мне по жизненному сценарию, точно так же, как все мы не можем сменить телесную оболочку. Поэтому в других я сразу замечал дисгармонию, противоречие между чувствами и человеком, и, чтобы самому не оказаться в таком положении, выработал привычку наблюдать чужие страсти с чуть ироничной улыбкой. Если озаботиться поисками, то окажется, что «несоответствие» можно обнаружить в любом случае. Эта моя улыбка вовсе не была исполнена злорадства, можно сказать, что в ней были своего рода расположение и одобрение. У меня в то время стало складываться понимание того, что сами по себе страсти возникают из-за того, что человек не осознает этой дисгармонии.

Однако мой близкий друг Киёаки Мацугаэ, которого мы вспоминали с твоим отцом, разрушил так тщательно выстроенное мною здание. Когда он воспылал страстью к женщине, я сначала увидел отсутствие гармонии, посчитал, что это не в его характере. Прежде он казался мне холодно-прозрачным, напоминал кристалл. Он был очень капризным, чрезвычайно эмоциональным юношей, и я полагал, что чувствительность сама по себе ограждает его от сильной страсти.

Однако события развивались по-другому. Простые, но пылкие чувства меняли его прямо на глазах, любовь стремительно превращала его в человека, просто созданного для того, чтобы любить. Органичными стали для него самые безрассудные, самые слепые чувства, и перед смертью в его облике явственно проступили черты человека, родившегося именно затем, чтобы умереть во имя любви. Несоответствие исчезло бесследно.

Я сам не мог не измениться, столкнувшись со столь чудесным превращением. Моя простодушная вера в то, что я человек твердых убеждений, была поколеблена, уверенность оказалась желанием верить, естественное стало восприниматься как неизбежное. Это положительным образом сказалось на моей работе в суде. Ведь я смог поверить, что с преступником можно обращаться, не выбирая между принципами — возмездие или воспитание, оптимизм или пессимизм во взглядах на человеческую природу, а надеяться на возможность изменения человека в определенной ситуации.

Возвращаясь к теме своих ощущений после прочтения «Истории „Союза возмездия”», должен сказать, что сейчас, в тридцать восемь лет, меня, как ни странно, тронуло изложение этого абсолютно иррационального исторического события. Я сразу же вспомнил Киёаки Мацугаэ. Его страсть была отдана женщине, но была так же безрассудна, так же неистова, так же мятежна, и утолить ее могла лишь смерть. Однако определенно у меня есть гарантии того, что теперь я могу спокойно реагировать на подобные прецеденты.

Факт, что теперь я уже не тот, поэтому могу спокойно перебирать все возможности прошлого, более того, безо всяких опасений подставлять свое тело отравленным лучам собственных грез, которые направлены туда, в прошлое, и снова возвращаются отраженным светом.

Однако в твоем возрасте опасно жить одними чувствами. Вредны эмоции, которые истощают тело. Еще более опасным кажется мне то, что в блеске твоих глаз, заставляющем людей держаться на расстоянии, угадывается заложенная в тебе от рождения предрасположенность к восприятию повествований подобного рода.

В твои годы я постепенно перестал замечать несоответствие чувств характеру человека. Из-за свойственного молодости чувства самосохранения прежде существовала необходимость ко всему придираться, но теперь она не просто исчезла — теперь это представлялось недостатком: как это я прежде мог улыбаться, видя отсутствие между гармонией и чувствами, захотелось просить за это прощения. Наверное, это свидетельствовало о том, что закончился период юности, когда лишаешься уверенности в том, что неправильная эмоциональная оценка людей не причинит боль тебе самому. И еще — теперь душу больше привлекала не опасная красота, а красота опасности, заблуждения молодости перестали казаться комичными. Может быть, это произошло потому, что молодость как-то сразу перестала влиять на мое сознание. Страшно подумать, но я, исходя из своих спокойных эмоций, словно подстрекаю тебя к опасным проявлениям чувств.

Зная заранее, что это бесполезно, я все-таки хочу предостеречь тебя: «История „Союза возмездия"» — трагедия, описание политического события, с начала до конца напоминающее художественное произведение, тщательно подготовленный эксперимент, в котором проявилась столь редкая чистота человеческих страстей, но не следует смешивать это местами похожее на чудесный сон повествование с сегодняшней реальностью.

Опасность этого произведения в устранении противоречий: автор, Цунанори Ямао, изображает в нем только преданность делу, наверняка для того, чтобы сделать содержание, изложенное в тонкой брошюре, целостным, он сознательно пренебрег многими вещами. Эта книга слишком заострена на чистоте помыслов, составлявших суть восстания, все остальное принесено в жертву объему книги. Обзор событий мировой истории, очевидно, по мнению автора, не заслуживает внимания, опущен даже анализ исторической неизбежности появления правительства Мэйдзи — главного врага восставших. Эта книга всячески избегает контрастов, сопоставлений. Например, знаешь ли ты, что в то же время в том же Кумамото были люди, называвшие себя „Группой из Кумамото”. В 3-м году Мэйдзи[35] в европейскую школу Кумамото прислали учителем героя войны американских Севера и Юга, капитана артиллерии в отставке Дэниса; со временем он начал читать лекции о Библии, проповедовать протестантство, и вот 30 января 9-го года Мэйдзи,[36] в год восстания „Союза возмездия”, его ученик Дандзё Эбина с товарищами, всего несколько человек, собрались на горе Ханаокаяма и, объединившись, в „Группу из Кумамото”, принесли клятву, в которой были и такие слова: „Обратим Японию в христианскую веру и построим благодаря этой вере новую страну". Конечно, начались гонения, дошло до того, что школу закрыли, но тридцать пять единомышленников бежали в Киото и заложили основы университета „Досися”, который открыл Дзё Ниидзима. Их взгляды были прямо противоположны взглядам „Союза возмездия”, но разве в них не обнаруживается проявление пусть других, но столь же чистых чувств. Следует помнить, что в тогдашней Японии, какими бы нереальными, какими бы эксцентричными ни выглядели идеи, у людей, их исповедовавших, существовала надежда на возможность их воплощения, противостоящие друг другу политические идеи сосуществовали в чистом, неприкрытом виде, этим та Япония отличалась от Японии сегодняшней — страны с прочно устоявшейся политической системой.

Я не собираюсь поддерживать идеи христианства или критиковать взгляды членов «Союза возмездия» за косность и нетерпимость. Однако, чтобы понять историю, необходимо тщательно изучать сложные, противоречащие друг другу частности, которые и создают то или иное время, и по ним определять суть целого, исследовать элементы, сообщающие частностям их особенности, и подвергать их общему, взвешенному анализу.

Мне представляется, что именно в этом состоит смысл изучения истории. Дело в том, что в любой период времени настоящее ограничено видением отдельной личности, и охватить его целиком чрезвычайно сложно. Будь это возможным, история стала бы источником сведений, своего рода зеркалом: каждый час, каждую минуту настоящего люди, живущие в какой-то части мира, воспринимали бы в целом мир, который стало возможным видеть сквозь время, благодаря истории, и потому человек смог бы расширить свой узкий, личный взгляд на события и явления. Именно в этом заключалась бы привилегия в отношении истории, которой должен наслаждаться современный человек.

Изучать историю — решительно не означает принимать некоторые частные особенности прошлого или абсолютизировать частные особенности настоящего. Не приходить в восторг, когда сложенная из разрозненной мозаики прошлого картинка вписывается в настоящее. Подобное просто игра в историю, детское развлечение. Как бы они ни были похожи — чистота вчерашнего дня и чистота дня сегодняшнего, следует помнить, что исторические условия делают их разными, скорее для того, чтобы определить родство этих чувств, следует востребовать «противоположные идеи» той же эпохи, именно эту скромную непритязательную позицию должен занимать „я сегодняшний”. Следует считать, что таким способом проблемы истории превращают в абстрактные, и человеческий, внеисторический фактор «чистота» начинает играть важную роль. Ведь тогда одни и те же исторические условия становятся всего лишь постоянными математических уравнений.

Молодых людей нужно более всего предостерегать от смешения понятий „чистота” и „история”. Опасность твоего увлечения «Историей „Союза возмездия”» видится мне именно в этом. Я полагаю, что историю надо всегда воспринимать в целом, а чистота — это не историческая реалия.

Мои предостережения и наставления, наверно, представляются тебе чрезмерной заботой. Я как-то незаметно перешел в возраст, когда, встретив молодого человека, начинаешь давать советы, о которых тебя не просят. И это, конечно, потому, что я верю в твою проницательность: надо ли давать такие длинные наставления молодому человеку, от которого нечего ждать.

Я не могу не восхищаться твоей почти величавой силой, которую оценил во время турнира в храме, твоей чистотой и чувствами, но все-таки больше полагаюсь на твой разум и любознательность и от всего сердца надеюсь, что, не забывая о своих основных занятиях, ты займешься исследованиями, которые могут стать ценным историческим материалом.

Обязательно заходи, когда будешь в Осаке. Мы всегда тебе рады.

Конечно, когда рядом такой отец, ты всегда можешь с ним посоветоваться, но если возникнут какие-то проблемы, которые тебе потребуется обсудить с кем-то еще, я буду рад оказаться этим человеком, поэтому, пожалуйста, не стесняясь, обращайся ко мне.

Господину Исао Иинуме

Сигэкуни Хонда».


Дочитав наконец это длинное письмо, юноша вздохнул. Содержание не вызвало у него восторга. Он был абсолютно не согласен с Хондой. И не понимал истинных намерений человека, который пусть даже когда-то и был знаком с отцом, но написал длинное письмо, дышавшее отеческой заботой и теплотой, молодому человеку после первой встречи, притом что сам был важной фигурой — судьей Апелляционного суда. Это было как-то ненормально, даже глупо, но юношу тронули откровенность и любовь, с которой было написано письмо. Ему еще ни разу не выказывали столь прямо свои чувства люди такого уровня. Вывод был только один: «Без сомнения, книга все-таки взволновала господина Хонду. Он боится признать это в силу возраста и положения, но он, конечно, „чистый” человек».

Хотя написанное не отвечало его чувствам, Исао не смог обнаружить в письме того, что его отталкивало бы.

И все-таки Хонда как-то сумел извлечь из истории специфику времени, заставил время остановиться и схематически передал его. Это, наверное, свойство служителя закона. Разве история какого-то отрезка времени, который он назвал «полным портретом», есть всего лишь схема, «повесть в картинах», неодушевленный предмет?

«Этот человек ничего не смыслит в нашей морали, стремлениях, в том, что это такое — быть японцем по крови», — подумал юноша.

Все еще тянулась скучная лекция. Дождь за окном усилился, к влажной духоте в аудитории примешивался тяжелый кислый запах, исходивший от тел изнывавших на занятии молодых людей.

Наконец лекция закончилась. Ощущение было такое, будто приговоренный к смерти петух бил-бил крыльями и вот наконец затих, успокоился.

Исао вышел в сырой коридор. Его поджидали Идзуцу и Сагара.

— Ну как? — спросил Исао.

— Лейтенант сказал, что сегодня вернется на квартиру около трех. В это время там тихо и можно спокойно поговорить, поэтому он сказал, чтобы мы приходили ужинать, — ответил Идзуцу.

Исао без колебаний объявил:

— Так, сегодня пропускаю тренировку по кэндо.

— Старший тренер не разорется?

— Пусть. Исключить меня побоится.

— Да, ты определенно сила, — высказался щупленький в очках Сагара.

И они вместе двинулись на следующее занятие. Иностранным языком у всех троих был немецкий, поэтому шли они в одну аудиторию.

И Идзуцу, и Сагара признавали лидерство Исао. Это он дал им прочесть «Историю „Союза возмездия"», она захватила обоих; сегодня книга вернулась из Осаки, и Исао собирался дать прочесть ее следующему — лейтенанту Хори, с которым они сегодня встретятся. Вряд ли лейтенант проявит такое же малодушие, как судья Хонда.

«Полный портрет» — вспомнил Исао строчки из недавнего письма и усмехнулся. «Он, наверное, не дотрагивается до щипцов, думает, что они горячие, а прикасается только к жаровне. Они так непохожи. Щипцы — из металла, а жаровня — фарфоровая. Он чист, но принадлежит партии фарфора».

Идея чистоты исходила от Исао, он вложил ее в головы и души своих товарищей. Исао же придумал девиз «Учиться чистоте у „Союза возмездия”!».

Чистота была связана с такими понятиями, как цветок, вкус мяты, так помогающей при боли в горле, нежность материнской груди, за которую хватается малыш, кровь, меч, сокрушающий несправедливость, капли крови, которые разлетаются вместе с ударом, наискось разрубающим тело до пояса, или славная смерть — харакири. Когда говорят «осыпаться цветами», окровавленные мертвые тела разом превращаются в прелестные цветы сакуры. Чистота была в превращении чего-то в прямо противоположное по собственному желанию. Поэтому чистота была поэзией.

Исао хорошо понимал, что значит «умереть чистой смертью», но ему было трудно решить, что могло бы означать «чисто смеяться». Как он ни контролировал свои чувства, он временами смеялся по пустякам. Смеялся, глядя, как у дороги щенок забавляется притащенным гэта[37] или туфлей с отталкивающе высоким каблуком. Исао не хотел, чтобы люди видели его смех.

— Ты знаешь, где эта квартира?

— Да, я доведу.

— А что он за человек, этот лейтенант?

— Надеюсь, что уж он точно «позволит нам умереть», — сказал Исао.

Загрузка...