Нет голода неистовей

Глава 21

Лаклейн кинулся к перилам лестницы, чтобы узнать, что случилось внизу.

— Похоже, Кассандра вернулась, — пробормотал Боу из-за спины Лаклейна, констатировав очевидное. Так как в эту самую минуту Кассандра, придавив Эмму к полу, пыталась ее задушить. Лаклейн уже было положил руки на перила, собираясь спрыгнуть вниз, как Боуэн оттянул его назад.

— Твою мать, Боу, не смей меня останавливать. Если Касс ей навредит, мне придется ее убить.

Когда ликан не отпустил Лаклейна, тот замахнулся на него кулаком — по привычке, своей левой слабой руки. Ожидая этого, Боу перехватил удар и завернул руку Лаклейна ему за спину.

— Все еще чувствуешь себя виноватым за тот единственный удар, когда мы были детьми? Повторяю еще раз — я в итоге очнулся. А сейчас просто стой и смотри, как справляется твоя пара.

Лаклейн верил в Эмму, но локтем свободной руки все же попытался ударить Боу по лицу.

В этот момент Эмма стукнула Касс лбом по носу. И Лаклейн замешкал.

— Да у твоей Эммалин дыхание не сбилось даже на йоту. К тому же, если она сейчас не примет вызов, то будет постоянно подвергаться нападкам. Не забывай, мы жестокий вид и преклоняемся перед силой, — будто процитировав кого-то, добавил Боу с ухмылкой.

— Будь оно все проклято, да какое это имеет значение? Она такая хрупкая. И еще не оправилась от полученных ран…

— Но она хитра и кто-то занимался ее тренировкой, — добавил Боу, продолжая невозмутимо наблюдать за картиной драки. Когда Эмме удалось высвободиться из хватки Касс и молниеносно — так, что движение было едва заметно — отпихнуть ликаншу от себя ногами, Боу отпустил Лаклейна. Одним уверенным маневром Эмма заставила Касс отлететь в другой конец комнаты.

Лаклейн встряхнул головой, не веря своим глазам.

Тем временем, Боу налил себе скотча и придвинул для них стулья.

Откинув волосы с лица, Касс бросила: — Ты за это заплатишь, пиявка.

Изящно поднявшись, Эмма бросила на ликаншу скучающий взгляд, хотя ее глаза так и искрились серебром. — Не могу дождаться.

Боу оказался прав — она даже не запыхалась.

Касс поднялась, приняв вызов.

Превосходя Эмму размерами, Кассандра накинулась на вампиршу и нанесла ей резкий удар в челюсть.

Заревев от ярости, Лаклейн перепрыгнул через перила. Но прежде чем он успел к ним добежать, Эмма выпустила в Касс когти и вывернулась, высвободившись из ее хватки. Затем вскочила на ноги и замахнулась.

Лаклейну этот удар был уже знаком.

Касс оказалась у противоположной стены зала и, задев гобелен, потянула его за собой. Больше она не встала. Откинувшись на спинку стула, стоящего сразу за Лаклейном, Боу выдохнул и произнес:

— Единственное, что сделало бы эту картину еще притягательнее — это если бы они кувыркались в желе.

Подойдя к Эмме, Лаклейн взял ее за плечи, но она резко отстранилась и ударила его кулаком в правый глаз. Он сжал челюсти, встряхнул головой и пробежал по ней взглядом, ища возможные травмы. Заметив порез на ее нижней губе, ликан поморщился и оторвал подол рубашки, чтобы вытереть кровь, но Эмма с шипением выдохнула:

— Вот ЭТО причиняет тебе боль?

Боу помог Касс стать на ноги и оттащил ее в сторону.

— Какого хрена здесь происходит? — завопил Лаклейн на Касс, и тут же повернувшись к Эмме, произнес. — Я прошу прощения.

Эмма нахмурилась.

— Так положи монетку в копилку ругательств. Мне плевать, — она прижала внешнюю сторону ладони к своей все еще кровоточащей губе.

— Лаклейн, ты жив! — закричала Кассандра и кинулась к нему. Но взгляд, которым ликан ее одарил, заставил Касс сначала замедлить шаг, а затем с выражением полного замешательства на лице и вовсе остановиться.

— Что с тобой произошло? — спросила она. — И кто эта вампирша, свободно разгуливающая по владениям Киневейна?

Эмма перевела взгляд с Кассандры на Лаклейна, словно ей самой не терпелось услышать ответ на этот вопрос.

— Она почетная гостья. И с ней следует обращаться должным образом.

Пока Касс, разинув рот, переваривала информацию, Боу повернулся к Эмме и сказал:

— Я Боуэн, старый друг Лаклейна. Весь сегодняшний день я только и слышал, что о тебе. Рад, наконец, познакомиться.

Эмма склонила голову на бок, настороженно осмотрев друга Лаклейна, и тут Кассандра, в конце концов, смогла выдать. — И с каких это пор пиявок стали принимать здесь как гостей?

Лаклейн схватил ее за локоть. — Больше никогда не смей ее так называть!

Брошенное в ее адрес оскорбление заставило глаза Эммы вновь окраситься серебром. Когда она повернулась и направилась к двери, Лаклейн услышал, как она странным голосом тихо произнесла. — Да пошли вы все, ребята. Я отправляюсь домой.

Бросив на Касс последний взгляд, Лаклейн последовал за Эммой, настигнув ее в тот самый момент, когда она увидела себя в зеркале. Отпрянув назад, его пара ошарашено рассматривала собственное отражение.

Ее волосы были в полнейшем беспорядке, а серебряные отблески в глазах сверкали и переливались словно ртуть. С подбородка стекала кровь, а клыки хоть и выглядели маленькими, но казались до безобразия острыми. На виске виднелся след от сбежавшей слезинки. Эмма коснулась лица рукой, словно не могла поверить в то, что видела, а затем горько рассмеялась. В этот момент их глаза встретились.

Он понял, о чем она думала, и — не смотря на то, что итог поспособствовал его цели — это опечалило Лаклейна.

Она считала себя таким же монстром, каким видела его.

— Мы еще не закончили, вампирша, — произнесла Касс.

Эмма развернулась с таким зловещим выражением на лице, что у Лаклейна по телу побежали мурашки.

— Еще как не закончили, — зашипела она и зашагала на выход.

Только спустя какое-то мгновение он смог произнести:

— Боу, позаботься обо всем, — его глаза, не отрываясь, смотрели на Эмму.

— Хорошо, но тебе нужно все ей рассказать, — бросил он ему вслед, — сейчас.

Эмма выглядела жутко.

Умывая лицо и руки, она не могла оторвать взгляда от зеркала своей ванной. Хотя клыки и стали меньше, ее глаза все еще не вернули прежний цвет, а губы были розовее, чем обычно.

Она выглядела по-настоящему жутко. Так же как и то существо, что смотрело на нее из зеркала внизу. Существо, вышедшее, словно из фильма ужасов. Проведя рукой по лицу, Эмма обнаружила под ногтями кровь, видимо, попавшую туда, когда она полоснула когтями по животу ликанши.

Дикая, как сама природа? Точно про меня…

Она вспомнила Лаклейна в его другой форме и, что удивительно, в этот раз не содрогнулась. Разве теперь все не казалось относительным?

Внезапно в дверь постучали. Она знала, что Лаклейн последует за ней, но надеялась, он хотя бы задержится, чтобы объяснить все тем двоим. Но, по-видимому, ликан решил оставить их и пойти следом за ней.

Как бы там ни было…

— Уходи!

— Я знаю, ты хотела бы побыть одна, но…

— Уйди! Не хочу, чтобы ты видел меня такой…

В ту же секунду дверь с легкостью отворилась.

Эмма быстро закрыла глаза.

— Что я только что сказала?

— Желание побыть одной — это одно, Эмма, а скрывать от меня свое лицо — совсем другое.

Он развернул ее к себе.

То, что он понял ее намерение, только сильнее подавило Эмму. У ее теток глаза также становились такого цвета, но у них это выглядело таким естественным и всегда являлось признаком сильных эмоций.

— Открой глаза.

Когда она не послушалась, он сказал. — Я ведь не впервые вижу их такими.

Эти слова заставили Эмму широко распахнуть глаза.

— Что ты имеешь в виду? — по тому, как он на нее смотрел, она могла сказать, что они все еще были этого жутковатого цвета.

— Ты таращишься! А именного этого я и хотела избежать. Когда ты вообще мог видеть их такими?

— Они окрашиваются серебром каждый раз, когда ты из меня пьешь. И таращусь я сейчас потому, что если в твоих глазах появляется хотя бы отблеск этого цвета, я мгновенно завожусь.

— Не верю…

Он положил ее ладонь на свою эрекцию.

Эммалин в ту же секунду вспомнила ночь в отеле, и ее пальцы сжались вокруг его плоти, готовые доставить удовольствие… На нее нахлынули воспоминания — те самые, запутанные воспоминания, что принадлежали не ей. И она отдернула руку.

— Но ведь мои глаза странные, — продолжила настаивать она, все также не в силах взглянуть ему в лицо. — И я не могу контролировать их изменение.

— Я считаю, они прекрасны.

Да чтоб ему! Почему этому ликану нужно обязательно быть таким чертовски все принимающим?

— Тогда знай, что твое превращение не показалось мне таким же привлекательным.

— Я знаю. И смогу с этим жить, если ты сможешь.

— Супер. Похоже, ты не только преодолел свою неприязнь ко мне, но еще и принял тот факт, что я не принимаю тебя. Ты что, хочешь, чтоб я себя последней стервой чувствовала?

— Нет. Я просто хочу, чтобы ты знала — я сожалею обо всем, что случилось.

— Я тоже, — возможно, ей и пришлось подраться с той ликаншей, но это не означало, что ей это понравилось. Да и не могла она винить Кассандру за то, что та напала. Если бы Эмма увидела вампира, разгуливающего коридорами их поместья и восхищенно рассматривающего картины, она бы тоже на него напала. Но все это, тем не менее, никак не отрицало того факта, что Кассандра — сучка.

Эмма была потрясена случившимся. Наконец-то, она смогла применить все те навыки, что получила на тренировках, навязанных ее тетками. Все будто стало на свои места. И сейчас она чувствовала себя совершенно другой. Она на самом деле победила! Победила чертову Ликаншу!

И хотя сейчас Эмма ощущала себя Госпожой Надирательницей-задниц, она не забыла первую шокирующую мысль, возникшую в ее сознании, когда она неожиданно упала на каменный пол и обнаружила стоящую над ней ликаншу.

Она хотела Лаклейна!

И знала, что он всегда придет ей на помощь.

Лаклейн заправил локон ей за ухо.

— Ох, ты поранила ушко, — ликан наклонился и поцеловал ранку, заставив Эмму задрожать. — И губу, — он следом коснулся ее губ, а затем погладил щеку. Отчего-то сейчас она не испытывала прежнего чувства, что ему не следует к ней прикасаться. — Не прощу Касс за то, что она с тобой сделала.

— Вот и отлично, — ответила Эмма сердито.

— Там внизу ты была очень смелой, — его голос был полон восхищения, и Эмма должна была признать, Лаклейн, ведущий себя так, будто она только что не дала случиться Армагеддону, нравился ей даже больше, чем Лаклейн, целующий ее раны.

— Что тебя изменило? Моя кровь?

И снова добро пожаловать в реальность! Каков наглец!

— Не льсти себе! Просто я многое о себе поняла. Знаешь ли, пережив многочисленные нападения ликанов, — услышав это, Лаклейн вздрогнул, — солнечную ванну и едва ли не оказавшись препарированной вампиром, мне хочется спросить — и это всё? Нет, правда, это всё, чем жизнь может проверить меня на прочность? И если это — худшее, что может случиться, а я буду оправляться…

— Я понял. Твои испытания делают тебя сильнее.

Именно так. И, черт возьми, почему он должен выглядеть так, будто невероятно гордится этим фактом? В какой момент он начал вести себя с ней по-другому? Эмма понимала, почему изменилась она сама, но вот почему он? И если Лаклейн не перестанет смотреть на нее такими глазами, ей придется задуматься, а хватит ли у нее сил, чтобы справиться с ним.

— Ты проснулась задолго до заката? Я как раз шел к тебе, когда мы услышали Касс.

Эмма проснулась рано, так что у нее была масса времени, чтобы успеть принять душ — а также выругать себя за тот странный приступ боли, который она испытала, когда поняла, что впервые Лаклейн не был с ней в момент ее пробуждения.

— Я плохо сплю — на той кровати.

— Поэтому я нашел тебя под лестницей?

Эмма покраснела. Темная, уединенная и похожая на пещеру площадка — тогда показалась ей отличным местом, чтобы вздремнуть. Видимо, она была не в себе.

— Кто эта женщина? — спросила Эмма, чтобы сменить тему. Хотя на самом деле она знала ответ с первой минуты, как только ее увидела.

— Кассандра. Друг из клана.

— Просто друг?

— Разумеется. Хотя после того, как она тебя поранила — эта дружба под сомнением.

— Ты встанешь на мою сторону, а не на ее? Даже, несмотря на то, что мы так недолго знакомы?

Лаклейн посмотрел Эмме в глаза.

— Я всегда буду на твоей стороне.

— Почему?

— Потому что знаю, что ты будешь права.

— А этот мрачный парень? Боуэн? Что с ним? — увидев нахмурившееся лицо Лаклейна, она добавила, — почему он так плохо выглядит?

Со своими иссиня-черными волосами и пристальным взглядом золотистых глаз, парень был бы просто красавчиком — если бы только не выглядел как исхудавший, озлобленный наркоман.

— Он потерял кое-кого близкого ему.

— Мне очень жаль, — тихо сказала она. — Когда это случилось?

— В начале девятнадцатого века.

— И он все еще не оправился?

— Ему становится только хуже, — он прижался к ее лбу своим. — Такова наша природа, Эмма.

Она поняла, что Лаклейн ждал от нее чего-то. Чего-то большего.

Он видел Эмму в ее худшем состоянии, и все еще испытывал к ней желание. Ее ужасающий вид не помешал ему пойти следом за ней, чтобы проявить сочувствие и поцеловать пораненное ушко. Этот восхитительный мужчина, ходячая мечта стольких женщин, хотел чего-то большего. Хотел от нее. Была ли она готова дать ему это? Сейчас, после своей первой победы, она чувствовала себя смелой и окрыленной, но отважится ли она принять Лаклейна в свое тело, рискуя увидеть, как в нем вновь пробудится зверь?

Прямо сейчас она думала, что ей могло бы хватить на это смелости.

— Лаклейн, если бы кто-то, такой как ты, собирался… заняться любовью с такой как я, смог бы он быть нежным? Делать всё медленно?

Всё его тело напряженно застыло.

— Да, он мог бы поклясться в этом.

— И он не… не превратился бы?

— Нет, Эмма, не сегодня, — произнес он таким низким, раскатистым голосом, что это вызвало дрожь в ее теле, заставив соски напрячься от желания. Она нуждалась в нем, хотела его — при этом, полностью осознавая, кем он был.

Когда Эмма подняла руку и нежно прикоснулась к его лицу костяшками пальцев, он бросил на нее недоверчивый взгляд, но уже через секунду его глаза на мгновение закрылись от наслаждения.

— Лаклейн, — прошептала она. — Я ударила тебя.

Выражение его лица невозможно было прочесть.

— Да, ударила.

— Разве ты не собираешься… дать сдачи?

Застонав, он в ту же секунду завладел ее ртом и, усадив Эмму на туалетный столик, встал между ее ногами. Обхватив ладонями ее попку, Лаклейн прижал Эммалин к своему возбужденному члену. Когда она тихо ахнула, он коснулся ее языка своим, и она ответила на поцелуй. Эмма желала, чтобы он целовал ее глубже, так, как той самой первой ночью в отеле. Но этот поцелуй оказался даже лучше. Лаклейн был агрессивным, но умелым. Он заставлял ее таять от удовольствия, побуждал прижаться к его эрекции еще ближе, желая большего.

Лаклейн тихо зарычал и хрипло проговорил у самых ее губ.

— Не могу видеть, что тебе больно. Не допущу, чтобы тебе снова причинили вред.

Нагнувшись к Лаклейну, теперь уже Эмма целовала его, запустив руки в его густые волосы. Когда он сжал ее попку, прижав Эмму к своему члену еще ближе, ее ноги сами обвились вокруг его талии.

Дрожащими пальцами Эмма попыталась расстегнуть пуговицы его рубашки и, не справившись, издала звук отчаяния. Лаклейн тотчас сорвал с себя рубашку. И ей захотелось поблагодарить его за то, что он открыл ей доступ к своим мускулам, которые так и напрягались и перекатывались под ее пальцами. Возбужденная еще больше, не чувствуя при этом ни капли стыда, Эмма скользнула рукой за ремень его брюк, обхватив напряженную плоть.

Лаклейн откинул голову назад и закричал. Затем задрал ее свитер и бюстгальтер вверх, обнажив груди. Он стал целовать и посасывать ее соски, обдавая кожу горячим дыханием, и Эмма начала думать, что умрет от наслаждения.

К черту будущее, обязательства, страхи и чтобы там ни было еще.

— Я хочу тебя, — выдохнула она, поглаживая увлажнившуюся головку члена. Когда он захватил ее сосок между зубами и зарычал, Эмма выкрикнула:

— Тебя всего.

Лаклейн простонал в ее влажную грудь, затем приподнялся, чтобы посмотреть ей в глаза. На его лице читалось недоверчивое выражение.

— Не представляешь, какое удовольствие доставляют твои слова.

Свободной рукой Эмма расстегнула молнию на своих джинсах. Лаклейн нагнулся, чтобы снять с нее туфли, а затем одним резким движением стащил с нее за края штанин и брюки.

И тут же снова начал ее целовать, словно знал, что она может струсить. Прикосновения Лаклейна заставляли Эмму изгибаться ему навстречу, пока она сама ласкала его невозможно большую плоть. Чувствуя, как его тело бьет дрожь, он поднял ее ноги, поставив ступни на столик. Широко разведя колени, он отодвинул в сторону ткань ее трусиков, застонав при виде нежной плоти.

По какой-то причине она не была смущена тем, что он смотрел на нее своими темными глазами, в которых читался голод. Более того, его взгляд вызывал томную дрожь, делал ее еще влажнее.

— Сколько же я этого ждал, — его голос звучал сипло. — Поверить не могу, — произнес Лаклейн, прежде чем завладеть ее ртом с такой неистовостью, что когда он переключился на ее груди, Эмма, потрясенная, могла лишь тяжело и часто дышать.

Втянув в рот сначала один сосок, затем переключившись на второй, Лаклейн продолжил мучить Эмму ласками. Ее рука сжалась вокруг его члена, а собственное тело задрожало еще сильнее, изнывая по развязке. Почему он не прикасался к ее плоти? Почему не вонзался в нее? Зачем она вообще просила его действовать медленно?

Она чувствовала, что кульминация уже близко. Удовольствие, которого она еще не испытывала и о котором могла только мечтать — вот-вот накроет ее.

Может, он хочет, чтобы она попросила его, как тогда в душе? Она больше не была выше этого…

— Прошу, прикоснись ко мне здесь, — вымолвила она с мольбой в голосе, когда ее бедра раскрылись для его ласк. — Коснись меня. Целуй. Делай все, что хочешь…

Он застонал.

— Я сделаю это все, — выдавил он. — Ты испытаешь наслаждение.

Когда его пальцы коснулись ее плоти, Эмма закричала.

— Такая влажная, — проскрежетал он. — Ты словно шелк.

Медленно скользя пальцами вверх-вниз, Лаклейн заставлял тело Эммы вздрагивать при каждом касании, только усиливая ее возбуждение. Он ввел один палец внутрь и, больше не щадя, начал понуждать тело Эммы принять его, все сильнее вдавливая ее спиной в зеркало. Она не знала ощущения прекраснее. Застонав от переполняемого ее блаженства, она продолжила ласкать его твердую плоть ладонью.

— Почему ты не занималась любовью до этого? — проурчал он ей в ухо и тут же зашипел, когда Эмма обхватила тяжелую мошонку.

Он знал? Понял это сейчас?

— Не было никого… для такой как я, не было никого, кто бы… — она пыталась подобрать верное слово для «никого, кого бы моя семья не убила». — Никого…

— Кого бы не дисквалифицировали из соревнований, — его губы изогнулись в озорной, порочной ухмылке. Такой порочный ликан. И его такие медленные, жаркие прикосновения…

— А-ха.

— Тогда хорошо, что мы нашли друг друга, — обхватив Эмму за шею, он заставил ее взглянуть на него. Введя один палец свободной руки внутрь, большим пальцем он начал поглаживать клитор. Эмма была рада, что он держал ее за шею, иначе ее голова откинулась бы назад.

— Посмотри на меня.

Ее глаза с трепетом приоткрылись.

— Ты моя, Эмма, — выдавил он между резкими вдохами. — Ты понимаешь, что я говорю?

И еще одно проникновение. В этот раз ее бедра поддались ему навстречу. Эмма опустилась на его руку, вдавливая в нее свою плоть. Оргазм был так близко. Ей нужно почувствовать его глубже.

— Ты понимаешь меня? Навсегда.

Она нахмурилась.

— Но у тебя же есть…

— Это ты, Эмма. Это всегда была ты.

Его слова прозвучали словно обещание… клятва. Она бессмысленно прошептала:

— Не вроде «подруги» по-австралийски?

Он медленно затряс головой, в то время как его палец продолжал ласкать ее, не давая сосредоточиться на том, что он ей говорил.

— Н-но, ты же сказал… — почему ему нужно было выложить это сейчас, пока он совершал это неспешные, идеальные поглаживания? Смутно она понимала, о чем он говорил, но все еще хотела, чтобы он продолжал играть своими пальцами, хотела почувствовать его плоть глубоко внутри.

— Ты… ты солгал мне?

Помешкав, он все же ответил:

— Да, я солгал тебе.

Эмма застонала от отчаяния и неудовлетворения. Черт бы все побрал, так близко!

— Почему ты говоришь мне это сейчас?

— Потому что мы начинаем все с этой ночи. C правды между нами.

— Начинаем все? — удивленно переспросила она. — О чем ты говоришь? О жизни вдвоем или типа того?

Когда он не опроверг ее предположение, она вся напряглась. Для ликанов «жизнь вдвоем» значила навечно, а для бессмертного «вечно» имело буквальный смысл. Отстранившись от него, Эмма натянула трусики и подогнула под себя ноги.

— Ты и не собирался меня отпускать, — она поправила бюстгальтер и футболку, вздрогнув, когда ткань царапнула соски.

— Нет. Я должен был держать тебя рядом со мной. К тому времени я планировал соблазнить тебя остаться.

— Должен был держать меня рядом? — повторила она безмолвно. Из-за неудовлетворенного желания с ее телом происходило что-то странное, оно будто горело изнутри, заставляя Эмму терять контроль.

— Бесконечно долгие годы я ждал ту единственную женщину, предназначенную мне судьбой. И теперь нашел ее.

— Ты все еще не в себе? — выпалила она. Гнев переполнял ее, ибо собственное тело предательски изнывало по его прикосновениям. — Я не она. Просто не могу быть ею.

— Совсем скоро ты осознаешь, что была дарована мне из числа всех прочих. Поймешь, что я неустанно искал тебя в каждом столетии, которое проживал, — его голос стал тихим и сиплым. — И, Эмма, я жил и искал очь долгое время.

— Я вам… — она похлопала себя по груди, — пир. Вампир. Ты, видно, забыл.

— Меня это также потрясло. Поначалу, я не мог это принять.

— Правда что ли? Никогда бы не подумала! А что, если ты был прав тогда? Возможно, ты ошибаешься сейчас, — отчаянно предположила она. — Как ты можешь быть столь уверен?

Он наклонился ближе.

— Я учуял тебя… издали, и аромат был прекрасен. Он успокоил мое сознание. А впервые увидев твои глаза, я сразу тебя узнал. Я познал твой вкус и, — его тело сотрясла сильная дрожь, голос стал гортанным, — нет слов, чтобы его описать. Но я покажу тебе, если ты позволишь.

— Я не могу, — ответила она, пытаясь выбраться из того положения, в котором он ее удерживал своим телом. Эмму переполняло чувство отвращения к себе за то, что, когда он задрожал, она снова дала слабину по отношению к нему.

Эмму все больше охватывал подступающий ужас. Ее подозрение, что она прочно обосновалась и удерживалась здесь — оказались верны. Какой же дурой она была… — стоп, нет, это, наверняка можно легко опровергнуть, ведь как она — наполовину вампирша — может быть парой ликана? Что бы вампир был навечно связан с ликаном?

И тут в памяти всплыла его убедительная, убийственная ложь…

— И что же ты планировал со мной сделать? — совершив обманное движение вправо, она пригнулась и выскользнула слева под его рукой, схватив свои джинсы. Эмма знала, что он позволил ей это сделать. Дрожа от гнева, она повернулась и взглянула ему в лицо.

— Планировал на самом деле? Я должна была бы, скажем, жить с твоей стаей? С той самой, которая — как ты сам поспешил заметить — порвала бы меня на кусочки?

— Никто к тебе даже пальцем не прикоснется. Будь то член клана или кто-то посторонний. Но ты не будешь жить среди них, потому что я их король, и наш дом здесь в Киневейне.

— Вау, я породнилась с европейской знатью! Кто-нибудь позвоните в «Пипл»[34]! — вылетев из ванной, она начала натягивать джинсы.

Сейчас Эмма многое бы отдала, чтобы переместиться отсюда, унести свою задницу прочь из этого замка, попросту исчезнуть. Она не выносила, когда ей врали. Так как не могла сделать того же в ответ.

Передразнивая его акцент, она выдала:

— «Ты не моя пара, Эммалин. Ничё такого серьезного, как моя пара, но я не прочь подержать тебя рядом в качестве своей любовницы. Я хочу тебя, но причина в другом». До чего же снисходительно это звучало!

Последовав следом за Эммой, Лаклейн схватил ее за руку, развернув лицом к себе.

— Я сожалею о вынужденной лжи, но что сделано, то сделано. Я хочу, чтобы ты, по крайней мере, выслушала то, что я должен сказать.

— А я хочу домой к своей семье, — чтобы прочистить голову и спросить их — Почему мне снятся его воспоминания? Почему меня всегда переполняют и в тоже время смущают столько эмоций, словно кто-то наслал на меня заклятие хаоса?

— Неужели, ты даже не рассмотришь возможности, что все это правда? Ты оставишь меня, даже зная, что мы могли бы иметь?

Она нахмурилась от внезапно пришедшей на ум мысли.

— Ты сказал «в каждом столетии, которое проживал». Так сколько же тебе лет? Шестьсот? Семьсот?

— Это имеет значение?

Она высвободила руку из его хватки. — Сколько?

— Около тысячи и двухсот лет.

Эмма ахнула.

— Ты знаешь, что значит термин «совращение младенца»? Мне всего лишь семьдесят один! Это мерзко!

— Я знал, что это будет нелегко принять, но со временем ты поймешь.

— Пойму что? Что хочу жить в чужой стране вдали от своей семьи и друзей, хочу остаться с бессовестным, неуравновешенным ликаном, который продолжает мне врать?

— Я никогда больше не солгу тебе, но твое место здесь… со мной.

— Здесь. В северной Шотландии. Где на лето мы будем уходить в горы. Вот так-так, Лакли, а скажи-ка мне, какой долготы там летние дни?

— Я уже думал об этом. На лето мы будем уезжать туда, где тебе будет комфортно. И зимой ночи длиннее. Ты думаешь, я не забрал бы тебя туда, где у нас было бы больше времени вдвоем?

— Ты все обдумал и просчитал. Ты заставишь меня сказать «согласна» независимо от моего желания.

— Согласна? — нахмурился он. — Ты имеешь в виду брак? Это намного серьезнее, чем брак.

— Это так же серьезно как…

— Браки могут заканчиваться.

Ее губы слегка приоткрылись.

— Что ж, в этом ракурсе все выглядит действительно иначе. На веки вечные без права на освобождение. А тебе никогда не приходило на ум, что я хотела бы немного притормозить коней? Я молода, а это буквально все. Ты просишь от меня — нет, ты требуешь — всего, а я знаю тебя всего лишь неделю. Возможно, ты и имеешь по отношению ко мне эту космическую уверенность, но я не могу сказать того же о себе.

— А если я попрошу, это что-то изменит? Ты останешься со мной?

— Нет, не останусь. Но не говорю, что мы больше совсем не увидимся. Я отправлюсь домой, и мы попытаемся не спешить, узнаем друг друга получше.

Он закрыл глаза, а когда открыл, в них читалась только боль. Его лицо тут же посуровело.

— Я не могу этого позволить. Ты останешься здесь пока не сможешь ответить на этот вопрос иначе.

— Ты разлучишь меня с семьей?

Схватив ее сильно за руку, он произнес:

— Ты и понятия не имеешь, каким безжалостным я могу быть, чтобы удержать тебя, Эмма. Я сделал бы это и даже больше. Все, что только потребуется.

— Ты не сможешь удерживать меня здесь пленницей.

По какой-то причине, эти слова разгневали его даже больше. Все его тело напряглось, глаза на миг стали голубыми.

— Да, не смогу. Ты вольна уходить. Но ты не сможешь найти машину. Не сможешь здесь кому-то приказать, чтобы тебя подвезли. Мы в сотне миль от ближайшего города, население которого состоит практически из членов клана. Поэтому покидать эти владения тебе крайне не рекомендуется.

Уже у самой двери он развернулся и добавил. — Я не смогу удерживать тебя здесь пленницей. А вот солнце сможет.