Глава 2

Разбудили ее не свет не заря. Грохнули чем-то железным, и она тут же вскочила, словно ужаленная.

— Сходи, умойся, да завтракать, — прогудел Вася, гремя ухватом в печи. Он ловко подхватил им громадную сковороду и перенес на низенький чурбачок в центре стола.

Катя огляделась еще раз. Изба, овчина, кузнец, серые сумерки за невысоким оконцем, по ногам гуляет сквозняк из-под неплотно прикрытой двери. Короче говоря, никаким позитивом вокруг не пахло. Ни больничной палатой, ни ИВЛ, ни капельницей. Зато одуряюще шкворчала яичница на сале, вкусно затмившая собой кислый избяной перегар.

— А где здесь туалет? — обалдело спросила Катя, забыв про «Доброе утро».

— Нужник, что ли? — равнодушно переспросил Вася, щипцами выхватывая тлеющее полено из зева печи. — С крыльца налево...

— Выкинь на костровище, — протянул он Кате дымящиеся щипцы, — да на ноги в сенях опорки приладь.

Катя в ужасе подхватила сунутые ей тяжеленные клещи и тут же пустилась с ними в пляс, пытаясь удержать разбрасывающую искры головешку.

— Избу мне не спали, — нахмурился Вася, — заполошная!

Он распахнул перед нею дверь, едва успев отобрать летевшие ему в живот клещи.

— Тьфу, безрукая, — вздохнул кузнец, выпроваживая Катю в темные сени.

Брезгливо всунув ноги в какое-то подобие галош, та выскочила на крыльцо и замерла.

Вокруг было гнетущее ничего. Плотный туман струился меж елей, наполняя душу тоскливой, жить не хочется, сыростью. Пахло болотом, малярией, гнусом и комарами размером с коня. Она бы немного поплакала над печальной судьбой, но природа брала свое, и Катя повернула налево.

— Аааа! — тут же заорала она благим матом, когда из тумана выступила лошадиная голова. Всхрапнула и тут же убралась обратно в туман.

В длинной до пят грубой рубахе на голое тело, в заскорузлых опорках, Катя бросилась к одиноко стоящей будочке. Ей доводилось бывать в деревенских санитарных сооружениях. Криво сколоченных, с обязательным окошком-сердечком в дверях и непременным лопухом, красноречиво разлапившим широкие листья направо от входа.

На удивление внутри было чисто, вместо напольной дыры наличествовал трон с круглой деревянной крышкой, с потолка свисал пучок сухих запашистых растений — местный дезодорант.

Закончив утренние процедуры омовением ледяной водой из подобия рукомойника, Катя влетела в жаркую горницу.

За столом восседал кузнец Василий и уписывал за обе щеки яичницу со своей половины огромной сковороды, заедая ломтем хлеба толщиной с руку.

Он кивнул Кате на противоположную сторону стола, протянул трехзубую железную вилку, кусок хлеба и луковицу.

— Ешь, — коротко сказал он и до конца трапезы не произнес больше ни слова.

«Когда я ем, я глух и нем» — процитировала про себя Катя цитату своего гуру и благоразумно принялась за яичницу. Высказывать детине «косая сажень в плечах» претензии о вредном холестерине ничуть не хотелось.

То ли изменилось что-то в самой, то ли здешние куры несли яйца, достойные брать награды на международных гастрономических выставках, но вкуснее глазуньи Кате в жизни своей кушать не приходилось.

Конечно не последнюю роль сыграл и аппетит молодого тела, спущенного с поводка здорового образа жизни имени Юлии Золотаревой. Если бы кто-нибудь заикнулся, что Катя в одну моську способна схомячить настолько обильный завтрак, она бы сморщила хорошенький носик и покрутила пальчиком у виска. К окончанию трапезы Катя вполне уже осознала, что жизнь ее поделилась на «до», и теперешнюю. Будучи девочкой разумной, практичной и целеустремленной, ей, как дважды два — четыре было ясно, что жить придется по новым правилам, понятиям и законам принявшего ее мира.

Вкусный, обильный завтрак придал сил и веру в прекрасное будущее. Деликатно рыгнув — Катя где-то вычитала, что это такое уважение повару в примитивных мирах, она привалилась спиной к стене, ласково смотря на Василия. Здоровенного, кряжистого, с пудовыми кулаками... Таких мальчиков она обводила на раз.

В свое время она прочла немало книг про попаданцев в прошлое, и внутренне она была готова совершить головокружительную карьеру.

— Спасибо, Вася! — лучезарно улыбнулась она.

— На здоровьице, — буркнул тот, рассматривая свою гостю.

— Какая то хлипкая, малокровная, — с сомнением рассуждал он, закончив осмотр. — Ни тела пышного, ни лица румяного....

— Чьих будешь? — спросил он потерявшуюся Катю.

— Что значит — «чьих»? — опешила та.

— Кому служила? — по лицу кузнеца перекатились желваки. — Городским? Аль сельским?

— Сама себе! — надменно бросила Катя, скрестив на груди руки. — Сроду никому не служила!

— Ну, теперича мне послужишь, — Василий степенно встал, упершись громадными кулаками в столешницу. Казалось, надави чуть сильнее, и та расколется надвое.

— С чагой то служить тебе? — Кате решила, что переменив манеру речи, она быстрее сдвинет с места этого чурбана.

— С тогой то, что моя ты отныне вся без остатка, — сильнее навис над нею кузнец.

— Ага, уже бегу, волосы назад, — начала злиться Катя. Да кто этот олух царя небесного?

— Выкупил я тебе у смертушки, Катя, виру великую за то отдал, а потому пока не расплатишься, служить мне будешь верой и правдой.

В голосе кузнеца не присутствовало ни бравады, ни угрозы, ни фальши. Он был всецело уверен в том, что Катерина его собственность на веки вечные. Катерина даже забыла фыркнуть от такой упертой наглости.

— Сегодня баню истопим, попаришься с настоями бабкиными, — игнорируя лазерные лучи, бившие из Катиных глаз, продолжал Василий, — ну а завтра, уходим на болота Гиблые, дело делать.

— Стоп! Сдаюсь! — для пущей убедительности Катя подняла обе руки вверх. — Расскажи по порядку, кто ты, где я, и зачем тут. У меня от новостной ленты кукуха поехала.

Василий не стал расспрашивать, куда именно поехала неведомая кукуха, а опустился на лавку, подпер голову руками и начал рассказ.

Жизнь дала трещину, поняла Катя в конце длинного повествования. Вместе с головокружительной карьерой. Ни разу это не путешествие во времени, а самое что ни на есть — в иное измерение.

А именно — в фэнтезийное. С лешими, кикиморами, домовыми и другими славянскими духами. Причем очень даже реальными. На дворе конец непонятно какого века, христианство в мире отсутствует по определению, колдунов и ведьм на кострах не сжигают, наоборот — в почете у местных, о научно-техническом прогрессе не слышали, татаро-монгольского ига не застали, милый феодализм во всей своей красе гуляет по планете, как у себя дома. С этим разобрались.

Что Катя делает здесь? Кощей Бессмертный в полон взял суженую кузнеца Василия, и чтобы вызволить ту, надобен меч-кладенец из руды с Гиблого болота, да еще и добытой порченной девкой, заколдованной от малярии и прочих зловредных организмов. Птица Гамаюн так Васе и предрекла — тащи из другого мира Катерину, ей мол, недолго осталось, пусть хоть делу послужит, потому как была в прошлом месяце в Индии и привита от всего на свете по самое не балуй. А другому женскому существу, пусть и порченному, на том болоте и дня не протянуть.

Бабка Ефросинья — местная колдунья-знахарка за новый лемех к плугу Катю благополучно с того света-мира переманила в ржаную коврижку, в печке пропекла, да заразу выгнала.

К концу рассказа Катя хлопала глазами и двумя руками ловила падающую челюсть. Это что же получается? Ей теперь за несчастную железяку остаток дней тут горбатиться?

— Не согласная я даром горб на тебя, Вася, ломать, будь ты хоть трижды борец за правое дело! — рассудила Катя. — Хочешь руды болотной — отправляй меня обратно, как накопаю.

— Да я целый лемех за тебя отдал! — вскинулся Вася. — Три дня ковал!

— Три дня? — презрительно фыркнула Катя. — Да что ты за кузнец то такой?

— Да я...! — побагровел Вася. — Да у меня...! Знаешь...! И еще...! Да, чтобы ...?

Тут Катя призадумалась. Может не так уж и печально положение дел? И через знания своего мира все-таки удастся подняться? Все лучше, чему руду вонючую в жиже болотной искать?

— А давай так? — прищурилась Катя. — Я тебя кузнечному делу научу по-новому, чтобы три лемеха в день выходило, а Ефросинья меня в обратно перекинет? А ты себе кого попроще найдешь, руду копать. А?

Что бы сойти за свою Катя еще раз попробовала коверкать слова, но не тут-то было! Кузнец взвился в саженный свой рост, да как треснул кулаком по столу!

— Ты!? — зашелся он гневом. — Меня?! Учить думаешь?! Да не одна девка порога кузни переступить не может!!!

— Так хочешь по три лемеха в день ковать, али как? — невинно захлопала ресничками Катя. Мужики ее мира с такого, как на стену бетонную натыкались. А ну, как здесь выйдет хлопанье глазками? На удивление сработало и в этом.

Кузнец осекся, словно ведро воды за шиворот вылили. И даже столешницу пожалел, не стал вторым кулаком лупить. И так трещина с первого удара вышла нешуточная.

— Три лемеха? — уточнил он, тяжело дыша.

— Да хоть — четыре! — хохотнула довольная первой победой Катя.

— Древнее колдовство нашего мира! — округлила она глаза для пущей важности.

Ну, не говорить же этому увальню, что, во-первых, за плечами у нее машиностроительный факультет. Во-вторых, в детстве «Таинственный остров» Жюль Верна читала — там точно описано, как железо ковать примитивным способом. А в-третьих — будучи подвластной модным течениям своего времени, занималась ко всему и художественной ковкой. Всякие там цветочки-розочки, килограммов по шесть каждая. Таких, как она модниц в группе оказалось семеро девок на одного парня. С ума мир прежний сошел, это точно!

— Показывай мастерскую! — привстала Катя, видя замешательство на лице Васи. На нем были прописаны и упрямство, и привитые с детства поверья, что нельзя женщинам в кузню, волшебство как-никак и, разумеется, алчность. Шутка ли — три лемеха в день! А то и четыре!

— Вот, что! — решился он наконец. — Мне без моей зазнобы и свет белый не мил! Сначала руду добудь — долг жизни верни. Потом уж, за возвращение — покажешь колдовство мира твоего.

Округлилась глазами Катенька в который раз за сегодня. Вот это прощелыга! И руду ему копай и железо ковать переучивай! Ну уж нет! Дудки!

«Дудки!» — хотела сказать Катя, но тут же себя одернула. Со сложными клиентами так работать нельзя.

— А что, Василий, зазноба то твоя... Как получилось, что к Кощею угодила?

Погонял кузнец желваки, погонял, опустил буйную головушку на руки и рассказал историю грустную и короткую.

Оказалось, что нагадала ему птица Гамаюн невесту пригожую, да только сам ее Василий и не видел, потому, как мается та у Кощея сызмальства в застенках башни высокой. И нету теперь кузнецу ни покоя, ни продыха, пока суженую свою из полона не вызволит...

«Приехали, он еще и идиот» — подумала Катя. В принципе картина нарисовалась жанровая, яснее некуда. «Рыцарь, спасающий царевну из башни» — холст, масло.

«Сколько ему годков?» — задумалась Катя, разглядывая кузнеца. По ощущениям — двадцать пять — двадцать семь. Глаза серые, взгляд твердый, волосы прямые, под горшок стрижены, лоб высокий, чистый, волевой подбородок с ямочкой, наверное, где-то под бородой. Вполне приятное такое лицо. Ладное. Располагающее. Неужели девок в округе не нашлось, чтоб окрутить? Да и партия, по достатку в доме смотря, выгодная. Вот с какого перепуга птиц всяких слушать, и мифических зазноб спасать рваться, вместо того, чтобы счастье реальное себе обретать? «Может и вправду, идиот?» — вздрогнула Катя.


Загрузка...