Невеста для капитана

Глава 4

Стефани запрокинула голову, прополоскала волосы и оттолкнулась от ялика. Теперь, когда она привыкла, вода показалась ей терпимой и даже приятной. Она плавала, испытывая огромное чувственное удовольствие от купания нагишом.

— Далеко не заплывай, — крикнул Иван. — Продрогнешь.

Она помахала в ответ рукой и поплыла вдоль корпуса шхуны. Но через несколько минут, не выдержав, вернулась, то и дело стуча от холода зубами.

— А ч-ч-что, мой телохранитель захватил мне полотенце и сухую одежду?

— Так и знал, что что-то забыл. — Он посмотрел на нее с надеждой. — Может, так высохнешь?

— Знаешь, кто ты? Ты из-з-вращенец. Отвернись и дай мне забраться в лодку. Я надену, что есть. Надо же такому уродиться. Что придумал!? Так высохнешь.

— Это же кощунство. — Он отвернулся к борту шхуны. — Преступление против природы скрывать это прекрасное, чистое тело под заляпанным соусом свитером, особенно родинку.

Стефани натянула свитер и с трудом втиснулась в брюки.

— Ты не мог видеть эту родинку!

— Но я уверен, она очень красивая, — сказал он мечтательно.

Она так и не решила, то ли польщена, то ли взбешена. Она должна бы быть вне себя, но что-то в его голосе тронуло ее. С ней он не был ни непристойным, ни развязным, ни даже расчетливым. Стефани не могла видеть лицо Ивана, но знала, что он улыбается. Он и впрямь улыбался мягкой улыбкой, будто мир для него стал краше оттого, что у нее родинка пониже спины.

— Сп-п-пасибо за комплимент, — ответила она.

— Тебе надо согреться. Сможешь забраться по лесенке?

— Пустяки, — сказала Стефани. — В прошлом феврале меня бросили в Хадсонривер.

Она поднялась на палубу. Иван развернул ее за плечи к себе лицом.

— Я хочу знать, как это было.

Даже в темноте она разглядела его прищуренные глаза, ставшие вдруг стального, серого цвета. Губы сжаты, на скулах играют желваки. Она удивленно посмотрела на него, смущенная его столь бурной реакцией.

— Это б-было холодно.

— Черт! — Он подхватил ее на руки и понес на камбуз, где усадил напротив печки. Потом проверил койки и, убедившись, что они пусты, захлопнул крышку входного люка. — Снимай скорее мокрую одежду. — Иван взял большое полотенце, пару толстых носков, несколько чистых свитеров с полки над ее постелью и вернулся к ней с недовольным видом оттого, что она все еще была полностью одета. Он пробормотал что-то нечленораздельное и бесцеремонно стянул с нее намокший свитер.

— Эй! — только и успела она выкрикнуть, как он надел на нее сухую рубаху. Когда руки его были уже на застежке ее брюк, она вдруг инстинктивно ударила его в пах и отбросила в сторону. От боли он пару раз перекатился по полу и сделал несколько быстрых вдохов, пытаясь восстановить дыхание. Стефани с причитаниями подбежала к нему.

— Извини! Я не хотела! Это рефлекс.

Растянувшись на полу, Иван прикрыл глаза, стараясь расслабиться. Боль постепенно отпускала, и, наконец, физические страдания сравнялись с муками попранного достоинства. Его только что накаутировала женщина, в которой и пятидесяти килограммов не было. Когда она сказала, что ее выкинули в реку, он вскипел от ярости, и мышцы его напряглись, будто ему предстояло ее спасать. А теперь это бедное, беззащитное создание швыряет его, как тряпичную куклу.

Стефани приложила к его лбу мокрое полотенце.

— С тобой все в порядке? Ты ничего не повредил?

— Тебя это беспокоит?

— Конечно, беспокоит.

— Надо же, — он понял, что надулся, и рассмеялся. Иван не страдал болезненным самолюбием. Теперь, когда боль почти утихла, он стал воспринимать ситуацию с юмором.

— Бывало, ребенком я сбивал колени, тогда мама целовала больное место, и боль проходила.

Стефани шлепнула его полотенцем. Он медленно встал и повернулся к девушке спиной.

— На твоем месте надо бы поторопиться с переодеванием, пока я в себя не пришел.

Она выполнила его указание с живостью молодого солдата.

— Я одета, — произнесла она, натягивая носки.

Он подал ей чашку горячего кофе и терпеливо смотрел, как она его пила. Потом забрал пустую чашку и начал вытирать полотенцем ее волосы, пока они не стали почти сухими и торчащими во все стороны. Он стоял совсем близко к ней и испытывал удивлявшую его самого нежность. Она будила в нем чувства, не соответствующие данной ситуации. Между тем, так, по крайней мере, казалось ему, меж ними установилась та близость, которая никогда не возникала у него с другими женщинами. И эта близость рождала желание, пугавшее его своей безумной неудержимостью. Он старался подавить его с помощью невинного флирта и наигранной легкости, но не представлял, как долго сможет сдерживать себя. Если он не будет очень, очень осторожным, то потеряет контроль над собой, и это выдаст его с головой.

Он подбросил в печку несколько поленьев, чтобы поддержать огонь, и рад был видеть, как оттенки жизни заиграли на ее лице. Ему не надо было позволять ей плавать, но он был зачарован видом ее фигуры, скользящей в темной воде, подобно лоснящемуся дикому животному. Он, в общем-то, подозревал, что под оранжевым балахоном и яркими красными носками скрыто красивое тело, но недооценил силы его чар.

У Стефани было ощущение, что она вся горит с головы до пят. У нее никогда не было такого купания при луне, у нее никогда не было мужчины, который бы заботился о ней вплоть до вытирания головы. «Нет, это не вожделение, — думала она с радостью. — Я нравлюсь ему. И он нравится мне». Она потянулась за своим кофе и взглянула на пироги, возвышавшиеся на стойке. Затем пересчитала их дважды.

— Одного пирога не хватает.

— Ты уверена?

— Могу поспорить. Я отдала им четыре лучших часа своей жизни.

Ну и ну, воровство пирогов. Как же низко надо пасть…

— На это можно посмотреть и с другой стороны. Люди не боятся их есть.

Она предупреждающе шмыгнула носом.

— Что еще скажешь?

Иван усмехнулся.

— Больше ничего. Предпочитаю не валяться по полу больше одного раза в день.

Стефани скривилась.

— Не могу поверить, что это я сделала.

— Теперь мне понятно, как ты сумела так долго сохранить девственность.

— В течение восьми лет я была полицейским под прикрытием, но мне пришлось прибегнуть к приемам самообороны впервые, чтобы не лишиться собственных штанов.

Иван молчал, и ей показалось, что он размышляет о более надежных и коварных способах стянуть с нее одежду. Они смотрели друг другу в глаза, пока Стефани, наконец, не вздохнула обреченно. Она сознавала, что лишь ненадолго отсрочила неизбежное. Рано или поздно он получит ее в обнаженном виде и, более чем вероятно, она сделает это сама. Стефани решила сменить тему и пошла на мировую.

— Смогу я тебя соблазнить куском пирога?

Через десять минут они сидели за тяжелым дубовым столом и смаковали еще теплый пирог с голубикой, когда вдруг кто-то постучал по закрытой крышке люка.

— Есть тут кто-нибудь? — позвал женский голос. — Это пахнет кофе и пирогами, или мне только кажется?

За первой пассажиркой спустилась еще одна.

— Пирог с голубикой, м-м!

Затем к ним присоединились мистер и миссиз Пиз и еще несколько человек. Стефани поставила на печку второй кофейник и достала тарелки.

— Знаете, кому это точно понравится? — спросила миссиз Пиз. — Лене Нильсон и ее соседке по каюте, Элси. Что, если я пойду позову их?

— Конечно, — ответила Стефани. — И заодно посмотрите, проснулись ли мистер и миссис Дембровски и мистер Крамер. — Она отрезала два треугольничка, принесла на стол и вернулась к печи.

Иван стоял рядом, прислонившись к деревянному шкафу.

— Тебе все это нравится, правда?

Стефани засмеялась.

— Быть судовым коком — тяжелая, но, наверное, приятная работа. — Она вытерла руки о свою чистую одежду, нимало не переживая по поводу появившихся свежих пятен от голубики. — Я слишком долго работала в отделе по борьбе с наркотиками, и круг моего общения был весьма ограничен. Мои коллеги были настоящими фанатиками своего дела. В нашей комнате всегда было шумно и суетно от этих сумасшедших полицейских, которые постоянно перерабатывали, но мало получали и держались на одних шоколадных батончиках и кофе. Если я не была там, то была в школе, еще более шумной. Настоящий сумасшедший дом. Постепенно начинало казаться, что так везде, что весь мир питается на ходу и работает по восемнадцать часов в сутки.

— А семья, друзья? Воскресные цыплята, о которых ты так увлеченно рассказывала?

За разговором Стефани отрезала еще кусок пирога.

— У меня были личные мотивы, чтобы стать полицейским. И когда я добилась своего, то личные мотивы оказались не главным, главным были мои подопечные. Я любила их. Они нуждались в помощи. Кто-то должен был оторвать их от продавцов зелья. И этим кто-то хотела стать я. Не совсем физически развитым детям нужно было учиться, учиться верить в себя, в свои силы, чтобы уметь противостоять влиянию более сильных сверстников. Не то, чтобы я чувствовала себя Господом, наставляющим на путь истинный, но старалась помочь ему. Работа отнимала у меня все свободное время. Да, я навещала свою семью, но жизнь моя фактически проходила в школе. В один прекрасный день я проснулась, посмотрела в зеркало и поняла, что стала слишком старой, чтобы сходить за школьницу. — Дело было не только в этом, но рассказывать ей не хотелось. Пытаясь максимально использовать ее опыт, ее перебрасывали из одной школы в другую. Оттого, что она вовремя не ушла, ее однажды чуть не пристрелили. Вспоминать об этом не хотелось. Она счастлива, что теперь все позади, и она сидит здесь и режет пирог с голубикой. — Я убила лучшие годы, выдавая себя, женщину далеко за двадцать, за восемнадцатилетню. Я не отдавала себе в этом отчета, но понимала, что привыкла участвовать в бесконечных крысиных бегах, ставших неотъемлемой частью моей жизни. Когда я ушла из полиции и смогла спокойно подумать о своем прошлом и настоящем, то поняла, что изголодалась по обычным вещам: чистому воздуху, вкусной домашней пище, добрым людям. Единственное, чего мне не хватает в Хабене, — это общения. Заняться чем-либо я не могу из-за бесконечных ремонтов и поэтому чувствую себя одиноко. — Она передала ему пирог. — Как здесь хорошо. Прямо домашний праздник.

Неожиданно Лоретта Пиз и Лена Нильсон вихрем слетели со ступенек трапа.

— Мы видели ее, — выкрикнула Лена. — Она была на палубе. У нее был нож в руке, весь в крови!

Иван двинулся к выходу, но Лена остановила его.

— Не трудитесь подниматься, она исчезла.

Он отступил в сторону, пропуская еще пассажиров, спускавшихся за куском пирога.

— Куда исчезла?

— Испарилась. Пуф! — объяснила Лена. Миссис Пиз согласно кивнула.

— Так и было. Мы вышли из каюты Лены, а она прямо перед нами. Вся в черном, точно, как в прошлый раз. Она стояла на корме с ножом в руках, а как только увидела нас, сразу прыгнула за борт, но всплеска воды мы так и не услышали. — Лоретта Пиз невольно вздрогнула. — На этот раз я ее хорошо разглядела. Вид у нее, я вам скажу, жуткий. Лицо белое, как лист бумаги, всклокоченные волосы с каким-то голубоватым оттенком. Ну, точно, как изображают вставших из могилы.

— А когда мы посмотрели за борт, то там ее не было, — добавила Лена.

Стефани проверила пассажиров. Все на месте, включая Эйса и первого помощника. Оба они вошли с мистером Крамером. Никто не выглядел проткнутым кухонным ножом.

— Надо все же осмотреть яхту, — предложила она Ивану.

— Итак, кому пирога? Кому кофе? — спросил Эйс, принимая командование камбузом.

К этому времени Стефани и Иван уже выскользнули на палубу и молча пошли вдоль борта. Иван направлял луч фонарика в каждый укромный уголок шхуны, на верхушки мачт, в люки трюма.

— Может, Лена и Лоретта хлебнули шерри? — наконец, нарушив молчание, спросил он. — «Всклокоченные голубые волосы»… — звучит правдоподобно.

— Да, немного странно, но Лоретта Пиз мне представляется не из тех, кто сочиняет сказки.

— Может, оно и так, но кого мы отыщем в этакой темнотище.

Луч фонаря скользнул по дубовым бочкам для воды и по палисандровой обшивке кают.

— Но я все же не хочу, чтобы какой-то вурдалак разгуливал по моему судну. А история с окровавленным тесаком нравится мне и того меньше.

— Мне она тоже не по душе. Думаю, пока у нас нет фактов, следует соблюдать осторожность, хотя мой опыт подсказывает, что все это, скорее всего, чья-то дурная шутка. Конечно, это возможно: и тетушка Тесс или какой другой призрак. Привидение в твоей спальне, призрак на твоей шхуне. Ты будешь весьма популярен в канун Дня всех святых.

— Ты думаешь, это, действительно, может быть упырь?

Стефани искоса взглянула на него.

— За кого ты меня принимаешь?

— Тебя пугает мысль о присутствии на борту привидения? Не хочется ли тебе броситься в мои крепкие объятия и в них укрыться? По-моему, неплохая идея. Одна мысль о том, что ты веришь во все эти мистические небылицы, пугает невероятно. У меня возникает желание вызвать береговую охрану, чтобы ты была в безопасности и ни о чем таком не думал.

Иван обнял ее за шею, поглаживая нежный пушок на затылке большим пальцем.

— Я предполагаю, что ты ходишь на фильмы ужасов, но никогда не визжишь. Ты из тех знатоков, кто сидит и повторяет, что это всего лишь спецэффекты.

«У него прекрасные руки, — подумала Стефани. — Теплые, сильные и умные».

— Но это, действительно, всего лишь спецэффекты.

Он привлек ее ближе к себе.

— Гм. Ты веришь в Деда Мороза? Гремлинов? Сапоги-скороходы?

— Разве что в Деда Мороза.

— А в любовь с первого взгляда?

— Если бы ты меня спросил неделю назад, ответ был бы отрицательным.

Он наклонился к ней и нежно поцеловал. Ему хотелось, чтобы поцелуй получился мимолетным и игривым, а он оказался горячим и жадным, несмотря на благие намерения. Иван отложил фонарь и обнял Стефани, испытывая потребность прижаться ко всему ее телу с ног до головы. Надо признать, мелькнуло у него в голове, он уже наполовину влюблен.

Стефани желала его поцелуев, таких необыкновенно страстных и утонченных. Иван Расмусен всем своим телом заставлял ощутить свою сексуальность, и ей нравилось испытывать это необыкновенное для нее чувство. Ей безумно нравилось, как его губы ласкают ее: просяще, соблазняюще, возбуждающе. Его чувственность не казалась скупой. Она притягивала и увлекала в мир бесконечных ласк и романтических грез, грез полных любви и наслаждения. Это ей тоже нравилось. Их языки соприкоснулись, и волна тепла пошла по ее телу, которой она с удовольствием отдавалась. Ее руки непроизвольно легли на его мускулистую спину. Их губы, казалось, навечно слились в этой дурманящей эротической пляске языков. Пальцы их судорожно вздрагивали. Она этого не замечала, она теряла какой бы то ни было контроль над собой, теряла представление о реальности. Так бывает, когда влюбляешься, и Стефани знала, что влюбилась. «Ну и что, — говорила она себе. — Люди все время влюбляются, и ничего страшного не происходит, если не воспринимать все чересчур серьезно».

Она выгнулась, чтобы взглянуть на него, и глаза ее были полны желания и томной страсти.

— Так вот, чего я лишилась за прошедшие годы…

— Это ничто, по сравнению с тем, что ждет тебя впереди.

Она в этом ни минуты не сомневалась.

— И как далеко мы зайдем?

Улыбка его стала шире.

— Решать тебе.

— Вообще-то я планировала сохранить себя для замужества.

— Ты мне делаешь предложение?

Стефани задорно рассмеялась.

— Нет. Замужество — слишком серьезный шаг. Думаю, пока я просто скорректирую свои планы.

— Ну что ж, попробуй.

Ее рука скользнула по натянутому канату и опустилась на бухту, которая оказалась подозрительно липкой. Она поднесла ладонь к глазам. Любопытство сменилось ужасом, отчего внутри все похолодело. «Это кровь, — подумала она. — Темная и свежая». Она покрывала ее ладонь, стекая между пальцев.

— О Боже, — прошептала она охрипшим от потрясения голосом, — это кровь.

Иван присмотрелся и улыбнулся.

— Да нет, это голубика. — Он облизал ее палец и причмокнул губами. — М-м!

Стефани опустилась на палубу и, закрыв глаза, ждала, пока сердце войдет в обычный ритм. Иван встал на колени рядом. Было не совсем понятно, что происходит внутри нее.

— Ты как?

— Ничего, у меня всегда так после поцелуев. Мозг страдает от кислородного голодания. Я действительно подумала, что это кровь.

— В темноте нетрудно перепутать. Кто-то был здесь с твоим пирогом в руках.

— Да, но как это попало на такелаж?

Иван поднял фонарь.

— Я бы сказал, что похититель пирогов к тому же еще и раззява. Посмотрите, Ватсон. Кажется, я что-то нашел. — Он засунул руку за бухту каната и вытащил нож для мяса. — Оружие убийцы, — сказал он. — Я готов поклясться, что именно этим ножом прикончили твой пирог. Всякий может убедиться, что на нем голубичное варенье.

— Да уж не знаю, как на это и смотреть, с облегчением или разочарованием. В глубине души я надеялась, что мы выйдем на тетушку Тесс.

— Женщина с голубыми волосами, должно быть, обронила нож, прыгая за борт. — Он посветил на воду и ялик. — Интересная деталь в корабельной оснастке, — заметил он, направляя луч на трусики Стефани, лежавшие на скамейке лодки.

Она почувствовала, что краснеет.

— Я торопилась. — Она закинула ногу за борт и быстро спустилась в ялик, схватила полоску алой ткани и уже начала подниматься, когда заметила какое-то движение в иллюминаторе одной из кают. Стефани приблизила лицо к стеклу и увидела перед собой два больших глаза с темными кругами на лице, обрамленном зелено-голубыми всклокоченными волосами.

Иван перегнулся через борт.

— В чем дело?

— Я нашла нашу восставшую из могилы, но она не мертвая, она панк. Дамы не услышали всплеска воды, потому что, когда наша мисс Голубые Волосы прыгнула, то повисла на веревочной лестнице и залезла в открытый иллюминатор. Эта каюта, должно быть, свободная?

Иван кивнул.

— В последнюю минуту нам вернули билет.

Стефани забралась на палубу и поискала, куда спрятать трусики.

— У меня ни одного кармана, — сказала она, ощупывая свитер.

Иван взял их у нее и засунул в карман своих джинсов.

— Сейчас мы спустимся вниз и познакомимся с безбилетницей, а затем, думаю, нам надо будет поговорить с Эйсом.

— Вот черт! — воскликнула девушка, когда они открыли дверь каюты. — Я чуть в штаны не надула. Что вы там делали? Вам разве неизвестно, что нехорошо заглядывать в чужие окна?

— Служба безопасности, — сказала Стефани. — Вы арестованы. Вы похитили мой пирог. Вы представляете, сколько времени я на него убила?

— Он мне был нужен. Если на корабле не есть пироги, то развивается цинга.

— Что вы делали утром в каюте миссис Пиз? — спросил Иван. — И как вам удалось добиться такого цвета волос?

— Я пошла к леднику за майонезом для бутерброда, а когда возвращалась, то попала в чужую каюту. Ну и заорала же она! — девушка похлопала ладошкой по торчащим волосам. — Вам нравится? Я сделала это с помощью лака и крахмала.

Скрипнули ступени, и Иван, резко развернувшись, успел заметить быстро исчезнувший башмак.

— Эйс!

— Уф, — ответил тот, появившись с виноватой улыбкой. — Не хотел вам мешать.

— Обрати внимание.

Иван подтянул его за рукав.

— Ваш приятель, я полагаю?

Девушка подошла ближе к Эйсу.

— Да, мы помолвлены. Послушайте, вы же капитан! Вы можете нас поженить! Было бы здорово, правда, Эйс? Мы можем пожениться прямо сейчас.

Эйс снял очки и посмотрел на Ивана.

— Правда, вы не можете этого сделать?

Иван схватил его за рубашку и увлек в коридор, потом втолкнул в свою каюту и захлопнул дверь.

— Ты притащил эту девчонку на судно и обещал ей жениться?

— Ну, не сразу. Сначала я ей пообещал просто бутерброд. Но когда я… вляпался, пришлось повысить ставки. Черт, я ничего не смог с собой поделать. Юношеские гормоны так и прут из меня.

— Сколько ей лет? Ее родители знают, что она с тобой?

— Да старая она! Ей двадцать три. Она играет на гитаре в ансамбле. Их автобус сломался под Роклендом, и им пришлось отменить поездку.

— Еще одна выходка, и я отменю твою поездку. Даю тебе тридцать секунд, чтобы извиниться перед ней, а до утра будешь сидеть в своей каюте. На рассвете она покинет судно. Дашь ей денег на паром до Рокленда.

Эйс поправил очки.

— Могу я получить аванс?

Иван засунул руку в карман и вытащил… трусики.

— Я ничего не видел, — сказал Эйс, принимая двадцатидолларовую бумажку, пока Иван с недоумением рассматривал пикантную деталь дамского туалета, скромно висящую на его пальце. — Клянусь, я ничего не видел. И никому не расскажу о том, чего не видел. Можете положиться на меня, — добавил Эйс, проскальзывая в дверь и осторожно прикрывая ее за собой.