XI

Долгожданный день свадьбы приближался. Он наступит послезавтра, 15 мая, когда солнце взойдет над горизонтом Рагза.

Я отмечал с глубоким удовлетворением, что у Миры при всей ее впечатлительности не сохранилось, по-видимому, воспоминаний об описанных выше досадных инцидентах. Впрочем, подчеркну, что имя Вильгельма Шторица ни разу не было произнесено ни при ней, ни в присутствии ее матери.

Мира мне полностью доверяла. Она делилась со мной своими планами на будущее, хотя и не была уверена, что они осуществятся. Будут ли они с Марком жить во Франции? Возможно, но не сразу… Расставание с отцом, с матерью было бы для нее очень тягостным…

— Но, — говорила она, — пока речь идет только о том, чтобы провести несколько недель в Париже, куда вы будете нас сопровождать, не так ли?!

— Если вы не имеет ничего против!

— Дело в том… что молодожены — довольно скучная компания в путешествии…

— Постараюсь привыкнуть! — сказал я смиренным тоном.

Впрочем, доктор одобрял такое решение. В любом случае молодоженам лучше было уехать из Рагза на месяц или два. Конечно, госпожа Родерих будет очень огорчена отъездом дочери, но она найдет в себе силы пережить разлуку.

Когда Марк был около Миры, он, со своей стороны, все забывал или, скорее, хотел все забыть. Правда, находясь со мной, он вновь испытывал опасения, и я тщетно пытался их развеять. Он постоянно спрашивал:

— Ты не узнал ничего нового, Анри?..

— Ничего, дорогой Марк, — так же неизменно отвечал я, и это была чистейшая правда.

Однажды он добавил:

— Если ты что-нибудь узнаешь… ну, в городе… или через господина Штепарка… если ты услышишь о…

— Я тебя предупрежу, Марк.

— Я на тебя рассержусь, если ты скроешь от меня…

— Ничего я от тебя не скрою… но уверяю тебя, что это дело уже никого не интересует!.. Никогда город не был так спокоен!.. Одни занимаются своими делами, другие — удовольствиями, и котировки на бирже держатся на высоком уровне!

— Ты шутишь, Анри…

— Хочу доказать тебе, что у меня нет никаких опасений!

— И однако, — проговорил Марк с помрачневшим видом, — если этот человек…

— Нет!.. Он знает, что будет арестован, если вернется в Рагз. А в Германии множество ярмарок, где он может демонстрировать свои таланты фокусника!

— Таким образом… эти возможности… о которых он говорит…

— Это годится только для глупца!

— Ты в них не веришь?..

— Так же, как и ты! Итак, дорогой Марк, считай дни, часы, минуты, которые остались до знаменательного дня!.. Лучшего занятия не придумаешь, и начинай считать снова, когда дойдешь до конца!

— Ах, мой друг!.. — вскричал Марк, сердце у которого, должно быть, учащенно билось.

— Ты ведешь себя как мальчишка, Марк. Мира более благоразумна, чем ты!

— Это потому, что она не знает того, что знаю я…

— А что ты знаешь?.. Я тебе скажу! Ты знаешь, что этого субъекта уже нет в Рагзе, что он не может сюда вернуться… что мы никогда его больше не увидим, слышишь… и если этого недостаточно, чтобы тебя успокоить…

— Что ты хочешь, Анри, у меня предчувствия… Мне кажется…

— Это безрассудство, бедный Марк!.. Послушай… Поверь мне… Вернись в особняк к Мире…

— Да… Мне не следует оставлять ее одну… даже на мгновение.

Бедный брат! Мне было больно смотреть на него! Его опасения возрастали по мере приближения дня свадьбы. И по правде говоря, я сам ждал эту дату с величайшим нетерпением! Но если — чтобы успокоить брата — я мог рассчитывать на Миру, на ее влияние, то в отношении капитана Харалана я не знал, как поступить.

Читатель не забыл, что в тот день, когда газета «Пештер Ллойд» сообщила, что Вильгельм Шториц находится в Шпремберге, мне стоило большого труда отговорить капитана от поездки в этот город. Шпремберг расположен только в восьмистах километрах от Рагза… За сутки он мог бы туда добраться… В конце концов нам удалось удержать его. Но несмотря на наши доводы о необходимости предать забвению это дело, он все время к нему возвращался, и я боялся, что храброму мадьяру удастся от нас ускользнуть.

В то утро он пришел ко мне, и с самого начала разговора я понял, что он решил ехать.

— Вы этого не сделаете, дорогой Харалан, — произнес я, — вы этого не сделаете!.. Ведь ваша встреча с этим пруссаком… Нет… теперь это невозможно!.. Умоляю вас не уезжать из Рагза.

— Дорогой Видаль!.. Нужно наказать этого мерзавца.

— Он будет наказан рано или поздно! — воскликнул я. — Да, он будет наказан!.. Единственная рука, которая должна его схватить и поставить перед судом, — это рука полиции!.. Вы хотите уехать, а ваша сестра?.. Прошу вас… Послушайте меня как друга… Через два дня состоится свадьба… а вы не успеете к тому времени вернуться в Рагз…

Капитан Харалан понимал, что я прав, но не хотел сдаваться.

— Дорогой Видаль, — ответил он тоном, показывавшим, что у меня было мало надежды его переубедить, — мы с вами не видим… не можем видеть вещи одинаково… Моей семье, которая вскоре станет семьей и вашего брата, нанесены оскорбления, и за эти оскорбления я должен отомстить!..

— Нет!.. Это дело правосудия!

— Как же оно накажет человека, которого здесь нет… и он не может вернуться! Значит, я должен отправиться туда, где он находится… где он еще должен быть… в Шпремберг!

— Хорошо, — ответил я, пуская в ход последний довод, — еще два-три дня терпения, и я поеду с вами в Шпремберг!..

Я настаивал с такой убежденностью, что наш разговор закончился твердым обещанием: после свадьбы я не буду противиться плану капитана и поеду вместе с ним.

Какими бесконечно долгими показались мне эти два дня, отделявшие нас от 15 мая! Считая своим долгом успокаивать других, я сам иногда испытывал тревогу.

Поэтому, движимый каким-то предчувствием, часто поднимался или спускался по бульвару Телеки.

Дом Шторица по-прежнему оставался таким, каким был после полицейского обыска: запертые двери, закрытые окна, безлюдные двор и сад. На бульваре Телеки дежурили несколько полицейских. Их бдительный взгляд достигал парапета старинных укреплений и охватывал даже окружающую сельскую местность. Ни хозяин, ни его слуга ни разу не попытались войти в дом. И однако (вот что значит навязчивые мысли!), несмотря на все, чтó я говорил Марку и капитану Харалану, вопреки тому, что говорил самому себе, мне казалось, что, если бы я увидел, как из трубы лаборатории поднимается дым, а за стеклами бельведера появляется какое-то лицо, я этому не удивился бы.

Тогда как население Рагза, оправившись от недавнего страха, уже перестало обсуждать это происшествие, призрак Вильгельма Шторица преследовал нас — доктора Родериха, моего брата, капитана Харалана и меня!

В тот день, 13 мая, чтобы развеяться, я направился после обеда к мосту Швендор с намерением перейти на правый берег Дуная.

Прежде чем попасть на мост, я прошел мимо пристани, где причалил пароход из Будапешта — все тот же «Матиаш Корвин».

Тогда мне вспомнились эпизоды моего путешествия, моя встреча с этим немцем, его провокационное поведение, чувство антипатии, которое он вызвал у меня с первого же взгляда, а потом, когда считал, что он сошел с парохода в Вуковаре, произнесенные им слова! Это был он, и никто другой, тот же голос, что мы слышали в гостиной особняка Родерихов, та же артикуляция, та же резкость, та же тевтонская жестокость.

И под влиянием этих мыслей я ехал разглядывать одного за другим пассажиров, которые сходили с парохода в Рагзе… Я искал бледное «гофманское» лицо, странные глаза этого субъекта!.. Но, как говорится, зря старался.

В шесть часов я, как обычно, занял место за семейным столом. Мне показалось, что госпожа Родерих чувствовала себя лучше и почти оправилась от волнений. Сидя рядом с Мирой, накануне свадьбы брат забывал обо всем. Сам капитан Харалан казался более спокойным, хотя и мрачноватым.

Я был полон решимости сделать все возможное, чтобы развеселить это маленькое общество и рассеять последние тягостные воспоминания. К счастью, мне в этом помогала Мира, вносившая очарование и радость в этот вечер, который затянулся допоздна. Без чьей-либо просьбы она села за рояль и спела несколько старинных мадьярских песен, словно для того чтобы стереть из нашей памяти отвратительную «Песнь ненависти», прозвучавшую в этой гостиной.

Когда мы уже расходились, она сказала с улыбкой:

— Это будет завтра, господин Анри… Не забудьте…

— Не забыть чего, мадемуазель? — ответил я таким же шутливым тоном.

— Не забудьте, что брак будет зарегистрирован в ратуше…

— А, так это завтра!..

— И что вы — один из свидетелей вашего брата…

— Вы хорошо сделали, что напомнили об этом, мадемуазель Мира… Свидетель брата… А я и запамятовал!..

— Это меня не удивляет!.. Я заметила, что вы бываете иногда рассеянным…

— Виноват! Но завтра со мной этого не случится, обещаю… Лишь бы Марк тоже не забыл…

— За него я отвечаю!..

— Подумать только!..

— Итак, ровно в четыре часа…

— В четыре часа, мадемуазель Мира?.. А я-то думал, что в полшестого!.. Не беспокойтесь… Я буду там без десяти минут четыре!..

— Спокойной ночи, спокойной ночи вам, брату Марка, а скоро вы станете и моим братом!..

— Спокойной ночи, мадемуазель Мира… спокойной ночи!

На следующий день утром Марку нужно было сделать кое-какие покупки. Мне показалось, что к нему вернулось все его спокойствие, и я отпустил его одного.

Впрочем, желая подстраховаться и убедиться (если это возможно), что Вильгельм Шториц не появлялся в Рагзе, я отправился в ратушу.

Господин Штепарк сразу же принял меня и осведомился о мотиве моего визита.

Я спросил, располагает ли он какой-нибудь свежей информацией.

— Никакой, господин Видаль, — ответил он, — вы можете быть уверены, что интересующий вас человек не появлялся в Рагзе…

— Он еще в Шпремберге?..

— Все, что я могу утверждать, так это то, что он там был вчера.

— Вы получили депешу?

— Депешу от немецкой полиции, подтверждающей данный факт.

— Это меня обнадеживает.

— Понимаю. Но для меня это неприятно, господин Видаль.

— Почему же?..

— Потому, что этот дьявольский персонаж (именно дьявольский), по-моему, не расположен пересекать границу…

— Тем лучше, господин Штепарк!

— Тем лучше для вас, но хуже для меня!..

— Не понимаю, о чем вы сожалеете!..

— Ну как же: как полицейский, я хотел бы схватить это подобие колдуна за шиворот и посадить за решетку!.. В конце концов, может быть, позднее…

— Да позднее, после свадьбы, господин Штепарк!

И, поблагодарив начальника полиции, я ушел.

В четыре часа мы собрались в гостиной особняка Родерихов. На бульваре Телеки нас ожидали два ландо:[79] одно для Миры, ее отца, матери и друга семьи — судьи Ноймана, другое — для Марка, капитана Харалана, одного из его товарищей — лейтенанта Армгарда и меня. Господин Нойман и капитан Харалан были свидетелями невесты, а лейтенант Армгард и я — свидетелями Марка.

В то время мадьярский сейм после долгих дискуссий ввел в Венгрии, как и в Австрии, гражданский брак. Он сводился к самой простой церемонии в присутствии членов семьи. Торжественной будет религиозная церемония, которая должна была состояться на следующий день.

Юная невеста была одета со вкусом в платье из розового крепдешина, украшенное кисеей без вышивки. Туалет госпожи Родерих тоже отличался простотой. Доктор и судья были в сюртуках, так же как мой брат и я сам, оба офицера — в обыкновенной форме.

На бульваре выезда карет ожидали лишь несколько человек — женщины и девушки из народа, которым любопытно было посмотреть на свадьбу. Но весьма вероятно, что на следующий день в собор придет много людей в знак заслуженного уважения к семье Родерих.

Оба ландо выехали из больших ворот особняка, повернули за угол бульвара, проследовали по набережной Баттиани, по улице Князя Милоша, по улице Ладислава и остановились перед решеткой ратуши.

На площади Листа и во дворе муниципалитета стояли группы любопытных. Может быть, их привлекало воспоминание о недавних инцидентах?.. Может быть, они ожидали, что в зале бракосочетаний случится какое-нибудь новое происшествие?..

Кареты въехали в парадный двор и остановились у входа.

Минутой позже мадемуазель Мира под руку с отцом, госпожа Родерих под руку с господином Нойманом, затем Марк, капитан Харалан, лейтенант Армгард и я заняли свои места в зале. Свет проникал сюда через большие окна с разноцветными витражами. Стены были отделаны дорогими резными деревянными панно. В центре зала на обоих концах большого стола стояли две великолепные корзины цветов.

Господин и госпожа Родерих, как родители, сели по обе стороны кресла, предназначенного для должностного лица, ведающего актами гражданского состояния. Напротив на стульях сидели рядом Марк Видаль и Мира Родерих, затем четыре свидетеля: господин Нойман и капитан Харалан — справа, лейтенант Армгард и я — слева.

Распорядитель объявил о прибытии бургомистра Рагза, который пожелал самолично возглавить эту церемонию. Все встали, когда он вошел в зал.

Стоя у стола, бургомистр спросил родителей, дали ли они согласие на брак своей дочери с Марком Видалем. Получив утвердительный ответ, он не стал задавать подобный вопрос в отношении Марка, ибо мы с братом были единственными членами нашей семьи.

Затем бургомистр обратился к жениху и невесте:

— Согласен ли господин Марк Видаль взять в жены мадемуазель Миру Родерих?..

— Да.

— Согласна ли мадемуазель Мира Родерих взять в мужья господина Марка Видаля?

— Да.

Затем от имени закона, зачитав соответствующие статьи, бургомистр объявил, что молодые соединены узами брака.

Так закончилась эта простая церемония. Не произошло никакого чуда (хотя мысль об этом в какой-то момент и закралась мне в голову), не был разорван акт, на котором после чтения части положений о браке были поставлены подписи, перо не было вырвано из рук молодоженов и свидетелей.

Вильгельма Шторица определенно не было в Рагзе, а если он находится в Шпремберге, то пусть бы там и оставался на радость своих соотечественников!

Теперь Марк Видаль и Мира Родерих были соединены перед людьми, завтра они будут соединены перед Богом.

Загрузка...