Ночная фиалка

14

На следующий день семья собиралась на завтрак к герцогу Валенштайну, где, по последним данным, должен был появиться король. А затем все собирались вместе с остальными приглашенными посетить сады Версаля. Там должен был состояться грандиозный ночной бал.

Элина встала в этот день в семь утра, и Виола вместе с горничной старательно уложила ее волосы в тяжелый роскошный узел на макушке. Элина и ее брат унаследовали от матери великолепные прозрачные глаза цвета аквамарина и густые угольные ресницы — крайне выразительное сочетание. Внимательно осмотрев княжну, Виола предложила ей облачиться в платье из тяжелого атласа голубого цвета. Княгиня, одетая в сиреневый туалет, заглянула в спальню дочери и согласилась с мнением ее советчицы. Пока дамы выбирали драгоценности, горничная передала Виоле записку от Бертье. Смутившись, девушка быстро спрятала ее за пояс своего платья и принялась старательно расправлять шлейф платья княгини Софии.

Вскоре все собрались в холле. По просьбе княгини Виола еще раз внимательно осмотрела все семейство и констатировала, что выглядят они великолепно:

— Вы все — само совершенство. Должна сказать, что в салоне мадам Лили я не раз помогала одевать дам, которые собирались на самые разные приемы и балы, но ни одна из них не была столь очаровательна и не имела столь блестящего сопровождения. Если все будут излишне пристально смотреть в вашу сторону, то знайте — это от восхищения!

— Михась! — вдруг воскликнула Элина. — Спустись к нам и взгляни, как мы выглядим! Мадемуазель Фламель говорит, что мы — самые великолепные дамы и господа в Париже! И я ей верю.

Виола проследила за ее взглядом и увидела Бертье. Опираясь на трость, он стоял на лестнице, внимательно их разглядывая.

— Вы просто ослепительны.

— Как мне хочется, чтобы ты поехал с нами! — заявила Элина. — И вы тоже, мадемуазель Виола. Оставаться здесь одним — слишком грустно.

В это время дворецкий объявил, что карета уже подана. Князь Альбер взял супругу за руку:

— Нам стоит поторопиться, не стоит опаздывать на завтрак, устроенный в честь Его Величества.

Стараясь выглядеть настоящей дамой, Элина подала брату руку, обтянутую длинной перчаткой. Эмиль слегка поклонился и красивым жестом предложил сестре проследовать к выходу из дома. Они выглядели так великолепно, что Виола, не удержавшись, зааплодировала. За ними проследовали князь и княгиня Маре-Розару, выглядевшие истинными владыками далекого государства, пусть даже маленького.

Виола с восхищением смотрела на них. Ей захотелось увидеть это семейство среди других знатных семейств. Она была уверена, что господа Маре-Розару затмят всех остальных гостей.

Когда дворецкий и лакей, сопровождая хозяев, вышли на крыльцо, девушка повернулась к Бертье:

— Печально, что ваша травма… Как жаль, что вы не можете быть вместе с вашими… родными.

— Я в любом случае не пошел бы с ними, — Мишель спустился вниз по лестнице, тяжело опираясь на трость. — Я не приглашен на прием, где ожидают короля.

Виола принялась смущенно разглаживать юбку.

— Я полагала, что только ваша травма… — растерянно пролепетала она.

— Нет, — ответил он со странной улыбкой. — Дело в том, что никто не знает, кто я такой на самом деле.

Девушка в смятении взглянула на него. «Я знаю, кто ты, — вдруг подумала она. — Обычный вор».

Впрочем не очень обычный — странный, таинственный вор, крадущийся как дикий зверь, готовый к прыжку. Он даже сейчас напоминает опасного хищника, хотя рука у него все еще на перевязи, а сам он опирается на трость из-за больной ноги.

— Я что-то вроде приемного сына князя.

— Понятно, — кивнула головой девушка в смятении, не решаясь сказать, что тоже была кем-то вроде приемной дочери у знатной особы.

Часы пробили десять.

— Полагаю, что нам стоит пройти в оранжерею. Там сейчас более прохладно, чем в доме. Лето в этом году слишком жаркое в Париже.

Девушка последовала за ним, думая, что в зимнем саду вновь будут работать слуги. Но на этот раз оранжерея была пуста, и Виоле показалось, что ее предали. Повернувшись к Бертье, она холодно заявила:

— Полагаю, что дворецкий может составить вам лучшую компанию, нежели я.

— Я отпустил слуг в город. Должен быть и у них праздник. На кухне полно еды. Полагаю, что вы сможете нам накрыть стол, когда мы проголодаемся?

От такой наглости у Виолы даже рот открылся.

— Я полагала, что в этом доме живут достойные люди. Но теперь сомневаюсь, что у вас есть понятия о приличии. Осмелюсь спросить — кто дал слугам выходной?

Казалось, что он нисколько не удивлен ее возмущению.

— У меня есть понятия о приличиях. А в этом доме живут самые достойные люди, каких я знаю. На ваш последний вопрос отвечу — я лично отпустил слуг.

— А князь и княгиня с этим согласились?

— Я взял на себя ответственность за поведение слуг. Никого не будет в доме до пяти часов утра. Так зачем держать в доме слуг, когда им нечего делать? Пусть лучше повеселятся немного.

Но Виола совершенно не собиралась соглашаться с ним.

— Как это — нечего делать? — она принялась нервно расхаживать по оранжерее. — Следует позаботиться об ужине. Вполне возможно, хозяева решат вернуться, чтобы дамы могли сменить платья. Именно поэтому горничным следует подумать о бальных туалетах для княгини и княжны. Между прочим, горничная мадам Софии сегодня утром не позаботилась о том, чтобы заранее подобрать аметистовый гарнитур для платья княгини. А туфли князя Эмиля стоило отполировать значительно лучше, чем сделал его камердинер.

— Уверяю вас, что княгиня уже обо всем распорядилась. Между прочим, для дам, приглашенных на бал в Версаль, приготовлены во дворце отдельные апартаменты. И карета с бальными платьями для княгини и княжны уже направляется в сторону загородной резиденции короля. Как видите, ваши волнения совершенно напрасны, — усмехнулся Мишель.

Виола покраснела от упрека в полной неосведомленности о нюансах дворцовой жизни.

— Но вам тоже нужна забота. Между прочим, я принята в дом секретарем, а не вашим поваром…

— Я думаю, что вы будете великолепны в любой должности… — посмеиваясь, заметил Бертье, но девушка сделала вид, что пропустила мимо ушей этот слегка фривольный комплимент.

— Я удивлена, что дворецкий согласился с вашим решением, — она не желала сдаваться: — Теперь он упал в моих глазах. Ему необходимо было оставить хотя бы пару слуг.

Наклонив набок голову, Мишель поинтересовался:

— Вы хотите сказать, что я дурно распоряжаюсь в доме?

— Не исключаю, что это так. Хозяин не должен быть излишне снисходителен к слугам. Именно в таких случаях происходят сложные ситуации, и всегда в них обвиняют слуг. И ваш дворецкий…

В это время дверь в оранжерею распахнулась, и вошел дворецкий.

— Мадемуазель звала меня? — его голос звучал так же доброжелательно и почтительно, как в отношении ко всем членам семьи Маре-Розару.

— Я… — девушка быстро соображала, как найти выход из глупого положения. — Я хотела бы узнать, не собираетесь ли вы в город? Мсье Бертье заверил, что отпустил всех на праздник.

— Нет, мадемуазель, — Пьер бросил на нее лукавый взгляд. — Я не любитель шумных сборищ. У меня нет никакого желания толкаться в толпе праздных зевак. Вы можете позвонить в колокольчик, если вам что-либо понадобится. Вы уже решили, когда подавать обед?

— Нет… но вы можете прервать нашу работу в любое время, когда решите, что мсье Бертье пора обедать.

— Конечно, мадемуазель.

Слегка поклонившись, дворецкий вышел, закрыв за собой двери.

Довольная тем, что ее честь находится под охраной серьезного слуги, Виола уселась на стул возле софы, где устроился Бертье.

— Итак, господин Бертье. Пьер уверил меня, что он к вашим услугам по первому требованию. Я слушаю вас.

— Спасибо, мадемуазель Виола, — кивнул он со странной улыбкой. В его голосе не было сарказма, но то, как он смотрел на нее, заставило девушку ощутить себя дольно глупо. — Вы очень заботливы.

Виола слегка улыбнулась и смущенно уставилась на свои руки, не зная, как реагировать на похвалу.

— Семья князя, похоже, начинает к вам привязываться.

— Это мне льстит. Их сиятельства — прекрасная семья, — помолчав секунду, Виола добавила: — Мадемуазель Элина — очень милая девушка.

Бертье поднял на нее глаза, в которых мелькнуло что-то тревожное.

— Я уверена, что ее ожидает блестящее будущее. Ее семья принята в высшем обществе, и сегодняшний прием…

Он потер лоб и резко бросил:

— Мадемуазель Виола… вы видите и понимаете вещи, которые не всегда может понять мужчина. Мне нужен ваш совет. Совет девушки. Женщины. Ведь у вас есть опыт жизни.

Не совсем понимая, что он имеет в виду, Виола растерянно уставилась на Бертье. Слушая его, она вдруг испытала странную смесь разочарования и в то же время — удовольствия от того, что он считает ее… рассудительной девушкой.

— Я хочу начать ухаживать за Элиной, — заговорил он так, словно диктовал письмо. — Я хочу, чтобы вы помогли мне придумать, как это лучше сделать.

Виола растерялась.

— Извините, мсье… я не уверена, что правильно вас поняла…

Он посмотрел ей прямо в глаза и четко сказал:

— Вы все понимаете.

— Но… ухаживание… это очень личное. Вы не должны это делать по моему руководству.

— Я буду вам очень признателен, если вы согласитесь. Я не хочу допустить ошибки.

Он криво улыбнулся, и Виола резко выпрямилась на стуле.

— Я полагаю, что вы смеетесь надо мной, мсье.

Улыбка исчезла. Мишель отвернулся и стал рассматривать розы под окном. Когда же он вновь взглянул на нее, то глаза его разили холодом.

— Я и не думал смеяться.

Его мрачная сосредоточенность нервировала Виолу. Ей казалось, что перед ней находится ожившая статуя греческого бога. Девушка вжалась в сиденье стула.

— Мсье Бертье… — беспомощно пролепетала она. — Я не могу поверить в то, что мужчина, подобный вам, не знает, как ухаживать за девушкой.

Он скривился, словно от боли, и погладил загипсованную руку.

— Можно узнать, почему вы думаете, что я должен это знать?

— Я… не хотела вас обидеть. Просто я хотела сказать, что… вы настолько красивы… и обаятельны… разве может девушка не ответить на ваши чувства?

Он взглянул на нее так свирепо, что она от страха едва не выбежала из оранжереи.

— Ей все равно, как я выгляжу… — у него было такое выражение, словно он считал себя горбуном на ступенях собора Нотр-Дам.

А Виола подумала о том, что ни одна женщина, даже самая знатная, не сможет устоять перед великолепием этого мужчины. Даже сейчас, погрузившись в мрачные раздумья, он был невероятно красив. Возможно, даже больше, чем обычно.

— Поймите, что все это очень важно для меня, — сказал он неожиданно тихим голосом. — Я не знаю, с чего мне начать.

— А она знает о ваших намерениях?

— Конечно, нет. Она слишком молода и относится ко мне, как к брату.

Виола позволила себе недоверчиво улыбнуться.

— Вы, наверно, считаете, что я слишком стар для нее? — глухо спросил он.

Руки девушки начали странное движение, теребя складки платья.

— Нет, мсье. Конечно, нет.

— Мне еще нет тридцати. Я точно не знаю. Где-то около двадцати пяти лет.

Она закусила губу, и ее голова низко склонилась.

— Я не думаю, что это важно.

— Я боюсь, что Элиной заинтересуется какой-нибудь из этих знатных хлыщей — маркизов или баронов. Проклятие!

Виола скривила губы.

— Я уверена, что вам не стоит употреблять подобные выражения в ее присутствии.

— Простите!

Он встретился с ее глазами и тут же отвернулся, не желая выплескивать на девушку бурлящее в нем чувство.

А Виоле неожиданно показалось, что он боится сейчас именно ее. Почему каждый раз, когда он встречает ее взгляд, на его лице читается сильное напряжение. Что это? Смущение? Наверно — да, ведь тема, которую он затронул, действительно необычна. Но… кажется, есть еще что-то — непонятное и неопределенное. Виола почти физически ощутила какую-то боль, затаившуюся в этом мужчине. Он напряжен, словно зверь, готовящийся к прыжку. Что с ним?.. Его волнение невольно передалось девушке, и она задрожала от какого-то томительного предчувствия. Установилась напряженная тишина, полная тайны и неясных догадок.

— Элина — богатая наследница, ее отец — знатный вельможа, князь, — произнес он слабым голосом. — А я…

Она набралась мужества и подняла на него глаза. Но стоило ей лишь взглянуть на него, как Бертье в тот же миг вновь отвернулся.

— Так что вы мне посоветуете? — спросил он.

— Относительно… мадемуазель Элины?

— Да, — уже сердито бросил он. — О чем еще я с вами разговариваю?

— Но я не знаю, мсье Бертье… — почти взмолилась девушка, совершенно запутавшись среди его слов и своих собственных ощущений.

— Полагаю, что я ошибся. Вы еще слишком мало ее знаете… А как бы вы сами хотели, чтобы за вами ухаживали, мадемуазель Виола?

Девушка почувствовала легкое головокружение. В растерянности она уставилась на орхидеи, не в силах справиться с волнением.

— Этого я тоже не знаю… — с трудом произнесла она, стараясь унять дрожь в голосе.

— Смешно… Хорошо, тогда я спрошу иначе. Как бы вы не хотели, чтобы за вами ухаживали?

Она обиженно замигала глазами. Перед ней всплыло лицо несчастного сержанта Жана…

— Я не хотела бы, чтобы спокойно смотрели на то, как меня унижают.

Девушка думала, что Бертье рассмеется или сочтет, что она — полная дура.

— Понимаю, — медленно сказал он. Опираясь на трость, Бертье встал и, слегка покачиваясь, подошел к стеклянной двери. — Я никогда не позволю ее обижать. Никогда. И я хочу, чтобы она это знала. Мне сказать ей об этом?

Виола в этот момент рассматривала его мощную спину и сильные плечи, обтянутые сюртуком. Неожиданно припомнилось его лицо в тот миг, когда она занималась его ногой — слегка искаженное болью и все равно прекрасное. Этот человек не сдастся ни при каких обстоятельствах. И он достоин любви прекраснейшей из девушек.

— Я уверена, что она уже знает об этом, — сказала Виола и подумала: «Как может Элина не замечать чувств этого человека?».

Чуть повернув голову, Бертье искоса взглянул на нее. Но теперь уже Виола не захотела встречаться с ним взглядом, и вместо этого она принялась пристально разглядывать красивую орхидею оранжевого цвета.

— Княжна с таким восторгом рассказывала вашу историю с медведем. Она гордится вами, — произнесла Виола бесстрастным тоном.

— Как вы полагаете… я должен рассказать о своих чувствах князю? — в его голосе не было уверенности, что эта мысль кажется ему верной.

— Мне кажется, что князь и княгиня должны сами уже обо всем догадаться. Если вы выросли в их доме, то они вас прекрасно знают и понимают.

— Вы полагаете, что они не станут возражать?

— Я надеюсь на это. Мне кажется, вы им очень дороги, — Виола судорожно облизнула пересохшие губы.

— Я надеюсь, что не ошибся в вас, мадемуазель Фламель, подарив вам возможность погубить меня, — с ясным намеком на обстоятельства их встречи в ее комнате заявил Бертье.

— Нет… — прошептала девушка. — Я никогда не… сделаю этого…

Господи, прости… но она не пойдет к князю Маре-Розару и не объявит ему, что человек, мечтающий жениться на его дочери, — вор.

Бертье смотрел на нее так долго и пристально, что Виола вновь начала дрожать, сама не понимая — почему. В душе вдруг поселилась странная радость. «Если он… — думала она. — Если только он…»