Новые страхи

Семейный автомобиль Брэйди Голден

В зеркале заднего вида Линдси замечает покрытую слоем пыли машину. Брызги и полупрозрачная корка затвердели на ветровом стекле, крашеные участки пестрят ржавыми пятнами, как пораженные внутренние органы. В мире нет недостатка в автомобилях с кузовом «универсал», многие из них белого цвета. Если не обращать внимания на запущенное состояние, этот похож на остальные. Но это их машина. Линдси не понимает, откуда у нее такая уверенность, но она не сомневается. Это машина ее родителей. Она ездила на ней тысячу раз, на ней же училась водить. Того, что она видит, не может быть. Она повторяет себе это, чувствуя, как напрягаются мышцы. Невозможно. Ее родители исчезли, а вместе с ними и их машина. Чтобы убедить себя, чтобы вернуть себе способность управлять собственным телом прежде, чем ее охватит паника, Линдси поворачивает зеркало, чтобы взглянуть на номерной щиток.

Она не видела этого номера восемь лет и даже не знала, помнит ли его теперь, но вот он.

Сумерки. Солнце освещает крыши машин, остановившихся на двух полосах у перекрестка. Водители ждут зеленого света. Перед Линдси только серебристый микроавтобус. Менее чем на секунду она позволяет себе подумать, что его водитель – ее отец, но нет, это не он. Через толстый слой грязи на ветровом стекле ей мало что видно – темная глыба туловища, руки в перчатках на руле, – но она понимает, что это не он. Да, отец, как ни крути, был человек крупный, но этот водитель просто огромен. Чтобы поместиться в машине, ему приходится горбиться, принять форму вопросительного знака. Кто же тогда?

Загорается зеленый. Микроавтобус трогается с места, она медлит. Следующая за ней машина – не с «универсальным» кузовом, не загадочный водитель, сигналит. Линдси трогается с места.

Последнее ее воспоминание о машине с «универсальным» кузовом – ее прямоугольные очертания удаляются по улице Евклида. Это она вообразила. Ее воображение породило это представление об исчезновении ее семьи. На самом деле в тот день она не видела, как уезжали родители. Она тогда еще не встала, смотрела через узкие щелки прикрытых век, считала удары сердца, чтобы не думать о том, как хочется блевать.

Это случилось, когда ей было шестнадцать лет. С тех пор у нее была тайная теория, от которой она не могла избавиться, какой бы абсурдной она ни казалась, что накануне вечером ей удалось так разозлить родителей, разочаровать их до такой степени, что, сев в машину в то утро, они решили: «Хрен с ней, оставим это позади и начнем заново где-нибудь в другом месте». Всякий, видевший это выражение на лице отца, зашедшего утром к ней в комнату, должен был бы признать, что эта идея не так уж безумна, как может показаться. В тот день предстояло ехать на завтрак по случаю дня рождения бабушки – матери отца Линдси, – но из-за причуд Линдси накануне вечером приглашение для нее отменили. К причудам среди прочего относилась и бутылка клубничного Буниз-Фарм[6], и пикап, принадлежавший парню на четыре года старше ее, который на этом пикапе врезался в светофор в центре города. Последнее, что сказал отец, сообщив, что они уезжают без нее:

– Ты снова и снова делаешь глупейшие вещи.

До завтрака они так и добрались. По сведениям полиции, они никуда не добрались. Что-то случилось с семьей Кингов на отрезке длиной в две мили в жилом квартале между их домом и домом бабушки. Что бы то ни было, то же случилось и с семейным автомобилем. Ни родителей, ни автомобиля больше никто не видел. До сегодняшнего дня.

Ведя машину, Линдси то и дело поглядывает в зеркало. Автомобиль с «универсальным» кузовом едет следом за ней, и так близко, что, если она притормозит, он въедет ей прямо в бампер. Знает ли водитель, кто она? Хочет ли, чтобы она его заметила? Господи, уж не преследует ли он ее? Они проезжают один большой квартал за другим мимо торговых центров и бензозаправочных станций. Час пик, улицы загружены транспортом, но кажется, что машин всего две: ее и другая. Спица страха покалывает в груди, и она вдруг спохватывается, что задерживает дыхание.

Ее сумочка лежит на пассажирском сиденье справа от нее. Потянувшись к ней, Линдси достает телефон. Пальцы дрожат, она со второй попытки набирает нужный номер, звонок прошел. Отвечает оператор службы 911. Голос далекий и звучит глухо. Линдси, не расслышав приветствия в начале разговора, начинает говорить:

– Меня зовут Линдси Кинг. Еду на восток по Грэнд. Меня преследует машина. Белая с «универсальным» кузовом. Мы только что проехали…

Она ищет табличку с названием улицы, и тут оказывается, что на перекрестке проехала на красный свет. Окно пассажирского сиденья рядом с водительским темнеет, его заполняет другая машина. Пальцы роняют телефон. Она дергает руль, топает по педали тормоза, но уже поздно. Раздается пронзительный визг, который прерывается ударом металла о металл. Стекло разлетается на осколки. Удар бросает ее на дверь у водительского сиденья, и левая сторона ее тела освещается. Машина крутится на месте и останавливается. Снаружи слышны крики, но голоса звучат приглушенно. Что-то щекочет щеку. Она прикасается к этому месту, и на руке появляется ярко-красное пятно. Кровь продолжает течь. Она сбегает по лицу и скапливается в складках рубашки.

В больницу приезжает бабушка. Она сидит с Линдси, пока врач накладывает швы на рассеченный лоб, затем везет Линдси к себе домой. Муж бабушки умер три года назад. После этого Дениз продала дом, в котором вырастила сына и где с нею три года жила ее внучка, и переехала на стоянку передвижных домов-прицепов. Теперь она живет в узкой коробке, обшитой изнутри дранкой, с горшками на каждом окне, в которых густо растут полевые цветы.

Полицейский, который приходит к ним, не тот, который занимался делом родителей, когда Линдси была подростком. Глупо было бы ожидать, чтобы это был тот же. За восемь лет мир меняется.

Линдси и Дениз устраиваются на диване. Пока Линдси рассказывает, полицейский делает заметки в карманном блокноте, листки которого соединены спиралью. У него круглые глаза-пуговицы тряпичной куклы. Дениз кладет ладонь на руку Линдси. Она сухая и мягкая, как тесто. Линдси доходит в своем рассказе до того момента, когда после аварии вышла из машины и обнаружила, что автомобиль с «универсальным» кузовом исчез. Полицейский выжидает несколько тактов тишины, потом говорит:

– Почему вы уверены, что это была машина ваших родителей, а не какая-нибудь другая, похожая?

«Я просто знала», – едва не произносит Линдси.

– Я видела номерной знак.

Кивнув, он перелистывает в блокноте несколько страниц к началу.

– Так какой же это был номер?

Он записывает в блокнот. Задает ей вопросы, как ведущий в телепередаче. Она должна знать ответ, она знала его всего два часа назад. Но теперь не может вспомнить.

– Не помню, – говорит она.

Его сверкающие кукольные глаза, кажется, никогда не мигают.

– Какие-нибудь лекарства сейчас принимаете?

– Лексапро. Ативан.

– Это от тревоги?

– И от депрессии, – говорит она.

– Проходите какое-нибудь лечение?

– Нет. Сейчас нет.

Дениз стискивает руку Линдси. Этим жестом она выдает то, о чем никогда не сказала бы вслух, – она тоже не верит Линдси. Просто не верит. Эта авария – последнее событие из восьмилетней серии проявлений неприспособленности ее внучки продвигаться к жизни. Линдси не винит ее за такой вывод, равно как не винит и полицейского. Она зла лишь на себя за то, что не поняла этого раньше.

В тот день близких потеряла не только она. Дениз потеряла своего единственного сына, но нашла способ жить дальше. Сколько же жизненной энергии должно быть у человека! Бабушка стала главой семьи, взяла под крыло Линдси, заботилась о своем муже, который медленно умирал два года. Между тем, несмотря на таблетки, которые, как считалось, должны были помочь сознанию Линдси работать, она видела призраков и на перекрестке выехала на красный свет под колеса несущегося транспорта.

После ухода полицейского Дениз заваривает чай. Они сидят на разных концах дивана. От чашек поднимаются ленты пара. Некоторое время обе молчат. Еле слышно гудит трансформатор трейлера.

– Мне пора, – говорит Линдси.

– Я тебя подвезу, – говорит Дениз. – А то оставайся у меня, если хочешь. Я тебе всегда рада.

– Спасибо. Нет, я хотела сказать, мне надо уехать отсюда. Город. Мне надо прийти в себя. Боюсь, здесь не смогу.

Линдси, говоря это, старается не отворачиваться. Она последняя из семьи Дениз, и когда она уедет, бабушка останется одна. Это похоже на предательство, поэтому реакция Дениз кажется неожиданной. Она вдруг улыбается. Глаза наполняются слезами, это слезы радости, ошибиться невозможно. Линдси не сразу понимает, что Дениз годами ждала от нее именно этих слов.

Телефонный звонок застает ее на кухне. Она смотрит на снегоуборочную машину с медленно мигающими огоньками, ползущую по переулку у нее под окном. Коричневый снег насыпью лежит вдоль тротуара. Еще нет девяти, но рабочий день Пола начинается до рассвета, поэтому он уже спит в соседней комнате, а Линдси остается только кухня. Большинство вечеров она проводит здесь.

Три года назад она переехала сюда, в город в самом сердце континента. Назад уж больше не возвращалась. Она по-прежнему разговаривает с бабушкой по два раза в неделю. Эти телефонные звонки – все, что ей нужно, все, что ей по силам. Через полтора месяца они с Полом полетят на Гавайи и там обвенчаются. Линдси с нетерпением ждет венчания и того, что с ним связано, но прежде всего новой встречи с Дениз. Бабушка поведет ее по проходу между скамьями к алтарю.

Телефон лежит на кухонном столе рядом со стаканом воды и книжкой, открыть которую у нее пока не дошли руки. На экране телефона выведены номер и имя бабушки. Сообщение, что сегодня не тот день недели, по которым они обычно разговаривают, появится на экране лишь после того, как Линдси примет звонок.

– Привет, бабушка.

– Это Линдси Кинг? – Голос мужской, говорит мягко, слегка растягивая гласные. Что-то холодное начинает подниматься по позвоночнику Линдси. Она, сидя, выпрямляется.

– Да.

– Это Линдси?

– Что случилось?

Мужчина на другом конце провода прочищает горло.

– Меня зовут Гас Уинклер. Я сосед вашей бабушки. А также ее добрый друг.

– Пожалуйста, не тяните. Что случилось?

– Мне очень тяжело говорить об этом, – говорит он. – Но с Дениз сегодня случился удар.

– Она… жива? В сознании? – Линдси не может найти в себе сил выговорить этот вопрос.

– Она еще не очнулась. Врачи не знают, очнется ли. Предлагают, если хотите попрощаться, сделать это поскорее.

Линдси и Пол работают в компании, занимающейся промышленным проектированием. Она в отделе по работе с клиентами, он устанавливает отопительное, вентиляционное и терморегулирующее оборудование в крупных коммерческих учреждениях. Город сейчас переживает строительный бум. В центре вырос целый лес кранов и скелетов небоскребов. Пол, проснувшись, не совсем трезв, и Линдси говорит, что ему нет смысла ехать с нею, но он все равно хочет. Так она и думала. К полудню следующего дня они уже в самолете, летящем на запад.

Сначала Линдси кажется странным, что Дениз никогда не говорила ей о своем добром друге по имени Гас. Потом ей начинает казаться, что, может быть, и говорила. Бабушка часто упоминала о соседе, с которым они строили планы – сходить в кино, в музей, в ресторан, друг к другу в гости, – но Дениз никогда не называла этого друга по имени и даже не использовала, говоря о нем или о ней, личного местоимения. Линдси всегда считала, что бабушка имела в виду подругу, несомненно, так оно и было.

В аэропорту Пол берет напрокат машину, они едут прямо в больницу и оказываются на месте уже вечером. Комната ожидания отделения интенсивной терапии находится на третьем этаже. В ней, ссутулившись на диванах и в креслах, сидят несколько человек. Гас Уинклер сразу узнает Линдси. Это пожилой человек с темной кожей, предплечья напоминают черенки метлы. Гавайская рубашка выглядит так, будто он в ней спал. Он представляется Линдси, и она по глазам видит, что он думает, не обнять ли ее. К ее облегчению, он отказывается от такого намерения. Они обходятся даже без рукопожатия. Пол стоит сбоку и чуть позади Линдси. В непредвиденных ситуациях он позволяет ей вести, но держится достаточно близко, чтобы она чувствовала его авторитет.

Гас ведет их мимо поста медсестры в палату, где лежит бабушка.

– Хочешь, могу подождать здесь, – говорит Пол.

– Конечно нет.

В постели Дениз кажется маленькой. Руки лежат поверх одеяла. Лицо утратило форму, как будто кто-то высосал все из-под кожи.

– Скажи что-нибудь, – подсказывает Пол, – чтобы она поняла, что ты здесь.

– Я здесь, – это и все, что приходит Линдси в голову.

«Глупо», – думает она и берет бабушкину руку. Рука твердая и холодная.

Они остаются с Дениз, пока медсестра не говорит, что время посещений закончилось. В комнате ожидания в одном из кресел Линдси, нисколько не удивившись, видит крепко спящего Гаса. Линдси и Пол выбирают себе диван. Пол полулежа устраивается в углу и предлагает Линдси положить голову ему на грудь. Она мостится возле него, и он накрывает ее и себя курткой. Она чувствует под щекой его мышцы. На время Линдси засыпает.

Когда она просыпается, в комнате тихо. Пол спит с раскрытым ртом. Пузырек слюны на нижней губе дрожит при каждом выдохе. Линдси выбирается из-под куртки. Пол шевелится, всхрапывает, но глаза остаются закрытыми. Она смотрит на экран телефона, до рассвета еще несколько часов. Было бы разумно поспать еще, но у Линдси изжога. Ей хочется на свежий воздух.

Она спускается на лифте в малолюдный вестибюль, проходит по нему, автоматические двери раздвигаются перед ней, и Линдси оказывается на тротуаре.

В теплом воздухе пахнет выхлопными газами. Пока Линдси не переехала в другой город, она думала, что так пахнет во всем мире. Но по этому запаху она не скучала. На другой стороне улицы на фоне неба возвышается автостоянка, темная, мрачная. Это самое высокое здание здесь, оно даже выше больницы, сотрудники и пациенты которой оставляют здесь машины.

Был ли в конце концов ее переезд на новое место ошибкой? Эти три года уже не вернешь. Она думает, каково это, быть последней в семье, потом мысли переключаются на то, что скоро они с Полом создадут новую семью. Сначала их будет двое, но это ненадолго, Пол хочет детей. Это он дал ей понять вполне ясно. Она тоже хочет, так ей кажется. Сейчас ее семья состоит только из нее. Но в дальнейшем семья станет больше. Такая цикличность представляется ей естественной. Грустно, но все же нормально.

От этих мыслей ее отвлекает шум работающего автомобильного двигателя, глухой, как шипение последних капель воды в кипятильнике. Она оглядывается по сторонам, ища источник звука. Наконец находит его, и у нее перехватывает горло.

В десяти метрах от нее у обочины стоит автомобиль ее родителей с «универсальным» кузовом. Почему-то он грязнее, чем когда она видела его в последний раз. На его боку толстая корка грязи. Вокруг бледные облака выхлопных газов. За ветровым стеклом темно. Она не видит водителя, но чувствует на себе его взгляд. Он рассматривает ее. Вдруг в темноте салона возникает желтое светящееся пятно размером с теннисный мяч. Через мгновение оно гаснет, и она не знает, что об этом подумать. Зажигалка, может быть? Невольно она делает шаг к машине, чтобы рассмотреть, что внутри.

Фары включаются, выхватывая ее из полумрака. Ее охватывает страх. Она воображает, что «фольксваген» рванулся вперед и переехал ее, дробя кости. На краткий миг она застывает на месте, ноги не слушаются ее. Шум двигателя усиливается, водитель переключает передачу, машина приходит в движение. Линдси находит в себе силы сделать шаг назад, затем еще один, пройти через автоматические двери в сонную безопасность вестибюля. Двери за ней захлопываются, она видит, как за ними быстро проезжает «фольксваген» и пропадает из виду.

Она поднимается на лифте в комнату ожидания отделения интенсивной терапии, на лице каплями выступает пот. Когда двери открываются, перед ней совсем не такая картина, как была здесь, когда она уходила. Медсестры и врачи, собравшись кучкой, переговариваются шепотом, остальные вбегают в комнату и выбегают из нее. Линдси видит мужчину в форме охранника, он бежит трусцой по коридору, примыкающему к комнате ожидания. Пол и Гас уже проснулись и стоят рядом. Они замечают выходящую из лифта Линдси и идут ей навстречу.

– Где ты была? – спрашивает Пол.

Прежде чем Линдси успевает ответить, Гас делает шаг вперед и говорит:

– Она очнулась.

Сначала Линдси не понимает, но, поняв, устремляется в коридор. Она готова бежать в бабушкину палату, но Пол останавливает ее, положив ладонь ей на руку.

– Мы не знаем, где она, – говорит он.

– Что?

– На пост сестры поступил сигнал об отключении оборудования, которое следило за состоянием Дениз. Когда пришли в палату, чтобы узнать, что происходит, ее там не было.

– Когда это произошло? – сдавленным голосом спрашивает Линдси.

– Пять минут назад? Десять?

– Врачи думают, она заблудилась, потерялась, – говорит Гас.

– Не знают, где искать. Она ушла.

Пол кивает:

– Нам сказали: «Нет повода для беспокойства. Далеко не уйдет». Тут посты медсестер, охранники, камеры наблюдения. Она все еще в больнице и не может выйти незамеченной. Объявится. Ее найдут.

Проходит час. Потом другой. Писк и шипение переговорных устройств охранников становятся фоновым шумом комнаты ожидания. Линдси и Пол сидят, Гас ходит по комнате, расспрашивая всякого человека в форме, который готов его выслушать. По его усиливающейся сутулости Линдси видит, что он начинает понимать, что что-то тут не так. Пол шепчет Линдси слова ободрения, но она не слышит. В ушах у нее стоит шум работающего двигателя «фольксвагена», перед глазами – желтая вспышка за его темным ветровым стеклом.

На рассвете появляется полиция. Среди других – полицейский с глазами-пуговицами. Линдси думает, что он не узнал ее, пока он не отводит ее в сторонку для разговора с глазу на глаз.

– Хочу, чтобы вы знали, нет абсолютно никаких оснований полагать, что ее исчезновение имеет какое-то отношение к тому, что случилось с вашими родителями.

Она кивает. Он, конечно, неправ. Люди из семьи, носящей фамилию Кинг, исчезают. Их кто-то похищает. Ей кажется нелепостью идея привязать к этой семье Пола, не говоря уж о том, чтобы завести детей. К чему бы она их всех приговорила? Сколько прошло бы времени, прежде чем за ними бы кто-то явился? Она подходит к Полу, берет его за руку и переплетает свои пальцы с его. Она уже решила: когда он поднимется в самолет, чтобы лететь обратно, она с ним не полетит.

Пистолет завернут в красное трикотажное одеяло. Линдси в порыве энтузиазма собирает все, что может сохранять запах бабушки, в большой узел, чтобы отвезти в прачечную самообслуживания. Из выдвижного ящика под кроватью она вытаскивает одеяло, из него вываливается пистолет и с глухим стуком падает на пол. Линдси поднимает его. Рукоятка матово-черная с углублениями для пальцев. В металле ствола отражается лицо Линдси. Она никогда в жизни не прикасалась к оружию. До сих пор она считала, что и бабушка тоже. Такое ощущение, что она наткнулась на что-то очень личное и интимное. С таким же успехом это мог бы быть и вибратор. Линдси убирает пистолет обратно в ящик.

Несколько дней она собирается с духом, чтобы спросить Гаса, что он знает о пистолете.

– Последние месяца два, – говорит он, – Дениз стала… Ненавижу слово «параноик». Подозрительной. Ей казалось, что ее преследуют. Говорила, что слышит ночью какие-то странные звуки.

– А вы что-нибудь слышали? – Трейлер, в котором живет Гас, стоит напротив дома Дениз по другую сторону узкого проезда.

– Не могу этого утверждать.

После этого Линдси кладет пистолет на тумбочку возле кровати, и с тех пор он постоянно лежит здесь.

Она уже четвертый месяц живет в бабушкином трейлере. Пол долго отказывался верить, что Линдси не передумает и не вернется к нему, а потом некоторое время был так зол, что они вообще не общались. Наконец он прислал Линдси ее вещи, но она так привыкла пользоваться бабушкиными, что из присланного распаковала только одежду. В тесном трейлере коробки быстро превратились в мебель. Линдси сложила их по углам в прислоненные к стенам стопки.

Гас настолько одобряет переселение Линдси в бабушкин трейлер, что никогда не спрашивает ее о женихе, впрочем, и она о нем никогда не упоминает.

– Кто-то должен ухаживать за цветами до ее возвращения, – говорит Гас. У Линдси, не имеющей таланта чувствовать потребности растений, цветы погибли, и бабушка не вернулась. Все осталось, как было. Первые недели две полицейский Глаза-Пуговицы звонил ей каждый день, потом передал эту обязанность кому-то другому, потом из полиции перестали звонить вовсе.

Найти работу оказалось непросто, вероятно, оттого, что последнее место Линдси оставила без предупреждения, разбив сердце одному из сослуживцев, всеобщему любимцу. Но это, если кому-то не лень проверять ее рекомендации, хотя очень может быть, что никто и не проверяет. Ей удалось найти себе временную работу, но она не спасала. Начать с того, что сбережения у нее были весьма скромные. Через четыре месяца они иссякли, и она стала быстро набирать долги. Режим сна превратился во что-то неузнаваемое. Днем она часто засыпает, ночами без конца переходит от нервозности к тоске и обратно.

Свободное время она проводит, разъезжая по широким улицам, крутит головой в поисках грязного белого автомобиля с «универсальным» кузовом. Город представляет собой прямоугольную сетку улиц на плоскости. Жилые районы уступают место торговым центрам, а те – жилым районам, и так повторяется с регулярностью метронома. Линдси изо всех сил старается ехать со скоростью на десять миль в час меньше предельной. Вождение ее нисколько не беспокоит. Здесь все ездят медленно. Машины проползают мимо. Пешеходы бредут, как лунатики. Дети на скутерах едут как будто в прозрачном геле. То, что движет мир, работает здесь в два раза медленнее обычного, так что Линдси ничего не пропустит, и не пропустит того факта, что тут нечего пропускать.

Как-то после полудня она просыпается на бабушкином диване от голода. Есть хочется так, что болит живот. Осмотр холодильника и буфетов заканчивается ничем. Она смотрит в окно и видит Гаса, сидящего на складном кресле перед своим трейлером. Он замечает Линдси, машет ей рукой, она отвечает тем же. Видя, что она не отходит от окна, он снова машет ей, на этот раз приглашая присоединиться к нему. Линдси надевает чистую футболку и выходит. Гас сидит, положив ноги на белый контейнер для охлаждения напитков. В руках у него бутылка «Бад Лайт».

– Пиво будете? – спрашивает он.

– Мне, наверно, не следовало бы.

– Слишком рано?

– Я еще не ела сегодня, – говорит Линдси. Затем продолжает: – Впрочем, знаете что? Я бы, пожалуй, с удовольствием.

Гас убирает ноги с контейнера.

– Угощайтесь.

Так она и поступает, отворачивает крышечку и бросает в стоящий рядом пустой глиняный горшок. Первый глоток действует на пустой желудок именно так, как она и ожидала.

– Вы с бабушкой много времени проводили вместе?

– Конечно.

– Боюсь, из меня дрянная соседка. Надо бы чаще навещать вас.

– Да нет, – говорит он. Заметив выражение ее лица, он поспешно добавляет: – Не то чтобы я не рад компании. Я считаю, вы правильно делаете, поддерживая огонь в домашнем очаге. Но я ни на секунду не заблуждаюсь, будто вы можете заменить Дениз. Человека не заменишь. Вы, наверно, знаете это лучше кого бы то ни было.

Он приглашает ее на ужин. Они готовят на гриле гамбургеры. Линдси съедает два. После захода солнца становится холодно, они заходят в трейлер, и она выпивает еще несколько бутылок пива. Уходит сонная, чувствуя, что Гас накормил ее так, как давно никто не кормил, и ей этого не хватало. Он задремал в кресле. Она пытается найти одеяло, чтобы укрыть его, но не находит. Прямоугольник света от его двери образует дорожку к ее трейлеру. Она закрывает дверь, и этот прямоугольник исчезает.

Она не успевает перейти через проезд между рядами трейлеров, как позади слышит едущую машину. Она чувствует спиной тепло ее мотора. С громким лязгом машина останавливается. У нее в животе скручивается ком ужаса. Еще не повернувшись, она уже знает, что это за машина.

Несколько секунд ничего не происходит. Как будто водитель хочет дать Линдси возможность осознать происходящее. Она пытается осознать. В заднем окне видно детское сиденье ее сестры с разноцветными слонами, они, глупо улыбаясь, идут по горизонтальным линиям, каждый держит хоботом хвост предыдущего. Дверь у переднего пассажирского сиденья открывается, и она смотрит внутрь на водителя.

Внутри темно, как в сарае. Она различает натянутую на лоб мягкую шапку, теплое пальто с поднятым воротником, руки в перчатках на руле. От машины пахнет плесенью. Водитель поворачивается, чтобы взглянуть на нее. Во рту у Линдси пересыхает.

Его голова невероятно длинная и узкая, выпуклая на макушке и членообразная в нижней части, как осенняя тыква. Подбородок покрыт темными волосами. Они дрожат, исследуя воздух, пробуя его на вкус. Рта как такового нет, но посередине лица, образуя вертикальную линию, расположено четыре черных шара. Линдси ловит себя на том, что считает их глазами, хотя в них нет ни намека на мысль, на то, что он ими видит.

Она понимает, что пришло время кричать, но с его глазками что-то происходит, и она не может отвести от них взгляд. Они становятся светлее, делаются сначала янтарного цвета, затем желтого. Уходящая из них темнота оставляет закорючку на желтом, как моча, фоне. Четыре человека, по одному в каждом глазке. Поза у всех одинаковая, руки раскинуты, головы склонены, ноги висят. Если смотреть сверху вниз, то это ее отец, мама, сестра и бабушка, они висят в жидкости, взвешены в ней и не тонут. Все выглядят так, как в день исчезновения, даже младенец, пухлый и слабый.

– Они умерли? – спрашивает Линдси.

Вместо ответа водитель кивает на пустое пассажирское сиденье. Приглашает.

«Есть только один способ выяснить это», – как бы говорит он.

Это будет так просто.

Линдси делает шаг назад. Из машины доносится шорох, затем происходит какое-то движение, слишком быстрое, чтобы она могла его осознать. Водитель бросается на нее. Как подхваченная ветром газета, он пролетает над пассажирским сиденьем и оказывается перед нею. Вне машины он может выпрямиться в полный рост. Он весь – суставы и странные углы. Развернувшись, он громоздится над ней и смотрит на нее сверху вниз.

Теперь Линдси готова уступить. От страха у нее в голове стоит шум, как у водопада. Она может упасть перед этой силой, буквально осесть на землю, и водитель подхватит ее и бросит на заднее сиденье. Это приведет ее к семье, в это освещенное желтым светом место, к ответам. В зависимости от того, останется ли у нее к тому времени сознание, она, может быть, сумеет даже понять некоторые из этих ответов.

Она бросается к своему трейлеру. Водитель, двигаясь с шипением, преследует. Она захлопывает за собой входную дверь, но через мгновение слышит, как она распахивается. Кухонная табуретка, которую она опрокидывает, отлетает в стену с такой силой, что едва не валит трейлер. Она не успела зажечь свет. Трейлер тесен, в нем в темноте трудно найти дорогу. Она налетает коленями на углы мебели, плечами на косяки. Спотыкаясь, она продолжает двигаться, не оглядываясь назад. Она не поворачивается, пока не оказывается в спальне. Обеими руками она держит пистолет. Перед ней возникает водитель. Ей нет нужды целиться.

Три выстрела, три вспышки. Водитель отлетает назад, ударяется о стену и валится на пол. Он лежит неподвижно, куча одежды и выпирающие углы. Некоторое время Линдси стоит, тяжело дыша и выставив перед собой пистолет. Затем садится на тумбочку. Три выстрела. Потребовалось чуть больше секунды, чтобы со всем покончить. Это было так просто, так бессмысленно. Руки болят из-за отдачи. Ей хочется заплакать. Но она подходит к окну и выглядывает из-за тонкой занавески.

Встревоженные выстрелами соседи выглядывают из окон, осторожно выходят из домов. Кто-то уже держит возле уха сотовый телефон. Теперь приедет полиция. Что тогда? Что они скажут обо всем этом? Как объяснят?

Водитель, будто почувствовав, что она думает о нем, пошевелился. Линдси затаивает дыхание. Эта куча тряпок и торчащих углов начинает медленно подниматься, как надувная кукла. Прижимаясь к стене, Линдси боком пробирается мимо водителя из спальни и, не сводя с него глаз, проходит к выходу из трейлера. Пока она нащупывает ручку входной двери, фигура водителя распрямляется в полный рост. Он поворачивает голову, смотрит на нее. От дыр, оставленных пулями в его пальто, поднимаются завитки дыма. Он двигается к ней. Она выбегает из трейлера.

Машина с «универсальным» кузовом с незаглушенным двигателем стоит посередине проезда. Дверь у переднего пассажирского сиденья остается открытой. Линдси забирается в машину и закрывает дверь. На обивке салона видны пятна плесени. Вибрация двигателя ощущается через сиденье. Из трейлера выходит водитель и мгновенно оказывается рядом с машиной. В следующее мгновение он тянется к дверной ручке. Линдси успевает вовремя заблокировать двери. Водитель лязгает ручкой, потом выпускает ее и прижимается лицом к стеклу. По волоскам на его лице проходит рябь. Он ударяет кулаком в перчатке по стеклу и оставляет кулак на нем. Линдси видит на кулаке слишком много костяшек, от которых отходят слишком длинные пальцы.

Она лихорадочно перебирается через стояночный тормоз на место водителя и прижимается к двери. От ключа в замке зажигания свешивается, слегка покачиваясь, знакомая цепочка.

Что-то впереди привлекает ее внимание. Слабое свечение проникает сквозь слой грязи на ветровом стекле. Она искоса смотрит туда. В десяти метрах перед нею в воздухе висят огоньки. Она не может понять, что именно видит. Там нет ничего такого, от чего мог бы отражаться свет, просто свободное пространство. Это, должно быть, иллюзия, результат странного взаимодействия грязного стекла и лампы, горящей у соседа на крыльце, только Линдси знает, что это не так. Она знает, поскольку огоньки такого же желчного оттенка, который она видела в глазках водителя. И огоньки не похожи на висящие в воздухе, скорее, они плывут в нем, светятся в его толще. Выглядит это так, будто фонарик светит через приложенную к нему папиросную бумагу. Лучи просачиваются через нее, выявляя ее тонкость и непрочность, готовность порваться при малейшем растяжении.

С одной стороны от Линдси водитель продолжает возиться с дверцей машины. С другой из трейлера выходит Гас. Он видит, что происходит, и сонное выражение на его лице уступает место ужасу. Он кричит, зовет Линдси по имени. Что бы он ни кричал, она все равно не слышит. Прошло восемь лет с тех пор, как она последний раз сидела за рулем этого автомобиля. Отец отвозил ее на пустые автостоянки, чтобы она там упражнялась в вождении. Он расставлял оранжевые конусы и часами занимался с нею возвратно-поступательными разворотами и парковкой в ряд. Если у нее получалось, в награду он разрешал ей довести машину до дому. Восемь лет, но мышечная память все еще сохраняется, а ее уже нет.