О чём молчат рубины

Глава 10. Вжиться в образ!

Можешь не волноваться. Все выходит

из-под контроля самым лучшим образом.

Дуглас Адамс. "Автостопом по Галактике".

Земли, принадлежащие Тевтонскому ордену, замок Мариенбург, 28.07.1410 года. Утро.

После зрелого размышления, я решил не спешить с оглашением. Вот когда пройдёт суд… Когда меня признают невинным… Если признают… И у меня поневоле передёргивались плечи.

А события мчались своим чередом. Потрясая меня до основания.

Я ближе познакомился с тем гигантом, который обещал мне адвоката. Это когда он, ни с того ни с сего принёс мне местную одежду. Весьма добротную и дорогую, насколько я могу судить. Я так растерялся, что даже не спросил, почему он это делает. Спохватился только, когда он ушёл. И задал этот вопрос девушке. А Катерина объяснила, почему великан ко мне так добр. И я сразу принялся размышлять, как можно это использовать для своих целей. Вот только пока ничего не придумал.

Я наладил отношения с доктором фон Штюке. Произошло это случайно. Однажды, во время прогулки с Катериной, которая всё же верно выполняла свой долг, она вдруг предложила «заглянуть к доктору». Сперва я растерялся. Заглянуть? В окно, что ли? Или как? Но быстро догадался, что это такой оборот речи, который означает «зайти ненадолго». И, конечно, согласился. Я же ему ещё не высказал своей горячей благодарности! И мы «заглянули».

Доктор весело расхаживал по палате, бурча под нос песню, которая была сильно похожа на военный марш. Увидев нас, он остановился и улыбнулся.

— Господин фон Штюке! — обрадовалась Катерина, — Я вижу, у вас прекрасное настроение!

— Ещё бы! — весело ответил этот самый фон Штюке, — Операции закончились! Я наконец-то занимаюсь врачебным искусством, то есть, своим делам! А не всякой хирургией… Как же мне теперь не радоваться?

— А у меня для вас плохие новости, — улыбка Катерины зачахла и она пересказала ему всю мою историю. Ну, как я ей рассказал.

Вопреки ожиданию, доктор не заорал «Еретик! Язычник!», а посмотрел на меня добрым взглядом и уточнил:

— А в каком году вы умерли, милейший?

— Ну-у… — задумался я, вспоминая год моей отправки в будущее, — Это был пятый год правления Неферибра Псамметиха Второго…

— А от Рождества Христова? То есть… Хм!.. Действительно… Ну, ладно, пропустим это. А вы знаете что-нибудь о тогдашней медицине?

— Многое! — признался я, — Почти всё! Что вас интересует?

Битый час мы с азартом беседовали по поводу применения разных травок и корешков в качестве лекарства. Потом пошли разговоры про всевозможные раны, переломы, внутренние кровотечения, болезни желудка и прочее. Надеюсь, я и здесь не уронил своего престижа. Потом доктор пожаловался на тяжёлый случай с одним из пациентов, который впал в бессознательное состояние и никак не может очнуться. И даже, наоборот, может умереть.

— Ерунда! — с лёгким чувством превосходства ответил я, — Достаточно поймать жабу или лягушку!

— Лягушку?!!

— Лягушку, — согласно покивал я головой, — Или тритона. Или жабу. Главное, чтобы она была из водной стихии, но могла дышать воздухом. Кладём лягушку на грудь больного, ближе к сердцу, чтобы она попала в область его энергетической оболочки Ка и душевной оболочки Ба. Тогда она, как водяная тварь, войдёт ещё и в жизненный круг пациента, который связан с бегом крови и непроизвольно перетянет на себя и кусочек Ка и капельку Ба. Теперь присваиваем лягушке имя больного!

— А? — одинаково вытянулись лица и у доктора и девушки.

— Вы ещё не догадываетесь? — удивился я, — Ну, что вы! Всё просто! Пациенту даём другое имя! И, когда придёт шакалоголовый Анубис со своей женой Инпут, они перепутают, кого надо уводить в подземный Дуат! Ка и Ба одинаковые, но правильное имя только у лягушки! И они уведут лягушку. А пациент сразу пойдёт на поправку. Разве только, с другим именем. Превосходное медицинское решение, не правда ли?

— Я уж лучше традиционными методами… — закашлялся фон Штюке.

Ну, не знаю! Я ему такой отличный совет, а он ещё нос воротит. Ну, как хочет! Я не гордый, настаивать не буду…

Я как крокодил ухватился за обещание, брошенное Катериной, по поводу свитков, то есть, книг. И не пожалел. Катерина теперь постоянно носила под мышкой одну из тех книг которые она называла Священным Писанием, и зачитывала мне кусочки текста. А потом мы с ней с жаром принимались обсуждать прочитанное, в том числе, применительно к настоящему времени. И девушка пыталась растолковать мне многие непонятные, а порой и щекотливые вопросы, чередуя примеры из религии и светской жизни. К моему глубокому удивлению, она оказалась глубоко образованной, эрудированной и начитанной. Вот бы не предположил! И я стремительно начал постигать местные реалии.

Вот как раз к местным реалиям привыкнуть оказалось труднее всего. Целыми днями я ходил с отвисшей челюстью, держась за сердце. И было отчего!

Ну, хотя бы, начать с того, что здесь было столько металла, сколько я раньше и вообразить не мог. Каждый ходил в железных доспехах! У каждого было железное оружие! В моё время железо получали исключительно из метеоритов, упавших на землю. Точнее, если метеорит оказывался железным. И, понятно, что каждый грамм железа стоил запредельную цену. А здесь?!

Разинув рот я провожал взглядом каждую стрелу, у которой был железный наконечник. Железный! Даже не бронзовый! Э, да что говорить! Здесь даже коней железом подковывали! У самого нищего бродяги вполне могло найтись что-то железное, например, пряжка пояса. И никто не удивлялся.

Эх, если бы мне в моё время достался бы хоть один доспех крестоносца… и я, и дети, и внуки, и вообще, всё потомство купались бы в роскоши, затмив всех фараонов мира!

А кони?! Скажу честно, впервые увидев их, я испугался. И вообще подумал, что это лоси с отпиленными рогами! Настолько они выглядели устрашающе-могучими. Но нет, это были лошади. Только, какие-то богатырские лошади. И злющие. Катерина туманно объяснила, что их специально так тренируют, чтобы врага разили и зубами и копытами. Только не смогла объяснить, как лошадей учат узнавать, где враг, где друг. Во мне они друга точно не видели. Даже, когда я, по совету той же Катерины, попытался подружиться с одним жеребцом, угостив его кусочком яблока, он мне вместе с яблоком чуть руку не откусил! А Катерина без опаски гладила его по морде. Обидно? Не то слово!

А сколько здесь всего было нового, такого, что я видел впервые в жизни! О чём я даже слыхом не слыхивал!

Седло. У нас, например, крепили подпругой два продолговатых мешочка на спине лошади, покрывали попоной и это было шедевром творческой мысли. Здесь же седло было не просто местом, где можно сидеть на спине лошади, нет! Это было техническое сооружение, специально предназначенное для нужд всадника! Где рыцарь мог дремать сидя, если находился в дальней дороге, если нет угрозы, или опереться спиной о высокую заднюю луку во время боя, для придания своему телу дополнительной крепости и прочности. Для усиления копейного удара.

Стремена. Будь моя воля, я бы засыпал золотом изобретателя стремян по самую маковку, и подарил бы ему всю кучу, когда его обратно откопают. А потому что заслужил! Попробуйте залезть на лошадь, если нет стремени! Нет, на тех, которые были в моё время, ещё можно, при условии некоторого опыта. На тех, которые стояли в конюшнях крестоносцев — нет! Однозначно, нет. А ещё на стременах можно было привстать в бою, для нанесения более могучего или более точного удара мечом, булавой, секирой, или плотно упереться в них, врастая в седло, для более мощного удара копьём. Удар получается такой страшной силы, что древко копья крестоносца, как правило, с первого же удара разлетается в щепки, хотя изготавливается из самых твёрдых пород дерева. Зато нет преграды такому удару. Даже стальные доспехи от прямого удара не спасут. Гениальное изобретение, стремена!

А книги? Бумага? У нас тоже были папирусные свитки. Но, всемогущие боги пусть будут свидетелями, какое различие! Вы знаете, как делают папирусный свиток? А я расскажу!

В болотистой местности разводят особый сорт осоки. Когда приходит пора, её собирают, выдёргивая с корнями и охапками доставляют на берег. Почему с корнями? Если срезать, так что остаются пеньки, то вся плантация может загнить, а каналы, где разводят эту плантацию, заилиться. Только с корнями!

На берегу, пока растения ещё не засохли, их разделывают. Вообще говоря, растения достигают шести метров в длину, но учтите, количество волокон в стебле по всей длине одинаковое, а толщина стебля у зонтика и у корня разная! То есть, папирус из верхней и из нижней части растения будет иметь разное качество!

Стебель в сечении треугольный. Его укладывают плоской стороной на стол берут мелкую иголку и поддевают тонкий верхний слой. И тащат иголку параллельно столу, отделяя микроскопический пласт растения. Потом снова, чуть ниже, получая следующий пласт. Потом ещё раз. И так, пока весь стебель не будет разделён на пласты.

На другом столе, обязательно смоченном нильской водой, полученные пласты укладывают встык друг к другу. Тонкие пласты, толстые, узкие или широкие — неважно, какие есть. Главное, выдержать общую ширину листа. А на длинных краях стола эти пласты подгибают. Потом выкладывают такие же пласты поперёк, подрезая по ширине листа. Потом опять вдоль. И всё это смачивается клеем. А состав клея — о! это секрет каждого производителя! От разведённой смолы деревьев до клейкой слюны ос, благодаря которой они строят свои гнёзда!

Ага, получился этакий предварительный лист папируса. И по нему… начинают лупить медным молотом! Размягчая волокна и выбивая излишнюю влагу. Лист морщится под ударами, сминается… После долгого наколачивания его аккуратно расправляют, и… накладывают на него другой лист, подготовленный таким же образом! Опять же промазывая клейким материалом. И сушат.

Вы думаете, это всё? Нет, не всё! Полученный лист получается слегка шероховатым. Его обрабатывают клейстером, для придания нежности и гладкости листу. А потом листы склеивают между собой встык, чтобы получить более длинный лист — свиток. Не более двадцати листов в одном свитке.

Очень важно! Нельзя перепутать направление волокон, нельзя перепутать стороны листов! Из-за особенности строения осота, получившийся свиток имеет внутреннюю и наружную стороны, то есть, его можно сворачивать только внутренней стороной внутрь и никак нельзя, чтобы внутренней наружу. Иначе папирус сломается. На внутренней стороне пишут текст. На наружней, обычно, ничего не пишут. Ну, разве что, в исключительных случаях.

Теперь представьте, что у вас в руках готовый свиток, а в голове текст, который вы хотели бы записать. Очень важный текст, иначе вы не будете тратить такой дорогой папирус. Для обычных текстов вполне подойдёт навощённая доска, по которой можно царапать стилусом. Например, долговая расписка. А если долг выплачен, достаточно нагреть воск, он расплавится, заполнит все царапины, и доска снова как новенькая, можно снова писать!

Так вот, вы написали ваш важный текст. И он занял только половину свитка. Что делать? А ничего не делать! Ничего уже не сделаешь! Потому что обрезать папирус пополам, ниже текста, нельзя — он сразу разлохматится и этот процесс уже не остановить. Увы, такая капризная вещь — папирус!

И пользоваться таким свитком не очень удобно. Длина свитка может достигать и десяти метров и более. Поищите-ка нужное место в середине текста! А теперь сравните это всё с бумажной книгой!

Во-первых — производство. Мне Катерина рассказала. Чего уж проще? Побросали в чан с водой хорошо перемолотую древесину, солому, траву, разорванные тряпки, иногда шерсть, и всё это хорошенько перемешали. Достали массу специальным сачком, чтобы масса осталась, а вода стекала, выровняли слой на сачке. И всё это — шлёп на специальный стол! И ещё, и ещё, пока на столе не заполнится пространство. Проверили толщину слоя, добавили чуточку клейстера и пусть сохнет. А когда почти высохнет, тогда прокатать всё это между тяжёлыми, горячими валами. И последняя влага уйдёт и плотность бумаги повысится. Остаётся только обрезать по формату. А обрезки можно опять побросать в тот же чан. Это во сколько же раз выйдет дешевле, чем папирус?! Кстати! Если сделать на столе особое выпуклое изображение, то в этом месте толщина массы станет на самую чуточку тоньше. Даже после прокатки между валами, это различие останется. На первый взгляд не заметно, а если посмотреть на просвет, то это самое изображение будет явственно видно. Называется «водяной знак». У каждого производителя — свой. Удобно.

И сама книга — тоже удобно. Нужно найти что-то в середине текста — просто открой книгу посередине! И перелистывай страницы. А не тереби туда-сюда десятиметровый свиток.

Правда, когда я выражал восхищение бумажными книгами Катерине, она слегка поморщилась и заявила, что старейшей бумажной фабрике в Испании ещё и ста лет не исполнилось, и что до этого религиозные книги писали на пергаменте. То есть, на гладко выделанной сыромятной, недублёной коже. А одновременно, для светской переписки, использовался и папирус, закупаемый всё в том же Египте.

— А почему… — начал я.

— Потому! — резко перебила меня Катерина, — Потому что нельзя Святые книги писать на материале, который делают язычники! Понятно, почему?!

Упс! У меня морозец пробежал по хребту. Вот до чего, оказывается, дело доходит! Надо постоянно иметь это ввиду!

Ну и, понятно, что я входил в настоящую экзальтацию от вида технических чудес, вроде тех же подков, черепицы, арбалетов — вот, кстати, чудо из чудес! Эх, такой бы арбалет, да в моё бы время! — картин, стекла, мельниц, колёс со спицами и ещё тысяч и тысяч разных мелочей, вроде столярного или плотницкого инструмента. Я задыхался от восторга, глядя на стальной бурав, пилу или рубанок! Для меня это были незнакомые инструменты! Вид обычной телеги, вместо двухколёсной арбы, приводил меня в экстаз.

Ой, да чего там! Вот, скажите, в чём хранилось у нас вино? Правильно, в мехах и в бурдюках. Здесь же вино держали в деревянных бочках! Представляете? В деревянных! Бочках! И от этого оно приобретало особый, приятный вкус. Скажу честно, вино моего времени и в сравнение не идёт с местным вином!

А ещё я постоянно слышал вокруг себя разговоры. И, поскольку окружением моим были, в основном, крестоносцы (как правило, раненые), то и разговоры я слышал всё больше про ту самую войну и про тот самый бой. Бравые вояки вспоминали каждую мелочь и всё пытались докопаться, почему же они, крестоносцы, потерпели поражение. И многие сходились во мнении, что виной поражения был великий магистр Ульрих фон Юнгинген. Дескать, не уделил должного внимания резервам. Не рассчитал план боя. Вот если бы у них во время боя великим магистром был его старший брат, Конрад фон Юнгинген!.. И вояки печально вздыхали.

Я специально подкараулил момент, когда доктор фон Штюке, которого я считал весьма разумным и знающим, встретится с Гюнтером фон Рамсдорфом, которого я относил к открытым и честным. Оба, понятное дело, в определённых пределах, но всё же! Гюнтер пришёл на перевязку и очередной осмотр, а тут и я, вроде бы случайно прогуливаюсь. С Катериной, конечно, куда же без неё. И, вроде так, к слову, поинтересовался, что они думают о Конраде фон Юнгингене и о Ульрихе фон Юнгингене.

— Конрад — рыцарь! — уверенно и не раздумывая, отрезал Гюнтер, — Настоящий рыцарь! И настоящий руководитель! При нём наш орден крепчал и с каждым днём становился мощнее и богаче. Не для себя, а во славу Божию! Ради цели, для которой и создавался орден! Христианизация язычников. Конрад заложил множество крепостей на языческих землях. Конрад спланировал и провёл блестящую акцию по уничтожению балтийских пиратов. Они, понимаешь ли, собрались на зимовку на острове Готланд. Тут-то мы их и накрыли! Всех скопом. Нет теперь на Балтике пиратов! Даже те, кто выжил, настолько устрашились, что убрались из Балтийского моря в Северное, освободив морской путь для честных торговцев. Конрад покорил почти всю Самогитию и приступил к её католизации!

— Самогитию? — невольно переспросил я, удивившись незнакомой стране.

— Литвины называют это Жемайтией, — туманно пояснил Гюнтер, — Там, где живут жмудины…

— Вот оно что… — не менее туманно заметил я, твёрдо решив, что чуть позже досконально вызнаю у Катерины и про литвинов и про Жемайтию, и вообще про местную географию.

— Вообще говоря, Жемайтию задолго до этого покорил Конрад фон Валенрод, — внёс поправку фон Штюке, — Ещё тогда, когда он не был великим магистром, а только комтуром Кёнигсберга и маршалом Ордена. Это при великом магистре Конраде Цёльнере фон Ротенштайне…

— Сплошные Конрады! — успел подумать я.

— Ну и что? — вскинулся Гюнтер, — Одно дело, захватить Жемайтию, и совсем другое дело, иметь на неё официальные права! Именно Конрад фон Юнгинген заключил Салинский договор с Витовтом, по которому Жемайтия официально передана под нашу руку!

— Понятно, — мудро высказался я, — Этот Конрад фон Юнгинген — несравненный воин, блестящий тактик и великолепный стратег…

— И отличный политик! — тут же добавил Гюнтер, — Он отстоял Добринскую землю, не позволил забрать её полякам! Ещё чего! За неё, между прочим, немалые деньги уплачены!

— И вообще, острого ума человек! — тонко улыбнулся фон Штюке и зачем-то покосился на Катерину, — Хм! Был такой любопытный эпизод. У наших поваров никак не получалось выпечь хороший хлеб. Вроде стараются, всё делают по рецепту, а всё не так. То подгорит, то не пропечётся. Не хлеб, а размазня. Ну, собрались, подумали, да и решили: может, всё дело в том, что хлеб должны печь женские руки? А у нас мужской монастырь. И как тут быть? Вот Конрад фон Юнгинген и написал письмо папе римскому, с просьбой смягчить устав Ордена и разрешить взять на кухню женщину. Долго ли, коротко, пришёл ответ от папы. Тот разрешил, но… чтобы не было греховных помыслов у братьев-рыцарей, женщине должно было быть не менее шестидесяти лет! Вот тут и призадумался Конрад, какая же это стряпуха, в таком возрасте? Она и тесто не перемесит, и хлебов в печь не посадит. Хлебов-то тех надо — ого-го!

— И что же решили? — с любопытством спросил я.

— Ну, что решили, — усмехнулся фон Штюке, — Взяли… троих двадцатилетних девушек! Вместе-то им как раз шестьдесят!

— Мудро! — не удержался я от смеха, — Весьма!

Катерина порывисто отвернулась от нас, делая вид, что что-то рассматривает в окошке. Хотя всем видом выражала недовольство. Вся её поза словно говорила: «Фи! Развратники!».

— Значит, этот Конрад фон Юнгинген был до девушек горяч? — как само собой разумеющееся, уточнил я.

— О, нет! — неожиданно запротестовал фон Штюке, — Великий магистр и сам был целомудренным, и не позволял распутства в Ордене. Знаешь ли ты, отчего он умер?

— Отчего?

— У него образовался камень в желчном пузыре…

— О! — обрадовался я, — Я знаю отличное средство от этой напасти! Секс! Чем больше секса, тем быстрее пройдёт и меньше последствий!

И краем глаза заметил, как заалели щёки Катерины.

— Я прописал ему то же самое средство, — вздохнул фон Штюке, — Но Конрад отказался. Он свято соблюдал обет целибата. И умер от этой болезни.

— Я же говорю: настоящий крестоносец! — с воодушевлением воскликнул Гюнтер.

— Ага… А Ульрих фон Юнгинген…

— Это младший брат Конрада, — пояснил фон Штюке, — Думаю, что исключительно из-за этого, его и выбрали великим магистром.

— В смысле, что Конрад перед смертью просил за брата? — догадался я.

— Нет, как раз вопреки его желанию, — пожал плечами доктор, — Поговаривают, что Конрад возражал против кандидатуры Ульриха. Но капитул ордена рассудил, что если Конрад был великим магистром, а яблоко от яблони недалеко падает… А теперь выясняется, что Конрад был прав…

— Не знаю, — задумчиво сказал я, — Много я слышал подобных историй. Как только что-то плохое случается под чьим-то руководством, так сразу выясняется, что кто-то был против этого избранника, да не послушали мудрых слов!.. Я в подобное уже не верю. В любом случае, спасибо за разъяснения. Пойду я, погуляю. Катерина, ты со мной?..

Вот так, примерно, я и проводил время. Ходил, ахал, вникал в окружающую жизнь но, конечно, самое главное, я готовился к суду. Я раздумывал, какие вопросы задаст мне судья? Что я должен ответить? Чему судья поверит, а чему нет? А если он этому не поверит, то как убедить в своей правоте? И мысленно готовил и оттачивал свою речь. Каждое слово, каждый взгляд, каждую паузу, каждый обертон голоса! От этого, между прочим, моя жизнь зависит! Я чуть не довёл до нервного срыва Катерину, расспрашивая её, кто будет судьёй и каков его характер. На первое она ответила, почти не задумываясь, что судьёй больше некому быть, кроме Генриха фон Плауэна, которому капитул Ордена доверил защиту Мариенбурга. А вот какой у него нрав… Приходилось довольствоваться слухами.

Сейчас ему сорок. В двадцать лет стал гостем Тевтонского ордена, а в двадцать один уже одел белый плащ крестоносца. И вообще, в роду фон Плауэнов многие связаны с Орденом. В двадцать семь лет стал помощником данцигского комтура. В двадцать девять удостоился должности данцигского хаузкомтура, то есть помощника комтура Данцига, ответственного за связи с общественностью и местной властью. Значит, рассуждал я, имеет значительный опыт и воинский и политический. В тридцать два года Генрих фон Плауэн стал комтуром в Нассау, где провёл пять лет, после чего великий магистр Ульрих фон Юнгинген перевёл его поближе, комтуром в Свенце. Как чувствовал, что понадобятся его таланты! На битву под Грюнвальдом Генрих фон Плауэн не попал. Не успел. Ульрих фон Юнгинген был так уверен в победе крестоносцев, что не стал ждать подкреплений. А ведь с Генрихом шли три тысячи крестоносцев! Серьёзная сила, которая вполне могла переломить ход битвы.

Узнав о поражении крестоносцев, фон Плауэн резко сменил маршрут и оказался в замке Мариенбург, вместе со своими войсками. Ещё четыреста человек из данцигских матросов привёл в Мариенбург его двоюродный брат. И вообще, Генрих предпринял самые отчаянные и действенные шаги по защите крепости и набору пополнения. И поклялся, что любой ценой отстоит Мариенбург, не отдаст его в лапы вражин проклятых.

И теперь скажите, как с таким себя вести? Какие слова ему говорить? Это не наивная Катерина! И даже не, вроде бы, умудрённый жизнью, богатырь Гюнтер, которому однако признательность застит взор. Это опытный, хладнокровный политик, имеющий за плечами одиннадцатилетний опыт общения с хитрецами и обманщиками всех мастей. Который их нюхом за версту чует. Поэтому я неустанно шлифовал и шлифовал свою будущую блистательную речь. Вот только с каждым новым днём, меня всё больше лихорадило от нехорошего предчувствия.