НРАВЫ И ОБЫЧАИ ВАМПИРОВ.


Способно ли приведенное выше и довольно-таки замысловатое изложение создать у читателя точное представление о внешнем облике и привычках вампиров?

Сможет ли он, оказавшись с вампиром лицом к лицу, сразу отличить его от прочих людей, призраков и демонов? Мы отчасти сомневаемся в этом, поскольку вампиричес-кое состояние подразумевает эту тройственную природу. В самом деле, вампир, родственный волку-оборотню, принадлежит к адской братии; он с удовольствием играет в привидение, но обладает вместе с тем и органической субстанцией, которую должен поддерживать и питать. «Этот живой мертвец, — пишет Монтегю Сам-мерс, — обладает телом, которое является его собственным телом. Он ни мертв, ни жив, но живет в смерти. Он - аномалия; андрогин в мире призраков; пария среди чудовищ».

Вампир, каким его обычно представляют себе, — сумрачный красавец, благородный и романтичный, которого жестокая судьба вынуждает частично поедать ближнего. Граф Драку-ла - образец вампира - с высоты башни своего замка, окруженного серыми тучами, бросает презрительный взгляд на испуганный народ, который служит ему пищей. Какое высокомерие! Какая горделивая осанка! И какой величественный вид придает ему широкий черный плащ, окутывающий его изящное тело! Сколько женщин мечтали о долгом поцелуе этих благородных уст, о страстном укусе столь безупречного рыцаря! Таким появляется на экране киновампир, принадлежащий к высшей и утонченной породе. Это «аристократический», праздный и гордый вампир, который больше забавляется, пугая своих юных жертв, чем заботится о питании своей телесной оболочки. Однако поспешим успокоить читателя, если он приготовился ощутить зловещую дрожь: настоящий вампир не имеет ничего общего с этим самозванцем, с этим приказчиком модной лавки! Вид его, напротив, омерзителен: наяву он тощий и волосатый, а когда насосется, становится таким жирным, что едва не лопается от сытости. Свежая кровь сочится у него изо рта, носа и ушей (Просперо Ламбертини). Его тело, сообщает нам Саммерс, рассмотревший все, даже наиболее спорные разновидности вампиров, всегда остается ледяным; дряблая кожа хранит мертвенно-бледный и фосфоресцирующий оттенок; но губы у него красные и чувственные, и между ними сверкают выпирающие острые клыки. Ногти, загнутые, словно когти хищной птицы, грязны и сочатся кровью; его чудовищно зловонное дыхание распространяет запах тления, гниющей плоти. Наконец, волосы у него красные, как у Тифона, Каина и Иуды Искариота.

Это приятное описание подходит не только европейским вампирам, но всем видам вампиров. У китайских и малайзийских вампиров, которые нападают на женщин и убивают новорожденных, страшные когти, налитые кровью глаза и вспухшие губы. Бирманский и японский вампиры пожирают души, тогда как индийский Ветала довольствуется тем, что посещает места кремации и высматривает тело, которым он мог бы завладеть. Тибетские «пожиратели мертвых» и «хозяева кладбищ» являют нам кровавые глаза и зеленоватые губы. У ашанти кровососы по ночам испускают фосфоресцирующий свет; они скитаются по лесам, совсем как их сородичи в древней Мексике, которые находятся под покровительством бога Тескатлипоки и при случае принимают облик волка.

Вампир чрезвычайно ловок и наделен сверхчеловеческой силой, что позволяет ему приподнять могильную плиту, кроме того, он видит в темноте и носится со скоростью ветра. В некоторых случаях - например, в ночь накануне праздника Святого Андрея у молдаван - его могут заставить носить на голове собственный

могильный камень (ср.«Монитёр Юниверсель» от 7 апреля 1868 года). Иногда он зовет в пустынном месте, а Леон Алаччи утверждает, что он может издать лишь один такой зов. Жители греческих островов и турки таким образом узнают, с кем имеют дело: если зов повторяется, значит, это голос друга, если же он умолкает, им остается только бежать от бруколака. Звук голоса вампира заставит оледенеть от ужаса и самых храбрых.

Людвиг (?) Фердинанд де Шерц (Schertz) рассказывает в своей «Magia posthuma», что пастух из деревни Блоу {E5lpw) в Богемии по ночам выкликал по именам тех, кто должен был умереть в ближайшую неделю. Его вытащили из могилы и, пока крестьяне вбивали кол в его тело, он кричал:

«Это очень любезно с вашей стороньг - дать мне палку, которой я смогу отбиваться от собак». Никто не обратил внимания на его слова, и после этого его бросили. На следующую ночь он сломал кол, встал, напугал многих людей и задушил их больше, чем когда-либо прежде. Его предали в руки палача, который уложил его на тележку, чтобы отвезти подальше и там сжечь. Труп размахивал руками, дрыгал ногами, вращал горящими глазами и вопил, словно бесноватый. Когда его снова протыкали колами, он громко кричал, и из его тела текла ярко-алая кровь; но после того, как его сожгли, он больше не являлся...»

Другие вампиры имеют неприятную привычку стучаться у дверей, садиться за стол и объявлять о смерти кого-либо из сотрапезников. Никогда не надо отказывать вампиру в пище: голодный и оттого обозленный, он может наброситься на собственных детей и тотчас их съесть. Это подтверждает отрывок из «Еврейских писем» (письмо 137), приведенный Домом Кальметом:

«В начале сентября (1732) в деревне Кизило-ва, в трех верстах от Градеца (? -Gradish), умер шестидесятидвухлетний старик. После похорон прошло три дня, и ночью он явился своему сыну и попросил есть; тот его накормил, отец поел и скрылся. Наутро сын рассказал об этом соседям. В эту ночь отец не появлялся, но в следующую он снова показался и попросил есть. Неизвестно, накормил ли его сын, но назавтра последнего нашли мертвым в его постели. В тот же день в деревне внезапно заболели пять или шесть человек; все они умерли, один за другим, вскоре после того.

Местный бальи, или судья, узнав о случившемся, направил донесение в Белградский Трибунал, и оттуда в деревню прислали двоих служащих и палача, чтобы заняться этим делом... Вскрыли могилы всех тех, кто умер в последние шесть недель. Когда дошли по могилы того старика, оказалось, что он лежит с открытыми глазами, весь красный, и дышит, хотя и остается недвижным, словно мертвый; из всего этого заключили, что он - самый настоящий вампир. Палач вбил ему кол в сердце. Сложили костер, труп сожгли. Но не было обнаружено никаких признаков вампиризма (и это кажется нам очень любопытным) ни на трупе сына, ни на других трупах».

Вторжения вампира, лишенного тени и неспособного отражаться в зеркалах, происходят с наступлением ночи, потому что солнечные лучи причиняют ему нестерпимые страдания. Зато лунный свет указывает ему путь, и в нескольких округах Восточной Германии некогда уверяли, будто лунные лучи подкрепляют его рвение. Этот страх дневного света, который и сейчас продолжает существовать в Греции и Венгрии, пришел с древнего Востока, где был распространен повсеместно. Выставить мертвое тело на солнце считалось вредным и опасным и рассматривалось как величайшее оскорбление в Вавилоне, в Мемфисе, на Кипре. Такому поношению Аш-шурбанипал подверг кости царей Елама, а Иосия -жителей Вефиля. Наконец, Иеремия угрожал той же карой правителям Иудеи и народу Иерусалима. Изначально, как пишет Розетт Дю-баль в своем основательном «Психоанализе Дьявола», «демоны, призраки, привидения и колдуны были Тенями, злобными и мстительными душами, вот потому они лишены теней, и именно по этому признаку их можно распознать. Во многих уголках России считалось, что и у самого Дьявола нет тени...» Прибавим к этому, что ему случалось покупать тень или отражение у колдунов или у тех, кто вступал с ним в сделку, как Петер Шле-миль или немец Шликер (Spickherr), герой сказки Гофмана, которая так и называется «Утраченное отражение».

КАК СТАТЬ ВАМПИРОМ.

Мы видели, что ликантропы получали удовольствие от превращения, делавшего их грозными и опасными, позволявшего им лучше питаться и удовлетворять свою страсть к волчицам. Зато никому не приходило в голову задуматься над тем, приятно ли сделаться вампиром. Тем не менее это, пожалуй, способ не хуже других, для того чтобы продлить жизнь, за которую могут быть некоторые основания держаться... Хотя бы ради того, чтобы, будучи колдуном, иметь удовольствие передразнить святую Терезу, заявив: «Я хочу провести свое время в аду, творя зло на земле!»

После своей естественной смерти волки-оборотни вполне могут стать вампирами. Это предположение, которое редко встречается в литературе, принадлежит устной традиции и фольклору, точно так же, как и представление о том, что человек, у которого вампир высосал кровь, становится, в свою очередь, вампиром.

По различным народным поверьям, самоубийцы и отлученные от церкви, помимо волков-оборотней, особенно склонны к превращению в вампиров. В Древней Греции, в Риме, во многих местах Сицилии самоубийце отрубали голову и сжигали ее, чтобы душа, которая, как считалось, находилась в голове умершего, не являлась смущать живых. Кроме того, всякого, кто добровольно наложил на себя руки, хоронили вдали от церквей и в неосвященной земле. Для них копали могилы у подножия виселиц, там, где зарождаются мандрагоры, или же в полях и на перекрестках дорог, в тех местах, где обычно собираются ведьмы. Из почтения к трагическому проклятию поверье распространялось на некрещеных, отступников и отлученных от церкви. В христианских странах считалось, что дьявол препятствует разложению их останков, которые теологи приравнивали иногда к останкам колдунов. Такое мнение высказывали, в частности, святой Либентий, архиепископ Бременский, и отец Шрам, чьи «Институции мистической теологии к сведению наставников душ» (Вена, 1777) утверждают возможность временного возвращения на землю отлученных от церкви.

На заре итальянского Возрождения Сакетти писал: «Мы откажемся признать, что труп, который не разлагается, — тело святого. Это поклонение заходит так далеко,

что истинных святых покидают ради контрабандных». Г-н Юбер Ларше, у которого мы позаимствовали эту цитату — «Может ли кровь победить смерть?» («Le sang peut-il vaincre la mort?», c. 76), — рассказывает, что в 1485 году римские рабочие обнаружили на Аппиевой дороге превосходно сохранившееся тело молодой девушки, которое толпа с триумфом отнесла на Капитолий. Ночью Папа Иннокентий VIII велел его убрать и похоронить в таком месте, где бы его никто не нашел.

Пьер-Даниэль Юэ, епископ Авраншский, пишет об этом в своих «Разных мыслях» (Париж, 1722) следующее: «Современные греки до сих пор убеждены в том, что тела отлученных от церкви вовсе не разлагаются, но надуваются, как барабан, и издают такой же звук, когда по ним ударяют или катят их по мостовой. Поэтому их называют toupi или tympanites».

Toupi — неясного происхождения, может быть, от toupie (волчок), a tympanites — явно от tympanisme (то же, что метеоризм). — Прим. пер.

Большинство авторов, с которыми мы сверялись, утверждают, что это мускульное напряжение часто встречается у отлученных от церкви. Их кровь, сохранявшая алый цвет, всегда готова была брызнуть, и тела могли обратиться в прах лишь после того, как позорное наказание было отменено. Рико, который путешествовал по странам Востока, рассказывает, что в 1679 году на острове Милос, где был похоронен некий отлученный от церкви человек, сразу же после этого объявился призрак: «...Монахи решили разрубить его тело на части и сварить в вине, потому что именно так с незапамятных времен поступали с бруколаками... Родственники попросили патриарха дать умершему отпущение грехов, в котором он нуждался. А пока тело положили в церкви, где каждый день читали заупокойные молитвы. Однажды утром... из гроба' внезапно послышалось что-то вроде выстрела; открыв гроб, увидели, что тело распалось... Оказалось, что шум послышался в ту самую минуту, когда патриарх отпустил ему грехи» (ср. Коллен де Планси, цит. соч., с. 680).

Надо заметить, что римский требник также предусматривает снятие отлучения от церкви по отношению к умершим и произнесение специальных молитв, сопровождающих «De profundis». Отсюда происходит страх перед церковными наказаниями, о котором упоминает «Трактат о Явлениях» в том месте, где пересказаны истории многих умерших, выходивших из своих могил, чтобы просить об отмене приговора (том II, гл.30). Отсюда же происходит распространенный в эллинском мире обычай хоронить людей с облаткой или четками. Этот обычай, за соблюдение которого при разрыве Рима с Византией в 1054 году кардинал Гумберт упрекал патриарха Михаила Керулария, близок к другому, распространенному в античной Греции и требовавшему класть обол в рот умершему. Так были похоронены святой Василий, святой Отмар и святой Кутберт; так же и на грудь Преподобного Беды была положена облатка. Вольтер вполне имел право удивляться живучести подобных обычаев, когда через семьсот десять лет после кардинала Гумберта писал в своем «Философском словаре»: «С давних времен христиане, придерживающиеся греческого обряда, думают, будто тела похороненных в Греции христиан, придерживающихся латинского обряда, не разлагаются, потому что они отлучены от церкви. Мы же, христиане-католики, уверены в обратном. Мы верим, что тела, которые не подвержены тлению, отмечены печатью вечного блаженства. И с тех пор, как мы заплатили Риму сто тысяч экю за то, чтобы выдать им свидетельство о святости, мы поклоняемся им, как святым».

Загрузка...