Общаясь с Еленой Уайт Вестница Божья в повседневной жизни

Уильям Уайт постоянно дремал на церковных богослужениях. Рассказывают, что однажды Уильяму поручили совершить заключительную молитву. Проповедник, возвысив голос в середине проповеди, воскликнул: «Брат Уайт, разве это не так?» Уильям, услышав сквозь дрему вопрос и решив, что ему дан сигнал к молитве, выбежал к кафедре и быстро произнес слова благословения.

Уилли умудрялся засыпать даже во время выступлений своей матери. Как–то раз в субботу, жарким августовским днем, Елена Уайт проповедовала в церкви Св. Елены, что в Калифорнии. Вдруг она заметила, что по аудитории прокатилась волна еле сдерживаемого смеха. Поскольку ничего смешного ею не было сказано, она внимательно осмотрела все вокруг, желая узнать, что же так забавляет слушателей. Оказалось, что Уильям, по своему обыкновению, дремал. Г–жа Уайт извинилась и с некоторой долей юмора рассказала такую историю. «Когда Уилли был младенцем, я не имела возможности нанять для него сиделку. Поэтому я попросила столяра смастерить для него раскачивающуюся люльку, которая по ширине точно соответствовала бы кафедре Батл–Крикской церкви. Перед началом богослужения я клала туда Уилли и во время проповеди правой ногой качала люльку, чтобы он не проснулся и не помешал служению. Так что не вините Уилли, вините меня. Это я приучила его спать в церкви по… субботам!» Присутствующие дружелюбно рассмеялись, а г–жа Уайт продолжила свою проповедь. Уилли тем временем спал, не обращая внимания ни на мать, ни на смеющуюся аудиторию (Интервью Артура Л. Уайта с Роджером Куном, 1968, август).

Юмор в семье Уайт

Некоторые братья и сестры считают, что у Елены Уайт отсутствовало чувство юмора, но это далеко не так. Дорес Е. Робинсон (впоследствии женившийся на ее старшей внучке) вспоминает, как он впервые обедал с г–жой Уайт, когда в 1890–е годы пришел к ней работать. «Мне едва исполнилось двадцать лет. Я был очень робким молодым человеком и все время размышлял, как же я могу находиться рядом и поддерживать разговор с такой святой женщиной, которая, по моему мнению, говорила только о святых вещах. Мисс Макентерфер (помощница г–жи Уайт и ее медицинская сестра в последние годы жизни), принесла блюдо с зеленью, которую г–жа Уайт заказывала почти постоянно, потому что считала ее полезной для престарелых людей. Мисс Макентерфер поставила тарелку с зеленью перед сестрой Уайт с шутливым замечанием: «Вот ваша лошадиная пища, матушка». Я ужаснулся, ожидая, что сестра Уайт обличит ее за легкомыслие. Но она быстро взглянула на стол и с веселым огоньком в глазах и с легкой усмешкой заметила: «Я не знаю, чем моя лошадиная еда хуже вашего коровьего гороха», имея в виду овощи, выбранные для еды другими обедающими (Письмо Дореса Е. Робинсона Эрнесту Ллойду, 1948, 15 октября).

Воспоминания Робинсона свидетельствуют, что, по мнению Елены Уайт, и завтрак, и обед должны быть радостным времяпрепровождением. Когда вы «собираетесь вокруг стола отведать Божьи драгоценные дары, — писала она в 1886 году, — сделайте это время радостным. Не демонстрируйте мрачной благопристойности, словно вы стоите перед гробом, но будьте общительны; пусть ваши лица сияют радостью и счастьем. Произносите только бодрые слова» (Письмо 19, 1886).

Собственному совету Елена Уайт обязательно следовала в своей жизни. Ее невестка замечала, что «она могла смеяться от души и была несомненно очень обаятельной» (Этель Мэй Леси Уайт Карроу, Рукопись, 1960, 4 января). Ее старшая внучка, жившая неподалеку от бабушки в течение тридцати трех лет, вспоминала: «Бабушка была всегда жизнерадостной, даже когда она сильно уставала или болела. Она много говорила о „мрачном благочестии". Однажды, читая слова из третьей главы Книги пророка Малахии: „Что пользы, что мы… ходили в печальной одежде пред лицом Господа Саваофа?", она сказала: „Кто велел им ходить в печальной одежде перед Господом? Печаль по причине наших грехов будет глубокой. Но когда мы прощены, мы можем оставить наше бремя у подножия креста и никогда не брать его вновь". Однажды я слышала, как она говорила, что если бы человек оказался в крайне удручающих обстоятельствах и лишился всех земных благ, но все же сохранил надежду на спасение, то этого было бы достаточно, чтобы продолжить петь с утра до вечера» (Молодежный руководитель, 1948, 23 марта; курсив мой. — Дж. Н.). Следовательно, оптимизм г–жи Уайт отражал ее религиозное убеждение. Хотя религия делает некоторых людей мрачными и безрадостными, на Елену Уайт она оказывала совершенно противоположное влияние.

Ее муж также не был обделен чувством юмора. Однажды Джеймс написал Уилли, что, наконец, нашел время принять ванну. Это «первая ванна за двадцать пять дней, и, оказывается, моя кожа может быть такой же белой, чистой и свежей, как кожа ребенка» (Письмо Джеймса Уайта У. К. Уайту, 1876, 19 июля). В другом случае Джеймс расстроился из–за того, что его жена начала шить лоскутные коврики. Втайне он этого очень стеснялся, так как к нему домой постоянно приходили друзья, и он не хотел, чтобы они видели его жену посреди груды старого тряпья. Хотя Джеймс пытался положить конец этому занятию, успеха он не имел. Будучи убежденной в своей правоте, Елена Уайт не видела причины, которая мешала бы ей проводить свободное время за таким полезным занятием, как шитье лоскутных ковриков, тем более что ей это нравилось.

Наконец, Джеймс придумал способ, возымевший наконец действие. Подходя к их дому в Батл–Крике, он начинал петь:

Замысел достиг желаемого результата — Елена перестала шить лоскутные коврики… и принялась за вязание, которым занималась до конца своих дней (Письмо Артура Л. Уайта X. Дж. Томпсону, 1944, 25 мая).

Однако последнее слово все же осталось за Еленой.

Елене Уайт нравились забавные стороны жизни. Ее невестка рассказывает случай, имевший место, когда в 1900 году семья возвращалась из Австралии в Соединенные Штаты. Их корабль остановился в Самоа, но небольшая шлюпка, которую матросы спустили на воду, никак не могла пристать к берегу.

Поскольку на женщинах были длинные платья, туземцы пошли вброд, чтобы доставить их на сушу. «Жители Самоа, — заметила невестка, — были здоровенными ребятами, не привыкшими носить много одежды. Двое мужчин переплели руки, сделав из них сиденье, и перенесли маму Уайт на берег. Они усадили ее на большой камень.

Другой мужчина взял на руки мою четырехмесячную дочь… и раскрыл над ней зонтик, защищая от солнца. Затем подставил мне спину. Я вскарабкалась на него, обхватила его руками и ногами, и мы пошли. Глядя на это зрелище, мама Уайт так сильно рассмеялась, что не могла остановиться, и смеялась до тех пор, пока не свалилась с камня» (Адвентист Ревью, 1983, 7 июля).

Еще немного юмора

Г–жа Уайт не только искренно смеялась над незадачливой ситуацией, в которую попадали другие люди, но могла посмеяться и над собой. Подходящим тому примером был случай, происшедший в 1914 году. Е. Уайт получила по почте от знакомой из Японии теплый жилет, называвшийся «обними меня покрепче». Ее личный секретарь рассказывает, что «она попыталась надеть его, но края жилета закрывали только бока, оставив тело открытым. Елена Уайт велела передать сестре Де Винней, что признательна за подарок, а также то, что она гораздо крупнее, чем думают некоторые» (Письмо Дореса Е. Робинсона У. К. Уайту, 1914, 3 ноября).

Иногда она делала оригинальные замечания относительно одежды. Например, она писала: «Когда сестры выполняют работы по дому, они не должны выглядеть как пугала на огороде» (Свидетельства для Церкви, т. 1, с. 464). Она также советовала своим внучкам не одеваться так, словно они идут на похороны, а, увидев одежду, сделанную безвкусно, говорила: «Выглядит так, будто она летала–летала и неожиданно опустилась на людей» (Воспитание детей, с. 414).

Иногда в ее глазах загорался огонек, когда она наблюдала бурлящую вокруг нее жизнь. Я очень люблю рассказывать о браке Даниила Т. Бордо. Случилось это в 1861 году, когда Даниилу исполнилось двадцать пять лет, а г–жа Уайт была всего лишь на восемь лет старше. Джеймс Уайт совершил обряд бракосочетания, а Елена вознесла молитву о благословении на новую супружескую пару.

Поскольку церемония бракосочетания состоялась достаточно поздно, Д. Бордо вынужден был отложить свадебное путешествие на следующий день. Новобрачные заночевали в доме, где справлялась свадьба, и заняли комнату рядом с комнатой супругов Уайт.

Около девяти часов вечера Елена пошла в свою комнату, чтобы лечь спать. В коридоре она увидела жениха, нервно расхаживавшего перед его закрытой спальней. Мигом поняв ситуацию, г–жа Уайт посоветовала жениху: «Даниил, в твоей комнате на постели лежит перепуганная молодая женщина, она оцепенела от страха. Успокойся, иди к ней немедля, прояви к ней любовь, утешь ее. Нежно, чутко, с любовью отнесись к ней. Это пойдет ей на пользу». Затем Елена добавила с легкой улыбкой: «И тебе, Даниил, это тоже пойдет на пользу!» (Адвентистское наследие, 1990, лето). У вновь испеченного супруга были причины нервничать. Позднее его жена вспоминала: «Когда он вошел в комнату, я, одетая в зимнее длинное нательное белье, лежала лицом к стене; так продолжалось шесть месяцев» (там же). Впоследствии ситуация для Даниила изменилась к лучшему, поскольку, в конце концов, от этого брака родилось двое детей. Мы считаем, что совместный жизненный опыт пошел им на пользу.

Если Елена Уайт улыбалась в тот вечер после свадьбы Бордо, мы можем лишь гадать, что она думала июньским вечером в 1895 году, когда Уилли женился на Этель Мэй Леси. По словам невесты, бракосочетание состоялось, когда они путешествовали по острову Тасмания, что около Австралии. Новобрачные в первый вечер разделяли купе поезда с г–жой Уайт. Как рассказывает сама Мэй: «Мама Уайт легла спать на одном сиденье, я устроилась на другом, а брат Уайт спал на полу» (Этель Мэй Леси Уайт Карроу. Интервью, взятое Джеймсом Никсом, 1967, 11 июня).

Г–жа Уайт любила рассказывать одну историю: о том, как она встретилась с неверующим человеком в поезде в Калифорнии. Человек этот был явно настроен против религии. Он ходил по вагону от одного пассажира к другому и высмеивал христианство, «представляя его в таком свете, чтобы вызвать у слушателей смех. Люди были не в силах противостоять его насмешкам, поэтому начинали отступать. Тогда он торжествовал, и так случалось всякий раз. Наконец, он подошел и сел рядом со мной. Он увидел у меня в руках Библию и начал нападать на меня так же, как и на прочих пассажиров. Люди внимательно слушали и смотрели на меня, ожидая, что я скажу, а он говорил, говорил и говорил до тех пор, пока я не решила, что его словарный запас иссяк».

В этот момент Елена Уайт пошла в наступление. «Я могла, —рассказывала она, — заставить слушать всех, находящихся в вагоне. Я так и сделала». На доводы оппонента она приводила возражение за возражением, пока «наконец, он не стал запинаться, что–то невнятно бормотать. Замолчав, он вернулся на свое сиденье и больше не произнес ни слова. А потом в вагоне поднялся шум сильнее прежнего. Люди смеялись над ним и говорили, что женщина заставила его замолчать, но атеист не произносил ни слова, а вскоре вообще покинул вагон» (Рукопись 86, 1891; курсив мой. — Дж. Н.).

Елена Уайт не только любила рассказывать забавные истории, но была очень остроумной. Об этом, например, свидетельствует ее ответ одному члену Церкви по поводу сплетен. «Сестра Уайт, — обратился к ней этот брат, — моя соседка постоянно сплетничает о других людях. Я не знаю, как остановить ее. Я все время говорю ей, что не хочу слушать такие разговоры, но она продолжает обливать грязью окружающих. Как мне остановить ее?» Г–жа Уайт подумала секунду–другую, а затем сказала с улыбкой: «Ну, если вы никак не можете ее остановить, начинайте петь „Слава Тебе, Господи, слава Тебе"» (Элла Уайт Робинсон. Интервью, взятое Джеймсом Никсом, 1967, 25 июля).

Встреча г–жи Уайт с врачом–стоматологом, который в 1893 году удалил ей последние восемь зубов, также иллюстрирует ее остроумие. Она знала, что зубы будут удалены без анестезии, поскольку сама была против «воздействия одурманивающих лекарств, после которого человек с трудом приходит в себя». Поэтому накануне ночью она плохо спала, «пройдя во сне через весь процесс удаления зубов» (Рукопись 81, 1893). Приехавшая врач–стоматолог спросила: «Вы не рады видеть меня?» Г–жа Уайт быстро нашлась: «Я очень рада видеть вас как сестру Каро, но мне не совсем приятно встречаться с Каро — стоматологом» (Письмо 36а, 1893). Однажды ей случилось увидеть объявление о предстоящей лекции Майлса Гранта, адвентиста первого дня, который был очень агрессивно настроен по отношению к своим двоюродным сестрам, соблюдавшим седьмой день, и в частности к Елене Уайт. Помещенное на почте объявление, по ее словам, «находилось в весьма подходящем месте — в лапе чучела дикой кошки» (Письмо 21, 1874).

Почему в таком случае она выглядела столь серьезной?

Если Елена Уайт имела здоровое чувство юмора, можете возразить вы, «почему же она выглядит такой серьезной на фотографиях?» Действительно, нет фотографии, на которой бы она улыбалась. Дело том, что до 1880 года фотографирование было медленным, утомительным процессом, требующим хорошей выдержки. Надо было несколько минут сидеть, не двигаясь и не меняя выражения лица. Сами понимаете, улыбаться одной улыбкой в течение десяти минут — дело невозможное. Отсюда этот строгий взгляд. Техника фотографирования со временем усовершенствовалась, но привычка смотреть серьезно в объектив фотоаппарата осталась.

Разумеется, у людей есть и другие причины сомневаться в чувстве юмора Елены Уайт. Не самая последняя из них — тенденция выискивать в ее произведениях самые серьезные высказывания. И, учитывая характер служения г–жи Уайт, мы определенно найдем достаточное количество таких высказываний. Но одностороннее изображение вестницы Божьей только как строгой личности при всей сложности ее характера скорее соответствует ее так называемым последователям, чем самой Елене Уайт.

Елена Уайт не была человеком, постоянна недовольным другими, и понимала, что людям необходимо отдохнуть, сделать передышку, порадоваться чему–то. Например, в 1878 году своей семье, отдыхающей в Колорадо, она желала, чтобы «они веселились и радовались», находясь в горах. Она советовала им максимально использовать все возможности. «Отложите свою работу.. Воспользуйтесь всеми удовольствиями, какие только возможны в этот небольшой отрезок времени».

Обращаясь особым образом к своему мужу–трудоголику, она советовала ему «забыть о всех заботах и снова стать беззаботным мальчишкой». Затем Елена попросила Джеймса помочь двадцатичетырехлетнему Уилли (у которого никогда «не было детства») «стать свободным, как птицы небесные… Сделайте радостными эти несколько дней, когда вы вместе. Гуляйте, ночуйте под открытым небом, ловите рыбу, участвуйте в охоте, отправляйтесь в места, которые вы еще не видели, отдыхайте во время прогулки, наслаждайтесь всем. Тогда вы возвратитесь к своей работе посвежевшими и бодрыми» (Письмо 1, 1878).

Ее беспокоили не сами развлечения, а излишнее увлечение ими, что случается, когда жизнь не имеет определенной задачи и человек не видит своего Божественного предназначения. Например, ссылаясь на игры в мяч, Е. Уайт сказала: «Я не осуждаю простых упражнений и игр с мячом, но при всей своей простоте они могут привести к переутомлению» (Христианский дом, с. 499). С ее точки зрения, не само занятие, а излишняя увлеченность им создает проблемы для многих людей. Того же принципа равновесия г–жа Уайт держалась и в отношении юмора. «Хотя бабушка никогда не была легкомысленной, — рассказывает ее внучка Мэйбл, — она часто смеялась над происшествиями, случавшимися в нашем доме или над обычными, повседневными делами». Елена Уайт оставалась «всегда жизнерадостной», любила приятно провести время, иногда была «остроумной», но никогда не была «безрассудной» (Мэйбл Уайт Уоркмэн. Интервью, взятое Джеймсом Ник–сом, 1967, 6 августа).

Произведения Елены Уайт отображают эти наблюдения. Хотя, с одной стороны, она была против глупых шуток, с другой стороны, она писала, что «искреннее, усердное служение Иисусу рождает радостную религию. Тот, кто идет рядом с Христом, не будет хмурым» (Христианский дом, с. 431). Еще она заметила, что «христиане должны быть самыми жизнерадостными и счастливыми людьми в мире. Их сознание всегда проникнуто мыслью о том, что Бог — это Отец и самый надежный Друг. Однако многие, называющие себя христианами, дают повод неправильно думать о христианской религии. Их лицо мрачно, как туча» (Вести для молодежи, с. 363). О себе вестница Божья писала: «Я решила сделать свою жизнь настолько радостной, насколько это возможно» (Письмо 127, 1903).

Большинству читателей произведений Елены Уайт трудно представить себе, как она едет верхом на пони, взбираясь по крутым узким тропинкам горных ущелий Колорадо. Но таким людям все же следует увидеть и эту сторону ее личности.

Отдых в горах

Супруги Уайт отправились во время отпуска в свое первое путешествие в Колорадо в 1872 году, но оно не стало последним. В 1870–е годы они несколько лет подряд ездили в высокие горы западнее Боулдера.

Большую половину своей жизни Елена провела в холмистой местности: штат Мэн, западная часть штата Нью–Йорк и юг штата Мичиган. Она никогда не поднималась высоко в горы. Ее первая поездка в горы Колорадо произвела на нее сильное впечатление.

В конце первой недели пребывания в Колорадо она написала своему сыну Эдсону: «Г–дин Уолинг [он женился на ее племяннице] завел нас высоко, высоко в горы. Перед нами открылась потрясающая панорама местности… Высота была пугающей, а внизу разверзлась страшная пропасть. Если бы лошади подались в сторону, мы упали бы с высоты в несколько тысяч метров…».

«Горный ландшафт Колорадо, — рассказывала Елена Эдсону и его жене, никогда не видевшей настоящих гор, — не поддается описанию. Никакое воображение не может четко и правильно представить эту картину. Она поразительна! Она изумительна! Величественные старые горы, из которых одни лишены растительности, а другие покрыты деревьями! Трепет и глубокое чувство благоговения инстинктивно наполняют душу, она склоняется в смирении от сознания могущества безграничного Бога. Я многое потеряла бы, если бы не имела возможности увидеть живописный пейзаж Колорадо…

Вчера я поднималась в горы и не имела возможности отдохнуть до одиннадцати часов [вечера], но сегодня встала в пять бодрой и энергичной. Это путешествие намного улучшает мое здоровье» (Письмо 12, 1872).

Е. Уайт продолжала с восхищением рассказывать о походе, который Уолинг организовывал для них и в котором они должны были пересечь главный хребет (Елена назвала его «снежным хребтом») Скалистых гор. Местом назначения избрали Мидл Парк, где в это время сотни полукочевых американских индейцев проводили лето в охоте и рыбной ловле (Рукопись 4, 1872; Рукопись 9, 1873). Описывая будущее путешествие семьи, Елена отметила: «Здесь есть водоемы, в которых ловится форель, и она станет нашей пищей. Мы вынуждены будем ездить по горам на пони. Наши запасы питания на три–четыре недели мы возьмем с собой в повозке» (Письмо 12, 1872).

Три недели спустя Елена снова написала Эдсону и Эмме, на этот раз рассказывая о подготовке к экспедиции: «В прошлый вечер мы с отцом проехали шесть миль на индейских пони, чтобы привыкнуть к езде верхом». Они не только ездили верхом, но до обеда читали и писали в вечнозеленом лесу (Письмо 13а, 1872).

Путешествие через горные перевалы до Мидл Парк заняло четыре дня. Горный ландшафт и то, что она быстро научилась управлять пони, произвело сильное впечатление на Елену. «Я хорошо переносила езду на лошади, — писала она Эдсону и его жене, — и на второй день пути мой пони бежал довольно хорошо. Но увы! Когда я была в очень хорошем расположении духа и наслаждалась окружающей красотой, поклажа за моей спиной развязалась и повисла над ногами пони». Останавливая пони, Елена уже готова была соскочить с седла, но «пони испугался и перебросил» ее «через спину». «Я ударилась спиной и головой. Я догадалась, что сильно ушиблась, но чувствовала, что кости повреждены не были» (Письмо 14, 1872).

По словам Джеймса, несмотря на боль, Елена предпочла продолжить путешествие. Однако ушибы оказались намного серьезнее, чем кто–либо мог предположить. Были порваны связки голеностопных суставов, и в течение всей жизни Елена страдала от боли в голеностопных суставах и бедре (Опубликованные рукописи Елены Уайт, т. 16, с. 126). Так закончились дни ее активных прогулок. В последующие годы для выездов на природу Е. Уайт часто вынуждена была брать легкую двухместную коляску (Письмо 32, 1886). Невозможность вести подвижный образ жизни сказалась, разумеется, на ее весе в зрелом возрасте.

Случай в горах, однако, не ослабил ее любви к природе. Елена Уайт не только наслаждалась красотой гор, они всегда указывали ей на Бога и духовные реальности. «Я люблю холмы, горы и леса с их вечной зеленью, — писала она в 1873 году. — Я люблю ручьи, быстробегущие потоки мягчайшей воды, которые текут, журча, над скалами по лощинам, горным склонам, и будто поют радостное славословие Богу..

Здесь, в горах, мы видели самый великолепный и восхитительный солнечный закат. Раньше мы ничего подобного себе не представляли. Прекрасная картина солнечного заката, нарисованная великим Мастером–Художником на движущемся, меняющемся полотне небес, пробуждает в наших сердцах любовь к Богу и глубочайшее благоговение перед Ним. Непревзойденная красота цветовой гаммы золотого, серебристого, пурпурного, малинового оттенков, созданной на небесах, будто говорит нам о потрясающей славе, царящей за ними. Когда мы стояли, словно завороженные, перед несравненной земной красотой, размышляя о славе небес, которую лишь отчасти напоминала эта картина, мы тихо повторяли про себя слова: „Не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его"» (Реформа здоровья, 1873, август).

Любительница моря

Кому трудно представить себе Елену Уайт, навьючивающую лошадь, чтобы пересечь горные перевалы, тому также трудно вообразить ее радующейся шторму в Тихом океане. Один из членов Церкви в Сан–Франциско, которому принадлежала большая парусная лодка, пригласил г–жу Уайт и нескольких друзей присоединиться к нему для прогулки по заливу Сан–Франциско с выходом в Тихий океан. Казалось, все наслаждались круизом по заливу, но в открытом океане все стало по–другому. Елена Уайт писала мужу, что двух их невесток одолела морская болезнь, но она ею не заболела.

Напротив, г–жа Уайт была в восторге. «Волны, — писала она, — вздымались лавиной, и нас сильно бросало то вверх, то вниз. Меня наполняли возвышенные чувства, но их невозможно передать. Зрелище было грандиозное. Нас с головы до ног обрызгала океанская вода. Наблюдательный капитан отдавал приказы, руки готовы были повиноваться. Дул сильный ветер, никогда и ничем я в своей жизни так сильно не наслаждалась» (Письмо 5, 1876).

Два года спустя Елена описала подобное событие, пережитое во время океанского перехода из Сан–Франциско в Порт–лэнд, штат Орегон. Об этом путешествии она писала, что «пенящиеся, ревущие огромные волны» обрушивались на их корабль. «Я осталась на палубе, хотя почти все покинули ее из–за морской болезни. Я любовалась видом огромных голубых и зеленых волн, вздымающихся вверх и бросающихся брызгами, которые отражали все цвета радуги. Я не уставала глядеть на это грандиозное зрелище, и представляла себе, с какой легкостью эти сердитые волны могут поглотить всех, плывущих на корабле» (Знамения времени, 1878, 18 июля).

Оба океанских шторма напомнили ей историю учеников Христа, которым показалось, будто они вот–вот погибнут в жестокой буре. Она вспомнила, как Христос появился именно в тот момент, когда гибель была почти совсем близка, и успокоил бурю словами: «Умолкни, перестань».

Пережитый шторм побудил Елену Уайт к мыслям о «могущественном Боге и Его делах… Он держит ветры в Своей руке, Он контролирует воды. В очах Божьих мы были только крошечными пылинками в безбрежных глубоких водах Тихого океана, однако по Своей милости Он послал небесных ангелов, чтобы охранять это маленькое парусное судно, кренившееся над волнами. О, дивные Божьи дела! Как они превышают наше разумение! Одним взглядом Он обозревает и высоты небес, и глубины моря…»

«Не удивительно ли, — спрашивала Е. Уайт своего мужа, — что я молчала и чувствовала себя счастливой, размышляя об этих грандиозных темах? Я рада, что оказалась на корабле в океане. Я смогу лучше писать о библейских событиях, чем раньше» (Письмо 5, 1876).

Не все приключения были одинаково приятными

Елена Уайт не считала, что все ее приключения были одинаково приятными. Один негативный случай произошел весной 1879 года, когда Джеймс организовал караван крытых повозок, чтобы перевезти нуждающихся адвентистов из Северного Техаса к Скалистым горам Колорадо. Обоз состоял из восьми крытых повозок, двухместной коляски семьи Уайт и тридцати одного человека.

Когда караван двинулся в путь, разразилось ненастье. Елена Уайт писала, что на третий день пути они разбили лагерь в открытой прерии, но прежде, чем могли установить палатку, начался сильный ливень, и «через десять минут в палатке было на несколько дюймов воды». Как можно было ожидать, спальные принадлежности оказались менее, чем в удовлетворительном состоянии. На следующий день большинство путешественников проснулись «простуженными и с кишечными недомоганиями».

Г–жа Уайт написала Уилли и его жене: «Я предпочла бы посетить двадцать лагерных собраний со всеми их неудобствами, зная, что я приношу пользу душам, чем ехать через почти всю страну. Местность живописная, один красивый вид сменяет другой, но я очень боюсь, что не выполняю своего долга».

Елену Уайт мучило чувство, что она поступает не правильно, согласившись с бредовой идеей мужа отправиться в путешествие, но кроме всего группе пришлось столкнуться с реальными опасностями. «Мы должны были очень хорошо вооружиться, чтобы пройти через территорию индейцев. Нам приходилось ставить свои повозки в круг, причем наших лошадей мы помещали внутри круга. У нас были два вооруженных ружьями сторожа, менявшихся каждые два часа. Мы меньше боялись индейцев, чем белых людей, которые использовали индейцев, чтобы наводить панический страх на лошадей, мулов и пони» (Письмо 20а, 1879).

Джеймс, однако, чувствовал себя превосходно. «Отец, — писала она Уилли, — много ездит верхом на лошади. Путешествие ему очень нравится» (Письмо 36, 1879). Елена не разделяла этого настроения. «Я проболела все путешествие, — писала она двадцатого мая. —Потеряла в весе шесть килограммов. Никакого отдыха, никакого отдыха для бедной Мариан [Дэвис]; мы трудились как рабы. Мы регулярно готовили пишу до середины ночи…

Я каждую субботу проповедовала для нашего лагеря, потому что, казалось, никто не чувствовал этой необходимости, а каждый субботний вечер или в воскресенье я выступала в окрестных городах и селениях. Я устала и чувствовала себя так, будто мне уже сто лет» (Письмо 20, 1879). Среди приходивших послушать ее проповеди были американские индейцы. «Они слушали, — писала она, — с глубочайшим интересом» (Письмо 36, 1879).

«Пейзаж, — замечала Елена Уайт, — прекрасен; эта местность великолепна. Кругом огромное разнообразие цветов» (там же). Но ей недостаточно было только красоты. «Я поехала в Техас против моей воли. Я согласилась вопреки здравому смыслу и моим желаниям. Я дала согласие предпринять это долгое путешествие» после того, как мне обещали, «что меня не обременят никакими заботами и затруднениями, но избежать этого было невозможно. У меня не осталось времени вести дневник или писать письма. Распаковывать, упаковывать, спешить, накрывать на стол оказалось заведенным порядком дня» (Письмо 20, 1879).

Г–жа Уайт, разумеется, обрадовалась, что ей и ее мужу не довелось закончить это путешествие в Колорадо. Будучи убеждены, что им необходимо попасть на лагерное собрание, они направили обоз в Канзас.

Хотя мы не знаем, что именно чувствовал Джеймс по поводу несостоявшегося путешествия, можно предположить, что он не очень расстроился, так как его жене стало гораздо лучше. И это, должно быть, много значило для героини описанного путешествия, ибо, судя по ее письмам и дневнику, она не была в восторге от этого путешествия.

Красота окружавшего ее разнообразия

Елена Уайт всю свою долгую жизнь любила цветы. Ей это, вероятно, передалось от матери, которая не только «любила цветы», но и разводила их, чтобы сделать «дом привлекательным и приятным для детей». Для Елены красота цветов имела духовный смысл. Она «видела отражение любви Иисуса в каждом кусте, бутоне или цветке. Эти проявления красоты, казалось, на своем особом языке говорят о Божьей любви». Божьи цветы напоминали ей, как сказано в главе 6 Евангелия от Матфея, о любви и заботе Бога (см. Свидетельства для Церкви, т. 1, с. 19).

Как мать Елена стремилась привить любовь к красоте и цветам своим детям. 11 апреля 1859 года она написала в дневнике, что «большую часть дня провела в возделывании сада для детей». «Я чувствую желание сделать для них дом как можно более приятным, чтобы он стал самым желанным местом для каждого из них» (Ревью энд Геральд, 1936, 27 декабря).

Уход за садом был одним из самых радостных занятий в жизни г–жи Уайт: 10 февраля 1896 года, приближаясь к своему семидесятилетнему юбилею, она записала в дневнике: «Я встала в половине пятого утра, в пять уже копала землю и готовилась посадить мои цветы. Час я работала одна, затем ко мне присоединились Эдит Уорд [молодая женщина, жившая с ней] и Элла Мэй Уайт [ее внучка], и мы посадили наши цветы. Затем мы посадили двадцать восемь саженцев томатов. После этого колокольчик позвал нас на утреннюю молитву и завтрак» (Рукопись 62, 1896). Одна из причин, по которой ей нравилась Калифорния, заключалась в том, что даже в конце сентября сады цвели там словно «посреди лета» в Мичигане (Письмо 16, 1872).

В последние годы жизни из–за больных голеностопных суставов Елена Уайт, в основном, общалась с природой во время поездок в своей коляске. Любя загородную жизнь, она поражалась тому, что люди могли жить в таких местах, как Нью–Йорк. «Когда я оглядываюсь вокруг и вижу прекрасный пейзаж, окружающий нас здесь, — писала она в 1903 году из своего дома в Элмсхэвене (Северная Калифорния), — я испытываю чувство благодарности Богу за то, что мы не живем в городе» (Письмо 122, 1903).

Ежедневные поездки на коляске стали главным отдыхом г–жи Уайт во второй половине ее жизни. Такие путешествия не только давали ей отдых от писательского труда и других обязанностей, но и позволяли поддерживать деловые связи и встречаться с соседями. Обычные поездки она превращала в особые, исследуя новые дороги, взяв с собой еды и приглашая в поездку других членов семьи, в том числе и внучек.

Во время одной такой поездки в Вашингтон в 1904 году она имела преимущество повстречать президента Теодора Рузвельта. «Несколько дней тому назад, — писала она своему сыну Эдсону, — сестра Холл, Сара и я отправилис в вдальнюю поездку в Рок Грик Парк. Это самое красивое место. Я редко ездила по таким хорошим дорогам… Здесь президент совершает свои конные прогулки… На пути мы встретили президента. Он поклонился нам, когда мы проезжали мимо» (Письмо 357, 1904).

Эти слова в какой–то мере дают представление о Елене Уайт как о личности. Безусловно, ей понравился шанс такой встречи. В следующей главе мы рассмотрим более подробно качества характера, присущие Е. Уайт.

В первых двух главах показано, что Елена Уайт не была легкомысленным человеком, но обладала здоровым чувством юмора, могла видеть более яркую сторону жизни, не пугалась приключений, не только наслаждалась красотой природы, но и видела в ней любовь и заботу милостивого Бога. Следующие главы покажут вестницу Божью как верующего человека, подлинно интересующегося судьбами ближних и заботящегося о них. Эта и следующая главы завершат перечень личных качеств, которые помогут нам понять внутреннюю «форму» и «содержание» личности Елены Уайт.

Стойкость в тяжелых обстоятельствах

Основным качеством характера г–жи Уайт была стойкость — она никогда не сдавалась, какие бы несчастья ее ни постигали. Это личное качество было присуще ей в течение всей жизни, и оно было совершенно необходимо для выполнения ее миссии.

Примером стойкости, которой характеризовалась жизнь Е. Уайт, была успешная попытка в июле 1889 года достичь Уиллиамспорта в Пенсильвании, чтобы попасть на лагерное собрание, где она, по собственному убеждению, должна была проповедовать. Чем ближе они подъезжали к Пенсильвании, тем тревожнее становились доходившие до них новости о беспрецедентном, имевшем историческое значение, Джонстаунском наводнении, сильно опустошившем центральную часть штата. Фактически, когда они достигли Эльмиры (штат Нью–Йорк), служащие железной пороги посоветовали пассажирам отказаться от поездки из–за разрушенных мостов, обвалившихся насыпей и постоянно прибывающей воды. Но г–жу Уайт и ее друзей нелегко было отговорить. Надеясь, что сведения преувеличены, они решили двигаться вперед столько, сколько это будет возможно.

К сожалению, сведения оказались точными, и буря никак не утихала. Поезд остановился в полутора милях от Кантона (Пенсильвания) из–за того, что дорога была размыта. Наши путешественники провели субботу в поезде, а на следующий день продолжили путь до Кантона по вновь проложенному пути. Но это не очень помогло, так как на протяжении сорока миль между Кантоном и Уиллиамспортом наводнением смыло не менее восемнадцати мостов. За исключением группы Елены Уайт, все пассажиры решили вернуться в Эльмиру, но вскоре обнаружили, что новый разлив воды преградил им путь.

Г–жу Уайт предупреждали, что безумием будет продолжение ее путешествия даже на коляске, так как все мосты снесены, а во многих местах дорога просто смыта. Наконец, они встретили молодого человека, направлявшегося в Уиллиамс–порт пешком; по его словам, чтобы дойти до цели, надо было взобраться на гору, а не пытаться двигаться по долине. «Казалось, это чрезмерно рискованное путешествие, но мы решили предпринять его, и во вторник утром с хорошей упряжкой, коляской и двумя мужчинами отправились в путь». Большая часть дороги была разрушена, Елена Уайт встречала рабочие бригады, которые восстанавливали размытые участки дороги и воздвигали мосты, однако они с Сарой Макентерфер договорились: «Если мы встретим непреодолимое препятствие, то вернемся… но не ранее».

Путь казался непроходимым в том смысле, что они должны были пересекать бурные потоки там, где мосты были снесены водой, и в конечном счете им пришлось целые «мили идти пешком». Это было особенно трудно для г–жи Уайт, поскольку, как она заметила: «Обе мои лодыжки были сломаны много лет назад, и с тех пор они стали очень слабыми. Еще до отъезда из Батл–Крика» в это путешествие, «я растянула один сустав и некоторое время не могла ходить без костылей, но в этой критической ситуации я не чувствовала слабости… и благополучно шла по грубым и скользким камням».

Наконец, в среду в три часа дня опасное приключение закончилось прибытием в Уиллиамспорт на четыре дня позже запланированного времени. Как заметила г–жа Уайт, у нее «не было силы описать» трудности, которые им пришлось пережить. Они напомнили ей о Втором пришествии (Ревью энд Геральд, 1889, 30 июля).

Несмотря на переживания в пути, Е. Уайт была рада, что настояла на поездке, потому что, по ее словам, «В Уиллиамспорте у Господа было дело» для нее (там же, 1889, 13 августа). Это убеждение побудило ее предпринять путешествие и поддерживало на протяжении всего пути. Такая стойкость помогала Елене Уайт преодолевать многие препятствия в жизни, включая сопротивление как внутри, так и вне адвентизма.

Настойчивость в достижении цели

Со стойкостью была тесно связана посвященность Елены Уайт ее работе, семье и друзьям. Эта посвященность наглядно проявилась в ее усилиях восстановить здоровье мужа после того, как 16 августа 1865 года его разбил сильный паралич. Врачи говорили, что в их практике не было случая, чтобы кто–нибудь выздоравливал после такого инсульта.

Но Елена Уайт думала иначе. Следующие восемнадцать месяцев она полностью посвятила восстановлению здоровья Джеймса. Не веря в официальную медицину того времени, она вначале поместила Джеймса в «Наш дом на склоне горы» в Дэнсвилле, штат Нью–Йорк, — передовое медицинское учреждение, руководимое доктором Джеймсом Джексоном.

Хотя г–жа Уайт соглашалась со многими идеями, проводимыми в жизнь реформаторами Дэнсвилла, она категорически возражала против тех, которые, по ее словам, отличались от указаний, полученных ею в видении. Особенным образом она не согласилась с советом Джексона избегать во время болезни всякого созидательного размышления и полезной деятельности. Вместо этого он рекомендовал такие развлечения, как «танцы, игра в карты, посещение театра» (там же, 20 февраля, 1866). Кроме того, реформаторы Дэнсвилла предположили, что Джеймс заболел потому, что был «излишне увлечен религией». Такую позицию, заявила Елена, «я не приму и не могу принять» (Рукопись 1, 1867). Напротив, она верила, что для выздоровления Джеймс как раз нуждался в активной вере в Бога, активном мышлении и полезном труде, а не просто в развлечениях.

В итоге, Елена забрала мужа из здравницы в Дэнсвилле и привезла его в Гринвилл, штат Мичиган, где у них была небольшая ферма. Там она воплотила в жизнь то, что считала Господней программой санитарной реформы.

Одним из первых ее шагов было привлечение к активной деятельности умственных способностей Джеймса. Можно видеть, как в выполнении этой задачи наряду с посвящением проявились ее изобретательность и тактичность. «Часто, — писала Елена в дневнике, — к нам за советом приходили братья. Мой муж никого не хотел видеть. Когда приходили люди, он предпочитал удаляться в другую комнату. Но обычно до того, как он догадывался, что кто–то пришел, я подводила гостя к нему и говорила: „Дорогой, этот брат пришел задать вопрос, и поскольку ты ответишь на него лучше меня, я привела его к тебе". Разумеется, деваться ему было некуда. Он вынужден был оставаться в комнате и отвечать на вопрос. Таким и множеством других способов я заставляла Джеймса упражнять его мышление. Если бы я не заставляла его тренировать ум, через некоторое время он полностью бы потерял способность думать» (Избранные вести, т. 2, с. 307).

Стремясь помочь мужу поправиться, Елена Уайт использовала другую методику, включавшую физические упражнения. Джеймс каждый день выходил на прогулку, но однажды сильный снегопад послужил поводом к прекращению упражнений. Тогда Елена пошла к соседям и взяла у них на время пару сапог. В них она прошла четверть мили по глубокому снегу, а вернувшись, записала: «Я просила мужа совершить прогулку. Он ответил, что не может отправиться в такую погоду. „Нет, ты можешь, — настаивала я. — Ты ведь можешь шагать по моим следам". Джеймс с уважением относился к женщинам. Увидев мои следы, он понял, что сможет пройти по снегу, раз это оказалось под силу женщине. В это утро он предпринял свою обычную прогулку» (там же).

В другой раз Елена наказала Уилли купить три тяпки и трое граблей, чтобы весной они с Джеймсом посадили огород. Когда она попыталась вручить Джеймсу одну из тяпок, он сначала воспротивился, а потом, в конце концов, согласился. «Я взяла тяпку, — вспоминала Елена, — и мы начали работать. И хотя мои руки покрылись волдырями, я опережала Джеймса. Отец не мог работать много, но он все же совершал какие–то движения. Таким методом я старалась сотрудничать с Богом в восстановлении здоровья моего мужа» (там же).

Один из самых изобретательных тактических ходов имел место во время уборки сена. Джеймс решил попросить помощи у своих соседей. Но г–жа Уайт обежала всех, прося каждого найти предлог, чтобы отказать ему.

Отсутствие взаимопомощи сильно огорчило Джеймса. Его жена, разумеется, чувствовала себя иначе. «Давай покажем соседям, — убеждала она, — что мы в состоянии справиться с работой сами. Мы с Уилли будем сгребать сено и бросать его на повозку, а ты — укладывать его и править лошадьми». Согласившись с таким решением, Джеймс спросил, как они собираются метать стог. Елена добровольно согласилась на такую работу, «если… муж будет бросать сено, а Уилли сгребать его для другой повозки» (Очерки жизни Елены Уайт, 1888, с. 357).

Так началось исцеление больного Джеймса Уайта. «После восемнадцати месяцев постоянного сотрудничества с Богом в попытке восстановить здоровье моего мужа, — писала Елена, — я привезла его домой» в Батл–Крик. «После выздоровления мой муж прожил несколько лет, в течение которых он совершил лучшее в своей жизни. Разве эти дополнительные годы полезного труда не воздали мне многократно за восемнадцать месяцев кропотливой заботы?» (Избранные вести, т. 2, с. 308).

Именно это удивительно настойчивое посвящение, часто сопровождаемое изобретательностью и тактом, помогло Елене Уайт стать той удивительной личностью, какой она была.

Умеренность при кажущейся непреклонности

Видя настойчивость Елены Уайт, можно прийти к выводу, что в достижении своих целей она была человеком ограниченным, жестким и непреклонным. Но, как мы увидим в дальнейшем, это совсем не так.

Рассмотрим, например, вопрос питания. Питание — подходящая иллюстрация, потому что оно является одним из тех пунктов, в котором многие предполагаемые последователи Елены Уайт уступают ей в умеренности. Имея твердые убеждения в этой области, она писала:

В другом случае она писала:

Вопреки Елене Уайт поступали люди, бравшие из Свидетельств «информацию относительно санитарной реформы и делавшие ее эталоном» для других. Такие люди

Для контраста следует сказать, что, хотя Елена Уайт занимала твердую позицию по данному вопросу, она заявляла, что употребление мясной пищи и даже свинины не должно быть критерием членства в Церкви (Письмо 14, 1897; Основы здорового питания, с. 404; Рукопись 15,1889). Та же умеренность чувствуется в ее произведениях, в которых она упрекает «сторонников жесткой линии» в Церкви. Умеренность проявлялась и в ее отношении к адвентистам, оставлявшим свиноводство в 1860–е годы (Ревью энд Геральд, 1868,24 марта), и к А. Т. Джоунсу, предпринимавшему крайние меры против чтения Библии в общественных школах в 1890–е годы (Письмо 44, 1893). Умеренность взглядов Е. Уайт видна в ее совете С. Н. Хаскеллу в начале 1900–х годов по поводу его метода проповеди Евангелия жителям Нью–Йорка. Суть этого совета сводилась к следующему: Хаскелл не единственный, поэтому должен позволить своему главному сопернику совершать служение так, как тот считает наилучшим, поскольку Бог дает разным людям разные таланты (Письмо 158, 1901).

Добрая по природе

Елена Уайт, как мы особенно ярко увидим в пятой главе, глубоко сочувствовала всем нуждающимся. Это чувство сильно проявилось, когда она впервые посетила тюрьму строгого режима. Ее поразило огромное число молодых узников. Она всем сердцем сочувствовала им и написала мужу: «Я пыталась себе представить, что вокруг меня мои дети, и мне хотелось говорить с ними с материнской любовью и сочувствием» (Письмо 32, 1878).

Г–жа Уайт с пониманием относилась к людям, совершающим ошибки. Сара Макентерфер рассказывает о своей первой попытке законсервировать фрукты. Она находилась вместе с Еленой Уайт на лагерном собрании, когда г–жу Уайт известили, что ее персики поспели и их необходимо сразу законсервировать, если она желает их спасти. Елена Уайт не допускала потерь подобного рода, поэтому Сара добровольно бросилась домой делать заготовки.

Проблема заключалась лишь в том, что Сара никогда раньше не занималась консервированием фруктов. Но ей сказали, как это делать, и Сара законсервировала несколько дюжин двухлитровых банок персиков. На полке они смотрелись красиво, и Елена Уайт поздравила ее с хорошо сделанной работой. Все шло гладко в течение недели или десяти дней. Однажды вечером из подвала стали раздаваться странные хлопки. Это взрывались банки, выбрасывая содержимое. Сара вскоре обнаружила, что забыла положить под крышки резиновые прокладки. Она, естественно, боялась рассказать об этой беде своей хозяйке. Узнав о неприятном происшествии, г–жа Уайт утешила ее: «Сара, это происшествие послужит тебе хорошим уроком, который ты никогда не забудешь» (Элма Е. Мак Киббин, Рукопись, 1956, 15 февраля).

В другой раз Елена Уайт вспоминала, как ее дети учились вязать. «Один из мальчиков спросил меня: „Мама, я хочу знать, помогаю ли я тебе, взявшись за вязание?" Я видела, что за ним надо распускать каждую петлю, но ответила: „Да, мое дитя, ты помогаешь мне". Почему я сказала, что дети помогали мне? Потому что они учились. Когда они делали петли не так, как полагается, я распускала их, но никогда не ругала за ошибки. Я терпеливо учила их, пока они не освоили вязание» (Ревью энд Геральд, 1903, 23 июня).

Ее доброта распространялась и на животных. В 1895 году Елена Уайт заметила, что нанятый ею человек грубо, отвратительно относится к ее животным. «Я бы хотела, чтобы за ними ухаживал более добрый, мягкий человек» (Письмо 157, 1895). Элла Робинсон, ее старшая внучка, вспоминала, как однажды, проезжая в коляске с г–жой Уайт, они увидели, как человек жестоко бил пони. Елена Уайт остановила коляску и сказала ему: «Мой друг, вы лишились рассудка? Разве вы не видите — бедное животное делает все, что в его силах, чтобы втащить на холм тяжелую ношу?» И к моему удивлению, этот человек извинился и снял часть груза» (Молодежный руководитель, 1948, 16 марта; сравни Письмо 26а, 1868).

Далеко не совершенная

Хотя Елена Уайт имела много положительных качеств, она никогда не притязала на безошибочность своего мнения или действий. Некоторые из ее ошибок были связаны с отношением к мужу; эту тему мы глубже рассмотрим в главе 7. Их самые большие разногласия возникали в 1870–е годы и в начале 1880–х годов после того, как многократные приступы болезни внесли в их отношения напряженность, которая раньше не наблюдалась. Как мы увидим в главе 7, возникающие разногласия причиняли боль как Джеймсу, так и Елене, и временами она сожалела о некоторых своих словах и поступках.

Например, 18 марта 1880 года Елена написала Джеймсу: «Я каждый день глубоко каюсь перед Богом за мою душевную черствость и за то, что моя жизнь не находилась в большем согласии с жизнью Христа. Я оплакиваю мое собственное жестокосердие и мою жизнь, которая не всегда была правильным примером для других… Прости меня за все необдуманные слова, слетавшие с моих уст… Я хочу исправить свои пути и контролировать нрав, чтобы соблюсти сердце в Божьей любви» (Письмо 5, 1880). Четырьмя годам и раньше она писала: «Я нуждаюсь в смиренном сердце, кротком, спокойном душевном состоянии… Я желаю, чтобы мое „я" было сокрыто в Иисусе. Я желаю, чтобы оно было распято. Я не претендую на безгрешность или даже на совершенство христианского характера. Я не свободна от ошибок и заблуждений. Если бы я во всем следовала за Спасителем, то теперь не оплакивала бы те стороны моей жизни, в которых не отражается Его образ» (Дочери Божьи, с. 272).

По–видимому, люди хотят, чтобы пророки были сверхчеловеками, но это далеко не так. Г–жа М. Дж. Нельсон рассказывает о том, как она впервые пришла к Елене Уайт, чтобы служить экономкой. Г–жа Уайт хотела предостеречь г–жу Нельсон от возможного разочарования. «Сестра Нельсон, — сказала она, — вы пришли в мой дом. Вы будете членом моей семьи. Вы можете увидеть во мне такое, к чему отнесетесь неодобрительно. Я могу совершать ошибки, и мой сын Уилли тоже может совершать ошибки. В конце концов, я могу лишиться вечной жизни. То же может произойти и с моим сыном». Затем г–жа Уайт призывала г–жу Нельсон оставаться верной Богу и Его Церкви, несмотря на несовершенства, которые она может увидеть в семье Уайт (Г–жа М. Дж. Нельсон. Интервью, взятое Артуром Л. Уайтом, 1939).

Подобно библейским пророкам, Елена Уайт была обычным человеком. Так же как и у них, у нее были свои проблемы. И подобно им она чувствовала свою нужду в Боге и полагалась на Его благодать, незаслуженную милость и прощение.

Люди — сложные существа. Большинство из нас живут в состоянии какого–то внутреннего разлада, испытывая противоположные чувства, которые заставляют нас поступать противоречиво. Елена Уайт не была исключением. В этой главе мы увидим, как она боролась со своей природной застенчивостью, которая мешала ей выполнять свой долг перед Богом. Мы увидим также, как ей удавалось быть непреклонной там, где это было необходимо, и в то же время оставаться милосердной и прощающей. Эта глава заканчивается иллюстрацией ее желания сохранять тактичность и уважение перед лицом некоторых трудных случаев.

Застенчивая, но способная быть решительной

Елена по природе была застенчивой. Она рассказывала, что до пятнадцати лет «никогда не молилась публично и могла произнести лишь несколько осторожных слов на молитвенном собрании» (Очерки жизни Елены Уайт, с. 32). Застенчивость стала для Елены испытанием после первого видения, имевшего место в декабре 1844 года, которое удостоверило правильность проповеди миллеритов, несмотря на пережитое ими разочарование 22 октября.

Спустя неделю Елена сообщила о втором видении, рассказав о нем так: «Господь повелел мне идти и рассказывать другим то, что Он открыл мне. Мне было показано, что мои слова вызовут большое сопротивление и это причинит боль моему сердцу, но Божьей благодати будет довольно, чтобы поддержать меня во всем». Видение оставило ее «в чрезвычайном затруднении». Множество отговорок появлялось в сознании: и слабое здоровье, и юный возраст — ей исполнилось только семнадцать лет, она была маленькой и хрупкой и «по природе настолько стеснительной и застенчивой, что для нее было мучительно встречаться с посторонними людьми».

В итоге, Елена молила Бога снять с нее эту обязанность и возложить на кого–либо еще. Но призыв к исполнению долга постоянно звучал в ее ушах: «Расскажи другим то, что Я открыл тебе». Это «казалось невозможным», — делилась она, — и «мое сердце сжималось от страха при подобной мысли». Она даже «желала умереть, чтобы избежать этой обязанности». Чудесный мир, наполнявший ее от осознания присутствия Господа, оставил ее, и она стала еще сильнее страшиться ответственности (там же, с. 69, 70).

Наконец Елена покорилась воле Божьей и попыталась положиться на Его силу, чтобы исполнить свой долг. Но даже тогда ей не стало легче. Природная робость и чувствительность искушали Елену смягчать свои вести, лишая их остроты. «Для меня являлось тяжким крестом, — писала она, — рассказывать людям о том, что мне было показано относительно их грехов. Мне было очень тяжело видеть других опечаленными и огорченными. Вынужденная нести людям вести, я часто смягчала их и рассказывала настолько привлекательно, насколько это было возможно. Затем я уходила и плакала в агонии души». Елена жаждала жить подобно другим христианам, заботившимся только о себе.

Находясь в таком состоянии, Елена получила видение, в котором ей была показана группа погибших людей. «Их лица выражали отчаяние и ужас». «Они подошли ко мне, — заметила она, — и вытерли об меня свою одежду. Я взглянула на свое одеяние и увидела, что оно запачкано кровью… Ангел опять поднял меня на ноги и сказал: „Ты пока еще невиновна, но эта сцена показана тебе, чтобы ты знала, в какое попадешь положение, если не будешь возвещать другим то, что Господь открыл тебе. Но если останешься верной до конца то будешь вкушать от дерева жизни"» (Очерки жизни Джеймса и Елены Уайт, 1888, с. 222, 223).

Такие яркие сцены и побуждения совести побудили Елену Уайт выполнять святой долг, который, по ее убеждению, был определен для нее Господом. Но долг этот никогда не был легким, особенно первые тридцать или сорок лег ее служения. В 1874 году она писала Дж. Н. Лофборо: «В течение многих лет я чувствовала, что если бы я могла сделать свой выбор и тем угодить Богу, то предпочла бы скорее умереть, чем иметь видение, ибо каждое видение возлагает на меня ответственность обличать и предостерегать, а это всегда противоречит моим чувствам и разрывает мое сердце на части» (Избранные вести, т. 3, с. 36, 37).

Итак, мы видим, что Елена Уайт была похожа на большинство из нас. Она также нуждалась в Божьей подкрепляющей благодати для выполнения своего христианского долга. Если принять во внимание ее сдержанность, тем более становится удивительным то, что большую часть своей жизни она оставалась непреклонным борцом.

Г–жа Уайт шла напрямик, если чувствовала, что верующие или неверующие пренебрегали истиной, которая оказывалась в опасности. Например, в июне 1878 года во время океанского перехода из Сан–Франциско в Портлэнд она раздала пассажирам адвентистские публикации. Прошло немного времени, и она услышала, как некий служитель в ответ на ее брошюры говорил группе пассажиров, что Закон исполнить невозможно. «Г–жа Уайт, — вещал он, — говорит: Закон да Закон. Она считает, что мы можем спастись Законом, что никто не спасется, если не соблюдает Закона. Я же верю во Христа. Он мой Спаситель».

На этот раз г–жа Уайт стояла там, где пассажиры не видели ее. Следовательно, она могла избежать открытого, публичного конфликта. Но, согласно ее словам, она видела несправедливость обвинения и не могла допустить, чтобы такое публичное высказывание осталось неисправленным. Соответственно, вестница Божья отрыто противостала служителю, заявив, что он сделал «ложное заявление». «Г–жа Уайт никогда не занимала подобной позиции. Я говорю за себя и за наш народ». Затем она дала развернутое пояснение по поводу взаимоотношений Закона и Евангелия и закончило требованием, чтобы «он никогда вновь не делал ложных высказываний, будто» адвентисты «не полагаются в вопросе спасения на Христа». Пастор Браун прошептал своим близким друзьям, что он все знает об адвентистах, подразумевая тем самым, что г–жа Уайт не сказала всю истину. Этот шаг побудил Елену вернуться к борьбе с обвинением, в котором Браун не только ложно представил адвентистов, но и не знал, о чем говорил (Знамения времени, 1878, 18 июля).

Елена Уайт была столь же прямой и по отношению к членам Церкви. Примеры ее вынужденного противоборства с другими адвентистами встречаются во всех ее произведениях, поэтому я приведу лишь несколько типичных случаев. В 1851 году ей пришлось иметь дело с человеком, у которого была особенно тяжелая проблема. «В то время, — описывала г–жа Уайт свой опыт, — я получила такое серьезное видение, какого не имела никогда в жизни. На следующий день мы пошли к Генри Аллену, и Бог дал мне суровую весть для него. Я не осмелилась приукрасить ее. Никогда ни для кого другого я не получала такой суровой вести». К сожалению, заметила она, Аллен не «испытал сокрушения», не исповедал вины и не исправился. В результате община, следуя 1 Кор. 5, «лишила его церковного членства, пока он не прекратит свою связь [взаимоотношения с женщиной, которая не была его женой] и не исправится. Хотя происшедшее не возымело действия на самого Аллена, оно послужило полезным уроком для общины. Елена Уайт писала, что к моменту их отъезда состояние братьев и сестер было намного лучше того, в котором они пребывали до этого» (Письмо 8, 1851).

Другой пример имел место в 1882 году. Она столкнулась с церковным руководителем Урией Смитом в ситуации, когда он отступил от правильных принципов. «Я не удивляюсь, что в Батл–Крике сложилось такое положение вещей, — писала Е. Уайт У. Смиту, — но мне больно, что вы, мой многоуважаемый брат, вовлечены в это дело и оказались на неверной стороне вместе с теми, о ком я знаю, что Бог не ведет их» (Письмо 2а, 1882).

Многие из ее обличительных вестей должны были пробудить в людях сознание их нужд и указать им на неправильный образ действий, подвигнуть их к исправлению отношений с Богом и ближними. Вести эти были неприятны и ей, и тем, кому предназначались. Одна женщина сказала г–же Уайт в 1868 году: «Вы убили меня, вы совершенно уничтожили меня. Вы убили меня». Елена Уайт ответила: «Я надеялась, что моя весть окажет на вас именно такое влияние» (Письмо 6, 1868).

И почему, можете спросить вы, она говорила так прямолинейно? Ответ состоит из двух частей. Первую часть сформулировал Джеймс Уайт, когда написал следующее: «Г–жа Уайт вначале очень робко приступала к общественным выступлениям. Если она говорила с убежденностью, это было ей дано Святым Духом. Если она говорила со свободой и силой, это было ей даровано Богом» (Очерки жизни Джеймса и Елены Уайт, 1888, с. 127). Сказанное Джеймсом о выступлениях Елены относится также и к ее личным советам. Елена преодолела свою природную застенчивость только благодаря глубокому убеждению, что она имела духовную весть от Бога как для отдельных лиц, так и для Церкви в целом.

Вторую часть ответа на вопрос, почему она столь прямолинейна в провозглашении своих вестей, предложила сама Елена Уайт, когда заметила, что многие люди исповедовали теорию религии, в то время как сердца их оставались не очищенными. Имея в виду конкретных людей, она писала: «Я говорю открыто и не думаю, что истинный христианин опечалится из–за моих слов; я не хочу, чтобы кто–либо из вас подошел ко времени скорби, не утвердившись в своем уповании на Искупителя. Будьте готовы узнать о себе худшее, удостоверьтесь в том, что вы имеете наследие на небесах, будьте честны перед самими собой» (Свидетельства для Церкви, т. 1, с. 163).

Конфликт между природной застенчивость и прямолинейностью, который мы заметили, до известной степени присутствовал в Елене Уайт всю ее жизнь. Только понимая свою миссию в свете вечности, она могла разрешить данный конфликт и продолжать свою работу.

Строгая, но всепрощающая и великодушная

Другой внутренний конфликт, беспокоивший Елену Уайт всю ее жизнь, был связан ее стремлением найти середину между строгостью и великодушием. Многие случаи, вызывавшие данный конфликт, были не только сложными, но и тревожившими ее.

Примером того, как г–жа Уайт справлялась с этим конфликтом, является ее отношение к греху прелюбодеяния, совершенному одним из самых известных адвентистских служителей 1880–х годов, который сменил Джеймса Уайта на посту издателя «Знамений времени» в 1881 году и занимал эту должность до 1886 года.

До конца 1885 года Е. Уайт неоднократно обращалась к служителю по поводу его проблемы. В ответ он давал обещания ей и другим братьям, но никогда эти обещания не выполнял. Затем в ноябре 1885 года он участвовал в слушании дела другого служителя, гораздо менее виновного. Однако он обошелся с ним весьма сурово. На этот раз Елена Уайт написала ему, что он, конечно, не хотел бы, чтобы Бог поступил с ним так же, как он поступил с его братом–служителем. «Я думаю, — написала она, — что кто угодно, но только не ты, может критиковать и осуждать других» (Письмо Ю, 1885).

Два месяца спустя г–жа Уайт написала Джорджу И. Батлеру, президенту Генеральной конференции, что она находится в сильном затруднении, не зная, как ей поступить, чтобы выполнить свой долг. К тому времени она поговорила с возлюбленной заблудшего служителя. Сказав ей о своем желании не предавать данное дело огласке, Елена Уайт заметила, что своими действиями они сами сделали его известным (Письмо 73, 74, 1886). Вестница Божья написала также обличающее письмо самому служителю.

18 марта он ответил, что письмо поразило его, и она удивила его тем, что имеет к нему «искорку сочувствия». Служитель исповедал греховность своих путей и снова заверил ее о решимости исправить свою жизнь. Письмо Е. Уайт, по его словам, придало ему мужества посмотреть в корень ситуации, и он добавил: «Я искренно надеюсь, что Бог не отстранит меня от Своего дела» (Письмо брата X. Елене Г. Уайт 1886, 18 марта).

Последующие письма от Елены Уайт и других братьев показывают, что проблема этого служителя не была разрешена; ему предстояло покинуть Калифорнию, возможно, получив назначение на служение в Церкви на новом Европейском поле. Однако никто не был уверен в истинности его покаяния. Г–жа Уайт поделилась этим сомнением. Она хотела, чтобы служитель поехал в Англию, но сомневалась, «будет ли это уместно» (Письмо 117, 1886).

Тем временем, Батлер был готов «очистить стан» от такого служителя и еще нескольких человек, ему подобных. Он во всеуслышание поставил вопрос о лишении согрешившего служительского удостоверения (Письмо Джорджа И. Батлера Елене Г. Уайт, 1886, 23 августа).

Елена Уайт откликнулась, заявив, что она встревожена и что Генеральная конференция должна решить, возобновлять ли служительские полномочия этого брата. Она знала, что его таланты можно использовать в Европе, но спрашивала: «Что мы можем решить? У нас должны быть доказательства того, что он чист перед Богом. Мы не вправе легкомысленно относиться к греху и говорить грешнику: «Все изменится к лучшему». Нам нельзя поручать работу пастору X., если он не имеет тесных отношений с Богом… Нам нельзя беспечно относиться к этому делу… На нем проказа греха» (Свидетельства относительно сексуального поведения, с. 186, 187).

Две недели спустя г–жа Уайт написала еще одно послание президенту Генеральной конференции, умоляя «спасти его, если возможно». «Нам нужен человек со способностями и опытом, но не с грехами… Сатана упорно борется за его душу. Он почти потерпел кораблекрушение, но если он доверит штурвал Иисусу, то его корабль не разобьется. Мы не должны давать места дьяволу» (Письмо 84, 1886; курсив мой. — Дж. Н.).

На сессии Генеральной конференции в декабре 1886 года президент Батлер сказал Елене Уайт, что известный ей служитель частично исповедал свой грех, но, насколько было известно Батлеру и Хаскеллу, его покаяние не было достаточно глубоким (Письмо Дж. Батлера Е. Уайт, 1886, 16 декабря). В последующие четыре месяца Батлеру и Хаскеллу удалось сместить с должности своего согрешившего коллегу. Для Елены Уайт это было очень тяжелое переживание. Она написала Батлеру: «Вы лишили человека возможности иметь шанс в жизни», теперь «он вряд ли сможет исправиться». Она не видела «света в происходящем» (Письмо 42, 1887).

Неделю спустя она сказала Батлеру, что самое мудрое решение — послать служителя в Европу. «Он никогда, — писала Е. Уайт, — не возродится, находясь в теперешних обстоятельствах. Много месяцев тому назад я видела сон, в котором он был показан возрожденным и имевшим на себе Божье благословение. Но в том, что произойдет, не будет ни вашей заслуги, ни заслуги пастора Хаскелла. С вашим же отношением к нему он навсегда остался бы во тьме, и его свет растворился бы во мраке» (Письмо 16, 1887; курсив мой. — Дж. Н.).

По–видимому, сон Елены Уайт об обращении и возрождении этого человека исполнился. В дневниковых записях за июнь 1887 года, мы читаем, что она и служитель, у которого ранее были трудности, проповедовали вместе в Норвегии. Довольно показательно, что он проповедовал на тему о Законе и Евангелии (Рукопись 34,1887). Великодушное и прощающее отношение Елены Уайт, видимо, вызвало такой отклик в его сердце, которого нельзя было достигнуть осуждающим отношением сторонников жесткой линии.

Г–жа Уайт не была сторонницей мягкого отношения к греху, напротив, она решительно осуждала грех, но когда кто–либо исповедовал грехи и каялся в них, она была на стороне милости. В подобных случаях она всегда следовала этому правилу.

Почтительная и чуткая

Елена Уайт была человеком твердых убеждений и никогда не сдавалась в борьбе, если вопрос касался религиозного принципа или если души подвергались риску. С другой стороны, она стремилась быть тактичной по отношению к другим людям, почтительной к их правам и чуткой к их чувствам.

Одним из примеров такой чуткости служит судебное дело, возбужденное против нее Уильямом В. Уоллингом, мужем ее племянницы. В 1873 году Уоллинг убедил г–жу Уайт, когда та приехала в Колорадо, позаботиться о его детях в течение нескольких месяцев. Эти месяцы растянулись на годы, и г–жа Уайт растила и воспитывала девочек, как если бы они были ее собственными. Тем временем Уоллинг в течение ряда лет не делал попытки связаться с дочерьми ни лично, ни посредством писем. Потом вдруг после восемнадцатилетнего пренебрежительного отношения к дочерям, когда девочки стали девушками, он захотел, чтобы они вернулись и ухаживали за его домом. Те, вполне естественно, предпочли остаться с тетей Еленой. В ответ на это Уоллинг возбудил против г–жи Уайт судебный процесс, выставив иск в двадцать пять тысяч долларов за отчуждение его дочерей.

Судебное дело длилось около четырех лет с ростом доказательств в пользу Елены Уайт. Несмотря на благоприятное положение, она решила прийти к полюбовному соглашению. И это соглашение стоило ей немало — она заплатила две тысячи долларов юристу и тысяча пятьсот долларов г–ну Уоллингу. Это огромные деньги, если учесть, что рабочие получали около двух долларов в день. Как писала Елена Уайт, полюбовное соглашение «отрезало большой кусок» от их бюджета.

Но почему же, спросите вы, она пошла на такое соглашение? Потому что любила своих внучатых племянниц и чутко относилась к их чувствам. «Я могла бы решиться и пойти в суд, — писала г–жа Уайт, — но такое решение привело бы бедных детей туда, где они вынуждены были бы под клятвой свидетельствовать против их отца, а это причинило бы им безмерную скорбь. На суд вынуждена была бы прийти мать… Неизвестно, сколько лжи было бы произнесено под клятвой и как много бесчестья было бы навлечено на всех нас» (Письмо 128, 1896).

Как мы отмечали ранее, г–жа Уайт была сложным человеком. Она могла сурово обличать и в то же время поступать великодушно и уважительно. Жизнь для нее никогда не была простой. Она, подобно нам, день за днем испытывала внутреннюю борьбу, ставшую неотъемлемой частью жизни в несовершенном мире.

Елена Уайт искренне любила людей. Она обожала общаться с ними и желала им самого лучшего в их духовной жизни и во всем остальном, включая физическое благополучие.

Служение нуждающимся г–жа Уайт считала частью своего призвания. Одним она предлагала пищу и деньги, других обеспечивала жильем и работой, третьим дарила доброе слово.

Добрососедское отношение в Австралии

Не все соседи являются приятными людьми. Некоторые действуют на нас раздражающе. Елена Уайт, как и мы с вами, имела дело с разного рода соседями.

Особенно неприятным было для нее селение, находившееся вблизи ее дома в Курабонге, Австралия, где Церковь возводила Авондэйлскую школу для христианских работников. Как написал констебль Берри, местный полицейский управляющий, служивший в начале проживания семьи Уайт в Курабонге, адвентисты «не могли найти худшего места для учреждения школы». В окрестностях этого селения жили двести пятьдесят потомков трех семей с преступным прошлым. «Не было ничего, — заявлял добрый констебль, — слишком горячего или слишком тяжелого, чего они бы ни утащили ночью». Внучка Элла вспоминает, что «мародеры добрались до бабушкиного огорода. Из ее сарая были украдены запасы провианта. Пища, приготовленная на субботу, вся посуда для дойки коров — миски, чашки и все остальное — исчезли в течение одной ночи» (Молодежный руководитель, 1948, 30 марта). Сама Елена Уайт заметила только одного настоящего вора, но после приезда они вынуждены были все держать под замком из–за постоянной угрозы грабежа (Благотворительное служение, с. 328).

Эти неприятные соседи были не только ворами, но и невеждами, горькими пьяницами, суеверными людьми и тунеядцами. Проблема заключалась в том, как реагировать на их поступки. Елена Уайт наставляла свою семью и членов Церкви не жаловаться на соседей, но, напротив, она стремилась заботиться о них всеми возможными способами.

Один из способов подразумевал использование талантов Сары Макентерфер, квалифицированной медсестры и неизменной помощницы г–жи Уайт в ее многогранной работе. Иметь медицинского работника в доме было особенно важно, так как самый ближайший врач находился на расстоянии более двадцати миль.

После обеда обе женщины в легкой двухместной коляске объезжали окрестности в поисках людей, нуждающихся в помощи. Однажды они нашли восьмилетнего мальчика, разбитым стеклом порезавшего себе колено. Родители возили его за двадцать миль в Ньюкасл, тамошний врач наложил мазь и перевязал рану, велев накладывать на рану компресс из хлеба и молока, но не сказал, как это делать. В результате, инфекция распространилась по всей ноге. Казалось, что ампутация неизбежна. Мальчик в течение недели день и ночь кричал от боли.

В этот момент на сцене появились г–жа Уайт и Сара. Сара в течение двух часов чередовала горячие и холодные компрессы для инфицированной ноги, а затем перевязала рану. На следующий день она повторила горячие и холодные компрессы и сделала перевязку на раны, положив древесный уголь, чтобы вытянуть гной. Тем временем г–жа Уайт и Сара обнаружили, что тетя мальчика также имела серьезную рану.

В конечном счете они взяли обоих пациентов в дом г–жи Уайт, где мисс Макентерфер могла заботиться о них постоянно. К удивлению соседей, после десяти дней тетя и племянник возвратились домой. Мгновенно по округе распространилась молва, что г–жа Уайт и ее друзья–адвентисты обладают особым искусством врачевания. Более всего удивляло людей, что Елена Уайт никогда не брала денег за медицинскую помощь. Вскоре со всех окрестностей на несколько миль вокруг к дому Елены Уайт и ее медицинской сестры стали стекаться люди. Фактически дом Е. Уайт часто функционировал как больница, пока адвентистская община не смогла приобрести здание для этой цели. Такая медико–миссионерская деятельность, заметила г–жа Уайт, разрушила «подозрение и предрассудки» (Молодежный руководитель, 1948, 30 марта; Благотворительное служение, с. 327, 334).

Конечно, не всегда работа мисс Макентерфер имела счастливый конец. Один трагичный случай произошел с человеком, который находился без сознания и умирал от пневмонии. Его семья, в конце концов, позвала на помощь Сару. Ее лечение возвратило к жизни пациента. Затем семья пригласила врача из Ньюкасла. Он одобрил лечение, примененное Сарой, и когда семья спросила, можно ли пациенту «поднять настроение», чтобы «сохранить» его силу, дал на это согласие. Вся суматошная семья начала прикладываться к бутылке, в конце концов, все напились до потери рассудка, а больного так упоили, что он умер в ту же ночь «в пьяном угаре» (Элла Уайт Робинсон. Интервью № 3, взятое С. Осборном). Таков был менталитет части людей, с которыми г–же Уайт и помощникам приходилось иметь Дело в окрестностях Авондэйла.

Помимо заботы о физических нуждах своих соседей Австралии, г–жа Уайт проявляла попечение об их ежедневных потребностях. В середине 1890–х годов континент оказался в серьезном экономическом кризисе.

«Отдельные семьи, — писала Е. Уайт, — потеряли работу, которую они имели по двадцать лет. У одного человека и его жены было много детей, он заботился о них, пока имел работу. Теперь я плачу за школьное образование четверых детей из одной только этой семьи. Мы видим много случаев, когда должны помочь. Тем, кому мы помогли, отличные люди. У них большие семьи, но они бедны. Один человек работал изготовителем автомобильных кузовов, столяром–краснодеревщиком, ремонтным рабочим, и в очах Божьих, Который читает сердца всех людей, он был человеком более высокого ранга. Наша семья обеспечивала этих несчастных одеждой в течение трех лет, мы перевезли их в Курабонг и надеялись помочь им перезимовать эту зиму. Я разрешила им жить в моей времянке. Они покрыли крышу железом и жили в ней год. Все любят этого человека, его жену и его детей. Мы должны помочь им. У них есть отец и мать, которых они должны поддерживать. Три семьи такого же состояния живут в прилегающих к школе постройках, и если бы у нас были деньги, чтобы помочь им построить недорогой деревянный дом, как бы они были рады! Я берегу каждый пенни, чтобы оказать им эту помощь» (Благотворительное служение, с. 336, 337).

Елена Уайт предпринимала особые усилия, помогая членам Церкви, страдающим от разорения, причиненного экономическим кризисом. В 1894 году она писала: «Мы купили дрова у наших братьев–фермеров и пытаемся дать работу их сыновьям и дочерям. Но нам нужно привлечь большие благотворительные фонды, чтобы спасти семьи от голода… Я делилась моими домашними запасами продуктов с голодающими, иногда преодолевая на коляске расстояние в одиннадцать миль, чтобы облегчить их нужды» (там же, с. 329).

Порой все, живущие и работающие в доме, принадлежавшем семье Уайт, оставляли свою работу по подготовке к печати рукописей Е. Уайт и объединялись для помощи обездоленным людям. В 1897 году Е. Уайт описала вечер, когда они собрали в своем доме общество Тавифы. «Мои работники, — вспоминала она, — помогающие мне в подготовке моих публикаций, готовили еду и шили, причем пять из них сидели до полуночи, кроя одежду. Они сделали три пары штанишек для детей одной семьи. Две швейные машины не переставали стрекотать до полуночи. Я думаю, никогда не было тружеников счастливее, чем эти девочки, работавшие прошлым вечером» (там же, с. 334).

Постоянно выискивая способ помочь ближним, Елена Уайт во время поездки в город, если она имела с собой деньги, заходила на фабрики, изготовлявшие одежду, покупала что–нибудь из остатков или слегка бракованные вещи. Вернувшись в Курабонг, она аккуратно складывала свои покупки, и когда видела, что в церковь приходила женщина в поношенном платье, обязательно приглашала ее к себе домой. В разговоре она могла сказать: «Недавно мне удалось достать хороший кусок ткани, который, я думаю, подойдет вам, если вы примите его». Затем приносила отрез, рассчитывая, что, если женщина позволит, она поручит своей швее сделать выкройку и сшить платье. В последние годы, когда г–жа Уайт могла больше позволить себе, она никогда не отдавала свою изношенную одежду бедным, так как не хотела умалять их достоинство. Она предлагала им новую, а старую оставляла для себя и своих домочадцев (Молодежный руководитель, 1948, 23 марта; Благотворительное служение, с. 328, 329; Элла Уайт Робинсон. Интервью, взятое Джеймсом Никсом, 1967, 25 июля).

Молва о Елене Уайт, как о соседке, помогающей нуждающимся и оказывающей медицинскую помощь, быстро распространилась вокруг. Вскоре она имела право написать:

Елена Уайт не только щедро делилась с неимущими пищей и одеждой, но, как правило, имела нескольких нуждающихся, живущих под ее крышей. Например, когда в 1895 году две дочери Уилли подросткового возраста прибыли в Курабонг из Соединенных Штатов, они увидели за ее столом еще шесть или семь человек, помимо членов семьи и постоянных работников. Каждого из этих людей Елена Уайт взяла в свой дом из–за их бедственного положения. Однако она была осторожной, чтобы не превратить их жизнь в ее доме в унизительное потребительство. Вместо этого она придумала для каждого человека полезное занятие и назначила им регулярное жалованье. Многие из этих «работающих по найму» были молодыми людьми, посылавшими заработанные ими деньги домой, чтобы поддержать безработных родителей, братьев и сестер (Письмо 128, 1896; Молодежный руководитель, 1948, 16 марта).

Помимо заботы о физических нуждах соседей, г–жа Уайт стремилась также поднять их духовный уровень. Она особенно беспокоилась о тех людях, которые сами никогда не пришли бы в молитвенный дом на богослужение. Елена Уайт решила эту проблему, совершая для них служение. Г–жа Уайт написала Джорджу А. Батлеру, что по воскресеньям они выезжают «в окрестные селения» и проводят особые служения «на открытом воздухе, потому что предрассудки против истины настолько велики, что люди не соглашаются» посетить местную адвентистскую церковь (Евангелизм, с. 427).

Нередко Елена Уайт сосредоточивала внимание на детях. В таких случаях она брала свою семью на пикник в окрестные холмы. После еды рассказывала своим внукам истории или говорила на другие интересные темы. Это привлекало к ним детей, живших неподалеку. По словам внучки Мейбл, вскоре многие дети окружали Елену Уайт, потом к ним присоединялись взрослые, и истории продолжались, иногда сопровождаемые пением и игрой на складном органе. Так она достигала тех соседей, которые ранее схоронились адвентистов. Иногда во время вылазок за город Елена Уайт брала с собой простые фермерские принадлежности, к примеру, грабли и тяпки, которые раздавала бедствующим семьям (Мейбл Уайт Уоркмэн. Интервью, взятое Джеймсом Никсом, 1967,6 августа). Елена Уайт всегда искала возможности не только помочь людям, но прежде всего разрушить их предрассудки. Такая доброта окупалась искоренением подозрительности и в значительной степени избавлением от воровства.

Хотя Елена Уайт была довольна тем, что соседские отношения улучшились, она оставалась реалисткой, обладавшей здравым смыслом. Поэтому она позволила своему фермеру завести сторожевого пса, чтобы охранять сад и огород. Тиглатпаласар, пес, названный именем одного из самых могущественных царей жестокого Ассирийского царства библейских времен, «наводил смертельный ужас на злоумышленников, но его никогда не держали вблизи дома, где его лай мог напугать детей или помешать приходящим и уходящим гостям» (Молодежный руководитель, 1948, 30 марта).

Всегда заботливая соседка

Политика добрососедства не была чем–то новым для Е. Уайт во время ее пребывания в Австралии в 1890–е годы. Напротив, такое отношение к соседям характерно для всей ее жизни. Так, вспоминала г–жа Уайт в 1903 году, перед учреждением санатория в Батл–Крике в 1867 году они с мужем «ходили из дома в дом, помогая больным». «С Божьим благословением мы спасли жизнь многим страдающим» (Письмо 45, 1903). Вновь она вспоминала: «После моего брака мне было сказано, что я должна проявлять особую заботу о детях–сиротах, беря их на время на свое собственное попечение, а затем уж находить для них дом. Таким образом я показывала другим пример того, что они могли делать.

Хотя часто я была вынуждена уезжать и много писать, я брала детей трех — пяти лет, заботилась о них, воспитывала и обучала, прививая им чувство ответственности. Время от времени я брала в дом также мальчиков от десяти до шестнадцати лет, окружая их материнской заботой и обучая для служения» (Благотворительное служение, с. 321).

Ее ежедневные дневниковые записи, сделанные в 1859 году, неоднократно и наглядно показывают, что она заботилась о ближних и эта забота была неотъемлемой частью жизни семьи Уайт. Об одной бедной семье г–жа Уайт написала: «Мы немного помогли им. Заплатили половину за пару ботинок для маленького брата, один доллар. Я заплатила полтора доллара за пару туфлей для матери. Муж дал ей один доллар. Генри дал ей десять центов, Эдсон — десять центов и маленький Уилли — десять центов. Муж дал ей еще двадцать пять центов купить что–нибудь вкусное для больного. Мы выделили этой семье некоторые из наших вещей, которые были в хорошем состоянии».

Вновь первого марта, после оказания помощи одному знакомому г–жа Уайт писала: «О, если бы все знали как приятно оказывать помощь бедным, делать ближним добро и дарить им счастье! Господи, открой мое сердце, чтобы я делала все, от меня зависящее, дабы облегчить страдания окружающих» (Ревью энд Геральд, 1936, 27 февраля).

Дружелюбие Елены Уайт по отношению к ближним проявлялось и за ее столом. Учитывая свое положение и положение своего мужа, она всегда должна была быть готова встретить неожиданных гостей. «Я каждый раз, — писала она около 1870 года, — хорошо накрываю на стол… Я делаю все возможное, чтобы приход одного или шести гостей не застиг меня врасплох» (Свидетельства для Церкви, т. 2, с. 487). Хотя лишние приготовления иногда были обременительными, г–жа Уайт, видимо, подлинно радовалась людям. Ее невестка замечала, что «она любила принимать гостей. Люди за столом всегда садились поближе к ней», и «она всегда имела что сказать» (Этель Мэй Лайси Уайт Карроу. Интервью, взятое Джеймсом Никсом, 1967, 11 июня).

В первых пяти главах мы сосредоточивались большей частью на личности Елены Уайт. В данной главе сделана попытка завершить общий портрет несколькими штрихами, имеющими отношение к ее внешнему виду, образованию и семейному окружению.

Внешний вид

Хотя мы имеем достаточное количество фотографий Елены Уайт, существует не так уж много письменных описаний ее внешности. «Миннеаполисский журнал» в октябре 1888 года описывал ее так: женщина шестидесяти одного года, волосы «слегка тронуты сединой, лицо своеобразное, смуглое, загорелое, с низким лбом и толстыми губами. Беда, случившаяся в детстве, изувечила Елене лицо, но, слушая ее, человек перестает замечать следы этой травмы». Неделей раньше тот же журнал описал г–жу Уайт как «невзрачную, обычную женщину, пылко проповедующую с кафедры с суровостью мужчины» (Миннеаполисский журнал, 13 гл., 1888, 20 октября).

«Миннеаполисская трибуна» также дает нам краткое описание Елены Уайт: «Она была одета в прямое черное платье, украшенное только тонким белым воротничком и металлической цепочкой для часов, висевшей на поясе. Она стояла у кафедры с вытянутыми вперед руками, таким образом обращаясь к находившимся перед нею. Во время ее выступления многие служители плакали, и когда она пророчествовала, слушатели в знак своего согласия произносили „Аминь"» (Миннеаполисская трибуна, 1888, 21 октября).

С. Эдвардс, адвентист, пишет о г–же Уайт как о человеке «скорее обычного телосложения, чем чрезмерно тучного. У нее были крупные черты лица, темные волосы, разделенные пробором, зачесанные назад и собранные в пучок. Она всегда смотрела вам прямо в лицо, если не была занята чтением». Согласно Эдвардсу Елена Уайт не была ни красива, ни уродлива, но «имела приятную улыбку, которая часто озаряла ее лицо и делало его прекрасным. У нее были большие глаза, которые становились еще больше, если она чем–то увлекалась, и меньше, когда она улыбалась». Ее голос был приятным и «имел огромную силу» (С. Эдвардс. Неопубликованная рукопись).

Описание своей внешности, данное Еленой Уайт в анкете на сессии Генеральной конференции в 1909 году подтверждает некоторые из выше приведенных наблюдений. Цвет своего лица она назвала «темным», а волосы ее к тому времени стали совершенно седыми. По ее данным, при росте 157,5 см она весила 63,5 кг Небольшой избыток веса объяснялся ее неспособностью заниматься физическими упражнениями, как она того хотела бы, из–за слабых голеностопных суставов и проблем с бедром. Медицинская сестра, лечившая Е. Уайт в последние годы, утверждала, что ее вес был излишним, но не настолько, как кажется на фотографиях. Сестра объяснила кажущееся различие покроем одежды, которую она носила (Письмо Артура Л. Уайта Е М. Смиту, 1970,4 ноября).

Елена Уайт страдала от приступов болезни всю свою жизнь, однако интересно отметить, что здоровье ее с возрастом стало улучшаться. Несмотря на периодическое недомогание, она всю свою жизнь была погружена в работу, трудясь словом и пером.

Образование и любовь к книгам

В анкете за 1909 год на вопрос: «Какие степени (если они у вас имеются) вы получили и когда?» Елена Уайт написала: «Никаких». На предыдущий вопрос она ответила, что «до девяти лет посещала общественную школу в Портленде, штат Мэн», а в двенадцать лет в течение короткого времени посещала частную школу.

За этими честными ответами скрывается человеческая трагедия, положившая преждевременный конец школьному образованию Елены. Когда ей было девять лет, одноклассница бросила в нее камень и попала в лицо. В течение нескольких недель Елена находилась почти при смерти, но потом поправилась. Однако из–за травмы она не смогла продолжать школьные занятия. «Я переживала самую тяжелую борьбу в моей юной жизни, — писала она позднее. — Мне предстояло покориться моей слабости, отказаться от занятий и оставить надежду на получение образования» (Очерки жизни Елены Уайт, с. 19). Только позднее Елена пришла к выводу, что обезобразившее ее лицо несчастье имело свою светлую сторону. Спустя пятьдесят лет после трагедии г–жа Уайт написала: «Время, которое казалось таким горьким и тяжелым, обернулось для меня скрытым благословением. Жестокий удар, затмивший земные радости, заставил мои глаза обратиться к небу. Я никогда бы не узнала Иисуса, если бы скорбь, омрачившая мои ранние годы, не побудила меня искать в Нем утешение» (Ревью энд Геральд, 1884, 25 ноября).

Официальное образование Елены прекратилось из–за неспособности посещать школу, но всю оставшуюся жизнь она продолжала накапливать знания путем постоянного чтения и благодаря многочисленным путешествиям. В течение своей жизни она собрала личную и служебную библиотеку из тысячи томов.

Несмотря на интенсивное чтение, как вспоминал ее сын Уилли, «она всегда очень остро чувствовала недостаток образования. Она восхищалась языком, которым другие писатели описывали сцены, раскрываемые Богом в ее видениях. Для нее было удовольствием, преимуществом и экономией времени использовать их язык полностью или частично, донося данные ей откровения до сердец читателей (Избранные вести, т. 3, с. 460). Г–жа Уайт опасалась, как бы «не умалить великого плана спасения ничтожными словами» (там же, с. 115).

Родительская семья

Елена и ее сестра–двойняшка Элизабет (Лиззи) родились 26 ноября 1827 года в Горхэме, штат Мэн, и были младшими в семье. Их отец, изготовитель и продавец шляп, в конце концов, перевез семью в Портлэнд, штат Мэн, где Елена выросла.

Отец и мать приняли миллеритскую весть и впоследствии стали адвентистами седьмого дня. По–видимому, всю свою жизнь Елена имела с ними добрые взаимоотношения. Когда родители достигли преклонного возраста, то некоторое время жили с ней. В 1861 году она написала Люсинде Холл, своей лучшей подруге, что отец и мать жили с ней и ее мужем, чтобы она могла за ними ухаживать. «Родители убирали свою комнату сами, — писала она, — но ели вместе с нами. Не представляешь, какое бремя снято с меня, поскольку я могу заботиться об этих двух престарелых детях. Мама слушает меня во всем, делает все, что я предлагаю. Я одеваю ее чистенько, расчесываю ей волосы, и она выглядит как приятная достопочтенная старая леди. Отец тоже старается угодить нам во всем. Мы заботимся о нем, и он неплохо выглядит» (Письмо 27, 1861).

Что касается семи ее братьев и сестер, все они дожили до совершеннолетия. Но Елена, самая больная, на несколько десятков лет пережила их, за исключением сестры Мэри, которую она пережила только на три года. Из семи братьев и сестер лишь двое стали адвентистами, соблюдавшими субботу. Это Роберт, по духу он был очень близок к Елене, но умер в 1853 году в возрасте двадцати семи лет, и Сара, мать Фрэнка Е. Белдена. Фрэнк стал известным адвентистским автором гимнов. Третья сестра, Мэри, очевидно, приняла учение адвентистов седьмого дня, хотя так и не стала крещеным членом Церкви.

Как нам известно, большинство братьев и сестер Елены остались в Методистской церкви. Исключением стала Лиззи, которая так и не приняла никакой веры после того, как в 1843 году Методистская церковь исключила членов их семьи за миллеритские убеждения. Елена переживала за свою сестру, ибо не ожидала встретить ее на небесах. Хотя Лиззи трудилась с Еленой и Сарой, собирая деньги на распространение миллеритской вести, ее собственный дом оставался «без молитвы» (Письмо 50, 1874). Елена и Лиззи изредка переписывались друг с другом, но Елена посещала сестру, когда только могла, однако их взаимоотношения не были настолько близкими, как можно было бы ожидать от двойняшек. Несмотря на безучастность к религии, Лиззи по крайней мере один раз посетила лагерное собрание вместе с Еленой, даже поднималась с ней на кафедру, когда та проповедовала. В тот момент Елена почувствовала искорку надежды, заметив, что «ее симпатии были на стороне адвентистов, «хотя она и не занимает открытую позицию» (Письмо 50 б, 1874).

Елена Уайт несколько раз обращалась к Лиззи с самым серьезным призывом, но сестра так никогда и не заняла желанную позицию. Например, после смерти Евы, дочери Лиззи, Елена изобразила малюток, выходящих из могилы в утро Воскресения, чтобы соединиться со своими матерями. «Но многие из этих младенцев не встретят своих мам. Мы не услышим восторженную песнь победы из уст этих матерей. Ангелы берут малышей, оставшихся без матерей, и несут их к дереву жизни… Бог хочет, чтобы дорогая мама Евы была там» (Избранные вести, т. 2, с. 260).

С самым убедительным призывом Елена обратилась к своей сестре–двойняшке в 1891 году за несколько месяцев до смерти Лиззи. Это был один из самых волнующих призывов на протяжении всего ее служения. К сожалению, он остался без ответа. Мы рассмотрим этот призыв в главе 14. А сейчас перенесем наше внимание от родительского дома Елены Уайт к ее собственному.