Общественный строй лангобардов в VI-VII веках

I. Характер лангобардского завоевания

Для того, чтобы представить себе, как складывался общественный строй лангобардов в VI-VII вв., необходимо предварительно выяснить особенности лангобардского завоевания и характер расселения лангобардов в занятой ими части Италии.

Лангобарды вступили в пределы Италии в 568 г. в виде союза целого ряда германских и негерманских племен (лангобардов, саксов, гепидов, свевов, болгар, сарматов, обитателей Норика и Паннонии, быть может, некоторых славянских племен) [1] во главе с несколькими герцогами (может быть, племенными вождями), объединенными общей властью короля. Ядро этого союза составляли лангобарды, к которым присоединялись лишь части этих многообразных племенных образований. Лангобардский племенной союз в значительной мере еще состоял из родовых групп, но внутри него уже шла социальная дифференциация, приводившая к образованию слоя полусвободных зависимых альдиев, с одной стороны, и королевских дружинников, с другой.

Начальный этап истории Лангобардского государства, - от момента вторжения лангобардов в Италию при Альбоине до избрания Аутари и усиления королевской власти (568-584 гг.) очень важен для понимания дальнейших судеб этого государства.

Источники единодушно представляют первые этапы лангобардского вторжения в Италию как насильственное завоевание с захватами земель, изгнанием и убийством местных землевладельцев, а не как раздел между победителями и побежденными и не как поселение федератов на территории империи. Так, Павел Диакон рассказывает, что преемник Альбоина Клеф умертвил и выгнал из Италии много влиятельных римлян и что после его смерти (т.е. во времена господства герцогов при отсутствии единой королевской власти в 574-584 гг.) было вновь перебито значительное число знатных римлян [2], а остальных лангобардские поселенцы (hospites) поделили между собой с тем, чтобы они вносили в их пользу (очевидно, в пользу каждой семейной или родовой группы) третью часть своих доходов [3]. Павел Диакон приводит и мотивы этой суровой расправы: он усматривает ее причины в "жадности" лангобардов ("ob cupiditatem"), давая этим понять, что завоеватели стремились прежде всего обеспечить себе правильное поступление регулярных доходов с покоренных и гарантировать обладание захваченными землями. Может быть, еще более убедительно звучит свидетельство Мария из Авентина, так как он был современником описываемых событий и жил в то время сравнительно не далеко от Северной Италии - в Бургундии. Так же, как и Павел Диакон, он говорит о массовых убийствах, учиненных лангобардами среди местного римского населения, подчеркивая в отличие от предыдущего автора, что во времена Клефа перебито было значительное количество не только знатных римлян (seniores), т.е. крупных землевладельцев, но и людей среднего состояния (mediocres), т.е., по-видимому, поссесоров из числа городских землевладельческих фамилий [4]. Этот насильственный характер завоевания северной Италии, сопровождавшийся оккупацией земельных владений и взиманием оброка с оставшихся на прежних участках слоев покоренного населения - завоевания, произведенного не кучкой вооруженных воинов, а целым племенным союзом, составные части которого реально заселяли оккупированные территории - резко отличает процесс образования Лангобардского государства от хода возникновения целого ряда других варварских государств на территории Западной Римской империи (например, вестготского, бургундского, франкского, несмотря на все различия процесса возникновения каждого из них). Однако достаточно отчетливое представление об исторических последствиях лангобардского завоевания может дать только анализ способов и методов расселения лангобардов по завоеванной части Италии. В этом анализе нужно различать социальную и политическую структуру лангобардских поселений, с одной стороны, и установившиеся формы их взаимоотношений с римлянами - с другой. Прежде всего бросается в глаза, что лангобарды селились какими-то родовыми объединениями, или группами, и что в то же время в самом ходе их расселения по Северной Италии огромную роль играли герцоги. Так, уже цитированный нами рассказ Мария из Авентика свидетельствует о том, что Альбоин всем войском и всем народом (в число которого хроникер включает и женщин) занял Италию "in fara" [5]; этот термин означает, по-видимому, родовые группы, что явствует из обилия названия целого ряда пунктов на "fara" в Северной Италии (в Ломбардии, Пьемонте и Сполето) и из сопоставления этих данных с одним параграфом эдикта короля Ротари, разрешающим (с согласия короля) лангобарду переселения в пределах королевства вместе со своею fara [6], а также с рассказом Павла Диакона о поселении лангобардов и пришедших вместе с ними племен целыми селами по принципу родоплеменных связей, откуда и племенные названия этих населенных пунктов (гепидские, болгарские и др.) [7]. В рассказе Павла Диакона подчеркнута пестрота этнического состава лангобардского племенного союза, но в то же время зафиксирован факт расселения лангобардов целыми группами (селами, а не розненно); такими группами были, по-видимому, родовые союзы. Но так как у германцев род издавна был не только кровнородственным союзом, но и единицей военного подразделения племени, то естественно, что поселение воинов с их семьями и родными в завоеванных областях Италии до известной степени совпало с подчинением в военном и политическом отношении нескольких родовых групп одному герцогу. Родовой принцип был, очевидно, принят во внимание при расквартировке лангобардов на оккупированных владениях; но руководителями этой оккупации в отдельных областях были, по-видимому, герцоги, наделявшие землями родовые союзы и в то же время присваивавшие львиную долю [8]. Сколько бы ни спорили о том, является ли герцогская власть у лангобардов юридически первичной или производной (т.е. результатом королевского назначения), очевидно, во всяком случае, что во времена лангобардского завоевания она фактически играла огромную роль наравне с королевской властью. Поселение родовых союзов под властью герцогов сопровождалось, как ясно из сказанного выше, ростом земельного и имущественного неравенства в пользу герцогов и тем самым должно было содействовать разложению родовых связей. И тем не менее этот способ поселения как нельзя лучше отражает исконные распорядки, которые свойственны были германским племенам еще на более ранней стадии их развития. Недаром уже Цезарь сообщал, что у германцев "должностные лица и старейшины ежегодно отводят родам и группам живущих вместе родственников, где сколько найдут нужным земли" [9]. Рассказ Цезаря проливает свет на способ поселения лангобардов в Италии - конечно, если принять во внимание, что между обоими рядами явлений лежит промежуток в шесть столетий и что "должностных лиц и старейшин", упоминавшихся Цезарем, сменили мощные лангобардские герцоги.

Как же, однако, сложились взаимоотношения расселявшихся указанным способом лангобардов с оставшейся в Италии частью местного населения? При попытке решения этого вопроса не следует придавать слишком большое значение смутным и скудным данным источников о правильных систематических разделах между лангобардами и местным населением. Существует два прямых свидетельства на этот счет: оба они принадлежат Павлу Диакону, но относятся к разным этапам лангобардского расселения по Италии. Первое приурочено к году смерти Клефа (574 г.) и содержит уже известный нам рассказ о превращении оставшихся в Италии римлян в "трибутариев", обязанных уплачивать поселенцам-лангобардам третью часть своих доходов (tertiam parem suarum frugum) [10].

Второе характеризует отношения, сложившиеся между королевской властью и герцогами в момент ликвидации полного господства герцогов и избрания короля Аутари, с правления которого начинается новое усиление королевской власти. Таким образом, второе свидетельство Павла Диакона трактует, как будто, совершенно другой сюжет, и только в конце разбираемого текста прибавлена одна короткая фраза о каком-то разделе - еще более лапидарная и темная по смыслу, чем соответствующее место в первом отрывке того же автора [11]. Однако за десятилетие с 574 по 584 г. в захваченной лангобардами части Италии произошли весьма значительные изменения, не позволяющие рассматривать оба свидетельства Павла Диакона как единое целое. За это время происходит некоторое расщепление лангобардских сил; отдельные отряды лангобардов продвигаются на юг, занимают Тоскану, Валерию, основывают герцогства Сполето и Беневент. Тот же Павел Диакон яркими красками рисует безраздельное хозяйничанье герцогов (называемая им цифра - 35 герцогств, конечно, преувеличена): по его словам, "они убивали священников, грабили церкви, разрушали города, истребляли мирных жителей, занятых работой на своих полях" [12]. И хотя деятельность герцогов привела к завоеванию лангобардами значительной части Северной и Средней Италии и даже к попыткам осады Рима (580 г.) и Неаполя (581 г.), окончившимся, правда, неудачно, - но разрозненность их сил и противоречивость интересов не позволили им справиться с внешними врагами в лице восточных (австразийских) франков. В ответ на набеги лангобардов и саксов в южную Галлию и Бургундию франки предприняли в начале 80-х гг. при Хильдеберте II несколько походов (582 и 584 гг.) в Северную Италию и вступили в союз с Византией. Способность сопротивления лангобардов франкам была в этот момент ослаблена еще и тем, что (наряду с продолжением лангобардских завоеваний в Сполето и Беневенте) целый ряд герцогов Северной Италии переходил на службу к империи в качестве федератов. Лангобарды принуждены были в 584 г. подчиниться франкам и вступить в зависимость от них. Перед лицом угрозы со стороны франков и Византии герцоги решили для организации отпора восстановить объединяющий военно-политический центр в лице королевской власти и избрали королем сына Клефа Аутари (в его избрании участвовали главным образом герцоги и их дружинники) [13]. Но в виду того, что к этому времени сами герцоги со своими дружинниками уже успели захватить лучшие земли, установление королевской власти было реально невозможно без создания ее материального базы в виде фонда королевских земельных владений, из которого король мог бы черпать ресурсы для вознаграждения своих слуг и дружинников и который служил бы экономической опорой его власти. Поэтому герцоги решили уступить новому королю половину своих земельных владений, и притом таким образом, чтобы король получил в пределах каждого герцогства значительные земельные комплексы. Об этом вынужденном компромиссе герцогской и королевской власти, собственно, и говорит Павел Диакон во втором из разбираемых нами текстов, гласящем: "В это время все тогдашние герцоги в целях восстановления королевской власти уступили в пользу короля половину всех своих владений с тем, чтобы [доходами] с них мог жить сам король и чтобы за их счет могли прокормиться его дружинники и должностные лица. А зависимое покоренное население было распределено между лангобардскими поселенцами" [14]. Последняя фраза приведенного текста, как будто напоминающая рассказ Павла Диакона о превращении части римлян в "трибутариев" однако, весьма сильно отличается от него полным отсутствием упоминания о взимании каких бы то ни было "третей, в виде ли дани, оброка или (тем более!) в форме уступки лангобардам "трети" земельных владений. Да и самое указание на пользование лангобардами "третью" доходов римлян в первом тексте Павла Диакона вызывает у историков большие сомнения. Так как это указание стоит совершенно изолированно и так как Павел Диакон черпал данные о событиях VI в. из вторых и третьих рук, то весьма возможно, что он привлек для объяснения какого-нибудь темного места одного из своих скудных источников термин “tertia”, навеянный хорошо известными ему отношениями в Либурии (области между герцогствами Беневентом и Неаполем), где действительно существовал во времена Павла Диакона слой зависимых держателей "терциаторов" [15].

Однако такое перенесение термина, - если оно только имело место, - является совершенно неправомерным, так как происхождение слоя терциаторов в Либурии объясняется, по-видимому, местными особенностями [16]. Во всяком случае, молчание всех остальных лангобардских источников (кроме либурийских) о каких 6ы то ни было " третях" само по себе весьма примечательно. По-видимому, между лангобардами и римлянами вовсе не было урегулированного, систематического раздела земель: дело ограничилось земельными захватами, в результате которых родовые группировки подверглись дроблению и постепенно стали распадаться на более мелкие хозяйственные единицы, а свободные лангобарды превратились в земельных собственников. Разумеется, эти собственники весьма резко (и чем дальше, тем все резче) отличались друг от друга по своему социально-экономическому положению и по размерам своих владений, но, несмотря, на эти отличия, в той или иной мере эксплуатировали труд зависимого римского населения, т.е. главным образом колонов. Может быть, отдельные мелкие свободные римские собственники попали в зависимость от лангобардов, но вряд ли это можно утверждать относительно основной массы римских землевладельцев. Такому утверждению противоречит целый ряд данных: прямые свидетельства Мария из Авентика и Павла Диакона об изгнании и казнях римских землевладельцев (знатных и среднего достатка); противопоставление в первом из разобранных текстов Павла Диакона знатных римлян, перебитых и изгнанных лангобардами, остальным, превращенным в трибутариев (multi nobillium Romanorum interfecti sunt... Rе1iqui vero... tributarii efficiuntur, II, 32); наконец, полное отсутствие упоминания свободных римлян в первом сборнике обычного права лангобардов - эдикте Ротари (643 г.) наряду с подчеркнутым в нем господством лангобардского права, которое было обязательно даже для иммигрантов, поселявшихся в пределах лангобардского королевства [17]. Последнее явление можно объяснить только тем, что римское население, как несвободное или, во всяком случае, не обладавшее полней свободой, не включено в тот разряд обитателей Италии, который мог пользоваться нормами римского права. Если бы в лангобардской Италии конца VI и начала VII вв. сохранилось значительное число свободных, лишь покоренных завоевателями римлян, то они обязательно должны были бы жить по римскому праву, - если только не предположить полное превращение в рабство всего римского населения, что, однако, не согласуется с данными источников. Итак, лангобардское завоевание с его захватами, казнями и конфискациями привело к вытеснению римских землевладельцев из занятых лангобардами частей Италии (главным образом - из Ломбардии и Тосканы); но оно же содействовало сохранению (по крайней мере, на первых порах) старой вотчинной структуры римского землевладения и прежних разрядов зависимого населения, а также слиянию римских колонов с лангобардскими альдиями и римских рабов с лангобардскими рабами [18]. Другим результатом первого периода лангобардского завоевания было установление своеобразного двоевластия короля и герцогов, которое не было изжито окончательно до самых последних лет существования лангобардского королевства, но особенно резко сказывалось в конце VI - начале VII вв., когда равновесие этих двух сил, с трудом достигнутое к моменту избрания Аутари, постоянно нарушалось то в одну, то в другую сторону. Борьба королей с герцогами и поиски разных форм компромисса с ними красной нитью проходят через всю историю лангобардского королевства; это явление столь же характерно для нее, как и для истории Германии X-XI вв., с которой лангобардская история в некоторых отношениях обнаруживает известное сходство; представляя, - конечно, только в некоторых определенных пунктах, - как бы аналогичный процесс, протекающий на более ранней стадии развития.

Уступка герцогами половины своих земельных владений королю привела к тому, что в пределах каждого герцогства появились, кроме посредственных держателей короля, находившихся под прямой властью герцогов, и его непосредственные подданные, а наряду с герцогскими землями - королевские имения с их собственным административным аппаратом. Однако это обстоятельство не могло свести на нет результаты десятилетнего хозяйничанья герцогов, превратившихся в сильных локальных властителей, обладавших пожизненной, а в некоторых герцогствах (Беневенте, Сполето, Фриуле) и наследственной военно-политической и судебной властью.