Обычные приключение «олимпийца» Михаила Енохина

«В двух кабельтовых отсюда!»

На старую пристань они проникли без труда, сторожа не было. Пристань пропахла мазутом, трухлявыми досками, ржавым железом и каким-то больничным запахом. Это морские водоросли пахли йодом. Космы их, высушенные солнцем, висели на столбах вдалеке от берега, словно специальные отметки, показывающие границы осенних штормов.

Женька не обманул: кругом в беспорядке валялись старые баркасы, шлюпки и ялы. Среди них, как орел среди ворон, вздымался искореженный торпедный катер, прошитый удивительно ровными дырами очередей из крупнокалиберных пулеметов.

Михаил с уважением воззрился на героический торпедный катер. А Женька, неправильно истолковав его взгляд, тут же деловито сказал:

— На нем?

— На нем... — хмыкнул Михаил.

— А-а, — понимающе кивнул Женька. — Большой... А вот поменьше! — он словно гид шагал впереди своего «дяди», лавируя между лодками, и махал рукой налево и направо. — А вот! А вот! А вон тот! Полным полно!

Но Михаил не останавливался.

— Погляди, какая лодочка! — схватил его за рукав Женька.

— Надо у самого берега искать, а то на воду не спустим, — мудро заметил Михаил.

На берегу моря тоже было множество лодок. Иные совсем рассохлись, отвалилась обшивка, и шпангоуты торчали, словно ребра доисторических рыб.

— Во лодочка! — облюбовал Женька здоровенную шаланду. Михаил снова хмыкнул.

— А эта? — кинулся Женька к небольшому ялу, изъеденному древоточцами так, что он светился, будто марля.

— А эта — корыто — передразнил его Михаил.

— Ну, почему корыто? — недоумевал Женька. — Починим, и будет лодка.

— А ну-ка подожди, — Михаил неожиданно заинтересовался шлюпкой, лежащей на песчаном откосе. Нос шлюпки был задран, в корме стояла темная гнилая вода.

— Хороша! — Женька похлопал по облезлому борту и нахально сказал: — Я ее уже давно заприметил.

Михаил обошел вокруг шлюпки и пнул ее ногой. Толстым слоем отвалилась смола.

Женька печально вздохнул. Михаил забрался внутрь шлюпки и стукнул каблуком по шпангоуту: '

— Крепкая.

Женька заулыбался, Михаил постучал по другим шпангоутам и сказал:

— Годится. Легче эту починить, чем новую построить. А она, правда, списанная?

— Ничейная, — Женька оседлал нос шлюпки и закричал:—Полный вперед!

— Под парусом пойдет! — бормотал Михаил, выстукивая борта.— Но ремонту много... Вдвоем не справиться... Слушай, у тебя ребята надежные есть? Посильней?

— Есть. Сколько хочешь! — заверил Женька.

— Много не надо, — усмехнулся Михаил.—Человек двух. Надежных.

Из-за пирамиды пустых ящиков вышел пожилой человек в промасленной куртке.

— Мы у вас эту шлюпку... — и Женька выпалил: — Заберем... Насовсем... — испуганно добавил он.

— Мы можем заплатить, если недорого,—торопливо сказал Михаил.

— Мы вам тоже заплатим, если вы нас от этой развалюхи избавите.

— А много? — машинально спросил Женька.

— Ну ладно, хватит, — человек был не настроен больше шутить. — Берите. У нас здесь хламу хватает, сожгем и баста. —Он двинулся по проходу между ящиками, считая их и что-то записывая в книжечку.

— Полундра! — радостно сказал Михаил. — Наша!

— Ура! — воскликнул Женька. — А как мы ее заберем? — спросил он.

Михаил ничего не ответил. Они сидели на борту шлюпки и думали... Солнце вспыхивало в изломах ряби. К пристани, взламывая тишину гудком, полз чумазый буксир с красной полосой на трубе.

Михаил внезапно встал, не сводя глаз с буксира:

— А куда отвозить, знаешь?

— Да знаю... Вон туда, на заброшенный пляж, там никто не шляется, мусору много, — вяло ответил Женька.

— Пошли, — твердо сказал Михаил.

...Капитан буксира, осторожно брившийся перед зеркальцем, повернул голову на стук в дверь.

Михаил, чеканя шаг, сделал четкий разворот и, щелкнув каблуками, застыл по стойке «смирно».

— Товарищ капитан, разрешите обратиться?

Капитан покосился на Михаила и хоть удивился, но не подал виду.

— Разрешаю, — коротко сказал он, продолжая бриться.

— У нас к вам пионерская просьба, — звонко начал Михаил,— доставить списанную посудину... — он умолк, подыскивая слова. — Тут недалеко, а не то шлюпку могут сжечь, — подумал и уточнил: — Как хлам.

— Как что? — переспросил капитан.

— Как ненужный хлам, — на всякий случай снова уточнил Михаил.

— Сожгут! — просунул голову сквозь открытый иллюминатор Женька и исчез.

Капитан от неожиданности даже отшатнулся и порезался.

— Да вы не пионеры, а головорезы какие-то! — в сердцах сказал он, заклеивая пластырем царапину. Взглянув на отчаявшегося Михаила, он смягчился: — Мечтаешь стать моряком?

— Мечтаю, товарищ капитан.

— Отец, конечно, моряк?

— Никак нет. Рабочий. Завод имени Лихачева знаете? Потомственный москвич, как и я!

— А мать? — улыбнулся капитан.

— Учительница, товарищ капитан... Сожгут ведь лодку, — жалобно сказал Михаил.

— Сожгут! — снова просунулся в иллюминатор Женька и снова исчез.

Капитан снова отшатнулся, а Михаил яростно погрозил в иллюминатор кулаком, в душе проклиная настырного племянника.

— Вот что, москвич, — сердито заявил капитан, заклеивая вторую царапину на подбородке. — Чему тебя мать-учительница учила? Не приставать к занятым людям! Все!

— Но ведь сожгут... — промямлил Михаил, потеряв всякую надежду.

Дверь приоткрылась...

— Сожгут! — протиснулся в рубку Женька. — Жалко вам, да? Жалко?

— Тьфу ты, черт! — капитан бросил бритву на стол... и вдруг захохотал. — Пристали с ножом... к горлу... — задыхаясь от смеха, сказал он. — Согласен. Мы сейчас уходим на три дня. Вернемся, вывезем вашу посудину. Решено?

— Никак нет, товарищ капитан, — помотал головой Михаил.

— Не решено, — пискнул Женька.

— Что? — удивился капитан такой неблагодарности.

— Необходимо вывезти сегодня, товарищ капитан, — стоял на своем Михаил.

А Женька бубнил как заводной одно только слово:

— Сожгут.

— Да поймите же, — капитан взволнованно заходил по рубке, даже забыв вытереть мыльную пену с лица. — Мы сейчас запасаемся топливом и отчаливаем.

— Я настаиваю, товарищ капитан, — не сдавался Михаил.

— И я, — поддакнул Женька.

— Нам каждый час дорог, — занервничал капитан.

— Нам тоже, товарищ капитан. Другой нам не найти, а шлюпку сжечь могут, — твердил Михаил.

— Сожгут! — опять заголосил Женька.

— Сожгут!!! Сожгут!!! — рявкнул капитан. — С ума сойти! Показывайте, где и куда!

Обрадованные ребята выскочили на палубу.

— Нестерчук, отдать швартовы! — приказал капитан молодому матросу.

Когда шлюпку погрузили на борт буксира, Михаил и Женька сразу забрались в свою «посудину» и сели на среднюю банку, словно боясь, что капитан передумает. Матросы, посмеиваясь, глядели на них.

— Куда? — мрачно пропыхтел капитан, сжимая в зубах трубку. Михаил вскочил:

— Курс зюйд-вест, в двух кабельтовых отсюда!

— На ремонт, — закипел Женька.

— В двух? — улыбнулся капитан Михаилу. — А что такое «кабельтов», знаешь?

— Э... — на мгновение задумался Михаил и лихо отбарабанил: — Десятая часть морской мили, сто восемьдесят пять и две десятые метра.

Капитан поперхнулся дымом и зашагал к рубке. Матросы весело посмотрели на Михаила.

— Дизель? — не без важности спросил Михаил, как только задрожала палуба и за кормой вспенилась вода.

— Он, — ответил матрос Нестерчук и присел рядом.

— Старый? — Михаил прислушался к гулу.

— Старичок, — согласился Нестерчук.

Пристань поплыла назад... Вскоре буксир причалил к пляжу. Взвизгнули тали, подняв шлюпку с палубы. Шлюпка трещала и раскачивалась.

— Осторожней, осторожней... — умолял Михаил.

— А то развалится, — строго предупреждал Женька. — А нам на ней плавать.

Кран мягко опустил злополучную шлюпку на песок между гранитными грядами в самое укромное место, которое показал Михаил, присмотревшись к местности.

Место и впрямь было отличное — на берегу тихой бухточки. Михаил и Женька попрощались с капитаном и матросами за руку.

— Счастливого плавания! — пожелал капитан ребятам.

Буксир отчалил и начал уменьшаться. Михаил, стоя в шлюпке, семафорил флажками, подавая буксиру какие-то сигналы. А Женька, зайдя по колени в воду, махал рубашкой.

— Ты что передаешь? — спросил Женька.

— Счастливого плавания!

— И я тоже, — удивился Женька.

Удаляющийся буксир ответил прощальной сиреной, грустной, как голос одинокой птицы над пустынным простором.

«Страшная месть»

Ярко светило солнце, и тени были короткие, словно обрубленные хвосты черных собак. Борис, Молчун и Хихикало сидели под необъятным платаном на набережной. Влажный ветер, как бы с каждой новой волной налетающий с моря, шевелил листья, и стаи солнечных зайчиков, мельтеша, пробегали по угрюмым лицам ребят, их обдавало то мимолетным жаром, то прохладой.

— Голыми руками его не возьмешь, — мрачно сказал Борис.

— Не возьмешь, — поддакнул Хихикало.

— Нужны наемники,— рассуждал Борис.— Надо кого-нибудь подговорить, ему накостыляют по шее, враз к себе в Москву удерет.

Молчун кивнул.

Борис с интересом посмотрел на двух мужчин, которые сняли рекламный щит «Лейли и Меджнун» у кинотеатра напротив и водрузили новый — «Фантомас разбушевался».

Со всех сторон к кассам заспешили люди.

— За мной! — воскликнул Борис.

Уж в чем-в чем, а в «наживном» деле голова у Бориса работала!

Компания наскребла один рубль по собственным карманам. Затем несколько раз покупали и перепродавали билеты подороже тем, кто не хочет изнывать в длинной очереди на жаре.

Борька тут не был оригинален, его отец каждый сезон загребал у отдыхающих квартирантов деньги будто лопатой, приговаривая: «Они у них дурные, денежки-то. Цельный год копют, девать некуда!»

Весело гремя в кармане мелочью, Борис важно сказал приятелям, удаляясь от кинотеатра:

— Четыре восемьдесят, как одна копеечка!

— Делить будем? — засиял Хихикало. Молчун широко улыбнулся. — А наемники?! — прищурился Борис. — Забыли?!

— Наемники... — разочарованно протянул Хихикало. Молчун вздохнул.

В приморском скверике сидели и изнывали от скуки два косматых парня в джинсах с кожаными заплатами в виде сердец и треугольников.

Борис нерешительно подошел к ним.

— Ну, чего? — спросил один из парней.

— Тут одному врезать надо, чтобы на всю жизнь запомнил.

— Отзынь! — буркнул парень, что на их «морском» языке означало «отстань».

— Мы вам за это... — Борис полез в карман. Парень скосил глаза на деньги. И сгреб их...

— Пошли,— заторопился Борис. И, подмигнув своим, прошептал:— Я им не все отдал.

Второй парень одобрительно похлопал своего дружка по плечу и, ухмыльнувшись, тоже сказал:

— Пошли.

— Ну, сейчас они Мишке треснут! — захихикал Славка.

— Да не туда, — бросился за уходившими парнями Борис. — А вон туда!

— Отчаливай! — вдруг рявкнули те. — Чего привязался? Компания поспешно отступила.

— Я же вам деньги дал... — заныл Борис. — Верните... или пойдем...

— Ну? — гаркнули парни. — Сейчас как треснем! Они сделали шаг в их сторону, и компания отбежала.

— Деньги верните! — плаксиво закричал издали Борис.

Парни молча показали каждый по огромному кулаку и спокойно зашагали прочь. Компания просеменила за ними, но тут парней внезапно остановил милиционер в белой накрахмаленной фуражке:

— Все шляетесь, бездельники! Смотреть на вас стыдно, город позорите!

Парни опасливо оглянулись на ребят:

— Скоро на работу оформимся, товарищ старшина! Не верите, в ЖЭКе справьтесь!

— Может, скажем милиционеру: деньги у нас отняли! Он нам с ходу поверит! — зашептал Борису Хихикало.

— ...А если кто на нас наговорит, — парни снова оглянулись на компанию и со значением произнесли, — то мы с ними сами поговорим! Век жизни не увидят!

— Айда отсюда, — в сердцах сказал Борис. — Плакали наши денежки.

— Лучше пусть денежки плачут, нежели мы, — мудро заметил Хихикало. — А то потом век жизни не видать!

И компания поплелась в другую сторону.

— Все им отдал? — спросил Хихикало. Борис пересчитал оставшуюся мелочь:

— Пятьдесят... семьдесят... Рубль и одна копейка.

— То ж на то, — простонал Хихикало. — Сколько и было. Четыре восемьдесят, как одна копеечка, — передразнил он Бориса. — Стоило за копейку стараться?!

— Не забуду, — вновь мрачно процедил Борис.

— Парней? — сказал Хихикало.

— Мишку.

Хихикало невесело рассмеялся каким-то козлиным смешком. А Молчун кивнул.

Пионерский патруль

— Слышь, Мишк,— горячо говорил Женька, — мы как проучили Борьку, мне даже купаться идти неохота. Иди, куда хочешь, никто не тронет, а расхотелось. А тебе? — он помолчал, наблюдая, как Мишка разгибает ржавые гвозди клещами и плоскогубцами. — Пошли окунемся?

— Окунемся, — разъярился Михаил, бросив выпрямленный гвоздь в кучу других на дне шлюпки. — А кто в плавание за тебя готовиться будет? Тут, знаешь, какую выносливость надо!

— А я про что — не хочу купаться! — перестроился Женька.

— У вас теплые вещи есть? — загадочно произнес Михаил.

— Есть. А зачем?

— Спортивное испытание на солнце, — многозначительно сказал Михаил. — Ну, на выносливость. Надо к трудностям привыкать!

— Привыкнем, — заявил Женька. — Бежим быстрей, пока тетя Клава с базара не вернулась. У нас в шкафу всего полно: два моих пальто зимних, одно на вырост, шапки, кашне! Ты думаешь, если у нас юг, то не холодно?! Бывает зимою так холодно, что зубы стучат: тук-тук-тук! — постучал зубами Женька для пущей видимости.

— Только тихо, — предупредил Михаил.

Пока они «добывали» теплую одежду, Борис с приятелями тоже не дремал. Неожиданно встретив на улице трех мальчиков и девочку, на руках у которых были красные повязки «Пионерский патруль», Борис поспешно подошел к ним.

— Ребята, — деловито начал он, — тут одного курортника наказать треба.

— Иди, иди, — сказали ему. — Не хулигань.

— Нам нельзя, — ответил Борис. — Нам сейчас на пароход, в Азов. А подвалить ему треба обязательно, чтоб на всю жизнь запомнил, как маленьких обижать!

— Маленьких? — разом обернулся патруль.

— Ага, — подтвердил Хихикало, поняв план Бориса. — Дошкольников. — И показал на Молчуна.

Молчун кивнул.

— Это он так здоровый вырос, — продолжил Хихикало, — а сам дошкольник, — и покрутил пальцем у виска Витьки. — Глухонемой. А с ним еще двое были, вот настолько меньше. — И показал, насколько. Выходило, что остальные двое были Молчуну по пояс.

Молчун кивнул.

— Идут они вчера, — подхватил Борис. — И никого не трогают. Песню поют, жизнерадостные, а слова ему, глухонемому, на бумажке пишут, чтоб он не скучал.

— Правда? — пионерский патруль жалостно посмотрел на Молчуна. Молчун кивнул.

— Идемте, идемте, — с обидой правдоискателя сказал Борис.— Я вам покажу, где он прячется!

Патруль двинулся за компанией Бориса.. Борис шел и рассказывал:

— Фамилия — Енохин. Имя — Михаил. Отчество — неизвестное. По национальности — русский, но хуже американца! Идет наш Витюня,— Борис ткнул Молчуна в живот, и тот изобразил на лице глупую улыбку,— с двумя малышами купаться. С мылом!—подчеркнул Борис.— Баня у нас в микрорайоне закрытая. А навстречу ему — этот самый Мишка! Вы не смотрите, что Мишка с виду маленький! Он на днях трем пенсионерам так шнурки связал, что они неделю развязаться не могли! Притворился овечкой, сел у «конечной» с аэропорта, разложил щетки, баночки с ваксой... «Кому хочешь, — кричит, — почистю, деньги нужны! Подходи по одному или по трое!» А они, пенсионеры, и подошли доверчиво. Мало того, что он с них деньги большущие взял — четыре восемьдесят!—он еще их и по ногам связал! Для смеху,— ужаснулся Борис. — Старость ему не в радость!

— Это что! — вторил ему Хихикало. — Они, значит, идут, — и тоже ткнул Молчуна пальцем в живот,—он и двое совсем маленьких, а Мишка им навстречу! «А ну, прочь с дороги!» — рявкнул он. А там позади них железные ворота...

Патруль и компания как раз вошли в тот самый переулок, где Михаил недавно испробовал свой «нитроглицерин».

— ...Вон там! — воскликнул Борис, перебивая Хихикало.—Убежали маленькие ребята, — он снова указал на сопевшего Молчуна, — за ворота, а Мишка этот, так называемый гость нашего города, словно американский ковбой, вынимает из заднего кармана плоскую фляжку. Очень темную, — понизил голос Борис. — А на фляжке... череп и две кости нарисованы, ниже написано: «Маде ин ЮСА».

— Что? — ахнул патруль.

— Сделано в Америке,—снисходительно сказал Борис. — У капиталистов! Малыши задрожали, а он как шваркнет флягой о ворота! Взрыв!!! А малыши, — тут Борис «всплакнул» и смахнул с ресниц воображаемые слезы, — чумазые и оборванные, повисли вот на этих деревьях и заревели.

— А Мишка? — оторопел патруль.

— Мишка? Ему что! Он захохотал, уперев руки в бока!—заявил Борис. — Да вот они... ворота!

Патруль ошеломленно уставился на ржавые половинки ворот, валяющиеся на земле.

— Молоко-о-о! — закричала около них молочница.

— Тетя, скажите, пожалуйста,— вежливо обратился к ней Борис.— Тут недавно взрыв был, вы слышали?

— Еще какой! — всплеснула она руками. — Говорят, тут немецкая бомба под землей лежала! Слухи ходят!

— Слыхали? — шепотом сказал Борис патрулю. — Бомба... Слухи. У нас на глазах он это... самое... Мишкой его зовут!

— Где он сейчас? — строго спросила девочка с косичками.

— Найдем, — уверенно сказал Борис. — Из-под земли достанем. Воображала! Думает, если он приезжий, ему все дозволено! Глицерином швыряться... в живых людей! Правда? — вгорячах обратился он к Молчуну. — Подтверди!

Молчун кивнул.

— А как же он, глухонемой, а слышит?! — с подозрением сказала девочка. — Ушами?!

— И не ушами слышит он вовсе, — спохватился Борис. — Он глазами по губам понимает!

— А зачем же ему песню на бумаге писали, если он и так по губам понимает? — дотошничала девочка.

— Ха, — сказал Борис. — А чтоб запомнить! Песню надо десять раз услышать, чтоб один раз запомнить! А записал—твоя!

— А зачем же запоминать? — все еще сомневалась девочка, — он же петь не может?

— Может, — сказал Борис. — Он не вслух поет, а про себя! Что, с тобою такого не бывает?

— Бывает, — призналась девочка. Хихикало хихикнул.

Борис уничтожающе взглянул на него и положил руку Молчуну на плечо.

— Он и не то умеет, — расхвастался Борис. — Он уже немножко и напевать умеет, одну букву «у» тянет — и порядок! Вот так у-у-у-у... заукал Борис, напевая мелодию песни «Расцветали яблони и груши».— Молчун, подтверди.

Молчун кивнул и подхватил мелодию дальше:

— У-у-у...

— У-у-у... — подхватили Борис и Хихикало.

Пионерский патруль с некоторым испугом посмотрел на компанию.

— Ведите, — девочка топнула ногой.

— Тронулись! — воскликнул Борис, и компания ринулась вперед. А девочка, покрутив пальцем в воздухе, озабоченно сказала:

— Они тут все, по-моему, тронулись.

— Я знаю, где они, знаю, — бубнил Борис, оглядываясь на патруль.— Он со своим Женькой на заброшенном пляже чего-то химичит.

— Чего-чего? — переспросила девочка.

— Готовит чего-то, — ответил Борис. — Невероятно страшное!

Мишку и Женьку они действительно увидели на заброшенном пляже. Облаченные в теплые полушубки, в шапках, Енохины ворочали валуны на самом солнцепеке.

— Чокнулись... — прошептал Хихикало.

— Я дальше не пойду, — попятился Борис, показав на них издали. — Видали??? Во какие! Чудища-страшилища! — он и сам не ожидал застать их в таком виде.

Михаил покатил валун в их сторону, и компания на всякий случай стремительно помчалась назад. И скрылась вдали.

Патруль невольно хотел последовать за ними, но положение обязывало быть храбрыми. Девочка поправила красную повязку на рукаве и не без робости пошла навстречу Михаилу. Мальчики тоже поправили повязки и двинулись за своей предводительницей.

— Что, жарко? — пот заливал Михаилу лицо, все кругом расплывалось перед ним, в глазах прыгали какие-то белые точки и взрывались красными фонтанчиками. — Привыкай к трудностям! Когда поплывем в Таллин, нам будет не легче — не думай.

— А я уже... давно не думаю, — с трудом ответил Женька. — Не могу... думать... Все! — неожиданно громко вскричал он и стал срывать с себя шарф и расстегивать пуговицы полушубка. — С ума схожу!

Подошел патруль.

— Ты Мишка? — с испуганной смелостью спросила девочка.

— Ну, я, — точки в глазах перестали прыгать, и Михаил увидел перед собой в зыбком мареве пионерский патруль.

— Следуй за нами в детскую комнату милиции, — приказала девочка и, взглянув на своих, снова покрутила пальцем в воздухе.— Я же говорила, они тут все...

— Зачем? — удивился Михаил и тяжело сел на валун. Пронзительные точки опять замельтешили в глазах.

— Там разберемся, — ответили ему.

— Пошли! — рассердился Михаил. Он вскочил. И вдруг покачнулся.

— Ты что, больной? — вконец испугалась девочка.

— Нет, — ответил он и упал в обморок.

Женька, снисходительно взглянув на него, небрежно заметил потрясенному патрулю:

— Слабей меня оказался... Чего глазеете? — вдруг закричал он.— Домой несите! А не то отвечать будете! В детской комнате милиции!

«Ненормальные»

Пионерский патруль, покачиваясь от усталости, внес на руках Михаила во двор. Борис с приятелями, подглядывавшие сквозь щели забора, удовлетворенно переглянулись.

Мальчики и девочка положили «бездыханное тело» на крыльцо, и Борис возликовал:

— Во уработали! С доставкой на дом!

Из дома вылетела тетя Клава:

— Боже ты мой! Жив?

— Солнечный удар, — сказала девочка.

— Заливает, — восхитился Борис. — Удар... но не солнечный.

Хихикало захихикал. Молчун кивнул.

— Айда! — сказал Борис. — Больше тут смотреть нечего.

Ушел и патруль...

— Я же говорила, — затараторила девочка, снова вертя пальцами в воздухе. — Они все с ума посходили. И те, и эти.

Тетя Клава окатила Михаила ведром воды. Он очнулся, сел и замотал головой.

— Что случилось? — спросили из-за соседской ограды встревоженные отпускники.

— Ничего, — буркнула тетя Клава. — Мальчик перегрелся.

И тут притопал Женька, в шапке и полушубке, согнувшись под тяжестью одежды Михаила.

— Кошмар! — ахнула тетя Клава. — В прошлый год сюда землетрясение из Турции докатилось, и то такого не было!

— Видала? — тихо сказал за оградой толстый мужчина своей не менее обширной супруге, державшей за руку пухлого отпрыска.— Дети по соседству явно ненормальные.

— Вася, собирай вещи, — так же тихо сказала ему супруга. — У нас ребенок.

— Мы тоже уходим, — шепотом заявила другая пара с ребенком.

— А ну в дом! Живо! — приказала тетя Клава и сгребла в охапку шубы. — Ну, Михаил... А с тобой-то, Евгений, мы отдельно поговорим, вот приедут папа и мама! Хорошо, что сундук не унес!

— Зато я выносливей! — похвалился Женька.

Несмотря ни на какие протесты, тетя Клава сразу уложила Михаила в кровать.

— Ты у меня никуда сегодня не выйдешь. Ты тоже дома сиди! — прикрикнула она на Женьку.

— Да я здоровый, — обижался Михаил. — Случайно вышло.

— Лежи, лежи, не волнуйся... Тысячу раз говорила, предупреждала: не шутите с солнцем!

— Ну, можно я пойду погуляю, — умолял Михаил.

— И я, — вторил Женька.

— Ни за что, — тетя Клава решительно встала. — Я за врачом.

Щелкнул ключ в замке, и торопливо застучали шаги вниз по лестнице. Михаил вскочил с кровати и на всякий случай подергал ручку двери. Нет, дверь была надежно заперта.

— С разбегу-то мы вдвоем можем высадить, — глубокомысленно произнес Женька.

— Нет уж, — сказал Михаил. —Тогда нас и завтра не выпустят.

— Да чего там завтра,— так же глубокомысленно произнес Женька. — Никогда.

— А ты все-таки выносливый. Крепче меня на жару, — признался Михаил.

Женька расцвел от похвалы:

— Я с детства на юге живу!

— Но ты за меня не бойся, я еще закалюсь, — заверил его Михаил.

— Конечно, конечно, — поддакнул Женька. — Я тебя научу.

— Как? — заинтересовался Михаил.

— Ну как... — задумался Женька и, просияв, ответил: — Как-нибудь.

Внизу послышались голоса.

— Товарищ профессор, вы только не обижайтесь, я ведь к вам как к специалисту, хоть вы и по соседству отдыхающий, — говорила кому-то тетя Клава.

— Ничего, ничего, пожалуйста, — бодро ответил пожилой голосок.

Михаил мгновенно нырнул в постель. Заскрипели ступеньки.

— Хорошо тут у вас, — остановился на балкончике седенький невысокий мужчина. — Как на капитанском мостике.

Он подергал дверь и прижал лицо к круглому оконцу, подслеповато вглядываясь в глубину комнаты.

— Тут, кажется, заперто... И никого нет...

— Как нет?! — взволновалась тетя Клава. — Неужто удрали?! Я же закрыла!

Она лихорадочно принялась вертеть ключом в замке:

— Они такие... Особенно Михаил. Сквозь стену пройти может! И Женька такой же проходимец!

Женька засмеялся. Услышав смех, тетя Клава успокоилась и, наверное, поэтому сразу сумела открыть дверь.

— Сюда, товарищ профессор, — пропустила она врача вперед. — Помогите.

Врач был очень похож на Айболита, вот разве только без халата, да и на саквояже у него не было красного креста.

— На что жалуетесь? — спросил он Женьку.

— Я не жалуюсь, — отпрянул тот и прошмыгнул за дверь на балкончик. Женька боялся врачей.

— Это я жалуюсь, — поспешно сказала тетя Клава, показав пальцем на Михаила. — На него. Перегрелся!

— Ага... — профессор раскрыл саквояж. Внутри неожиданно пискнуло что-то живое.

Тетя Клава вздрогнула, а Михаил привстал и заглянул. В саквояже были какие-то бумаги, стетоскоп и стояла клетка с морской свинкой.

— И у меня недавно жила морская свинка, — радостно сообщил Михаил.

— Убежала? — спросил профессор.

— Подарил. В школьный живой уголок.

— Нам нельзя, — сказал профессор. — Наука.

— Я понимаю, — солидно кивнул Михаил. — Генетика?

Профессор тоже кивнул:

— Мутации, — и сел рядом на стул.

Так говорили они очень серьезно, забыв о тете Клаве. А Женька таращил на них глаза в «иллюминатор».

— ...Второй год бьемся, — охотно рассказывал профессор.

Он оживленно разворачивал какие-то графики, показывал Михаилу, тот с интересом смотрел, о чем-то спрашивал. Тетя Клава изумленно глядела на них, ничего не понимала, и ей слышалось только сплошное: ж-ж-ж-ж... А сквозь жужжание прорывались загадочные слова: «Повторный опыт... пересадка... лабораторные исследования...»

— А что же теперь делать? — громко сказала она. — Я очень беспокоюсь!

Профессор и Михаил, умолкнув, недоуменно подняли головы.

— Ах, да, — спохватился профессор. — Заболтался. Садитесь, — сказал он тете Клаве.

Она послушно села. Он взял ее за руку и выудил на цепочке из кармана часы-луковку. Последил за секундной стрелкой, звонко хлопнул крышкой и быстренько выписал рецепт:

— Вот, принимать по четыре раза в день. До свидания... До свидания, молодой человек. Был очень рад познакомиться... с акселератом...— он пожевал губами, улыбнулся. — Вам побольше гулять надо.— И вышел.

Тетя Клава, не успев даже и рта раскрыть, сидела как приклеенная на стуле и бессмысленно смотрела на рецепт. Михаил взглянул:

— Валерианус, — прочитал он. — Капли валериановые очень успокаивают.

— Хороший человек,— растрогалась тетя Клава.— Вы о чем с ним говорили?

— О нуклеиновых кислотах, — ответил Михаил. — Я о них в «Знание— сила» читал.

— В «Известиях» тоже было, — вспомнила тетя. — Это что-то, связанное с живыми клетками, да? — И вдруг рассердилась: — А ну, марш на улицу! Что тебе профессор сказал? Сидит здесь в четырех стенах, словно симулянт!

Михаил опрометью бросился из комнаты.

А тетя Клава подошла к шкафчику. Взяла пузырек валерьянки и начала капать на ложечку.

«Словечко спиши...»

В этот день они еще многое успели сделать. Подружились со сторожем старой пристани: помогли ему выкрасить белой масляной краской две оконные рамы в сторожке, пока он сидел на крыше и латал дыры толью, благосклонно поглядывая сквозь прорехи кровли на помощников внутри домика. А познакомились они очень просто. Сторож красил рамы, ворчал на «такую жизнь»: и крышей, мол, надо заняться, и окнами, а у него только две руки, и сторожка, мол, не на сторожку похожа, а на «логово Змея Горыныча». Михаил и Женька как раз проходили мимо.

— Хотите, поможем? — великодушно предложил Михаил.

— А умеешь? — засомневался сторож.

— Да мы с отцом в Дорохово, под Москвой, садовый домик построили сами!—сказал Михаил.

— Держи, — сторож спорить не стал и поспешно протянул ему банку с краской и кисть.

— Нужно больно! — запоздало заныл Женька. — У нас своих забот полон рот! А шлюпка?

— Ты, Женька, глупый лентяи. — умно заметил Михаил.— Мы ему поможем, а он — нам.

— Это что же? — остановился сторож, который было уже полез на крышу. — Баш на баш?

— Нет,—замялся Михаил. — Но... мы вообще-то хотели у вас какие-нибудь досочки попросить... Со старых лодок, — горячо подчеркнул он. — Все равно их жгут! А они хоть и старые, но не совсем. Есть что из деталей выбрать, ну, фальшборт там подходящий или шпангоут какой. А еще я видел: ненужная шпаклевка валяется, куски смолы пропадают! А мы их в дело!

— Хм... — произнес сторож. — А если не дам, не поможете?

— Нет, — очень искренне заявил Женька.

Михаил гневно взглянул на него и твердо сказал:

— Поможем. Раз вызвались, значит, поможем.

— Ну, тогда помогайте, — таинственно хмыкнул сторож. Женька прямо-таки извел Михаила, пока они помогали:

— Вызвался... Кто тебя за язык длинный тянул?.. Умный...

Но зато когда сторож после работы самолично отодрал от старого яла «почти новый» фальшборт и вручил им, Женька хладнокровно сказал Михаилу:

— А ты хотел задаром работать.

Сторож, видимо, восхищенный Женькиной мудростью (во всяком случае, сам Женька именно так считал!) подарил им остаток краски вместе с банкой и дал на время кисть.

— Обязательно верните, кисть у меня оприходована, — словно извиняясь, сказал он. — Если что нужно, приходите снова, — пожалуйста, — он широко показал рукой на «кладбище» лодок, — найдем.

— А вы нас снова не заставите работать? — поинтересовался Женька.

Михаил щелкнул его пальцем в лоб, а Женька почему-то принялся чесать затылок.

— Мы поможем, только скажите, — заверил Михаил. — А он... он еще маленький, вот и...

— Ладно, — рассмеялся сторож. — А ты этого маленького воспитывай, а то вырастет большой.

— Конечно, вырасту, — удивился Женька. — Не век же таким останусь.

И сторож вновь рассмеялся.

Фальшборт оказался тяжелым, хотя и был сильно высушен солнцем. Михаил и Женька еле-еле донесли эту длинную и изогнутую доску, с трудом разворачиваясь в узких приморских переулках, до своей укромной бухточки.

— Длинноват, — определил Михаил.

— Сам вижу, — огорчался Женька. — А зачем же тащили, надрывались?!

— Отрежем, — успокаивал его Михаил.

— А тогда изгиб не подойдет, — сокрушался Женька, повторяя:— Тащили... надрывались...

— Распарим в кипятке и загнем как надо, — отмахнулся Михаил.

— Не... загибаешь? — обрадовался Женька. — Не врешь? Конечно, загнем!

— Еще как загнем! — в тон ему ответил Михаил и, взяв кисть, стал писать красивыми буквами на носу шлюпки кодовое название «НА-ПАВТАЛ».

...Ночью, когда Михаил и Женька спокойно спали на своей мансарде, компания Бориса не дремала. Еще днем Хихикало проследил за ними, когда они несли фальшборт до потайной бухты.

Водя лучом фонарика по названию шлюпки, Борис хмурым голосом громко прочитал:

— «На-па-втал»...

— Нацелься патроном — вталкуем! — определил Хихикало.

— Э-э-э... — протянул Борис. — Я хоть на тройки учусь, и то знаю: «втолкуем» — от слова «толк», а не «талк».

— Вот это названьице! — присвистнул Хихикало.

Молчун закивал, в его глазах отражалась луна, в каждом глазу — по луне, и странно было видеть, как исчезали эти луны, когда он наклонялся, чтобы получше рассмотреть название шлюпки.

— Названьице... — повторил Хихикало. — Может, это японское или турецкое?

— Разберемся, — процедил Борис.

— А чего разбираться, давай продырявим! — предложил Хихикало.

Глухо и как-то неодобрительно урчало невидимое море, и только вблизи можно было заметить белые пятна пены.

Борис забрался в шлюпку и поводил фонариком.

— Продырявим, — передразнил он Хихикало. — Мишка тебя продырявит, если догадается, кто... Продырявить всегда успеем.

— А зачем им шлюпка? — буркнул Хихикало.

— Вот... — одобрительно постучал его пальцем по лбу Борис.— Следить надо.

— Ясно и без слежки, — невозмутимо сказал Хихикало.

— Ну, зачем?

— Плавать, — выпалил Хихикало.

— Ясно, не летать, — усмехнулся Борис. — Плавать. А куда? Словечко спиши, разберемся.

И Хихикало, сопя от усердия, начал писать химическим карандашом на щепке секретное и таинственное название.