Обычные приключение «олимпийца» Михаила Енохина

«Сильные, выносливые!»

Весь какой-то шишковатый, суставчатый краб — «подкаменщик», напоминающий огромного добродушного паука, заскользил сначала влево, затем — вправо, когда его накрыла тень пловца. И, почувствовав себя беззащитным на таком ровненьком песке, сам притворился камнем. Обросший нежным зеленым пухом мельчайших водорослей, он и впрямь напоминал теперь камень. В другой раз Михаил остановился бы и нырнул за крабом, но сейчас ему было не до того. Вчера он нашел под водой очень подходящую цепь для будущего якоря, вдруг и якорь найдется?! Поправив подводную маску и покрепче зажав в зубах резиновый загубник дыхательной трубки, Михаил заработал ластами и двинулся к старой пристани. Он ощутил ее приближение, увидев на дне дырявый протектор, такой большущий, как все под водой, потом — рельс, густо покрытый мидиями, угловатые камни, еще не отшлифованные морем, ржавую трубу, в которую сразу юркнула нарядная, зеленуха, взметнув мутное облачко песка...

Стало темней, в этой темноте горели яркими линиями солнечные лучи, падавшие сквозь дыры в настиле причала, высоко стоящего над морем на толстых бетонных сваях. Вокруг свай шныряли плоские глазастые зубаны и сверкающие ставридки. Золотистой пылью зажглась стайка крохотных рыбок, исчезнув, как вспышка.

— У-у-у-у-а-а-у, — монотонно донеслось откуда-то сверху.

Михаил поднял голову.

— Мишка-а! — это надрывался Женька, призывно махая рукой — Скоре-е-ей!

Снова опустив голову, Михаил поплыл назад, вспугивая рыбу. Здоровенные кефали стремительно понеслись прочь, и еще долго их пунктирный, прерывистый блеск пропадал вдали.

Михаил снял в воде ласты и вышел на берег.

— Ну, чего тебе? — он сдвинул маску на лоб.

— Слепой? — обиделся Женька.— Вот! Привел! В нашу команду!

И тут только увидел Михаил две головы, торчащие над бортом шлюпки. Два невероятно похожих мальчика вышли из-за лодки и с надеждой улыбнулись Михаилу. Это были братья Мошкины. Один прижимал к груди большой рубанок, другой — пушистого ленивого кота.

— Сильные, выносливые! — расхваливал Женька своих худых низкорослых друзей. — Я их давно знаю! Всю жизнь! — подчеркнул он;

Братья Мошкины засмущались и потупили головы.

Михаил уничтожающе взглянул на Женьку, ничего не сказал и снова «ушел» в море.

— Вы не бойтесь, — успокаивал Женька братьев. — Он меня слушается. Кто ему шлюпку добыл? Я! Кто ему сюда шлюпочку перевез? Я! Прихожу на буксир... А чего вы стоите? — вдруг напустился он на Мошкиных.— Давайте работайте, вон тот фальшборт обстругайте, а то он корявый.

Братья, посадив кота в тень, суетливо закрепили доску фальшборта между камнями, как на верстаке, и ловко застрогали одним рубанком в четыре руки.

Женька, поглаживая кота, продолжал) рассказывать, а Мошкины строгали и почтительно слушали. И перед ними возникала потрясающая картина, нарисованная Женькиным воображением...

Выстроились вдоль борта матросы буксира, капитан — правофланговым. Женька, сопровождаемый Михаилом, словно адъютантом, важно прохаживается перед строем, заложив руки за спину. Строй, не спуская с Женьки глаз, делает на него равнение: то туда, то сюда. Женька останавливается перед капитаном, застывшим по стойке «смирно», поднимает его послушную руку и смотрит на часы, потому что своих часов, как известно, у Женьки нет и даже пока не предвидится.

«Вольно, — скомандовал Женька. — Прошу сверить часы».

Матросы поспешно сверяют часы, кое-кто переводит стрелки.

Новая команда: «По местам!»

Матросы разбегаются, а капитан семенит в рубку.

«Вира!» — кричит Женька.

Кран поднимает шлюпку.

«Майна!» — шлюпка опускается на палубу.

«Благодарю за службу», — устало говорит Женька.

«Ура-а!» — бодро откликаются матросы.

«А теперь я попросил бы товарищей офицеров в кают-компанию на чашку чая».

Вслед за Женькой, которого по-прежнему сопровождает молчаливый Михаил, идут, печатая шаг, как на параде, капитан и боцман.

— Ну и врать же ты способный! — вдруг раздался голос Михаила. Женька от неожиданности уронил кота, а Мошкины — рубанок.

Они так увлеклись, что не заметили, как подошел Михаил. Он бросил на песок небольшой медный лист, усеянный ракушками, и покачал головой.

— Ну и враль... Барон Мюнхгаузен!

Женька втянул голову в плечи, заморгал часто-часто:

— Я ребят уговорил... Еле-еле... А ты... Они согласны быть матросами...

— Примите меня в свою команду, — сказали они в один голос. — Я тоже хочу в Таллин на Олимпийские игры!

— Выдал?! — ахнул Михаил. Женька шмыгнул носом и отвернулся.

— Примите, а? — снова попросили Мошкины.

Михаил с любопытством посмотрел на обструганный фальшборт, подошел и задумчиво провел по доске ладонью, доска была гладкой как стекло.

— Где научились? — сдержанно спросил Михаил.

— А у меня отец красный деревщик, — широко улыбнулись Мошкины.

— Видал? — тут же заметил Женька.

— Умеете, — довольно сказал Михаил, снова погладив доску.

— Эй вы, Мошки, — из-за угла полуразвалившейся трансформаторной будки выглянул Борис. — Вот вы где! Ко мне!

— И поживей! — за ним выглянул Хихикало. Следом высунулся Молчун и угрожающе поманил Мошкиных пальцем.

Мошкины съежились и бросили умоляющий взгляд на Михаила.

— Не отпускай, — зашептали они. — А то опять заставят нас яичницу готовить, и квас таскать, и за яблоками лазать, и барабульку для них ловить, и...

— Достаточно, — прервал их Михаил и направился к трансформаторной будке.

Борис, Молчун и Хихикало настороженно переглянулись.

— Слушайте меня внимательно, — спокойно сказал Михаил, остановившись в нескольких шагах от компании. — Кто их тронет...

— Мы же тебя не трогаем, — проворчал Борис. — При чем тут они?

— А я как раз о них, — подчеркнул Михаил. — Кто их тронет...— тому от них не поздоровится, — закончил Михаил.

— От них-то?! Да я их одной рукой! — сразу осмелел Борис. Хихикало захохотал. Молчун кивнул.

— Ладно, — приветливо улыбнулся Михаил и подозвал Мошкиных. Они робко подошли.

— Не бойтесь, — напутствовал их издали Женька. — Я их раньше тоже чуть-чуть боялся! А теперь совсем не боюсь!

— Не испугаетесь, возьму в плавание, — тишайшим шепотом сказал Мошкиным Михаил. — Зачем мне трусливые матросы?

Мошкины нерешительно переминались.

— Ну? — громко сказал Михаил.

— Да я их одной рукой! — угрожающе повторил Борис, осмотрительно обходя Михаила.

— Чур, на слове ловлю, — заметил Михаил и подчеркнул. — Одной рукой!

— Пожалуйста, — засмеялся Борис.

— Вас же двое, — убеждал Михаил близнецов. — Ну, покажите ему, что ни капли не боитесь, — он вас всегда обходить будет.

— Кто — я? — вновь засмеялся Борис. Хихикало захихикал, Молчун кивнул.

— А ты не уйдешь? — вдруг, решившись, спросили близнецы Михаила.

— Не уйду. Я послежу, чтоб по-честному.

— Хорошо, — сказали они. — Только пусть ему руку к поясу привяжут, а то он такой.

— Привязывайте, — хмыкнул Борис.

— Женька, веревку! — приказал Михаил.

Женька принес веревку, но близко подходить не стал — кинул. Михаил начал привязывать руку Бориса к поясу.

— Не правую, а левую, — неожиданно забеспокоился Борис.

— Уговора не было, — запротестовали Мошкины.

— Ну, ладно, — прошипел Борис.

Михаил завязал узел и, будто судья на ковре, отскочив в сторону, крикнул:

— Борьба!

Борис кинулся на Мошкиных и схватил одного за плечо:

— Попался!

Но тут второй бросился ему под ноги, и Борис полетел кубарем. Не успел он опомниться, как близнецы оседлали его и стали заламывать ему свободную руку за спину. Борис елозил подбородком по песку, дергал ногами, но никак не мог высвободиться. Он даже не мог перевернуться на бок, Мошкины плотно сидели на нем, не выпуская его руки.

— Сломаете! — вскричал он. — Четыре руки — на одну, да? Сладили, да?

Мошкины надавили ему на голову, так что она уткнулась в песок.

— Задо-х-х-нусь... — прохрипел Борис и позвал на помощь, отплевываясь: — К-ко мне-е!

Хихикало и Молчун шагнули было к нему, но Михаил преградил им дорогу, и они отступили.

— Не пускает, — виновато сказал Хихикало.

Собрав все силы, Борис отчаянным рывком перевернулся и... оказался на спине. Мошкины припечатали его плечи к песку.

— На лопатках! — возликовал Михаил. Мошкины отпустили Бориса. А он, рассвирепев, вскочил и заметался, гоняясь за близнецами. Но они ловко шныряли у него под рукой, как мореплаватели Одиссея «в гостях» у циклопа. Ставили ему подножки — Борис падал, вскакивал снова. А Мошкины так носились вокруг, выбирая новый удобный момент нападения, что можно было подумать: их не двое, а трое-четверо-пятеро... Борис только головой крутил.

— Все! Все! Конец! — кричал Михаил.

Хихикало попытался было подставить исподтишка ногу пробегавшему Мошкину, но тот перепрыгнул. А второй близнец, метнувшись на выручку, так двинул босой пяткой под сгиб колена Хихикало, что Славка сразу рухнул, сбив с ног Молчуна.

Быть бы тут жаркому побоищу, но Михаил сунул руку в карман и вынул свою знаменитую пробирку, вновь наполненную «нитроглицерином».

— Стоп!

Молчун и Хихикало угрюмо развязывали руку сопящего Бориса, а братья Мошкины «кровожадно» прохаживались мимо них.

— Все ведь, все! — с опаской предупредил Хихикало близнецов.— Миша, скажи им!

— Все, — подтвердил Михаил. — Победа за Мошкиными!

— Подумаешь, на лопатки положили, — буркнул Борис, приходя в себя. — Если б у меня две руки было...

— Давай две! — свирепо сказали Мошкины, еще не остыв от за пала борьбы.

— Ну, зачем? — улыбнулся Михаил. — Теперь вы давайте вот с ними,— и показал на Молчуна и Хихикало.

— Давай!—загорелись Мошкины.

— Боря, пойдем, не связывайся, — сказал Хихикало, мгновенно заторопившись. — Они ж бешеные...

— Кто, я?! — взревели Мошкины.

Хихикало и Молчун, не сговариваясь, двинулись к пристани. А Борис постоял немного, высыпал из карманов по нескольку пригоршней песка и, достав платок, вновь завязал, как когда-то, узел:

— Не забуду.

— А если вы нашу шлюпку тронете, — проорал вслед Женька, — мы вам ночью дом разнесем! У каждого!

— Я теперь никого не боюсь, — напыжились братья Мошкины. — Показывай, с кем? — Они воинственно размахивали кулаками. — Показывай! Давай против Женьки?

Женька благоразумно спрятался за громадный валун.

— Аут, — строго сказал Михаил.—Теперь за работу... матросы.

— Принял! — возликовали близнецы.

— О Таллине — тайна!—предупредил Михаил.— А не то отчислю!..

Возвращаясь вечером домой, они встретили на улице каких-то мальчишек, тоже лет девяти. Мошкины шли по самой середине тротуара, выпятив грудь и широко развернув плечи. Мальчишки невольно уступили дорогу.

Спортзанятие: «По азимуту...»

Здание детской библиотеки было старинное, над входом в серой штукатурке выбиты цифры: «1875». Два атланта поддерживали на руках и плечах («На своем горбу» — как определил Борис) тяжкий балкон. Толстые стены смягчали жару, приглушали сумятицу звуков улицы, и в зале царили нежная прохлада и особая тишина, нарушаемые разве что шелестом переворачиваемых страниц.

Борис и его приятели перерыли тома энциклопедий: Большой Советской, Брокгауза и Эфрона на букву «Н», словари: морской, Даля,

Ушакова — нигде не было такого слова «НАПАВТАЛ».

— Извините, пожалуйста, за беспокойство, — с тихой благопристойностью обратился отчаявшийся Борис к библиотекарю, — вы не знаете, как, вот, переводится слово «Напавтал»?

Библиотекарь приглушенно ответила:

— Такого слова нет. Это аббревиатура.

— Чего? — изумился Борис.

— Ну, как бы тебе объяснить... Вроде бы из слогов разных слов составлено. — Например; «КБ» или «СМУ»: конструкторское бюро и строительно-монтажное управление.

— Это я и без вас знаю, — разочаровался в ее познаниях Борис.

— А если знаешь, — рассердилась она, — не мешай. Так они и ушли ни с чем: Борис, Молчун и Хихикало.

По улице прохаживался ветер и вздымал полотняные навесы над витринами магазинов.

— Надо следить, — вздохнул Борис. — Следить и подслушивать. Сами проболтаются.

Хихикало захихикал. Молчун кивнул.

— Вот придумали, — восхищенно покрутил головой Хихикало.— Я уж пять лет не думаю никогда, а тут заставили.

— Следить, — повторил Борис. — Во все глаза.

И вынул из-за пазухи половинку театрального бинокля.

— Дай, — сразу же попросил Хихикало.

— Не дам, — отрезал Борис. — Нечего бинокль порожняком гонять. Как увидим их, дам. Только сначала сам посмотрю, — предупредил он. — Бинокль, он —мой.

Возле Женькиного дома они остановились и прильнули к щелям забора.

— Никого, — сказал Борис, опуская бинокль.

— А ну-ка, — Хихикало протянул руку и тоже посмотрел в бинокль.

— Как на ладони, — с удовольствием сказал он, — Никого.

Потом Молчун посмотрел в бинокль. И кивнул. И снова кивнул, показывая пальцем в сторону сарая с распахнутыми дверями. В глубине сарая виднелись Михаил, Женька и Мошкины

— За мной, — приказал Борис. Они быстренько перелезли через забор, подкрались к сараю и приложили уши к стене.

— А ждать я вас буду вот здесь, — донесся голос Михаила. Борис обнаружил в доске трухлявый сучок, выковырнул его щепкой и уставился в образовавшуюся дырочку.

— Женька... Мошкины... Они стоят перед Михаилом... А что это у него в руках?.. Ага, какой-то картонный лист, на нем нарисованы непонятные стрелки... Михаил зачем-то кладет на этот лист компас.

— А ждать я буду вас здесь,— втолковывает он своей команде,— где вот эта звездочка, — он тычет пальцем в чертеж. — Вот! Все поняли?

— Все, — отвечает Женька.

— И я, — вторят ему Мошкины.

— Ну-ка, повтори, — говорит Михаил Женьке.

— Значит, так... — и Женька бойко тараторит. — Чтобы правильно прокладывать курс по морю, мы должны научиться ходить по азимуту на берегу. Стрелка компаса всегда показывает на север.—Мошкины склоняются над чертежом. — Она должна совпадать вот с этой стрелой, — продолжает Женька, показывая. — А мы пойдем на северо-запад вот по этой стреле. А ты нас будешь ждать вот здесь, где эта звездочка.

— А сколько до тебя идти? — спрашивают Мошкины.

— Ну, тысяч пять метров. Считайте, десять тысяч шагов, — говорит Михаил. — А вообще-то неважно, будете идти, пока на меня не наткнетесь.

Борис сделал знак своим, и они снова по-быстрому перелезли через забор— назад, на улицу.

Михаил выбежал из сарая и исчез за калиткой. Минуты через три из сарая вышли Женька и Мошкины, чуть ли не уткнувшись носами в карту с компасом. Женька был в середине, он держал лист, а Мошкины как бы вели Женьку под руки.

Северо-западная стрелка вывела их со двора, они пересекли улочку. Они шли и считали шаги:

— Пятнадцать, шестнадцать, семнадцать...

— Интересно... — протянул Борис.—Сюда!

Мишкина команда, увлеченная делом, не заметила, как Борисова компания прошмыгнула буквально за спиной на пустырь, заросший пыльным бурьяном.

— А как мы пойдем? — спросил Хихикало.

— А по их компасу, — возбужденно ответил Борис. — И шаги считать будем!

Молчун кивнул.

Улицу от пустыря отделяла невысокая стенка, сложенная из камней. Головы Женьки и Мошкиных плыли над стенкой, а компания Бориса, пригнувшись, шагала рядом, почти бок о бок.

— Сто один, сто два, сто три... — громко считали Женька и Мошкины.

— Сто один, сто два, сто три, — шепотом считали Борис и Хихикало, а Молчун ритмично кивал, отсчитывая шаги про себя. Так они и шли, две «поисковые группы», разделенные то каменными оградами, то дощатыми заборами, то кустами газонов.

— Про словечко «Напавтал» ни слова не говорят, — сокрушался Хихикало. — Только считают.

— Не сбивай, — огрызался Борис. — Тысяча двести три, тысяча двести четыре...

А когда Женька неожиданно споткнулся о камень, Борис рассмеялся: «Вот дурень! Обойти не мог!»—не заметив, что переходит вброд лужу, настолько сам увлекся.

Женька и Мошкины часто сбивались с курса, кружили на месте, несколько раз им приходилось возвращаться и начинать сначала. Борис, Молчун и Хихикало, в душе проклиная тупость врагов, даже выдохлись, ведь им самим-то гораздо труднее: надо быть начеку, скрываться, всякий раз выбирать труднопроходимую дорогу, да еще не спускать глаз с этих «глупарей».

Вечерело, исчезли тени, море стало серым, на проходившем вдалеке пароходе зажглись бортовые огни.

— Три тысячи триста одиннадцать, три тысячи триста двенадцать...— считал Борис, пробираясь сквозь заросли бузины приморского парка и стараясь не потерять из виду Мишкину команду. — Не отставайте, — прошипел он пыхтевшим сзади приятелям.

В парке вспыхнули редкие фонари. Теперь следить стало легче. Между фонарями были темные зоны, компания Бориса старалась держаться в темноте, пока Женька и Мошкины пересекают освещенные места, а затем молниеносным броском проносилась мимо очередного фонаря.

Светящиеся румбы компаса вели Мишкину команду вперед. И так как ни Женька, ни Мошкины не отрывали взгляда от листа с компасом, они—бац! — крепко стукнулись лбами о высокую стену, преградившую путь. Тупик!..

— Ну, вот! — жалобно вскрикнул Женька. — Не пойду дальше!

— Да ладно! Да брось! — начали уговаривать его Мошкины, заботливо потирая друг другу лбы. Они оглянулись. Одинокая лампочка над дверью какого-то закрытого ларька выхватила из тьмы груду пустых ящиков. Мошкины бегом натаскали ящиков и сложили их пирамидой у стены.

Женька, не выпуская из рук лист с компасом, стал осторожно подниматься по ящикам, как по ступенькам. Мошкины поднимались за ним.

Борис, Молчун и Хихикало, уже успевшие перебраться через стенку в другом месте, там, где она была ниже, нетерпеливо поджидали «землепроходцев» с той стороны. И тут раздались какой-то сильный треск, грохот, крики! Цепляясь за выступы камней, Борис с приятелями поспешно взобрались на стену.

— Гы-гы-гы! — не выдержав, захохотал Хихикало. — Эй вы, чего развалились!

Неустойчивые ящики валялись на земле, а среди них барахтались Женька и Мошкины. Борис дал Хихикало подзатыльник, но было поздно. Женька и Мошкины с ужасом взглянули вверх, вскочили, Женька схватил картон, компас и — словно ветер свистнул! — ребята помчались по аллее.

— Куда вы? До Мишки всего восемьсот два шага осталось! — прокричал Борис. — Салаги... Нашел он кого учить...

— Ха, я и то сразу понял! — сказал Хихикало.

Женька и Мошкины не чуя ног бежали бы, наверное, до самой «отправной точки», до сарая, если 6 их не остановила возле дома обеспокоенная тетя Клава.

— Полуночник!—это Женьке.—А вы тоже хороши!—это Мошкиным. Они потупились.

— Гена! Юра! —разносился по улице голос их мамы.

— Я домой! — заторопились они.

— А Михаил где?—встряхнула тетя1 Клава Женьку.

А Михаил грустно сидел на пеньке у мостика через ручей, в восьмистах двух шагах от коварной стены, и раздраженно думал: «Связался с младенцами... Им бы не в плавание, а в тепленькую постельку! Им бы не шлюпку с парусом, а соску с погремушкой!»

Но вот вдалеке засветился глазок фонарика, и Михаил воспрянул духом: «Молодец Женька!— решил он. — Догадался фонарик прихватить!»

Круг фонарика разгорался все ярче, и вскоре слепящий луч уставился в лицо Михаила. По мостику зазвучали шаги.

— Наконец-то!—сердито сказал Михаил, прикрывая ладонью глаза. — Дождался!

— Вот именно... Дождешься ты у меня! — сердито сказала тетя

Клава, пришедшая точно по азимуту. С фонариком в одной руке, с картой и компасом — в другой.

Под шлюпкой

В доме тихо позванивала гитара, квартиранты-студенты приглушенно пели, чтобы не будить соседей на чердаке, веранде, летней кухне, а также самих хозяев, почивающих на раскладушках под тентом в саду. Накрывшись одеялом с головой, Борис в дремотном полузабытьи слышал и этот робкий гитарный звон, и пение, и храп отца, и мерное дыхание матери, и далекий голос моря, и совсем далекую музыку в парке, и говор проходящих мимо забора запоздалых прохожих. «Дурак дураком,—ругал он себя.— И чего я за Мишкой увязался?

Да если захочу, буду целыми днями и ночами по азимуту ходить! Куплю компас, почитаю в книжке как — и начну. Чепуха-чепуховина-чепухенция. С ходу научусь! И шлюпку могу построить, плавать буду. И нитроглицерин изобрету, подумаешь! Приехал тут из Москвы и задается! Но куда Мишка задумал плыть? Не иначе, Очень далеко, если азимут изучают! А, пустое это...» И, успокоенный, заснул. Ночью ему ничего не снилось. Ему вообще никогда ничего не снилось. Как-то он сказал об этом отцу, а тот его похвалил: «Здоровье, значит, хорошее и лишних мыслей в голове нету. До ста лет доживешь, как я». И хоть отцу было всего сорок пять, слова его надо было понимать так: он, мол, обязательно до ста доживет, чего и сыну желает.

Но как только рассвело и Борис проснулся (на свежем воздухе всегда быстрее высыпаешься), в голову опять полезли «лишние мысли»— баркас, азимут, Мишка, загадочная, интересная жизнь... Куда они задумали плыть? Вдруг решили махнуть в Севастополь? От зависти ну прямо умереть можно! Увидят боевые корабли, памятники, Малахов курган, а он, Борис, видел это только в кино, один раз. -

И вдруг у него родилась идея, такая простая, что можно только диву даваться. Он быстро оделся и поскорей унесся со двора, пока не проснулись родители и не послали его продавать фрукты. И несмотря на то, что отец отчислял ему определенный (им самим, отцом) процент от выручки, Борису было стыдно торговать фруктами, уж лучше билеты в кино перепродавать, билеты хоть взвешивать не надо в сетке на допотопном безмене. Тем более отец запрятал в сетке рыболовные грузила и покрасил черным, чтобы незаметно было, что обвешивают.

Как и ожидал Борис, у шлюпки «НАПАВТАЛ» никого не было. Шлюпка лежала вверх дном, потому что Мишкина команда вот уже второй день конопатила днище. Борис приподнял борт и юркнул внутрь. Он надеялся: вдруг удастся услышать, что означает название шлюпки. Начнут болтать о чем-нибудь, глядишь, и проболтаются.

Ждать ему пришлось недолго, каких-то полчаса. Мишкина команда тоже подолгу не залеживалась в кровати. Не то, что, например, Хихикало. Его и в десять не добудишься. Ну, Молчун еще куда ни шло, рано встает, собаку прогуливает, а так бы тоже спал до обеда.

— Я у сторожа четыре молотка достал и четыре долота,— послышался голос Михаила. — Теперь-то работа быстрей пойдет! — Он помолчал:— Трусы несчастные... От Борьки бегаете! Вы же его тогда повалили!

— Ну, повалил, — заискивающе сказали Мошкины. — Так у него же тогда рука была связанная!

— А вчера у него были руки развязанные, — заметил Женька. — Он же сильнее, это они случайно тогда.

Борис удовлетворенно улыбнулся под шлюпкой.

— А Борис еще и собаку может науськать, — продолжали оправдываться Мошкины.

— Вот дам вам испытание на смелость, — пригрозил Михаил.

— Что? — испугались Мошкины. Женька сказал:

— Не надо.

— Ты меня уже испытывал, — запротестовали Мошкины.

— Мало. Могу еще. Тут недалеко я склад обнаружил: две злющие собаки охраняют. Через двор склада две проволоки натянуты. А цепи у собак сквозь эти проволоки продеты. Ну, собаки вдоль них и носятся на цепях. Если даже друг на друга кинутся, не могут достать, — полметра не хватает. Вот и пробежите между ними, — сурово сказал Михаил.

Мошкины убедительно молчали.

— Не надо, а? — повторил Женька. — У меня грудь шириной, наверное, в сорок девять сантиметров, а между собаками, говоришь, полметра!

— И я вдвоем — тоже широкий, — как всегда, в один голос с опаской заметили Мошкины.

— А вы — боком, — насмешливо посоветовал Михаил.

— Я не умею, — заныли Мошкины.

— Потренируетесь, — все так же насмешливо заметил Михаил.

«Во дает!» — с уважением подумал Борис.

— Нет, давай так, — предложил Женька. — Мы никого теперь — втроем! — уточнил он,— больше бояться не будем — никогда! — снова уточнил он, — только, пожалуйста, не надо испытания на собак!

— На что? — спросил Михаил. — Я сказал: «Испытание на смелость...» Ну ладно, — смягчился он. — Раз вы обещаете никого не бояться, придется вам снова поверить. — Испытание... на собак отменяется. Я шутил. Я вам верю.

Женька и Мошкины облегченно вздохнули.

— Начали! — скомандовал Михаил.

И тут... над головой Бориса застучало, загрохотало! Это Михаил, Женька и Мошкины вставляли жгуты пакли в пазы и дружно колотили тяжелыми молотками по долотам, шпаклюя днище баркаса. В голове Бориса тоже неимоверно застучало и загрохотало, как и над головой! Он зажал уши руками. Ему казалось, что он сидит внутри огромного барабана. Сверху сыпались труха, пыль, кусочки смолы лезли в глаза, в нос, за пазуху. Борис на четвереньках перебрался под самую корму шлюпки, но и здесь все сотрясалось, стучало и стонало, хотя и не так сильно. Тончайшие, как волосок, солнечные просветы вверху, в пазах днища, наглухо закрывались темнотой, которая неумолимо приближалась к нему вместе с яростным грохотом молотков, забивающих паклю в щели.

В редкие секунды передышек, когда казалось, что лоб расколется от невыносимого стука, Борис услышал несколько обрывков фраз:

— А скоро мы шлюпку сделаем? — спросил Женька.

— Скоро, — сказал Михаил. Опять грохот.

...Грохот стих. Борис насторожился, но в ушах по-прежнему колотили молотки.

— Нужно бухту спокойную найти, походить под парусами... для «Напавтала» пригодится...

Снова грохот, на этот раз колотят вразнобой, будто на весь мир отстукивают «точки» и «тире», как в азбуке Морзе. И в паузах между этими «точками» и «тире» можно услышать голоса Мошкиных:

— ...тут...азные...ухты! — галдят они. — ...Капита... кая.... ухта! ...олу-бой...алив!

«Тут разные бухты! — догадался Борис. — Капитанская бухта! Голубой залив!»

И вновь дружный стук, от которого волосы встают дыбом. Больше он ничего не услышал. И если бы «мореплаватели» не сделали перерыв, чтоб искупаться, Борис, наверное, оглох бы на своем посту.

Выбравшись из-под баркаса, Борис пополз к старой пристани, скрываясь за валунами. В ушах гудело, стучало, барабанило. «Неужели навсегда!» — испугался Борис. Стук то нарастал, то затихал, то начинался с новой силой. Борис даже оборачивался не один раз на шлюпку (может, оттуда стук доносится?), но там никого не было. Мальчишки кружили в море у скалы, которая то скрывалась под волной, то высовывалась, как тонущий пловец.

Молотки стучали у Бориса в голове почти весь день. Когда он слышал цоканье женских каблуков на улице, или звяканье ведра, или стук яблок, срывающихся в саду, его передергивало. И когда Хихикало, слушая его рассказ, машинально забарабанил пальцами по колену, ну совсем-пресовсем беззвучно, Борис вскочил и закричал:

— Да тише ты! Тебя бы туда!

Молчун кивнул.

— А ты молчи, — обиделся на Молчуна Хихикало, хотя тот не сказал ни слова. — Тебя не спрашивают!

— Что такое «Напавтал», я не узнал, — закончил Борис. — Одно ясно: собираются пока в бухты плыть.

— Надо быстрей ломать, — заявил Хихикало, — пока в бухты не поплыли.

Борис недвижно глядел куда-то сквозь него. В себя.

— Спокойно, — не сразу сказал он. —Шлюпка будет наша.

— Уведем? — загорелся Хихикало.

— Уведем, — подмигнул Борис. — Только не сейчас.. Не сейчас.

Спортучеба: «Делай, как я!»

Михаил был доволен. Он ворчал на Женьку и Мошкиных, подгонял их: «Надо спешить, спешить!», но в душе был доволен. Он был доволен потому, что с каждым днем шлюпка все больше напоминала Настоящую Шлюпку. Заменили оба фальшборта и срединные неустойчивые шпангоуты, зашпаклевали днище и борта, вставили уключины для будущих весел, а главное, сделали новую транцевую доску кормы.

— Транцевая доска, сокращенно транец, — объяснял команде Михаил и показывал, — изготовлена из двух — дубовых! — досок. Транец врезан в ахтерштевень нашего шестивесельного яла. Видите? — снова показывал он и сожалеюще причмокивал. — Рассохся наш транец от старости. А с таким корма шлюпки развалится.

— Развалится, — соглашалась команда.

Михаил замерил портновским сантиметром размеры двух досок транца:

— Надо доски искать — дубовые. Можно было бы на «кладбище шаланд и шлюпок» выпросить, да там нет — я уже ходил, смотрел. Других-то деталей полно, а подходящего транца там нет, — повторил он.

Поначалу опять выручил старый знакомый, как называл сторожа пристани Женька Енохин. Михаил как-то с ним заспорил: «Новый знакомый»! На что Женька сказал: «Но он же старый. И он знакомый. Значит, старый знакомый». Они вновь помогли сторожу: на этот раз починить ворота — особенно Мошкины старались. Ну и сторож помог: подарил обширный дубовый пень. Из такого пня не один, три транца можно сделать! Свободно.

А сделали так. Пень сплавили морем, в бухточку к шлюпке. Михаил наметил мелом на срезе силуэт транца точно по размерам прежнего. Мошкины углубили этот чертеж долотом. А затем взялись за ножовку. Ножовка сразу застряла.

— Коротка, — посочувствовал Женька.

— Дуб! Тут и двуручной пилой не управиться! — расстроился Михаил, и «мореплаватели» сели на «чертеж», размышляя, что же такое предпринять умное.

— Я знаю,— вскочили Мошкины и куда-то унеслись. Вернулись они с тележкой.

— Где взяли? — нахмурился Михаил.

— Наша тележка,—рассердились Мошкины. — Домашняя.

— Куда повезем? — засуетился Женька.

— В порт, — ответили Мошкины. — Там лесопильная мастерская. И пила должна быть. Циркулярная.

Борис и компания, как всегда подглядывающие за врагами, страшно поразились, завидев пень, который дружно везли куда-то на тележке ребята.

— Опять что-то задумали, — с завистью сказал Борис.

Пень был срочно доставлен в лесопильную мастерскую, где, как правильно подозревали Мошкины, обязательно должна была быть циркулярная пила. Она была! Она с воем перегрызала толстые бревна! Она разбрасывала опилки, сверкая быстрыми зубьями!

Борис, Молчун и Хихикало, взобравшись на дерево, продолжали наблюдение. Мишкина команда о чем-то просила человека в спецовке, заведовавшего пилой. За шумом пилы не было слышно голосов. Человек отмахнулся и снова принялся за работу. Но мальчишки не отставали, они подкатили свой чурбан поближе и сели на него. Человек оглянулся. Они жалобно глядели на него. Он застеснялся и отвернулся, чтобы их не видеть. Они тут же встали, перекатили чурбан на другое место и снова оказались на виду. Человек, опять отвернувшись, мрачно продолжал распиливать бревна, выползающие на помост по конвейеру.

Вот он распилил очередное бревно и машинально протянул руку за новым. Вместо бревна по конвейеру поднялся дубовый чурбан. Человек выключил рубильник, наступила тишина. Он строго взглянул на мальчишек внизу. Теперь они отвернулись.

Снова взвыла пила, и они заулыбались.

— Доконали все-таки, — невольно улыбнулся и Борис.

Когда мальчишки положили две дубовые доски транца на тележку и весело замахали руками, прощаясь с человеком в спецовке, Борис сказал:

— Доски какие-то выточили. А зачем? — И сам себе ответил: — Для шлюпки, конечно.

Хихикало деланно поморщился. Молчун кивнул.

И это было не единственным, что поразило их воображение в последние дни. Компания Бориса забросила свои прежние занятия, все время только и следила за Михаилом и его друзьями. Следила и завидовала, боясь признаться в этом друг другу. Они видели издали, как Михаил обучает мальчишек плести канаты, читает им вслух какие-то толстые, наверняка морские, книги, что-то объясняет, чертит палочкой на песке.

А сама шлюпка! Она становилась все новей и новей, она как будто молодела прямо на завистливых глазах: новенькая корма, новенькие сиденья, днище покрашено красным свинцовым суриком, а уключины, оттертые наждаком, чуть ли не вспыхивали, будто никелированные!.. А Мишкина команда то и дело наведывалась на «кладбище» шаланд и шлюпок и, придирчиво выбирая, отдирала всякие нужные детали от списанных посудин.

«Себе, что ли, баркас отгрохать?» — не раз мелькала у Бориса увлекательная мысль, но он чувствовал, что не сладит с таким сложным делом. «Знаний мало», — честно признавался он сам себе.

К тому же — это его совсем доконало! — Мишкина команда подружилась с бывалым капитаном портового буксира. Это был тот самый капитан, который помог Михаилу с Женькой доставить шлюпку на заброшенный пляж. Он уже дважды приходил на ребячью «верфь», придирчиво осматривал ял и подсказывал что-то, наверное, очень умное. А он, Борис, перед которым дрожала не одна приморская улочка, должен был глядеть на все это издали, прячась со своими бездарными дружками, вместо того, чтобы самому сооружать взаправдашнюю шлюпку и водить знакомство с капитаном буксира.

«Почему у меня отец не капитан? — задавал себе Борис вопрос, который, вероятно, задают себе сотни тысяч мальчишек земного шара. — Вон у Женьки отец — капитан. А они себе еще и второго капитана завели! Ну, пусть у меня отец не капитан, — размышлял Борис,— но кто мешает капитанам со мной водиться? Неужели я хуже какого-то Мишки?! Я тоже могу подзубрить какие-нибудь нужные книжки и выучить морское дело назубок. Запросто! Стоит только захотеть!»

Но хотеть-то он хотел, желания было много, а толку... Дни пролетали в какой-то пустоте, а дальше желания дело не шло. Все оставалось на своих местах, и все оставались при своем: Михаил, Женька и Мошкины — при шлюпке, а Борис, Хихикало и Молчун — где-нибудь за валунами или забором, откуда удобно следить. Вот хотя бы вчера! Что они увидели?

Капитан буксира опять пришел на ребячью «верфь», поговорил с мальчишками, и они разделились — Женька с Мошкиными побежали куда-то в город, а Михаил с капитаном зашагали к порту. Борис хотел было послать своих дружков за Женькой и близнецами, а сам отправиться за капитаном и Михаилом. Но дружки воспротивились: за капитаном и Михаилом следить было гораздо заманчивей. Надавал бы им Борис за своевольство, да боялся упустить Михаила.

— Попомню, — он показал Молчуну и Хихикало два кулака — каждому по одному — и заторопился к порту.

Капитан с Михаилом остановились у «яхт-клуба». Это был списанный по старости пароход, с яркими спортивными флагами, пришвартованный к гулкому железному причалу на бетонных сваях. С борта парохода свисали автомобильные скаты, чтобы он не бился корпусом о причал. Возле причала, на берегу, в эллинге за зеленым штакетником стояли большие, «взрослые» яхты и маленькие, «детские» швертботы. Борису было давно известно, что у этих швертботов с обрубленными носом и кормой звучное название «Оптимист». Класс такой, спортивный. А слово «оптимист», как объяснил когда-то Борису один знаток, переводится на русский язык так: «Веселый и смелый человек». Удачно назвали, на такой скорлупке, не намного длиннее обычной ванны, могли отчаяться выйти в море, конечно же, только веселые и смелые люди. Таковых в городе еще не было. «Яхт-клуб» всего лишь с месяц назад получил несколько детских швертботов. Собирались открыть пионерскую секцию, но объявление пока не вывешивали. Борис пытался разведать, что и как И ему четко сказали: будут брать только «сознательных», отличников (и то не всех!) и, главное, — ПЛАВАТЬ разрешат только тем, кто на «отлично» станет учиться в секции (снова — не всем!). Да и случится это разве что на следующее лето (значит — не сразу!), а в этот год, может, начнут пока лишь занятия по теории.

Сплошное расстройство, уж лучше бы и не привозили эти замечательные швертботы, потому что плавать на них ему, Борису, при его-то отметках в школе, совсем не придется. Борису оставалось только беспомощно любоваться недосягаемыми яхточками, сверкающими белой эмалевой краской. А вот плавать на них будут совсем другие...

Гладкие рельсы спускались от эллинга в воду, электрический тельфер мог легко поставить любую яхту прямо навстречу морскому солнечному простору. А там — лети, расправив крыло паруса, если... ты умеешь и если тебе разрешат.

Капитан поговорил с дежурным, тот вынес невысокую мачту со свернутым парусом, а Михаил помог укрепить ее в гнезда, сел в швертбот, поставленный на специальную тележку, — и заскользил по рельсам в море. И вот металлическая тележка ушла под воду, и освободившийся «Оптимист» — с Михаилом! — закачался на волнах.

Михаил мгновенно развернул парус, натянул шкоты, и швертбот, выгнув парус, поплыл вдоль берега.

— Правым галсом пошел, — одобрительно заметил дежурный капитану и нажал рубильник, тележка со скрипом выползла на тросе из-под воды. — Пусть в любое время приходит, раз такое дело.

Борис чуть не застонал от беспомощной злости. Его, коренного жителя, старожила, ни за что не примут в «яхт-клуб», и не надейся: поведение не такое, учится не так, то да се... А тут приезжему, курортнику, доверили — по блату!

— Чемпион, — коротко сказал капитан, глядя вслед уносящемуся швертботу.

И Борис раздраженно вспомнил, что Михаил — чемпион Москвы, судя по тому самому снимку с «кулаками» в Женькином журнале, и разозлился еще больше. «Все равно по блату дали, даже документик свой чемпионский не показывал!» — расстроился он.

А парус нырял уже вдали от берега, уходя в сторону ребячьей «верфи».

Капитан попрощался с дежурным и направился в ту же сторону. Борис мигнул Молчуну и Хихикало, и они двинулись за капитаном с таким видом, будто им по пути.

Перед «верфью» пришлось отстать, капитан встал на валун рядом со шлюпкой «Напавтал» и, хотя он смотрел на парус швертбота, все равно мог их заметить, если вдруг оглянется. А Борису не хотелось, чтобы капитан догадался, что они шпионят. Кому это охота?!

Поэтому они обогнули заброшенный пляж и укрылись за скалистой грядой, довольно далеко от капитана. Мишкин швертбот приближался к берегу. Внезапно троица наблюдателей увидела, что капитан почему-то шагает к ним, к их укрытию.

Борис, Молчун и Хихикало, отступая, поползли, отчаянно работая локтями и коленями, к другой скалистой гряде и спрятались за ней. Когда они осторожно высунули головы, капитан стоял на камнях над их прежним укрытием и смотрел на море.

С нового места Борису и компании не видно было даже берега, лишь парус швертбота, который плыл, казалось, у самых ног капитана. Приложив руку козырьком ко лбу, он смотрел куда-то влево от паруса. И неожиданно Борис увидел другой парус за обрезом скал, большой квадратный парус на высокой мачте и три головы — это были Женька и братья Мошкины. Мачта гнулась, плескался парус, они тянули за шкоты, а Михаил, приближаясь к ним на швертботе, кричал:

— Делай, как я!

Ветер звонко доносил его голос, словно Михаил был совсем рядом, в нескольких метрах.

— Откуда... у них яхта? — пробормотал Хихикало. Молчун закивал. Михаил лавировал, щеголяя маневренностью швертбота, и подавал команды:

— Поворот оверштаг!.. Показываю!.. Правый галс!.. Левый галс!.. Делай, как я!

Женька и Мошкины боролись с парусом, тянули за шкоты в разные стороны, а над их головами вскипало море мелкой зыбью до самого горизонта.

— А может, у них плот? — спросил Борис.

— Когда бы они его сделали?! Мы бы знали! — возразил Хихикало.— Не иначе чья-нибудь яхта! Но чья? Где добыли?

— Чья! Где! — взорвался Борис. — Приказывал: следите!

Вдруг от резкого рывка Мошкиных мачта накренилась и рухнула, парус накрыл головы мальчишек.

— Кораблекрушение!— вскричал Борис, вскакивая.— Спасайте!

Капитан обернулся и даже вздрогнул от неожиданности.

Мошкины барахтались на берегу под большущим, привязанным к шесту для сушки белья белым пододеяльником. Ветер пытался раздуть его, как шар, врываясь сквозь квадратное отверстие, через которое обычно заправляют внутрь одеяло. Михаил кружил неподалеку от берега, разбивая носом швертбота волны.

— Ха-ха-ха!.. — захохотали, схватившись за бока, Борис и Хихикало. А Молчун от восторга захлопал руками по голому животу.

Женька и Мошкины, наконец, освободились от пододеяльника и опять начали устанавливать «мачту с парусом».

— А ты говоришь, шлюпку уведем, — заметил Борису Хихикало.— Вон они на берегу и то перевернулись.

— Спокойно, — ответил Борис. — Сначала вотремся к ним!

— В доверие? — оживился Хихикало.

— Куда ж еще? — сказал Борис и многозначительно щелкнул пальцами.

«Никогда бы не согласился...»

В один прекрасный штормовой день, когда волны еще вдали одевались белыми шапками, Михаил и Женька орудовали молотками на своей «верфи». За шумом моря они не заметили, как к ним подошел капитан буксира.

— Нептун в помощь! — приветствовал он их.

— Здравствуйте! — обрадовались ребята.

— Неплохо, — обошел капитан вокруг шлюпки.

— Хорошо! — воскликнул Женька, любуясь своей работой, и почему-то с опаской взглянул на капитана.

Женька не ошибся...

— Значит, в Таллин плыть задумали? — вдруг весело спросил Михаила капитан.

Михаил обернулся к Женьке. Тот поспешно отвел взгляд.

— Предал? — вскипел Михаил.

Капитан положил ему большую ладонь на плечо.

— Почему уж так сразу предал? Он посоветовался со мной как моряк с моряком. И знаешь, коллега капитан, — он так и назвал его «коллегой капитаном», Михаил даже порозовел от смущения, — у Евгения твоего серьезнейшие сомнения в вашей затее.

— Думаете, не справимся? — обиделся Михаил.

— Справиться-то вы, может, и справитесь. А вот отпустят ли вас родители?

Михаил молчал.

— Понятно, — кивнул капитан. — Тайком хотели? Милое дело. Я сам, когда мне лет девять было, словно «морской волчонок» Майн-Рида спрятался в трюме рыбацкой шаланды.

— Ну, и?.. — округлил глаза Женька.

— Вернули, — весело ответил капитан. — С моря вернули, а на берегу выпороли. Я это к чему, — посерьезнел он. — Вот вы все вроде бы продумали. А ведь вас через первый же шлюз на Волго-Донском канале не пропустят. Кто да что? Право на вождение? Откуда и куда, господа?

Михаил продолжал угрюмо молчать.

— Представь,— сказал капитан.— На Волге такое судоходство! Если все, ну, пусть не все, а такие, как вы, начнут по ней рейсовать — половина пароходов на мели сядет.

— Мы же днем, — промямлил Михаил. — А если ночью, то мы зажжем топовые огни на мачте.

— Топовые... Утоповые, — проворчал капитан. — У меня к вам предложение.

Михаил недоверчиво посмотрел на него. — Вместе пойдем. Я с вами. И отца Евгения я хорошо знаю. Думаю, что и он согласится.

— Мы сами хотели. А так — неинтересно,—разочарованно хмыкнул Михаил, хотя Женька шипел: «Соглашайся! Соглашайся!»

— Ты неправильно понял, капитан. Мы свою яхту соорудим. И будем идти у вас в кильватере.

— Ну, это еще куда ни шло, — повеселел Михаил. — Мы сами по себе? А вы сами по себе?

— Конечно. Только шлюзоваться вместе будем и стоянки будут общие на берегу.

— А вы не передумаете за два-то года? — прищурился Михаил.

— Если я сейчас не передумал, то через два года и подавно. Во-первых, вы значительно подрастете. Во-вторых, опыта поднаберетесь.

А в-третьих...

— А в-третьих, — взволнованно перебил капитана Женька, — маму мою с собой не берите! Она меня сразу в вашу яхту пересадит!

— Обещаю, — заулыбался капитан. — Постараюсь.

— Обещаете или постараетесь? — наседал Женька.

— Обещаю постараться, — ответил капитан.

— Не знаю даже... — вздохнул Михаил.

— Ты о плавании «Ра» слышал? — вдруг спросил капитан.

— Слышал и видел... по телевизору, — сказал Михаил. — А что?

— У них рация была?

— Была.

— Считай, что мы будем вроде бы вашей «рацией» — на всякий случай. И в Азовском море, и на Волге, уж не говоря о Ладожском озере и Финском заливе, очень неспокойно бывает. Подаете «SOS», мы тут как тут. Я не о тебе беспокоюсь, а о твоей команде, — подчеркнул капитан.

— Ладно, — снова вздохнул Михаил. — Согласен. — И хитро спросил:— А как же пятнадцатилетний капитан у Жюля Верна?

— Так тебе же пятнадцать будет, а команде твоей лишь по одиннадцать-двенадцать, — в тон ему заметил капитан.

На это Михаил не нашелся что ответить, зато он сказал другое:

— Ни за что бы не согласился, если б... — и умолк.

— Если б что? — переспросил капитан.

— Не подумал я, что вернуть нас с пути могут, да и в шлюзы не пустят.

— Плохой ты капитан, значит, если все не продумал.

— Он постарается хорошим стать, — торопливо вставил Женька.

— До свидания, — капитан попрощался с ребятами за руку.

— Правда ж, я не предатель? — просиял Женька.

— Ты не предатель, ты — болтун, — сказал Михаил. — А может, и к лучшему... Поживем — увидим.

— Ну, да, — не понял его Женька. — Еще до Олимпиады ох сколько!

Первая неспортивная мечта Бориса

«Нас принимают в команду,— размечтался Борис.— Строим шлюпку вместе. Мишка парусам нас обучит... «На свою голову», — хихикает Хихикало. «А потом... — продолжал Борис, — мы захватим шлюпку...»

Ах, эти мечты! Воображение Бориса рисует удивительные картины. Отчаливает шлюпка от берега, нет, не шлюпка, а стройная бригантина с многоэтажными парусами. Важно крутит штурвал Борис, Михаил прокладывает курс по карте, Женька и Мошкины драют швабрами палубу, а Молчун и Хихикало — впередсмотрящие. Но вот они смотрят назад, а не вперед. Борис подает им знак. Мгновение — Молчун и Хихикало, юркнув в капитанскую рубку, появляются каждый в пиратской треуголке, охотничьих ботфортах, с музейными кремневыми пистолетами в руках.

Борис тоже преображается! В шляпе с огненно-красным пером, с черной повязкой, закрывающей правый (нет, лучше левый) глаз, с тремя кремневыми пистолетами за поясом, он высоко поднимает вверх кривую абордажную саблю.

«Бунт на корабле! — мужественным голосом вопит он. — Всех за борт!»

Воткнув саблю в палубу, он набрасывает ковбойское лассо на перетрусившего Михаила. Рывок — и Михаил шлепается у ног Бориса. Раз-два-три! — Михаил спеленут лассо с ног до головы, туго, витком к витку. Четыре-пять! — Борис, разжав витки веревки своими стальными пальцами, выхватывает у Михаила заветную пробирку с «нитроглицерином». Пробирка летит далеко в море. Ужасающий взрыв! Всплывают оглушенные акулы Черного моря — катраны.

Мошкины, опомнившись, срывают с противопожарного щита топоры. Бах!.. Бах!..—меткие выстрелы Молчуна и Хихикало выбивают топоры из рук кровожадных близнецов. Женька, тоже опомнившись, выхватывает из тайника охотничью двустволку. Бабах!—оглушительный выстрел Бориса расщепляет стволы ружья в разные стороны. (Стволы аж загибаются, как баранки!) «Пощадите! — умоляют Женька и Мошкины, встав на колени. — Мы больше не будем!» По щекам у них могучими ручьями текут слезы!

«Всех за борт! — вновь мужественно вопит Борис, ловко рассекая саблей лассо, опутывающее Михаила. — А то еще утонет, отвечай за него!»

Хихикало и Молчун сталкивают Женьку и Михаила за борт. (До берега рядом — доплывут!) Мошкины затряслись от страха, когда Борис решительно направился к ним, заложив обе руки за пояс, — и спрыгнули за борт сами. (Нет, пусть лучше Мошкины останутся!)

«Сюда!» — командует Борис, бросая им в воду конец каната.

Мошкины послушно карабкаются на борт. (Они будут шкоты травить! Работать!)

Мошкины вовсю работают с парусами, а Борис и компания, удобно развалившись в шезлонгах, загорают на солнышке, потягивая лимонад из бутылок. И внимательно изучают курс, проложенный Михаилом на карте. (Стрелка указывает на необитаемый остров — атолл, когда-то открытый пиратами, а потом Михаилом, который раскопал эту карту в московской библиотеке, потому что дуракам — счастье! А иначе куда ж он собрался плыть?! «Напавтал»? Значит, «На пиратский атолл в тайной лагуне».)

Как это удалось разгадать Борису, не очень-то любившему читать книги? Совсем недавно он листал дома со скуки журнал «Вокруг света», оставленный кем-то из жильцов. И вдруг наткнулся на статью о пиратах. И как-то получилось, что внимание его привлекли слова: «пираты», «атолл», «тайна», «лагуна»... Вот так и совпало внезапно: «На пиратский атолл в тайной лагуне». Из статьи Борис понял, что атолл — это узкий коралловый остров в виде слегка надорванной баранки. А лагуна — это бухта внутри атолла. Пираты любили прятать сокровища на разных атоллах, по берегам лагун!

Но продолжим рассказ о мечте Бориса... Через месяц-другой...

«Земля!» — впервые в жизни говорит Молчун, завидевший с грот-мачты атолл, покрытый пальмами (банановыми).

Корабль бросает якорь в лагуне. (Якорь бросают Мошкины, он тяжелый!) Салют из пушки! (Если удастся ее стянуть со двора краеведческого музея, где она напрасно ржавеет!) И на берег! Ура!

На атолле живут гигантские черепахи, пальмовые крабы, одичавшие свиньи, когда-то завезенные пиратами. И нет ни одной школы! (Необитаемый остров-то).

— А еще, — рассказывал потом о своих мечтах Борис дружкам,— там две развалины: одна — старая крепость с глубокими подвалами и с подземным ходом, а еще — изба, окруженная частоколом, как в фильме «Остров сокровищ»! Живи — не хочу!

— Еще как хочу! — загорелся Хихикало, а Молчун весело кивнул.

— Сокровищ никаких мы, конечно, не найдем, — продолжал Борис,— врать не буду. Ну, разве что в избе —куча пиратского оружия, сабли там, шпаги с драгоценными рукоятками из бриллиантов, изумрудов и плексигласа. Зато в подвалах крепости — старинные бочки с напитками! Лимонад, крюшон, квас — пятисотлетний! Вкусные, ох!..

Хихикало и Молчун мечтательно задумались: ешь себе дикий виноград, втрое крупнее домашнего, пей из старинных кружек смешанный с лимонадом крюшон, а с крюшоном — квас, а с квасом — вкуснейший напиток «Компот венгерский», играй себе в домино — красота!

...Борис, Молчун и Хихикало сидели на песке за каменистой грядой и зачарованно смотрели друг на друга, не видя друг друга.

— А Фантомас? — очнулся Хихикало, взглянув на Молчуна.

— Возьмем с собой, — сказал, остывая, Борис. — Во с какой костью бегать будет! — и широко, до предела, растопырил руки.

Борис и Хихикало помолчали. Молчун тоже «помолчал». Когда он хотел что-то сказать, у него были особенные глаза и вообще такой вид, что можно было подумать: он говорит, а не молчит. Это сразу чувствовалось. Он и в школе-то не говорил, характер такой, как определили врачи-психиатры, к которым водили его родители — любители поговорить. В школе он отвечал на вопросы учителей только письменно. По всем предметам. А поскольку он делал много ошибок, запятая не там или слово «прибавить» написано «пребавить», то ему все время снижали любую отметку на «единицу». Его напугала в детстве большая собака, и он не «захотел» с тех пор разговаривать. Очень боялся, что заикаться будет. И поэтому не решался. И заставить его никто не мог. Ребята считали его умным за молчание, а он и в самом деле был вовсе не глуп. Когда родители по совету врача купили ему огромного пса, надеясь, что это его излечит (клин, как говорится, вышибают кликом), он, даже молча, так воспитал собаку, что она слушалась Малейшего движения его бровей — а это не каждый сумеет!

— ...Ну а потом в Капитанскую бухту поплывем, в Голубой залив,— грустно сказал Борис, глядя на бурливое море. — Или еще в какую... — вспомнил он разговоры, подслушанные под шлюпкой.

— А потом чего? — спросил Хихикало. Молчун кивнул.

— А ничего! — вскипел Борис. — В домино и здесь играть можно!

— А для чего они туда собираются? — настаивал Хихикало.

— А я почем знаю! С какой-то очень далекой целью, а не просто так. Делай, как я, понял? — съязвил Борис.

Он внезапно понял, что ни в какую пиратскую лагуну Мишка плыть не собирается. Откуда лагуны и атоллы в Черном море возьмутся?

Поэтому весь этот день Борис думал, что же такое сделать «как я», чтобы Мишка и его друзья приняли их в свою команду.

— Придумал! — заявил он вечером дружкам во дворе Молчуна.— Напугаем, а потом спасем! Мишка тогда сам нам все-все доверит!

— А как пугать будем? — спросил Хихикало.

— Проще пареного. Пойдет куда-нибудь Мишка вечером, а ты с Молчуном в масках, рраз его и в мешок! «На помощь!» — закричит Мишка. — «Спасите!» А я тут как тут. Бац — тебе, бац — тебе! А вы: "А-а-а-а!» — и бегом. Мишка пожмет мне руку. «Вовек не забуду,— скажет он. — По гроб жизни запомню! Приходи завтра, — скажет,— в 7.00!»

— Хитрый какой, — расстроился Хихикало. — Мне — бац! Ему — бац! А тебе?

Молчун уныло кивнул.

— Я же вас понарошке, еле-еле, — сказал Борис.

— Ты-то, может, и понарошке, — сомневался Хихикало. — А Мишка, он, может быть, и взаправду. Хорошо еще, если кулаком стукнет, а не колбой с этим... взрывным глицерином по голове!

— Не успеет, — неуверенно убеждал Борис. — Вы его рраз...

— А он — два! Нас обоих! — разволновался Хихикало. — Спасибо. Молчун достал из кармана блокнот и написал: «Не согласен».

— А как же его напугать и спасти?—озадачился Борис.

— Проще пареного, — ответил Хихикало. — Ты на него нападешь в маске, а мы спасем!

«Согласен», — быстро написал в блокноте Молчун.

— Спасибо, — разволновался Борис. — Вам нельзя, а мне, значит, можно... Колбой по голове?!

Взгляд его упал на пса Фантомаса, который самозабвенно гонялся по двору за воробьями.

— Напустим на него собаку, а потом спасем! — воскликнул Борис.— А? — И сам себе ответил: — Гениально!

— Они нас сразу примут! — воскликнул Хихикало. И мрачно сказал: — Нет. Мишка собаку в лицо знает. Догадается.

— Не догадается, — весело заявил Борис. — Сделаем так, по плану..

Когда дружки затаив дыхание услышали, что им предстоит сделать, Хихикало восторженно закудахтал, а Молчун молча «сказал», что план — грандиознейший, похлопав себя ладонями по животу от восторга. Но затем вдруг притих, грустно погладил своего Фантомаса и, вынув из кармана блокнот, написал: «А может не надо? Жалко!»

— Надо, — сказал Борис. — Ничего с твоим псом не случится. Не полиняет.

— Вперед! — воскликнул Борис.

И они отправились в магазин «Парфюмерия». В витринах магазина висели красочные рекламные плакаты. На одном из плакатов была нарисована девушка, она улыбалась, длинные ее волосы поднял ветер, как два крыла. Справа волосы были угольно-черные. А слева — белые, точно снег. На них падали лучи в виде кисточек от коробки с надписью «Лондаколор», изображенной в небе вместо солнца. Все это означало, что можно — за здорово живешь! — запросто перекрасить волосы!

«Может, не надо?» — снова написал Молчун в блокноте.

— Надо, — снова сказал Борис.

Они вошли в магазин и купили заветную коробку «Лондаколора». Фантомас, оставленный на улице, недружелюбно смотрел на них из-за стекла, словно предчувствуя что-то нехорошее. Ведь собакам передается настроение хозяев. А настроение у Молчуна было самое паршивое, об этом догадался бы любой человек, взглянув на него, не то что собака.

Самые худшие опасения Фантомаса оправдались через каких-то полчаса, когда Борис в укромном месте за старой пристанью распечатал коробку и высыпал порошок в таз с водой. Хихикало начал размешивать жидкость широкой малярной кистью. Молчун держал собаку за ошейник. Фантомас, не смея рыкнуть на хозяина, сдержанно рычал на Бориса и Хихикало. Предстоящая процедура ему явно не нравилась.

— Всю жизнь заикаться будут, — затрясся от смеха Хихикало и осекся, посмотрев на Молчуна. — Не бойся, не заикнутся. Мы же их спасем, как только они с перепугу на дерево залезут.

...Михаил, Женька и Мошкины обычно возвращались домой после работы по узкой улочке вдоль говорливого ручья. Вода в ручье была такая холодная, что даже не успевала нагреться, хотя и пробегала долгий путь к морю. Поэтому идти по улочке было особенно приятно душным вечером. Здесь всегда веяло прохладой, словно от вентилятора, поставленного в открытый настежь холодильник.

— Досок-то полным-полно, — тараторил Женька. — А вот с парусом совсем плохо.

И тут... Ужас! Из-за угла выскочил огромный, белый как снег зверь с красной пастью! «Р-р-р-р!» — зарычал он на весь город. Со зверя падали наземь густые белые капли, а лапы оставляли белые следы.

Следом за ним выскочил Молчун, но «спасать» уже было некого. «Спасаемые» перемахнули через забор. Но они могли бы и не удирать. У Фантомаса была своя цель. Он с ревом плюхнулся в ручей, и вода вокруг него окрасилась в белый цвет,

Из-за угла высунулись Борис и Хихикало. Завидев их, Фантомас выпрыгнул из ручья и, обогнув Молчуна, растопырившего руки, помчался к своим «мучителям». Они с воплем понеслись от него по переулку и с неимоверной скоростью залезли на дерево. Это была тонкая молодая липа, она трещала и гнулась под их тяжестью. Фантомас кружил вокруг деревца, показывая обидчикам внушительные клыки. Завизжав от ярости, он подпрыгнул, содрав когтями длинные ленты коры. Ломая сучья, Борис и Хихикало полезли еще выше.

— Спасите!—завопили они.

Подоспевший Молчун демонически посмотрел на пса и кивнул. Фантомас, виновато потупив глаза, тоже кивнул и сел у ног хозяина. Молчун вынул блокнот и написал крупными буквами:

«Слезайте»,— и показал ребятам.

— Не слезем, — дружно ответили Борис и Хихикало.

Спортучеба: «Испытание на шторм»

— Бешеный, — сказал Женька, когда беглецы отдышались. — Бешеный леопард. Видали, как с него пена капала!

— Конечно, бешеный, — сказали Мошкины. — Первый раз такую зверюгу вижу.

— Откуда он — леопард?!—неуверенно возразил Михаил.

— Откуда? С гор, наверное спустился, — облизал пересохшие губы Женька.

— А чего он в городе не видел? — заметил Михаил. — Зачем он сюда прибежал?

— Я же сказал, потому что бешеный, — отрезал Женька. — Бешеный леопард.

— А может, барс? — буркнул Михаил.

— Ну, пусть барс, — соглашался Женька. — Бешеный барс.

— А по-моему, не барс и не леопард, — задумчиво сказал Михаил. — Похоже, злая собака. Большая злая собака.

— Большая, злая и бешеная собака, — уточнил Женька, — если ты хочешь. Но таких огромных собак не бывает!

— Да хотя бы у Молчуна не меньше, — возразил Михаил.

— Держите меня...— засмеялись Мошкины.— У Молчуна — с большого теленка, а этот — с маленького быка!

— Может, пойдем посмотрим? — предложил Михаил. «Капитану» было стыдно перед «командой» за свой испуг.

— В другой раз, — отозвались Мошкины. — Завтра. — И заторопились.— Сегодня я спать хочу.

— И я, — пискнул Женька, — сегодня... А ты иди один. За нас не волнуйся.

Но и Михаил не пошел. Наверное, потому, что «не хотел за них волноваться».

Ночью Михаил и Женька долго спорили о собаке-леопарде-барсе, пока тетя Клава не постучала снизу.

— Бешеный барс — ладно, чепуха, хоть и страшно, — шепотом сказал Женька. — Знаешь, я чего больше всего на свете боюсь? Шторма боюсь. Как начнет швырять?

— А Мошкины боятся шторма? — строго спросил Михаил.

— Еще побольше меня, — ответил Женька. — А в плавании много штормов будет: два или три?

— Тысяча три! Особенно на Ладоге, — засмеялся Михаил и значительно пообещал: — Завтра я вам спортиспытание на шторм устрою. Хорошо, что ты мне сказал.

Женька помолчал, поворочался на кровати.

— Мишк, а Мишк...

— Что? — сонно сказал Михаил.

— Считай, что я тебе не говорил... про шторм. Ладно? Тогда и спортиспытание не нужно. Верно, а?

Но Михаил ничего не ответил. Он уже спал.

«Дернуло меня за язык,— рассердился сам на себя Женька, а потом рассердился на Михаила. — А он и рад. Ведь не забудет!»

Женька надеялся, что Михаил, если не забудет, то хотя бы передумает. Утром как назло, даже из окна видно, море было гневное, штормовое, оно катило валы и с неприятным грохотом разбивало о берег. Женька благоразумно не стал напоминать Михаилу о «штормовом испытании», но тот все отлично помнил.

— Так... шторм, — сказал он. — А?

— Не будем? — не выдержал Женька.

— Будем... Сколько, думаешь, сейчас баллов?

— Восемь! — выпалил Женька. — Или девять!

— От силы пять, — сказал Мишка. — Слабовато... Жаль даже... Но ты не огорчайся, что-нибудь посильнее придумаем. Есть у меня мысль.

Женька тут же проклял в душе эту мысль.

Они зашли за Мошкиными, и Михаил повел всех к морю. Близнецы шагали вяло, с неприязнью поглядывая на бушующее море. Женька уже успел им шепнуть по пути об испытании, потому что, как он считал, уж лучше втроем бояться, чем одному. Смелее себя чувствуешь. Мошкины шли и говорили страшными голосами вроде бы Женьке, а на самом деле стремились запугать своего «капитана».

— Ну и шторм! Все суда на якорях! Выход в море закрыт! Никому купаться не разрешают! Ну и шторм.

Михаил недоуменно взглянул на них, затем понимающе — на Женьку и сказал:

— А-а... Им уже известно.

Но он почему-то привел их не на море, а на старую пристань, к сторожу. Мошкины и Женька сразу повеселели.

— Конечно,— заискивающе улыбнулся Женька Михаилу,—ты правильно решил. Наберем досок, гвоздей. Какие тут испытания, такой штормяга! Десять баллов!

— Не поднимай волну, — ласково сказал ему Михаил и, поздоровавшись со сторожем, спросил, нет ли у него ненужных, списанных бочек.

Сторож сказал, что есть, сколько угодно. Он уже привык к самым неожиданным просьбам ребят.

— Я их вон за тем забором в овраг скатил, — показал рукой сторож. — Целая куча в овраге.

— В овраге!—обрадовался Михаил и загадочно произнес: — Это хорошо, что овраг искать не надо.

— Оврагов у нас сколько хочешь, — Женька не понимал, зачем понадобился овраг.

Ребята обогнули пристань и вышли к глубокому, крутому с этой стороны оврагу. Другой склон оврага был вдвое ниже. На дне оврага действительно лежали бочки. Одни рассыпались, другие были на вид невредимые.

— Отлично, — посуровел Михаил. — Достанем каждому по бочке, каждый заберется в свою и — лети вниз! Почище любого шторма качка.

— Страшно, — задрожали Мошкины.

— А я... — звонко начал Женька, — если влезу в бочку, ни за что не решусь скатиться! Так и буду сидеть!

— Не беспокойся, столкнем, — обнадежил его Михаил.

— Страшно, — снова сказали Мошкины, отступив от края оврага.

— В плавании будет пострашнее, — сдвинул брови Михаил.—Тут испытаете — там не растеряетесь, все привычней будет. И не трусьте! Даже по Ниагарскому водопаду в Америке в бочках спускались!

— Так то — в Америке, — заныл Женька. — Так то — по Ниагарскому! А тут вон какая глубина!

— На берег спишу, — пригрозил Михаил.

Спрятавшись в густых кустах на той стороне оврага, вездесущие Борис, Молчун и Хихикало бесполезно гадали, что здесь происходит. Мишкина команда расчищала дно от обломков, выкатывала наверх бочки, убирала со склонов камни и камешки, железяки и даже щепки.

И вот на краю обрыва выстроены в ряд четыре бочки, положенные набок.

Михаил залез в одну из них.

— Толкайте, — гулко сказал он. — Ну? Приказ слышали?!

Мошкины толкнули — и бочка с грохотом понеслась вниз! Она застряла в пышном кусте бузины на дне оврага, и Михаил, пошатываясь, выбрался из нее. Сел и очумело завертел головой.

— Отлично качает! Почище шторма! — придя в себя, весело закричал он. — Давай! Женька-а, давай!

Сразу последовать за Михаилом Женька не решился. Он спустился по косогору, внимательно осматривая путь, который ему предстояло пройти.

— Рассчитывает,— с уважением сказал Борис.

Женька убрал с дороги крохотный камешек. Взобрался на косогор, помялся, покосился на Мошкиных и нерешительно забрался в бочку. Мошкины толкнули — и бочка полетела, из нее далеко и гулко разносился отчаянный Женькин крик.

Михаил еле успел отскочить в сторону:

— Ты что на меня бочку катишь!

Женька, кряхтя, выполз из бочки, всхлипнул и стал ощупывать себя.

Понеслась третья бочка. Она мчалась необычайно быстро и высоко подскакивала. Вот она подскочила в очередной раз, с грохотом ударившись о дно оврага, и — рассыпалась! Груда обручей и щепок...

И никого!!!

Михаил с Женькой испуганно переглянулись. И тут покатилась четвертая бочка. Оказалось, прежнюю Мошкины пустили пустую на пробу. Потому она так и подскакивала, что была пустая.

Четвертая бочка со страшной скоростью промелькнула мимо Женьки и Михаила. Она летела с такой быстротой, что легко вкатилась по невысокому и пологому другому склону и остановилась только на верху оврага — на той стороне. Из бочки на четвереньках выползли оба брата Мошкины. Они недоуменно уставились вниз, не понимая, как это они оказались вверху, будто совсем и не было головокружительного спуска.

— Ох-ох-ох... — застонали они.

— Свихнулись,—сказал в кустах Хихикало Борису и Молчуну.

— Мо-лод-цы! — похвалил Михаил своих «мореплавателей». И его команда удалилась вслед за ним, прихрамывая и пересчитывая на ходу ссадины, синяки и шишки.

— Сам ты свихнулся, — запоздало ответил Борис, вылезая из кустов.— Попробуй сам. Слабо?

Хихикало убедительно молчал. Борис обошел вокруг бочки Мошкиных, лежащей у склона.

— Эх, была не была, — и забрался внутрь. — Толкайте.

— У тебя ж опыта нет, — отговаривал Хихикало.

— А у них есть? — отозвался Борис. — Они сегодня сами впервые.

— Они каждый день с ума сходят, — утверждал Хихикало. — Привыкли.

— Толкайте, ну!—рявкнул Борис. Хихикало и Молчун посмотрели на него, пожали плечами и так толкнули бочку, что она чуть ли не со свистом загудела в овраг.

К их удивлению, неопытный Борис не только остался жив, но даже цел и невредим. Пошатываясь, как Михаил, он вылез из бочки, покрутил головой и проникновенно произнес:

— Нет, ты посмотри, как здорово!

— Сам смотри, — буркнул Хихикало, разочарованный тем, что Борис не сломал себе ну хотя бы мизинец. Тогда бы знал, как дуракам подражать. Это очень заразительно. Он сам, Хихикало, чувствовал неодолимую тягу тоже спикировать на дно оврага в бочке. И только большим усилием воли справился с этим безумным желанием.

Когда же ушел и Борис с компанией, на краю оврага появился сторож. Он, словно мальчишка, подглядывал все это время за ребятами из-за ограды. Сторож спустился в овраг и, кряхтя, вкатил наверх самую здоровенную бочку. Постоял, подумал. Забрался внутрь. Посидел там немного, точно древнегреческий философ Диоген. Вылез, хмыкнул. Снова задумчиво постоял. И пихнул бочку ногой.

Она с гулом ушла в овраг.

— Наверно, спортсмены, — сказал он, потому что привык по старости размышлять вслух. — Разрядники, — подумав добавил он. — Будущие космонавты, не иначе.

Спасайтесь! Тигр!

Мошкины красили баркас, постанывая, и печально поглядывали на многочисленные синяки друг у друга. С каждой минутой синяки все ярче наливались голубыми, красными, лиловыми и фиолетовыми красками, синяки расцветали, как цветы на клумбе.

— Можно подумать, вас вчерашний леопард покусал,—сказал близнецам Женька, хотя у него самого с Михаилом вид был не лучше.

— Ты на себя посмотри, — посоветовали Мошкины. — Серо-буро-малиновый!

— Вот-вот! А что тетя Клава скажет?! — заныл Женька. — Объявляю забастовку! — Он шваркнул кистью оземь. — Видали по телевизору кино «Стачка»? Они там отказались работать в условиях нечеловеческих!

И только он это сказал, как вдруг...

Но этому «вдруг» предшествовали другие немаловажные события.

...Крах затеи с перекрашенным Фантомасом не давал покоя Борису.

— Первый блин всегда комом, — убеждал он Молчуна. — Надо бы еще разок попытаться.

«Хватит»! — написал Молчун на листке в блокноте.

— Да нет, — уговаривал его Борис, поглаживая свои «бочечные» синяки, — мы теперь по-умному. Вот увидишь.

«Красить не разрешу!» — написал Молчун.

— Ну, последний раз, ей-богу! — упрашивал Борис. — Славка, скажи ему, — обернулся он к Хихикало.

— Ей-богу, — вяло повторил тот и тревожно спросил: — А нас эта псина снова на дерево не загонит?

Они сидели на веранде у Молчуна. Фантомас развалился в углу на старой тигровой шкуре, сильно побитой молью. Голова его лежала на голове тигра, Фантомас грустно косил глазом на хозяина. Но когда он переводил взгляд на его дружков, хвост не шевелился, даже слабо.

— Гениально! — вдруг вскричал Борис. — Ха-ха! Фантомас вскочил и залаял.

— Мы его переоденем в тигровую шкуру, он к ней привык,— представляете!

Молчун потянулся было за блокнотом, но Борис перехватил его руку:

— Да помолчи! Выслушай сначала. Ведь и красить-то собаку не надо. Подвяжем тигровую шкуру, она у тебя страшная, как смерть! А голову собаки в голову тигра засунем!

Молчун снова потянулся за блокнотом, но Борис снова его остановил:

— Помолчи! Знаю. Стеклянные глаза у тигра вынем на время, а дышать собака будет через разинутую тигровую пасть! Зубов-то сколько будет, четыре челюсти! — восхитился Борис. — А хочешь, мы еще пару дырок тигру в носу проделаем для собачьего дыхания! Идет?

Молчун молчал долго, а потом нехотя кивнул. Они взяли шкуру и повели собаку в свое укрытие за скалами, откуда они обычно подглядывали за ребятами, корпевшими над шлюпкой.

Борис не ошибся, Фантомас довольно спокойно отнесся к шкуре тигра, в которую его одели. И впрямь он давно привык к ее виду и запаху. Уже не первый год она служила ему постелью. Вот только голову тигра он сначала не разрешал на себя надевать. Но Молчун сумел-таки «уговорить» его. А еще он надел псу намордник, несмотря на бурные протесты Бориса, который считал, что с четырьмя челюстями «страшилище» будет пострашней.

Они подошли к скалам с тыла и осторожно выглянули;

— Синяки считают, — хихикнул Славка.

— Так. — Борис начал разматывать длинную веревку, предусмотрительно захваченную из дому. — А вообще правильно мы ему намордник надели. Хотя он и лапами может... Ничего, удержим,—бормотал он, — я из-за них в колонию попасть не хочу.

— Никто не хочет, — подтвердил Хихикало. Молчун кивнул.

— Ну, сколько там до них? — нетерпеливо спросил Борис.

— Метров десять запросто, — сообщил Хихикало.

— А веревка — восемь, — ободряюще сказал Борис унылому Молчуну. — Привязывай к ошейнику. Выпускай собаку, и полундра! Не бойся, ничего она с ними не сделает. Втроем-то удержим?

— Удержим,—сказал Хихикало.

— Только не сразу выбегаем спасать, — предупредил Борис.— Пусть Фантомас побольше пробежит, на всю веревку, чтоб испугались!

Молчун озабоченно кивнул.

...И вот тут-то Женька как раз и объявил- «забастовку», вспомнив о фильме «Стачка». Внезапно кот Мошкиных, который приходил на «верфь» поваляться на мягких стружках, вскочил с громким шипением и растопырил шерсть.

Ребята оглянулись. У скалы стоял ТИГР! Немыслимо жуткого вида, облезлый и тонконогий! Глубоко запавшие глаза его казались такими бездонными, будто их и вообще не было! «Агрр-р!» — глухо сказал он.

— Караул, — побелевшими губами прошептал Женька. Все, не сговариваясь, разом приподняли шлюпку и нырнули внутрь. Борт хлопнул о песок. Затем чуток приподнялся — и они увидели, как тигр огромными прыжками ринулся... за уносящимся котом. За тигром волочилась веревка, вот она натянулась и выхватила из-за скалы Бориса, Молчуна и Хихикало. Веревка была намотана у них на руки, они не могли ни удержать загадочного тигра, ни избавиться от него. Связанные с ним одной веревкой, они вихрем промчались мимо шлюпки.

Кот прошмыгнул между двумя валунами. Тигр кинулся за ним и на мгновение застрял. Рванулся, выскочил из своей тигровой шкуры и понесся дальше уже в обличий знакомого пса Фантомаса, увлекая за собой коварную компанию. Вздымая песок, они скрылись вдали.

Заточение

— Теперь все понятно,— ликовал Женька.— Вчерашний леопард — наверняка ихний! Перекрашенный!

Михаил, Женька и Мошкины возвращались домой, весело тараторили, перебивая друг друга, позабыв про синяки и ссадины, на которые с удивлением взирали люди.

— А ты хорошо спрятал шкуру? — спросили Мошкины Женьку.

— Вовек не найдут, я ее закопал! А то вдруг они снова устроят!

Михаил расхохотался и свернул к магазину «Спорттовары».

— Ты куда? — спросили Мошкины. — Я есть хочу.

— Может, у них подходящий трос появился, — ответил Михаил.— Каждый день захожу. Нам трос во как необходим на шкоты! Как же парусом управлять без шкотов?!

— Ребята, вы что, в аварию попали? — ужаснулась продавщица, взглянув на Мишкину команду, густо разрисованную синяками.

— В аварию, — кивнул Михаил.

— Автобус? — с интересом спросила она.

— Трамвай, — ответили Мошкины, поддерживая Женьку, который, словно раненый солдат, вдруг повис, обняв их за шеи.

— У вас трос капроновый есть? Нам на шкоты для паруса, — сказал Михаил. — Или манильский, или сезаль, а?

— Сейчас нет. Ожидаем к вечеру. Все живы? — спросила продавщица, ей не давал покоя «трамвай, попавший в аварию».

— Все,— буркнул Женька, «придя в себя».

— Вы сразу после перерыва приходите, а не то разберут. Первый раз за все лето получаем. Прозеваете, потом только в октябре завоз будет. А где это случилось? — прониклась к ним сочувствием продавщица.

— Вон там где-то, — неопределенно показал Михаил рукой. — Не прозеваем, большое спасибо.

— Пожалуйста, — продавщица покачала головой.—Надо же, как обошлось. В рубашке родились! Повезло!

...Увидев Михаила и Женьку, тетя Клава, ни слова не говоря, взяла их за руки и отвела на мансарду. Так же молча протерла их синяки и ссадины одеколоном (Женька только повизгивал), сделала примочки и облепила их пластырями с ног до головы.

Молча вышла. Закрыла дверь на ключ. И тут только сказала:

— Мое терпение лопнуло. Будете здесь сидеть, пока не пройдет.

— Тетя!.. Ну, тетя!.. — вскричали они. — Миленькая!

Снова тягостно проскрипел замок, тетя Клава предусмотрительно заперла их на второй оборот ключа.

— Мы здесь не можем сидеть, — Михаил нервно заходил по комнате. — Время необратимо, и так в обрез!

— Как — необратимо? — спросил Женька.

— Время только вперед бежит, — объяснил Михаил, — в будущее. А в будущем нам троса не видать. Сегодня могут разобрать — и прощай.

— Я понял, — грустно сказал Женька. — Все пропало.