Очерк четвертый. К истории политэкономического термидора в СССР

Имя В. М. Глушкова было известно практически всем его современникам. Не так уж много советских ученых удостоились такой популярности: Королев, Курчатов, Патон-старший, – вот, пожалуй, и все. Причина такого всенародного почитания – даже не научные достижения сами по себе – были ученые, у которых они были никак не меньше. Причина в том, что, будучи крупнейшими величинами в своих отраслях науки, эти ученые, кроме этого, оказались еще и на самом переднем крае борьбы между социализмом и капитализмом. Каждый на своем участке они обеспечивали нашу обороноспособность и способность' не отстать в экономическом соревновании.

Но даже среди этих людей Глушкова следовало бы выделить особо. В. И. Ленин в работе «Об едином хозяйственном плане», рассуждая о неумении многих коммунистов-руководителей организовать работу буржуазных специалистов в рамках плана ГОЭЛРО, призывал помнить: «…что инженер придет к признанию коммунизма не так, как пришел подпольщик-пропагандист, литератор, а через данные своей науки, что по-своему придет к признанию коммунизма агроном, по-своему лесовод и т. д. Коммунист, – продолжает дальше Ленин, – не доказавший своего умения объединять и скромно направлять работу специалистов, входя в суть дела, изучая его детально, такой коммунист часто вреден. Таких коммунистов у нас много, и я бы их отдал дюжинами за одного добросовестно изучающего свое дело и знающего буржуазного спеца»[62]. Разумеется, что за десятилетия Советской власти положение изменилось. «Буржуазных специалистов» в старом смысле слова больше не осталось. Подавляющее большинство крупных ученых сами были членами партии. Но проблема сама по себе не исчезла, а только видоизменилась.

Сегодня не нужно особо разъяснять, что быть членом коммунистической партии и быть коммунистом – далеко не одно и то же. Одно дело – «признавать» коммунизм (в 50-е-60-е годы даже самые лютые враги Советской власти не могли позволить себе сомневаться в его неизбежности), и совсем другое – самому реально быть коммунистом. Ведь каждому отдельному человеку все равно нужно было до него «доходить по-своему». Членов партии среди ученых тогда было очень много, но для подавляющего большинства из них это было скорее «общественной нагрузкой», не связанной непосредственно с их научными занятиями. Большинство из них становились членами партии еще до того, как они становились учеными, а из тех, кто вступал в партию, уже достигнув в науке определенного положения, немалая часть руководствовалась при этом далеко не научными, а, например, карьерными соображениями. Во многом коммунизм и специальные науки все годы социализма так и продолжали существовать отдельно, соединяясь скорее организационно, чем идейно.

Видимо, будучи натурой цельной и последовательной, привыкнув до всего доходить своим умом (именно умом, а не просто чувствами), не умея и не желая фальшивить в принципиальных вопросах, Глушков чувствовал искусственность и некоторую натянутость такого положения вещей. Скорее всего, именно поэтому членом партии он стал довольно поздно, в 1958 году, уже будучи руководителем Вычислительного центра АН УССР, который имел статус научно-исследовательского института.

Но даже в это время настоящее научное «признание» Глушко-вым коммунизма было еще впереди. По-настоящему, «через данные своей науки», В. М. Глушков пришел к коммунизму двумя-тремя годами позже. К 1962 году он был полностью уверен, что настоящее применение кибернетики как науки – в управлении плановой социалистической экономикой. Только здесь она реализует себя в полную мощь.

Уже к началу 60-х годов стало очевидно, что планировать советскую экономику и эффективно контролировать исполнение планов из единого центра становится все труднее и труднее по причине катастрофического увеличения количества экономической информации, которую необходимо при этом обрабатывать.

Подавляющее большинство экономистов в это время склоняется к мысли о необходимости дальнейшей децентрализации управления, что неизбежно вело к необходимости усиления роли рыночных рычагов для управления хозяйством, то есть к возврату назад, к господству товарного хозяйства. В принципе, экономистов можно при желании понять. Ведь политическая экономия сама по себе не обладала средствами борьбы с назревающим кризисом управления. Выход мог быть найден исключительно на путях изменения технической базы управления.

В. М. Глушков был не первым в СССР, кто обратил внимание на необходимость применения вычислительной техники в управлении народным хозяйством. Еще в 50-х годах подобные идеи выдвигались некоторыми специалистами в области вычислительной техники, например, А. И. Китовым, а также экономистами, в частности, академиком В. С. Немчиновым.

Но именно В. М. Глушков оказался самым горячим энтузиастом этого дела и больше всего сделал для его реализации. Идея Общегосударственной системы автоматизированного управления (ОГАС) стала делом его жизни.

Некоторые биографы В. М. Глушкова строят нехитрую концепцию, согласно которой идею ОГАС похоронила бюрократия, которая не была заинтересована во внедрении современных методов управления. Эта концепция подкупает своей простотой и очевидностью. Но это та простота, которая, как говорят, хуже воровства.

Глушкова в вопросе об ОГАС не очень понимали не только бюрократы, но даже ближайшие соратники, не говоря уже о так называемых «хозяйственниках» и экономистах. Его охотно признавали как крупнейшего организатора науки, как гениального ученого, но то, что сам Глушков считал главным – ОГАС, многие считали его не очень серьезным увлечением, а то и просто, блажью. При этом такие люди считали себя очень практичными, а Глушкова мечтателем. На самом деле этим «практикам» просто не хватало широты кругозора и, если хотите, фантазии. Глушков смотрел на много дальше, чем все специалисты. Он видел не только то, что есть, но и то, что будет. Мощности электронно-вычислительных машин, которые имеются сегодня, в сотни, тысячи и в миллионы раз превышают те, которые нужны были для организации ОГАС. Но эти мощности используются вовсе не с той целью, чтобы освободить человека от рутинного изнуряющего труда для творчества и развития своих способностей. Они используются в основном для усиления эксплуатации людей, для их дебилизации, для их морального и интеллектуального развращения, для усиления господства капитала над трудом.

Идея ОГАС выходила далеко за пределы не только кибернетики, но и за пределы науки как таковой. Это был тот случай, когда наука получала шанс во всеобщем масштабе превратиться в непосредственную производительную силу общества, а, соответственно, производительные силы получали шанс вырваться из стихии товарно-рыночных отношений и развиваться далее исключительно на научной, рациональной, разумной основе. Общество получало возможность осуществлять полную власть над своими собственными производительными силами и производить уже не «наобум Лазаря», а точно зная свои сегодняшние потребности и имея возможность прогнозировать их изменение назавтра и намного лет вперед. Притом, можно было прогнозировать не просто возможности кошельков потребителей, а действительные разумные потребности людей и общества.

Когда разрабатывался план ГОЭЛРО, появился ленинский афоризм «Коммунизм есть Советская власть плюс электрификация всей страны». Сегодня ясно, что эта формула точно отражала специфику только первой фазы коммунизма. Вторая фаза – полный коммунизм – был неосуществим без автоматизации управления социалистическим хозяйством. Увы, этого не смогли понять тогда – в середине 60-х.

Глушков мечтал о том, чтобы ОГАС получила такую же поддержку, как и ядерная и ракетная программа. Только усилий она бы потребовала побольше, поскольку затрагивала все отрасли хозяйства и общественной жизни вообще. Но и эффект от внедрения этой системы обещал быть небывалым. Здесь мы бы не просто оборонялись и догоняли США. ОГАС – это было оружие экономического и социального наступления, применение которого не оставляло капитализму никаких шансов в экономической борьбе с нами. Обгонять, не догоняя – такой принцип предложил Глушков. Выставить какие-либо принципиальные возражения против ОГАС никто не мог. Но идею автоматизированного управления экономикой и не пытались рассмотреть с точки зрения принципов. Ее рассматривали в первую очередь с точки зрения выгоды. Она, конечно, обещала быть выгодной, но нескоро, да и неизвестно – получится или нет. – Типичная точка зрения мелких лавочников. А тут нужно было принимать именно принципиальное решение. Не экономическое, а политическое, точнее, полит-экономическое. Глушков это ясно понимал. Не зря, отвечая на вопрос «Комсомольской правды»: «Какое ленинское изречение, какую ленинскую мысль вы помните всегда», Виктор Михайлович, сказал: «Мысль о том, что принципиальная политика есть единственно правильная политика… Стараюсь всегда следовать этой мысли».

Эффективность ОГАС должна была измеряться совершенно не теми масштабами, которыми мыслили тогдашние экономисты-рыночники и управленцы послесталинской эпохи.

К слову сказать, Сталин в «Экономических проблемах социализма в СССР», говоря о рентабельности тогдашней социалистической экономики, писал, что рентабельность с точки зрения отдельных предприятий и отраслей производства не идет ни в какое сравнение с той высшей рентабельностью, которую дает социалистическое производство, избавляя нас от кризисов перепроизводства и обеспечивая нам непрерывный рост народного хозяйства с его высокими темпами.

Но идеи Сталина к тому времени уже были не в почете. Среди экономистов В. М. Глушкова полностью поддержал академик В. С. Немчинов, который, как уже упоминалось, сам раньше высказывал сходную идею. Но верх взяли экономисты-рыночники, среди которых оказались и ученики В. С. Немчинова. Собственно, экономическая реформа 1965 года означала не что иное, как официальное принятие рыночной ориентации в политической экономии. Противники усиления рыночных методов в экономике, те, кто старался усовершенствовать централизованное управление экономикой за счет внедрения современной техники и новых методов планирования, были вытеснены из сферы управления экономикой и фактически лишены влияния на политику партии и государства.

Отличительной чертой характера Глушкова была невероятная работоспособность и настойчивость в достижении поставленных задач: как тех, которые он ставил перед собой лично, так и тех, которые стояли перед коллективом, перед страной в целом. Впрочем, личное, коллективное и общественное в нем органически соединялись. Глушков умел растворяться в деятельности руководимого им коллектива. Но на такое способны хоть и далеко не все, но многие, что нередко приводит только к тому, что такого рода руководители интересы коллектива стараются поставить выше интересов общества. Глушков умел еще и деятельность своего коллектива всецело подчинить решению задач, стоящих перед обществом в целом. Но «подчинить» для него означало находиться на переднем крае, вести за собой, увлекать, заставлять двигаться вперед. В этом состояла коммунистичность В. М. Глушкова – не словесная, а действительная, практическая, деятельная.

Партия объявила, что коммунизм будет построен за 20–25 лет, и Глушков немедленно выдвигает идею ОГАС, включавшую в себя первоначально, кроме всего прочего, и систему безденежных расчетов населения. И это был не просто прожект. Все было продумано в деталях: технических, экономических, даже психологических. Позже, уже в 70-х годах, в вошедших в книгу В. Моева «Бразды управления» беседах Виктор Михайлович расскажет о своей идее потребительских ассоциаций по месту жительства, которые за счет того, что все их члены друг друга знают лично, поскольку живут по соседству и каждый день встречаются, позволили бы как исключить стремление обмануть друг друга в условиях безденежного распределения, так и избежать кажущегося неизбежным при решении подобной задачи вмешательства в личную жизнь каждого отдельного члена общества. Продуман был и финансовый механизм постепенного перехода к безденежному распределению.

Увы, таких людей, как В. М. Глушков, не оказалось в достаточном количестве ни в руководстве науки, ни в руководстве партии. Даже не попробовав выполнять программу партии, за принятие которой они сами же единогласно голосовали, руководители партии сочли ее невыполнимой. Вместо того, чтобы думать, как осуществить обещанное народу и что нужно предпринять для этого на тех или иных участках общественной жизни, руководство партии думало только о том, как облегчить себе жизнь, чтобы и руководить, и в то же время особо не напрягаться. Вполне понятно, что люди с таким настроем с большим энтузиазмом восприняли шарлатанские идеи экономистов-рыночников, утверждавших, что усиление рыночных стимулов в экономике автоматически разрешит все проблемы.

Если академика Глушкова его наука привела прямиком к «признанию коммунизма», то среди специалистов в области политической экономии почти что не оказалось таких, которых бы их наука вела туда же. Советских экономистов их «наука», наоборот, неумолимо тянула в болото товарности, рыночной стихии, по существу, к капитализму.

Все дело, наверное, в том, что не всякого ученого, специалиста вообще, его дело ведет к коммунизму. К коммунизму наука ведет только настоящих ученых и специалистов, которые умеют быть последовательными и настойчивыми, отдают всего себя своему делу, а дело ставят на службу прогрессу общества, а не просто превращают его в род бизнеса, или, наоборот, тяжкой, ненавистной поденщины. К сожалению, в советских научных и хозяйственных низах таких преданных своему делу людей было гораздо больше, чем в научных и партийных верхах.

Впрочем, о партийных верхах и их отношении к науке – разговор особый. Дело не в том, что там не было ученых. Проблема была в том, что те, кто оказывался наверху, не хотели учиться. Особенно не желали овладевать именно той наукой, без которой немыслимо успешное управление в условиях социализма – марксизмом. Для них марксизм был скорее религиозным ритуалом, чем наукой.

Владей они хотя бы азами экономического учения Маркса, проповедников «рыночного социализма», провокаторов «экономической реформы 1965 года» никто бы и слушать не стал, поскольку с точки зрения экономического учения марксизма все это – совершенно безграмотная антикоммунистическая вульгарщина.

Впрочем, как знать, может, наоборот, это была хорошо продуманная тонкая игра внешнего противника. Вряд ли случайно со временем основные идеологи «реформы 1965 года» оказались за границей.

Если это была игра, то расчет был на одно – на марксистскую неграмотность руководства партии, да и партии в целом. В таком случае нам придется признать, что расчет этот полностью оправдался.

Загрузка...