Глава 12

Зуев открыл глаза и обнаружил, что сидит за рулем своего “Москвича”, уронив голову на грудь и сложив на животе руки. Шея у него затекла от неудобной позы, и, когда Олег Андреевич с трудом поднял голову, ему показалось, что шейные позвонки захрустели, как сухой хворост, а сухожилия издали протестующий скрип. “Смазать, – ни к селу ни к городу подумал он. – Нужно смазать, пока совсем не заржавело…"

Он бессознательным жестом поправил съехавшие на сторону очки и повел затекшими плечами, мало-помалу приходя в себя. Его состояние напоминало жестокое похмелье, вот только привкуса алкоголя во рту почему-то не ощущалось. Голова раскалывалась, гортань пересохла, и каждая клеточка тела тупо ныла, словно он всю ночь разгружал вагоны со щебнем, как в золотые студенческие времена. За окном машины стояли серенькие октябрьские сумерки, в салоне было холодно и сыро, а запотевшее лобовое стекло снаружи сплошь покрылось капельками дождя.

Несколько минут Зуев сидел неподвижно, тупо глядя в забрызганное дождем боковое окошко и пытаясь сообразить, утро сейчас или вечер. Часы на приборной панели показывали начало девятого, и через некоторое время до него дошло, что во второй половине октября темнеет рано, что-то около пяти, и, значит, сейчас не вечер, а дождливое пасмурное утро. Олег Андреевич озадаченно потер ладонью шершавую от проступившей щетины щеку. У него не было ни малейшего представления о том, где он провел ночь и большую часть предыдущего дня. Воспоминания об этом промежутке времени каким-то образом начисто испарились, оставив после себя лишь мутный неприятный осадок. По неизвестной причине Зуеву совсем не хотелось выяснять, чем он занимался на протяжении целых суток, полностью выпавших из его памяти.

Налетевший откуда-то ветер осыпал машину целым водопадом желтых березовых листьев. Несколько золотистых кругляшей прилипло к мокрому лобовому стеклу, и, глядя на них, Зуев наконец осознал, что его машина почему-то стоит на едва заметной среди жухлой осенней травы лесной дороге. По обеим сторонам дороги шумел смешанный лес, а на обочине метрах в пяти от машины Зуев заметил торчком вкопанное в землю полусгнившее бревно с отесанной под конус верхушкой и какими-то выведенными масляной краской цифрами на боку – межевой знак, обозначавший границы участков. Это был не парк, а именно лес, что автоматически рождало кучу новых вопросов, искать ответы на которые у Олега Андреевича не было ни малейшего желания.

"А отвечать придется, – с неудовольствием подумал он. – Жена, наверное, совсем с ума сошла, все больницы обзвонила, все морги, милицию на ноги подняла… Она мне устроит допрос с пристрастием, это уж как пить дать.

Повод-то какой! Пропал на целые сутки, дома не ночевал, и ни слуху ни духу! Что же со мной было-то? Неужели обчистили? Тогда почему машину не забрали? Странно как-то…"

Он вдруг почувствовал, что его вот-вот вырвет, и, поспешно распахнув дверцу, свесил голову вниз. Его тут же вывернуло наизнанку, но на землю стекла только тонкая струйка желудочного сока – Олег Андреевич ничего не ел на протяжении суток, и его протестующему желудку было нечего извергнуть наружу. Несмотря на это, голода Зуев не ощущал. Одна мысль о еде вызвала у него новый приступ тошноты, и он с минуту висел в неудобной позе, придерживаясь за дверную ручку и чувствуя, как редкие капли дождя приятно холодят шею.

«Точно, ограбили, – подумал он, возвращаясь в нормальное положение и со стуком захлопывая дверцу. – Отравили чем-то и вытащили бабки…»

Непослушной рукой он залез во внутренний карман куртки и нащупал бумажник. Ему снова подумалось, что грабители были какие-то странные. С их точки зрения было бы гораздо проще отобрать у него бумажник, часы и выкинуть его из машины на полном ходу. Вместо этого они оставили при нем и часы, и бумажник, и автомобиль.

К его удивлению, бумажник не был пустым. Помимо мелочи, которую он успел заработать за вчерашнее утро, там обнаружилось пять стодолларовых купюр – новеньких, недавно отпечатанных, хрустящих, как накрахмаленные простыни. Вид денег почему-то совсем не обрадовал Олега Андреевича – напротив, в напыщенно поджатых губах президента Франклина ему чудились холодная насмешка и скрытая угроза, а шелест новеньких купюр напоминал шипение змеи.

С другой стороны, он испытал некоторое облегчение. По крайней мере, пятьсот долларов существенно упростят объяснение с супругой. Можно будет рассказать ей жуткую историю о том, как он весь день и всю ночь катал по окрестностям бандитов, которые в конце концов расплатились с ним по-королевски щедро и отпустили восвояси. Деньги помогут жене успокоиться и поверить в эту байку, в которой, в принципе, не было ничего невозможного. Почему бы и нет? А может, так оно и было?

Олег Андреевич вздохнул. Что-то подсказывало ему, что все не так просто, но память упорно отказывалась оживлять подробности минувших суток. Зуев затолкал бумажник на место и зачем-то провел дрожащими ладонями вдоль тела. Правая ладонь нащупала в боковом кармане куртки что-то твердое, угловатое, и Олег Андреевич испуганно замер. Что это может быть?

Существовал один-единственный способ ответить на этот вопрос, и Олег Андреевич после недолгих колебаний воспользовался им. Его ладонь осторожно, словно опасаясь укуса, скользнула в карман. Пальцы сомкнулись на холодной рубчатой рукояти, и Олег Андреевич понял, что у него в кармане, еще раньше, чем его взгляд уперся в вороненое железо пистолета. Вытравленные на стали готические буквы складывались в смутно знакомое слово. “Вальтер”, – прочел Зуев и тихонько застонал. Ему вдруг вспомнилась “Бриллиантовая рука”: жена тычет в нос полумертвому с похмелья мужу пачку денег и пистолет. “Откуда?” – “Оттуда”. Н-да…

Память вдруг проснулась, ожила и принялась со скоростью взбесившегося диапроектора выбрасывать на поверхность сознания картинки минувших суток – одну омерзительнее другой. В течение нескольких секунд Зуев вспомнил все до мельчайших подробностей: своего странного пассажира, укол в шею, распятого на стене, изрезанного, окровавленного, дико кричащего человека, свой ужас и голос своего пассажира, раз за разом повторяющий: “Ты – пес. Ты – раб… Обещание, данное неверному, ничего не стоит… Ты – раб. Убьешь Валиева – получишь много денег…"

Ужас вернулся, вцепившись в сердце ледяными когтями. Олег Андреевич понимал, что теперь с этим страхом ему предстоит жить до самой смерти. Убить Валиева было просто немыслимо. Обещание, данное неверному.., ну и так далее. Мозг Зуева лихорадочно метался в поисках выхода, которого не было. Обратиться в милицию? Что ж, возможно, это на какое-то время оттянет неизбежный конец, но время отсрочки будет исчисляться днями, а может быть, и минутами. Разве не говорил сам Валиев, что милиция давно опустила руки перед нашествием кавказских бригад? И потом, кто ему поверит? Вот деньги, а вот пистолет, и неизвестно, сколько трупов уже числится за этим стволом. Кое-кто может безумно обрадоваться возможности повесить все эти трупы на шею Олега Андреевича.

Выход был один – бежать. Бежать прочь из Москвы, скрыться, исчезнуть… Зуев поморщился. Легко сказать – бежать. Бросить квартиру просто, сложнее ее потом найти. Жена и слушать его не захочет, не говоря уже о детях. В угрозу собственной жизни она поверит только тогда, когда будет уже поздно.

«Ну и черт с ней, – с внезапным ожесточением подумал Зуев. – Черт с ними со всеми. Посмотрим, как они проживут без меня – никчемного, бесполезного и нищего. Пусть поищут себе другого кормильца, раз я их не устраиваю. Вот заведу сейчас машину и рвану куда глаза глядят. Жене позвоню откуда-нибудь – скажу, чтобы не искала и ни в коем случае не обращалась в милицию. Потом, когда все как-нибудь утрясется, можно будет вернуться. А можно и не возвращаться. Чего я там не видал? А чеченцы найдут себе кого-нибудь другого. Пистолет выброшу в первую же речку… Семье они ничего не сделают – какой смысл, если меня нет?»

Он зашарил по карманам в поисках сигареты. В левом кармане куртки лежало еще что-то, чего раньше там не было. Поначалу несведущий в устройстве стрелкового оружия Зуев решил, что это запасная обойма к пистолету, но в кармане оказалась трубка сотового телефона. Олег Андреевич тупо уставился на нее, думая о том, что сейчас, с пистолетом в одной руке и трубкой мобильника в другой, он должен выглядеть как карикатура на “нового русского”. Доллары, оружие, телефон – все это начинало смахивать на бред, но Зуев знал, что никаким бредом тут, увы, даже не пахнет. Словно в подтверждение его мрачных мыслей, телефон вдруг ожил, издав мелодичную трель.

После второго звонка Зуев нажал кнопку соединения и с огромной неохотой поднес трубку к уху. Он звал, кто звонит.

– Не вздумай хитрить, пес, – без предисловий сказал незнакомый голос с сильным кавказским акцентом. – Если через два часа твой приятель не перестанет дышать, мы возьмем твою дочь. Ты сам знаешь, что мы с ней сделаем. Потом – твой сын, твоя жена и ты сам.

– Да пошел ты! – собрав остатки мужества, сказал Олег Андреевич. – Забирай кого хочешь, мне плевать. Меня нет в городе и уже не будет. Я уезжаю, понял? Я сейчас на трассе, и хрен вы меня найдете, бараны.

– Дурак, – ответил голос, и прозвучавшее в нем презрение было убедительнее любых речей. – Я же сказал: не вздумай хитрить. Оглянись!

Олег Андреевич резко обернулся. Сквозь запотевшее заднее стекло ничего не было видно, и ему пришлось распахнуть дверцу и выйти из машины.

Позади, метрах в двадцати, у самого поворота дороги, стоял большой темно-синий джип. Передняя дверь джипа была открыта, и рядом с машиной Зуев разглядел фигуру в кожанке. Фигура подняла руку, демонстрируя зажатую в ней трубку мобильника.

– Сволочи, – прошептал Олег Андреевич и вдруг вскинул все еще зажатый в правой руке пистолет. Курок сухо щелкнул, и больше ничего не произошло. Стоявший рядом с джипом чеченец снова помахал телефоном и поднес трубку к уху.

Олег Андреевич медленно поднял свою. Ему показалось, что она весит не меньше пуда.

– Обойма в бардачке, – сказал чеченец. – Там два патрона. Один для Валиева, а второй на всякий случай. Вдруг ты с первого раза не попадешь? Всего два, понял? Береги их. Будешь стрелять в нас – придется душить своего приятеля голыми руками. У тебя два патрона и два часа, не забудь.

В трубке раздались короткие гудки. Олег Андреевич увидел, как чеченец сел в машину. Джип завелся, рыкнул двигателем и, объехав “Москвич” Зуева, скрылся за поворотом. Олег Андреевич проводил его взглядом, все еще держа телефонную трубку возле уха. Когда рокот двигателя затих в отдалении, он разжал пальцы, и пластмассовая трубка с негромким глухим стуком упала на землю. Зуев снова сел за руль, отыскал в бардачке обойму и со второй попытки сумел загнать ее в рукоять пистолета. Он чувствовал себя опустошенным, как кувшин, из которого наконец вылили прокисшее молоко. Страх ушел, испарился, и Олег Андреевич вдруг понял, что ему все равно. Он перешагнул черту, за которой инстинкт самосохранения имел какое-то значение.

Зуев запустил остывший за ночь двигатель и откинулся на спинку сиденья, давая машине прогреться. Он думал о Валиеве. О Валиеве, который втравил его в этот ужас, а сам остался в стороне. Сейчас он уже наверняка выехал на работу и подвозит очередного пассажира, а может быть, снова пудрит кому-нибудь мозги своими профсоюзными бреднями. У него широкие плечи и твердый подбородок, он ничего не боится, и все, что ему угрожает, – это быстрая и безболезненная смерть. Если его не застрелит Олег Андреевич Зуев, это непременно сделает кто-нибудь другой. Для Валиева это ничего не изменит, зато для Зуева будет иметь решающее значение. Теперь ему стало ясно, что идея создания профсоюза была не только губительной, но и бредовой от начала до конца. Каждый за себя, один Бог за всех – именно так обстояли дела в этом печальном мире, и Олег Андреевич больше не чувствовал в себе желания идти наперекор законам природы. Он хотел только одного: чтобы его оставили в покое. А Валиев… Что ж, разве не Валиев был виновником всех несчастий Олега Андреевича? Будет только логично, если он получит по заслугам. Что с того, что у Валиева семья? У Зуева тоже семья, и если он должен был о ком-то заботиться, то в первую очередь о ней, а не о близких какого-то Валиева, которых он даже никогда не видел.

Он включил передачу и медленно выехал из леса на шоссе. Темно-синий джип ждал его у поворота и, когда Олег Андреевич проехал мимо, открыто пристроился к нему сзади. Зуев бросил в его сторону беглый взгляд и сразу же забыл о нем, занятый собственными мыслями. Он проехал мимо поста ГИБДД, даже не позаботившись спрятать лежавший на соседнем сиденье заряженный пистолет. Его не остановили, и он горько улыбнулся, ведя машину в сторону Центра: его последняя попытка уклониться от неизбежного конца рухнула, оставшись никем не замеченной.

Он припарковался у Белорусского вокзала и, быстро поискав глазами, без труда нашел машину Валиева. Все шло как по-писаному, и на секунду он даже поверил, что у этой истории может быть хороший конец. Он вышел из машины и неторопливо зашагал в сторону перрона, до боли в суставах сжимая рукоять лежавшего в кармане пистолета.

До перрона он так и не добрался. В дверях ему встретился Валиев, нагруженный двумя чемоданами, за которым вышагивала расфуфыренная дама баскетбольного роста. Она недовольно нахмурила выщипанные в ниточку брови, когда Валиев, увидев приятеля, поставил чемоданы На землю, но промолчала.

– Здорово, Андреич! – воскликнул Валиев, протягивая руку для пожатия. – Куда это ты запропастился? Мне твоя жена раз пять звонила. Загулял, что ли?

Он все еще держал на весу протянутую руку. Зуев с трудом расцепил прикипевшие к рукоятке пистолета пальцы, вынул руку из кармана и пожал ладонь Валиева.

– Долгая история, – бесцветным голосом ответил он.

– А, – Валиев понимающе кивнул и подхватил чемоданы. – Ладно, при случае расскажешь. Пока!

– Пока, – пробормотал Зуев.

Он пропустил Валиева мимо себя, вынул из кармана пистолет и выстрелил, почти не целясь. Пистолет звонко бабахнул, больно ударив его по руке между большим и указательным пальцами. В аккуратно подстриженном затылке Валиева вдруг возникло черное отверстие, из которого мгновением позже толчком выплеснулась не правдоподобно красная кровь. Валиев повалился как подкошенный, продолжая сжимать ручки чемоданов. Его пассажирка шарахнулась в сторону, вопя, как теплоходная сирена. Люди бросились врассыпную, кто-то дико закричал.

– Не двигаться! – услышал Зуев. – Брось оружие! Милиция!

Зуев огляделся. Со всех сторон к нему бежали люди в мундирах мышиного цвета. Лица у чих были испуганные и одновременно ожесточенные, в руках поблескивали пистолеты, Олег Андреевич поднял “вальтер”, вставил в рот ствол, скривившись от вкуса машинного масла, изо всех сил зажмурился и нажал на спусковой крючок.

* * *

Юрий долго чиркал зажигалкой, прежде чем сумел добыть огонь. Раскурив сигарету, он энергично встряхнул зажигалку и; поднеся ее к окну, посмотрел на свет. Газа в прозрачном корпусе оставалось еще примерно на треть, и кремень исправно сыпал искрами, но в последние два-три дня зажигалка почему-то упорно не срабатывала. “Засорилась, что ли”, – с неудовольствием подумал Юрий и засунул капризную зажигалку в карман. Двигать рукой было больновато, и, бросив мимолетный взгляд на кисть, он увидел подсыхающие ссадины на пальцах. “Теряю квалификацию, – подумал он, разглядывая сбой припухший, ободранный кулак. – Что за моду взял: как дам кому-нибудь по сусалам, так непременно кулак разобью… Но дал я им классно. Непонятно только, стоило ли”.

Он усмехнулся, затягиваясь сигаретой, и стал через покрытое мелкими каплями дождя боковое стекло смотреть на вход в станцию метро, возле которого поджидал пассажира. Между делом ему подумалось, что ничего смешного в сложившейся ситуации нет и многие знакомые сочли бы его законченным психом, проведав о его ночных похождениях. “Вот тебе и профсоюз, – мысленно обратился Юрий к Валиеву. – Кто бы мог подумать, что для того, чтобы избавиться от поборов, достаточно один раз набить морды троим отморозкам, и даже не чеченским, а своим, московским, можно сказать, родным… Чудны дела твои, Господи!"

Память услужливо вернула его к событиям минувшей ночи. Юрий поудобнее устроился на скрипучем сиденье, прикрыл слипающиеся глаза, и перед ним немедленно возникла тесная прихожая бабы Клавы – точная копия его собственной – и бритый затылок вооруженного обшарпанным “наганом” бандита.

…Перепрыгнув через падающее тело, он ворвался в комнату и первым делом хлопнул ладонью по клавише выключателя. Свет погас, осталась лишь тусклая лампочка в прихожей, скупо освещавшая косой прямоугольник облупившегося дощатого пола и часть стоявшей напротив двери кровати. В таком освещении голый зад квартиранта выглядел довольно странно – казалось, он светился в темноте, как еще один осветительный прибор. Немного выше двух отсвечивающих полушарий маячило бледное лицо сидевшего верхом на чеченце бандита.

Выключив свет, Юрий низко пригнулся и скользнул вдоль стены подальше от двери, уверенный, что сейчас начнется пальба. Он не ошибся. В полумраке сверкнуло бледное пламя, уши заложило от грохота, и пистолетная пуля с тупым щелчком влепилась в дверной косяк. За первым выстрелом немедленно последовал второй, потом еще один, и горевшая в прихожей лампочка лопнула с негромким печальным треском. Тоненько зазвенело, падая на пол, стекло, и восемнадцатая квартира погрузилась в кромешную тьму, слегка разжиженную лишь отсветами горевшего во дворе одинокого фонаря.

Некоторое время в квартире царила тишина, даже чеченец на кровати перестал мычать и брыкаться. Бандиты затаились, ожидая продолжения. Юрий был уверен, что они не успели его разглядеть и теперь теряются в догадках, пытаясь сообразить, что же все-таки произошло. Это была война нервов, и Филатов не сомневался в том, что сможет ее выиграть. Точнее, смог бы, если бы время не работало против него. Тьма в квартире не была абсолютной. Еще немного, и глаза бандитов привыкнут к темноте, а на то, что видно глазу, очень легко навести пистолет. Юрий потихоньку двинулся вперед, стараясь не дышать и держа направление на кровать, никелированная спинка которой слегка поблескивала в темноте. Он слышал доносившееся с той стороны хриплое, испуганное дыхание.

– Чего это, Маныч? – раздалось из темноты немного левее кровати. – Что за хрень? Маныч, ты где?

Затаившийся на кровати Маныч хранил молчание, и Юрий без труда представил себе, какие слова рвутся сейчас с его губ. Товарищ Маныча был новичком в войне нервов и вообще, похоже, не отличался сообразительностью. Такие недостатки были непозволительной роскошью. Почти не скрываясь, Юрий сделал шаг в сторону этого нервного отморозка, увидел блик электрического света на расстегнутой “молнии” его куртки и от души врезал кулаком примерно в то место, где по его расчетам должна была находиться голова бандита.

Бандит оказался немного ближе, чем думал Филатов, и удар получился слишком сильным. Коротко завопив, Комар пролетел через всю комнату, опрокинув по дороге табурет и чуть не свалив стол. Юрий услышал, как он врезался в стену и с глухим шумом свалился на пол.

Маныч снова пальнул из пистолета. Юрий почувствовал на левой щеке плотное дуновение, пригнулся и нырнул вперед, под следующий выстрел, успев перехватить метнувшегося в сторону от кровати бандита. Они сцепились и покатились по полу. Тело Маныча под тяжелой кожанкой было крепким и жилистым, он отчаянно боролся, и Юрию показалось, что бандит вот-вот высвободит руку с зажатым в ней пистолетом и застрелит его в упор. Он из последних сил сдавил запястье Маныча и боднул его головой в лицо. Бандит издал сдавленный стон и выронил пистолет. Юрий сразу выпустил его руку, оттолкнул противника от себя и дважды сильно ударил кулаком в лицо. Под рукой у него что-то противно захрустело, Маныч взвыл и обмяк.

– Сука! – гнусаво выкрикнул он. – Мочите этого козла, он мне нос сломал!

Юрий вскочил, пнул Маныча напоследок, оборвав на полуслове его матерную тираду, и встретил вернувшегося в строй Комара сильным боковым ударом. Комар снова отправился в свой угол, не касаясь ногами пола. На этот раз его траектория пересеклась со столом под прямым углом, и старенький стол бабы Клавы с громким треском распался на составные части.

В прихожей послышалась глухая возня. Глаза Юрия уже достаточно привыкли к темноте для того, чтобы он смог разглядеть Секу, стоявшего поперек прохода на четвереньках и шарившего рукой по полу в поисках револьвера. Филатов подошел к нему и безжалостно ударил ногой в живот – стрельбы уже было предостаточно. Сека повалился на бок и скорчился, обхватив живот руками. Маныч глухо постанывал, лежа на полу лицом вниз, Комар не подавал признаков жизни.

Юрий рывком поставил на ноги квартиранта бабы Клавы и торопливо развязал ему руки. Тот первым делом наклонился и водворил на место болтавшиеся на щиколотках трусы. Юрий схватил висевшую на спинке стула одежду, комом сунул ее в руки чеченцу и, взяв за плечо, потянул его к выходу.

– Что… – начал было тот, но Юрий толчком послал его вперед, в прихожую. Чеченец споткнулся о скорчившегося на полу Секу и чуть не упал.

– Тише, дурак, – сказал ему Юрий. – Давай отсюда по-быстрому, пока никого нет. Если хочешь, оставайся, а мне с ментами говорить не о чем.

Чеченец моментально сообразил, что к чему, и бесшумно выскользнул в коридор. Прежде чем последовать за ним, Юрий осторожно выглянул из квартиры. Все дверные глазки были предусмотрительно залеплены пластилином, и он, удовлетворенно кивнув, поспешил вслед за своим соседом как раз вовремя, чтобы не дать тому в одних трусах выскочить на улицу. Догнав чеченца на площадке третьего этажа, Юрий затолкал его в свою квартиру, осторожно закрыл дверь и дважды повернул барабанчик замка.

– Э, – негромко сказал в темноте чеченец, – это ты, сосед?

– Я, я, – ответил Юрий, прислушиваясь к тишине на лестничной площадке. – Тише ты, джигит.

Оденься лучше, а то простудишься. Только свет не зажигай.

Позади зашуршала одежда.

– Носки забыли, – огорченно сказал чеченец. – И туфли… Слушай, ты их замочил?

– Надеюсь, что нет, – ответил Юрий и прошел в комнату. В это время внизу заворчал двигатель, и по потолку пробежал яркий свет фар. Юрий выглянул в окно и увидел свернувший за угол, к подъезду, милицейский “уазик”. – Очень вовремя, – добавил он.

– Что вовремя? – раздраженно переспросил чеченец. – Это не люди, они не должны жить на свете. Их нужно было замочить.

– Сам замочишь, – рассеянно откликнулся Юрий. – Для тебя ведь это, насколько я понимаю, дело чести.

Чеченец вдруг подскочил к нему сзади и с неожиданной силой ухватил за плечо.

– Ты ничего не видел, понял? – яростно прошипел он. – Если скажешь хоть слово, умрешь как собака. Я тебя из-под земли достану, если кто-нибудь узнает про мой позор.

– Да уймись ты, чудила, – рывком освобождая плечо, сказал Юрий. – Не видел так не видел. Тоже мне, порнозвезда. Задом своим он меня удивил… Да такого добра в любой бане навалом, и никто при этом не грозится глотку перегрызть… – Он замолчал, слушая, как по лестнице торопливо топают обутые в тяжелые сапоги ноги. Потом наверху гулко ахнула, ударившись о стену, распахнутая пинком дверь, послышались крики, топот, снова загрохотала сдвигаемая мебель. – И потом, – продолжал Юрий, – о чем я могу рассказать? Они же не успели ничего, так что ты напрасно кипятишься. Мог бы, между прочим, спасибо сказать, а то сразу – “убью, зарежу”…

– Хм, – остывая, сказал чеченец. – Спасибо”, У нас “спасибо” так не говорят. Спасибо – это целый отдельный разговор. Ты брат мне теперь, понимаешь?

– Обалдеть можно, – искренне сказал Юрий. На лестнице снова затопали. “Больно, ментяра!..” – проныл кто-то, и Юрий понял, что ночные гости чеченского предпринимателя не успели вовремя унести ноги. – Вот послал Господь родственничка!

– Что хочешь проси, – сказал чеченец. – Все сделаю, только сначала этих псов кончу. Ты правильно сказал: дело чести. Ты мою честь спас, теперь мне ее отстоять надо. Что хочешь, брат?

– Да какой я тебе брат? – устало сказал Юрий. В памяти снова всплыл Грозный и растерзанные, перемешанные с кирпичной крошкой тела убитых солдат. Воспоминания были слишком свежи, чтобы он мог испытывать к этому человеку симпатию. Чтобы не смотреть на своего новоявленного “брата”, он принялся искать сигареты и некстати вспомнил, что они кончились накануне – последнюю он выкурил перед тем, как лечь спать, – Обидеть хочешь? – спросил чеченец, протягивая ему открытую пачку.

– Больно ты мне нужен, – ответил Юрий и, поколебавшись, взял сигарету.

– Нужен, – уверил его сосед, щелкая зажигалкой. – Ты еще и сам не знаешь, как я тебе нужен. Умар долги платить умеет. Денег дам, машину новую подарю вместо твоей керосинки… Хочешь – пассажиров вози, не хочешь – сам катайся.

– Угу, – затягиваясь сигаретой, промычал Юрий. У дыма был непривычный терпкий привкус и тонкий изысканный аромат. – Катайся сколько хочешь, только не забывай твоим землякам вовремя отстегивать.

– Ва! – воскликнул чеченец. – О чем ты говоришь? Кому отстегивать? Никто к тебе больше не подойдет, мамой клянусь! А если подойдет, скажи, что Умар – твой брат. Увидишь, что будет.

– Дырка в башке? – предположил Юрий. Он уже начинал жалеть, что опять влез не в свое дело. Главной ошибкой было то, что он притащил чеченца сюда. Пусть бы валялся на кровати с голым задом и объяснялся с ментами, как умеет. Если он действительно связан с чеченскими бригадами, выручать его не стоило.

– Э, брат, пустой базар говоришь, – протянул Умар. – Опять обидеть хочешь. Только зря стараешься. Я на тебя все равно не обижусь, пока долг не верну. Слушай, – он загорелся, явно осененный новой идеей, – бросай свое такси, работай со мной! Такие дела, такие деньги! Я на тебя смотрел, думал; э, такой большой мужчина такой ерундой занимается! Знаешь, как бывает: сам большой, а душа маленькая, как у овцы, всего боится, от каждой тени прячется, как мышонок… А ты – орел. У вас таких мало.

– У нас таких навалом, – сухо поправил его Юрий. – Многие, конечно, там, у вас, полегли, но еще осталось предостаточно.

– Э, – сказал Умар, – опять пустой базар! При чем тут война? Мой народ не трогай, хорошо? Я тебе дело говорю. Мужчина должен деньги иметь, иначе это не мужчина, а баран. Шашлык из него сделать, и весь разговор. Ты – мужчина. Почему денег нет? Руки есть, ноги есть, голова на месте, а денег нет. Никуда не годится. Я тебе денег дам, но на всю жизнь не хватит. Зарабатывать надо, дорогой. Деньги кругом на земле валяются, а тебе подобрать лень! Такой джигит не должен работать. Пусть вол работает, а джигит должен воевать.

– Ага, – сказал Юрий, – вот это уже ближе к делу. И с кем воевать будем?

– С этими шакалами, – Умар яростно кивнул в сторону двери, имея в виду, вероятнее всего, своих сексуально озабоченных гостей. – С этими псами, с трупоедами… Убьешь их пахана – станешь богатым человеком. Денег дам, нефтяную скважину дам.., все, что хочешь. Честным людям жить не дают, дышать не дают, торговать мешают…

– Торговать или воровать?

– Э, дорогой, зачем пустое спрашиваешь? Тебе какая разница? Деньги тебе даю, понимаешь? Ты такие деньги во сне не видел. Дружбу тебе даю. Дружба с Умаром дороже любых денег, клянусь. Пойдешь к Понтиаку, застрелишь этого жирного шакала, и можешь всю жизнь ананасы шампанским запивать.

– Интересно, – сказал Юрий. – А у самого кишка, что ли, тонка?

– Почему кишка? Сам подумай, как мне его достать? Его псы кавказца сразу видят, стрелять начнут. Он хитрый, как змея, никого к себе не подпускает. Ты – русский, ты до него доберешься.

– Извини, – сказал Юрий и с силой ввинтил окурок в изумленно разинутый рот синей фарфоровой рыбы. – Предложение, конечно, заманчивое, но эта работенка не по мне. Если бы я хотел стать киллером, давно бы стал. И, поверь, работал бы не на тебя и не на твоих земляков. Ты уж не обижайся, но именно так обстоят дела.

– Подумай, – сказал чеченец. – С ответом не тороплю, но и долго ждать не могу. Подумай, брат. Это очень большие деньги…

…Юрий вздрогнул и открыл глаза. Сигарета догорела до самого фильтра и потухла, засыпав пеплом его правое колено. В залитое дождем стекло опять постучали, и он принялся с усилием вертеть тугую ручку стеклоподъемника. Стекло со скрипом поехало вниз и, дойдя до середины, застряло. Юрий с опозданием вспомнил, что стеклоподъемник испорчен, и мысленно выругался: теперь ему предстояло не менее пятнадцати минут сражаться со стеклом, чтобы поставить его на место.

Лицо, заглянувшее в открывшуюся щель, показалось Юрию смутно знакомым. Вглядевшись попристальнее, он узнал тезку царя Алексея Михайловича, с которым познакомился на кухне у Валиева. Сейчас это широкое холеное лицо было бледным, губы тряслись, а очки сидели на переносице криво, словно Алексей Михайлович только что с кем-то подрался.

– Здравствуйте, – удивленно сказал Юрий. – Что стряслось? На вас лица нет.

– Сейчас и на тебе не будет, – неожиданно перейдя на “ты”, заявил Алексей Михайлович. – Серегу Валиева убили. Полчаса назад, на Белорусском.

Загрузка...