Глава 5

Шенстед, 25 декабря 2001 г.


В восемь часов рождественским вечером на лесную дорогу к западу от поселка Шенстед выехало несколько автобусов. Никто из обитателей поселка не слышал их приближения, но даже если бы кто-то и услышал, то скорее всего никак не связал бы нынешний звук моторов с летним нью-эйджевским вторжением. Прошло уже целых четыре месяца со времени событий у Бартон-Эджа, и воспоминания о них начали понемногу стираться из памяти. Несмотря на страсти, разыгравшиеся на страницах местной прессы, нью-эйджевское празднество вызвало у обитателей Шенстеда лишь злорадство — еще бы, у соседей неприятности! — но им и в голову не могло прийти, что нечто подобное случится и с ними. Дорсет — слишком маленькое графство, чтобы одна и та же молния ударила в него дважды.

Луна светила ярко, и неторопливый конвой мог продвигаться по узкой дороге, пролегавшей через долину, не зажигая фар. Приблизившись к въезду в Рощу, все шесть автобусов свернули на обочину и заглушили моторы, ожидая, пока водитель первого не выяснит, свободен ли путь дальше. Из-за сильного восточного ветра, дувшего уже несколько дней, почва промерзла на два фута, а к утру обещали усиление мороза. Наступила абсолютная тишина, и только лишь луч фонарика мелькал из стороны в сторону, освещая дорогу и выгнувшуюся полумесяцем полянку, отмечавшую вход в лес, достаточно обширный, чтобы в нем можно было спрятать все машины.

В другую, более теплую, ночь этот ветхий конвой увяз бы в мягкой, влажной глине, не успев доехать до относительно безопасной и надежной, укрепленной древесными корнями лесной почвы. Но не сегодня. Все шесть автобусов следовали за лучом фонаря, руководившим ими с тщательностью, присущей авиадиспетчеру, и наконец расположились полукругом под голыми ветками деревьев, росших у самого края леса. Человек с фонарем в течение нескольких минут инструктировал каждого водителя, после чего окна автобусов закрыли картоном и их обитатели стали готовиться ко сну.

Сам того не ведая, поселок Шенстед за какой-нибудь час удвоил численность населения. К несчастью, поселок располагался в отдаленной долине, прорезавшей дорсетскую гряду холмов в направлении моря. Из пятнадцати домов, составляющих его, одиннадцать сдавались, и владели ими либо какие-то компании, либо хозяева, проживавшие в городах далеко отсюда. Оставшиеся четыре дома населяли всего десять человек, трое из которых были детьми. Агенты по продаже недвижимости продолжали рекламировать здешние места как «нетронутый уголок первозданной природы», дома сдавались за немыслимую цену, но реальность была совсем иной, отнюдь не такой радужной. Когда-то здесь располагался процветающий поселок, где бок о бок жили рыбаки и крестьяне, теперь же сюда лишь изредка заезжали городские жители, и они никогда не задерживались надолго.

И что могли сделать постоянные жители поселка, поняв, что их привычному образу жизни что-то угрожает? Вызвать полицию и тем самым признать, что у земли нет владельца?

Дик Уэлдон, проживающий на расстоянии полумили к западу от поселка, тремя годами ранее при покупке Шенстедской фермы попытался было огородить участок леса величиной примерно в акр, но уже через неделю от его изгороди ничего не осталось. Тогда он во всем винил Локайер-Фоксов и их арендаторов, так как те были единственными значительными землевладельцами в округе. Но вскоре стало ясно, что все жители Шенстеда довольно агрессивно настроены по отношению к чужестранцу, так бесцеремонно пытающемуся расширить свои владения за их счет.

Хорошо известно, что для того, чтобы иметь право по закону претендовать на участок пустоши, необходимо представить доказательства непрерывного ее использования в течение двенадцати лет. И даже дачники, приезжавшие сюда на уикэнд, не собирались так просто отдавать кому-то территорию, которую использовали для выгула собак. При наличии утвержденного плана и разрешения на строительство дома на этом месте она явно повысилась бы в цене, и сколько бы ни возражал Дик, что он не собирается ничего строить, никто из шенстедцев не сомневался в его скрытых намерениях. Какой другой прок может быть фермеру от лесной пустоши, если только не пустить ее под посев, предварительно, естественно, вырубив деревья? Каковы бы ни были замыслы относительно Рощи, в любом случае вряд ли что-то могло ее спасти от вырубки.

Уэлдон настаивал, что когда-то Роща, несомненно, принадлежала владельцам Шенстедской фермы, так как к его дому она прилегала обширным U-образным участком, а к владениям Локайер-Фоксов Роща подходила всего на каких-нибудь жалких сто ярдов в районе особняка. В глубине души многие были с ним согласны, но без документов, доказывающих его права — определенно результат какого-то давнего юридического упущения, — и без какой-либо гарантии успешности претензий выносить подобный вопрос на рассмотрение суда казалось бессмысленным. Судебные издержки намного превысили бы стоимость самой земли, даже при условии наличия утвержденного плана строительства. Уэлдон же был человеком слишком трезвомыслящим, чтобы начинать заранее обреченное на провал дело. И, как это часто бывало в Шенстеде и раньше, вопрос потихоньку забылся из-за окутавшего его всеобщего безразличия, а лесной пустоши был возвращен статус ничейной земли. По крайней мере в отношении к ней жителей поселка.

Особенно досадным было то, что никто не позаботился зарегистрировать Рощу под тем или иным законным статусом по Акту палаты общин от 1965 года. В результате никому по закону не принадлежащая Роща оставалась притягательным кусочком земли для первого же скваттера, который пожелал бы обосноваться на ней и был бы готов защищать свое право.

*

Несмотря на приказание оставаться на месте, которое он дал своим спутникам, Лис выскользнул на сельскую дорогу и стал незаметно перебегать от дома к дому. Помимо особняка Шенстед, единственным более или менее внушительным зданием здесь был Шенстед-Хаус — дом, принадлежавший Джулиану и Элеоноре Бартлетт. Дом стоял вдалеке от дороги, к нему вела небольшая подъездная дорожка, посыпанная гравием. Лис пробирался по ее поросшему травой краю, чтобы заглушить звук шагов. Несколько минут постоял у окна гостиной, сквозь щелку в шторах наблюдая последствия вторжения Элеоноры в винные погреба мужа.

Элеоноре за шестьдесят, но гормональная терапия, инъекции ботокса и регулярная домашняя аэробика помогают ей сохранять моложавую упругость кожи. С определенного расстояния она выглядит моложе своих лет, но только не сегодня. Сейчас Элеонора лежит на диване, взгляд словно приклеился к телеэкрану в углу. Остренькая, как у хорька, физиономия отекла, на полу валяется пустая бутылка из-под каберне. Не подозревая, что за ней наблюдают, Элеонора то и дело засовывает руку под бюстгальтер почесать груди, блузка ее при этом движении оттягивается, демонстрируя обвисшую и морщинистую кожу вокруг шеи и ниже.

Вот она, человеческая сторона сноба-нувориша, которая повеселила бы Лиса, если бы он испытывал к этой женщине хоть небольшую симпатию. Нет, вместо иронии вид Элеоноры вызывает в нем все нарастающие презрение и брезгливость.

Лис обошел дом, рассчитывая найти ее мужа. Как всегда, Джулиан сидел в своем кабинете, и его физиономия тоже раскраснелась от только что принятого алкоголя. Перед ним на столе бутылка «Гленфиддиха». Он с кем-то болтает по телефону, и от его оглушительного смеха звенят оконные стекла. Сквозь окно до Лиса доносятся обрывки фраз:

— …да перестань ты с ума сходить… она смотрит телевизор в гостиной… конечно, нет… она слишком эгоцентрична… да, да, я буду там самое позднее в девять тридцать… Джефф мне сказал, что собаки давно не охотились, и можно ждать провокаций от противников охот…

Подобно жене он выглядел моложе своего возраста, но втайне от нее Джулиан держал у себя в комнате приличный запас самой современной краски для волос. Лис обнаружил его, пройдясь однажды в сентябре украдкой по дому, когда Джулиан ушел, а заднюю дверь оставил незапертой. Краска для волос была не единственной вещью, о которой не знала Элеонора, и Лис с наслаждением поигрывал лежавшей в кармане бритвой, представляя удовольствие, которое он испытает, когда Элеонора обнаружит сокрытое. Муж не мог сдерживать свои аппетиты, а в характере у жены имелись те порочные черты, которые делали ее легкой добычей для столь умелого охотника, каким был Лис.

Он отошел от дома и проследовал к коттеджам дачников. Бóльшая их часть была заколочена на зиму, но в одном он отыскал четверых обитателей. Двое толстенных близнецов — сыновья лондонского банкира, владевшего домиком, — проводили здесь время с парочкой хихикающих девиц, истерически визжавших при каждом произнесенном ими слове. У Лиса с его брезгливостью подобная сцена не могла не вызвать омерзения. Твидлдум и Твидлди в рубашках, насквозь пропитавшихся потом греха и пресыщения, потом, который крупными каплями блестел на толстых лбах, праздновали Рождество с парочкой доступных шлюшек.

Единственное, чем близнецы могли привлечь женщин, было богатство их папаши, которым они без удержу хвастались, а тот энтузиазм, с которым пьяные девки предавались разгулу с толстяками, предполагал в них решимость попользоваться хотя бы частью этого богатства. Подобных экземпляров лагерь, разбитый в Роще, вряд ли заинтересует.

В двух домах, сдаваемых в аренду, он разглядел нескольких членов степенных семейств, но, кроме них, оставались еще только Вудгейты в Пэддок-Вью, муж с женой и тремя маленькими детьми, в чьи обязанности входило присматривать за сдаваемыми жильцам зданиями. Ну и, конечно, Боб и Вера Доусон в Мэнор-Лодже. Лис не мог предвидеть, как Стивен Вудгейт отреагирует на присутствие компании бродяг буквально у самого своего порога. Впрочем, насколько Лису было известно, Стивен — страшный лентяй, и потому вполне можно предположить, что он предоставит разбираться во всем Джеймсу Локайер-Фоксу и Дику Уэлдону. Если ничего не изменится к первым числам января, Вудгейт, возможно, позвонит своим хозяевам, однако вряд ли они предпримут что-либо существенное до начала дачного сезона в конце весны.

А вот реакцию Доусонов Лис мог предсказать вполне определенно. Они предпочтут зарыть голову в песок, как делали всегда. Не в их положении задавать вопросы. Они жили в своем домике только милостью Джеймса Локайер-Фокса, точнее, пока полковник хранил верность обещанию, данному Доусонам его покойной женой, и потому они во всем будут его поддерживать.

Вера была также «приклеена» к экрану телевизора, как в особняке Бартлеттов Элеонора, а Боб сидел на кухне и слушал радио. Если они и общались тем вечером, то все их общение скорее всего свелось к очередной ссоре, так как любые теплые чувства, которые они когда-то испытывали друг к другу, давно угасли.

Лис на какое-то мгновение задержался, глядя, как старуха что-то бормочет себе под нос. По-своему она была не менее злобной, чем Элеонора Бартлетт, но ее злоба была злобой прожитой впустую жизни и больного старческого мозга. Главным объектом ее нападок всегда был муж. Лис презирал ее не меньше, чем Элеонору. В конце концов, они сами выбрали такую жизнь, никто их не принуждал.

Он вернулся в Рощу и стал пробираться по лесу к своему наблюдательному пункту рядом с Особняком. Место вполне удачное, подумал Лис при виде Марка Анкертона, склонившегося над бумагами в библиотеке. Даже стряпчий под рукой. Не всякому бы это подошло, но Лиса вполне устраивало.

Они все, все до одного, виноваты в том, что с ним стало.

*

Первым, кто увидел лагерь, был Джулиан Бартлетт, примерно в восемь часов утра второго дня Рождества отправившийся в Комптон-Ньютон на место сбора охотников из Западного Дорсета. Он притормозил, заметив веревку, натянутую при входе в лес. Посередине висела картонка с надписью «Не входить!», и, конечно же, взгляд Бартлетта сразу же привлекли автофургоны, расположившиеся за ветвями деревьев.

На нем был охотничий костюм: желтая рубашка, белый галстук, бриджи из буйволовой кожи, за машиной тащился прицеп со всем необходимым для лисьей охоты, и потому, не желая ввязываться, Джулиан снова прибавил скорость. Выехав за пределы долины, он отогнал машину на обочину и позвонил Дику Уэлдону, к землям которого примыкала Роща.

— У нас в Роще гости.

— Какие такие гости?

— Я не стал останавливаться. Не исключено, что защитники лис, и мне как-то не хотелось, имея при себе полную экипировку для охоты, привлекать их внимание.

— Саботажники?

— Наверное. А еще вероятнее, просто бродяги. Большинство автобусов выглядят так, будто их вытащили со свалки.

— А людей в них вы видели?

— Нет. Думаю, они еще спят. Повесили щит с надписью «Не входить!», поэтому, как мне кажется, в одиночку связываться с ними небезопасно.

— Черт! Я же знал, что когда-нибудь у нас обязательно возникнут проблемы с этим куском земли. Придется нанимать адвоката, чтобы от них избавиться… и он нам недешево обойдется.

— На вашем месте я бы вызвал полицию. Они с такими проблемами сталкиваются каждый день.

— М-м-м…

— Ну что ж, думаю, вы как-нибудь разберетесь.

— Ублюдок! — с возмущением выдохнул Дик.

В ответ раздался смешок.

— По сравнению с той схваткой, на которую я еду, здешние проблемы — детская игра. Ходят слухи, что саботажники всю ночь прокладывали ложные следы, и только одному Богу известно, во что может вылиться мое сегодняшнее развлечение. Позвоню, как только вернусь домой.

И Бартлетт выключил свой мобильник.

Раздраженный Уэлдон взял собак и крикнул жене, которая спала наверху, что едет в Рощу. Возможно, Бартлетт и прав, это дело полиции, но вначале ему хотелось увидеть все собственными глазами. Внутреннее чувство подсказывало, что он найдет там саботажников. Сбор охотников на второй день Рождества шумно разрекламировали в прессе. После десятимесячного моратория на охоту из-за эпидемии ящура обе стороны готовились к серьезному сражению. Если его предположение верно, то к вечеру они должны убраться отсюда.

Уэлдон затолкал собак на заднее сиденье своего забрызганного грязью джипа и отправился в Рощу, от которой его ферму отделяло примерно полмили. Дорога заиндевела, и Дик отчетливо различал на ней следы шин бартлеттовской машины, следовавшие от Шенстед-Хауса. Вокруг не было никаких признаков жизни, из чего Дик сделал вывод, что жители поселка, подобно его собственной женушке, решили воспользоваться выходными, чтобы хорошенько отоспаться.

В Роще ситуация оказалась совсем иной. Когда Дик подъехал ко входу в лес, за веревкой, преграждавшей проезд, выстроилась группа каких-то людей. В толстых зимних куртках, с лицами, скрытыми под натянутыми по самые глаза вязаными шапками и шарфами, они производили устрашающее впечатление. Как только машина Дика остановилась, пара овчарок на поводках с лаем рванулась вперед, агрессивно скаля клыки. Два лабрадора Дика в ответ устроили в машине оглушительный лай. Ну надо же, чертов Бартлетт спокойно проехал мимо!.. Если бы у него хватило ума сорвать веревку и вызвать подкрепление, все их запреты на вход в лес не имели бы никакого основания. А теперь — у Дика закралось мрачное подозрение, — теперь, возможно, они действуют вполне в соответствии с законом.

Дик открыл дверцу машины и вышел.

— Эй, что здесь происходит? — резко спросил он. — Кто вы такие? И что вы здесь делаете?

— Мы можем задать вам точно такой же вопрос, — ответил голос из середины строя.

Из-за шарфов, закрывавших рты, Дик не смог определить, кто говорил, поэтому он обратился к человеку, стоявшему в самом центре:

— Насколько я понимаю, вы хотите помешать проведению охоты. Лично у меня к вам нет никаких претензий. Мое мнение по данному вопросу всем хорошо известно. Лисы не являются вредителями посевов и не причиняют никакого ущерба сельскохозяйственным культурам, поэтому я не разрешаю проводить охоту на них на моей земле, так как именно проведение охоты наносит серьезный вред полям и зеленым ограждениям. Если вы прибыли сюда по упомянутой причине, значит, вы попусту тратите свое время. Охотничий клуб Западного Дорсета не посмеет сунуться в нашу долину.

На сей раз ему ответил женский голос:

— Правильно мыслишь. Они все долбаные садисты. Разъезжают тут в красных куртках, чтобы не была видна кровь после того, как они несчастную малышку раздерут на части.

Дик немного расслабился.

— В таком случае вы ошиблись адресом. Охотники собираются в Комптон-Ньютоне. Это примерно в десяти милях к западу отсюда по другую сторону от Дорчестера. Если вы поедете по обходной дороге по направлению к Йоувилу, то слева увидите табличку с надписью «Комптон-Ньютон». Охотники собираются у входа в местный паб, а начало назначено на одиннадцать часов.

Ему снова ответил женский голос, похоже, исходивший от бесформенной фигуры, на которую Дик сейчас смотрел. Высокая, дородная, в армейской зимней куртке.

— Извини, но я тут единственная, кто с тобой согласен. Остальным все до фени. Мы лис не едим, поэтому нам на них наплевать. Вот олени — совсем другое дело, потому как они съедобные. И зачем же позволять собакам жрать их, если и люди от их мясца не откажутся?

Все еще надеясь, что имеет дело с саботажниками, Дик решил продолжить разговор:

— В Дорсете не проводятся псовые охоты на оленей. Возможно, в Девоншире… но не здесь.

— Ну конечно. Полагаешь, что в охоте самый большой грех — собаки? Да брось ты! Невелика потеря, если маленький Бэмби отдаст концы из-за того, что собаки взяли не тот след. Такова жизнь. Сколько раз нам самим приходилось расставлять силки, чтобы поймать что-нибудь себе на обед, и что уж скрывать, частенько там запутывалась какая-нибудь миленькая кошечка. Могу поспорить на последний доллар, что ох как много бабулек все глаза себе выплакали из-за того, что их любимицы так и не вернулись домой. Но если сдох, как говорится, то сдох, и тут уже ничего не поделаешь, сдох ли тот, кто планировался, или кто-то другой.

Дик покачал головой, поняв, что в дальнейшем споре нет никакого смысла.

— Если вы не желаете ответить мне, с какой целью находитесь здесь, я буду вынужден вызвать полицию. Вы не имеете никакого права посягать на частную собственность.

Его слова были встречены полным молчанием.

— Ладно, — сказал Дик, вынимая из кармана мобильник, — вы предупреждены. Я, конечно же, подам в суд, если собственности будет причинен какой-либо вред. Я не жалею сил, чтобы поддерживать здесь порядок, а после таких типов, как вы, приходится разгребать горы грязи. Хватит, сыт по горло!

— Вы хотите сказать, что это ваша собственность, мистер Уэлдон? — произнес тот же приятный голос с подозрительно правильным произношением, который ответил Дику в самом начале.

На какое-то очень короткое мгновение Дику померещилось, что он узнал обладателя приятного голоса. Голос был ему явно знаком, но, не видя лица, Дик не мог утверждать наверняка. Он еще раз обвел строй глазами, пытаясь определить говорившего.

— Откуда вам известно мое имя?

— Мы сверились со списками избирателей. — На сей раз гласные звучали резче и грубее, словно говоривший отметил для себя интерес Дика и решил его отвлечь.

— Никакие списки не помогли бы вам узнать меня.

— Ричард Уэлдон, Шенстедская ферма. Вы сказали, что являетесь фермером и занимаетесь земледелием. И сколько же еще фермеров в здешней местности?

— Два арендатора.

— Сквайерс и Дрю. Их фермы находятся дальше к югу. Если бы вы были одним из них, вы бы приехали по другой дороге.

— Вы слишком хорошо информированы, и ваша информация явно почерпнута не из избирательных списков, — заметил Дик, просматривая меню на мобильнике в поисках номера отделения полиции. Его обращения в полицию обычно были связаны с поимкой браконьеров или обнаружением сожженных машин в полях. Последнее становилось все большей проблемой с тех пор, как правительство объявило о введении строжайших мер против владельцев нелицензированных средств передвижения. — Я узнал твой голос, дружище. В данный момент я, правда, не могу точно сказать, кто ты такой… — он наконец отыскал номер и нажал кнопку вызова, поднося телефон к уху, — но клянусь, эти ребята выяснят все в точности.

Люди за веревочным заграждением молча ждали, пока он беседовал с полицией. И если кто-то из них и улыбнулся, заметив, как растет раздражение Дика, услышавшего совет полицейского, то его улыбка осталась незамеченной из-за толстого шарфа. Дик повернулся к ним спиной и отошел на несколько шагов, стараясь говорить как можно тише. По тому, как он мгновенно ссутулился, можно было понять, что услышанное ему совсем не понравилось.

Шесть автомобилей рассматриваются как вполне приемлемое число для организации небольшого лагеря, в особенности если названный лагерь располагается на достаточном расстоянии от жилых построек и не представляет угрозы для безопасности дорожного движения. Конечно, землевладелец имеет право потребовать насильственного изгнания, однако на это уйдет значительное время. Лучше всего в данном случае договориться о сроках пребывания через посредство отдела по связи с мигрантами в местном муниципалитете, избегая любой ненужной конфронтации. Сержант напомнил Дику, что в Линкольншире и Эссексе недавно было арестовано несколько фермеров за агрессивное поведение по отношению к группам, вторгшимся в их владения. Конечно, полиция сочувствовала землевладельцам, но главная ее цель — избежать столкновений.

— Черт возьми! — прохрипел Дик, прикрыв трубку рукой, чтобы заглушить слова. — Кто сочинил такие правила? Вы мне говорите, что они могут останавливаться где пожелают, делать что захотят, а если бедняга — владелец треклятой земли начнет возражать, вы, ублюдки, его арестуете? Да… да… извините… я не хотел вас обидеть. Так скажите мне, какие же есть права у тех бедолаг, что здесь живут?

В обмен на позволение разместиться в определенном месте «мигранты» должны выполнять ряд условий. Упомянутые условия включают удаление всех видов отходов, наблюдение за животными, соблюдение других гигиенических требований и требований безопасности, согласие не занимать то же самое место в течение ближайших трех месяцев и не демонстрировать агрессивные и вызывающие формы поведения.

Румяное лицо Дика приобрело апоплексический оттенок.

— И вы это называете правами?! — прошипел он. — Нас призывают смиренно предоставить чуть ли не комнату в нашем собственном доме кучке бродяг, а в обмен мы получаем обещание, что они будут вести себя более или менее цивилизованно. — Он бросил яростный взгляд на людей, выстроившихся у каната. — Кстати, что вы понимаете под «агрессивными и вызывающими формами поведения»? Тут стоит их целая дюжина, они не дают мне пройти, на лицах у них маски… собаки… на веревку повесили табличку «Не входить!». Как же еще можно охарактеризовать подобное поведение, кроме как вызывающее и агрессивное? — Дик еще больше сгорбился. — Да-да, в том-то и проблема, — пробормотал он, — никто не знает, кому она принадлежит. Целый акр леса у оконечности поселка. — Несколько секунд он внимательно слушал. — Пресвятой Боже! Да черт вас возьми, на чьей вы стороне?.. Да-да, конечно, не ваши проблемы. Но уж могу вас заверить, что мои они наверняка. И помните, что у вас не было бы работы, если бы я не платил налоги.

Он захлопнул свой мобильник и сунул его в карман, затем вернулся к джипу и рывком открыл дверцу. По строю людей у каната пробежал злорадный смех.

— Какие-то проблемы, мистер Уэлдон? — насмешливо спросил тот же голос. — Бьюсь об заклад, я знаю, в чем дело. Вам было рекомендовано обратиться к посреднику.

Дик ничего не ответил и сел за руль.

— Не забудьте сообщить чиновникам, с которыми будете общаться, что эта земля никому не принадлежит. Дама, занимающаяся связями с мигрантами, проживает в Бридпорте. И она будет ох как недовольна, если, проделав такой путь в выходной день, узнает все от нас.

Дик включил зажигание и развернул машину.

— Кто вы такие? — крикнул он, открыв окно. — Откуда вам так много известно о Шенстеде?

На его вопрос ответили гробовым молчанием. Машина рванула вперед и выехала на шоссе.

Дик вернулся домой, где обнаружил, что связями с мигрантами в муниципалитете действительно занимается женщина и она в самом деле живет в Бридпорте. Услышав, что земля никому не принадлежит, она решительно отказалась тратить выходной день на ведение переговоров по поводу собственности, на которую скваттеры имели столько же прав, сколько и любой постоянный житель поселка.

Мистеру Уэлдону, конечно, не стоило бы упоминать о том, что Роща — спорный участок земли. Но даже не зная об этом, она смогла бы договориться только о продолжительности их пребывания. Срок оказался бы слишком коротким для мигрантов и слишком долгим для жителей поселка. Вся земля в Англии и Уэльсе кому-то принадлежит, однако отсутствие регистрации может сделать ее предметом споров.

Каковы бы ни были причины, мистер Уэлдон сообщил ей информацию, которая требует привлечения профессиональных юристов — «Нет, мне очень жаль, сэр, должна вам сказать, что вы поступили крайне неразумно, послушав совет скваттеров. Это довольно туманная область законодательства…» — и она вряд ли что может сделать до тех пор, пока не будет окончательно выяснено, кому принадлежит земля. Конечно, она признает ненормальность данной ситуации и ее несправедливость. Это противоречит всем представлениям о моральном праве. Она всем сердцем на стороне налогоплательщиков.

Но…

Загрузка...