Оловянное царство

Разбойники с юга

Мир мчался вперед, как заражённая бешенством старая лошадь. Весь в мыле, дорожной пыли и пене, он оставался на месте, перебирая копытами все ту же старую грязь. Прошло девять лет. Девять стремительных лет, несколько лун, и в волосах Амброзия появилось три седых волоса. Ушедшая юность его не волновала при Риме, остатки молодости не беспокоили во время междуцарствия и беспорядка. Когда приходит весна, думаешь лишь о размытых дорогах.

Девять лет.

Ровно столько они с Утером живут на стене Адриана, опять в приграничье, опять будто бы в позабытом Риме, который никуда не ушел – но это иллюзия. Несколько десятков солдат-оборванцев, разграбленная оружейная, пустые амбары – ради этого брат сюда рвался. У Амброзия же отныне выбора не было. Это было ново – по первости многое стало в новинку – и обрубленная рука, и то, что теперь ему приходится слушаться брата.

Амброзий поправил кожаный наруч на правой культе. Болото затянуло его безвозвратно, и не было ничего паршивей холодной весны.

Он как мог запахнул теплый плащ на меху. Левая рука за эти годы сослужила ему добрую службу, последние три года слово "калека" не звучало на улицах. Последние два – в его голове.

– Доложи моему брату, что по дороге видны три повозки.

Солдат лениво кивнул.

Форт Банна был единственным уцелевшим на старой стене, но и от него осталось немногое. Когда он и Утер впервые пришли сюда, здесь заправлял некто Авл Тиберий, оказавшийся на поверку Гахарисом-бриттом, прирезавшим своего господина и надевшим его дорогую броню. Бывшая армия форта разбрелась по окрестным селеньям, пара десятков осталась в казармах, но службой здесь и не пахло. Зернохранилище было разграблено и перестроено под медовый зал, в него же в холодные дни загоняли стоять пару-тройку тощих коров. В тот день даже Утер признал, что не знает, где смердит больше – в углу со скотом или в углу с беспробудными пьяницами. Лестью и ложью брат убедил бездарного бритта взять их с Амброзием на постой – он хороший воин, говорил Утер, и отработает проживание и еду. Месяц, скрывая презрение, он слушался нового командира, ждал пока слабость покинет тело Амброзия, рассылал шпионов по деревням за осколками бывшего легиона, а потом одним серым утром в форте не стало ни Гахариса, ни тех, кого тот приблизил к себе. Утер объявил себя главой Банна, а его, Амброзия, своим главным советником – бывший гарнизон, которого вновь допустили к кормушке был вовсе не против. Утер не был умным, но оказался хитрым, как зверь, и теперь Амброзий всецело зависел от брата. В крошечном осколке прежнего Рима Утер был владыкой и господином, ему же оставалось примерять на себя роль глашатая. Возможно, это шло на пользу земле. Возможно, эти четыре-пять небольших деревушек, разбросанных возле Стены, действительно вздохнули спокойней, когда бывшего командира сместили. Все может быть. Но Амброзий «Полу-бритт» ненавидел Адрианову стену.

– Господин велел открывать ворота! – запыхавшийся солдат возвратился назад.

– Тогда что вы не открываете, у вас есть приказ! – рявкнул Амброзий в ответ.

Солдат, прихрамывая, помчался назад. Центурион почувствовал мрачную радость – за последние четыре года его научились слушаться. Он потерял руку, надежды, самоуважение, молодость – но не это. «Я заправляю здесь всем, – говорил ему Утер. – Последнее слово за мной, но твоя работа – следить, чтобы все было гладко. Ты у нас умник, вот и потрудись умом, раз больше ничем не способен.» Наедине брат говорил без уверток и прямо. Амброзий не держал на него зла за эти слова. Даром, что хоть как-то научился держать оружие в левой руке. Паршиво, но научился.

Три крупные повозки въехали во внутренний двор. Амброзий поправил короткий меч – его теперь приходилось носить на правом боку – и поспешил к воротам. Поставка провизии запоздала на три недели, счастье, что она объявилась сейчас – утром Утер обмолвился, что надо будет послать в деревни отряд.

– Господин Амброзий.

Крупный бритт почтительно ему поклонился. Его спутники с опущенными головами держались поодаль. Повозки накрывала грязная ткань, под ней смутно угадывалось несколько бочек и коробов. Амброзий облегчённо вздохнул. Хоть что-то в Банне идёт по плану. Выпивка и еда.

– Ты задержался, Гилдас, – ответил он бритту. – Три недели. Вам повезло, что вы отвечаете не перед Утером, а передо мной. В следующий раз за каждую неделю просрочки ты будешь отдавать нам лишний мешок зерна.

– Мы все просим прощения у господина.

Бритт отводил глаза, на его щеке билась мелкая жилка.

– Пускай господин Амброзий прикажет отпереть двери амбара. Мы с людьми подъедем туда и разгрузим телеги.

Амброзий хотел уже кивнуть и отдать солдатам приказ, но отчего-то медлил. Что-то в этом запоздалом приезде казалось ему странным и подозрительным. Он подошёл к одной из телег. Резким рывком сорвал с нее грязное покрывало.

Под ним оказалось шесть бочек, две корзины и четыре объемных короба. Во второй и третьей телеге все было так же, как и условились.

– Тебя что-то смущает, господин?

Амброзий пристально смотрел на бочки и краем глаза видел, что даже его солдаты начали перешептываться.

– Мы открыли амбар! – выкрикнули из-за угла. – Пусть завозят!

Гилдас опять почтительно поклонился и потянул запряженного коня за узду. Амброзий выхватил поводья из руки бритта. Шепот стал еще громче, где-то вдали раздались смешки. Пусть смеются. У него нет правой руки – лучше, чем жизнь, уже никто не пошутит, лучше он будет причиной смеха для пары солдат, чем один раз не доглядит. А шутники… с ними поговорит его брат.

– Кажется, я не давал разрешения ехать, – крикнул он вслед. Спутники Гилдаса напряглись и расправили плечи.

– Успокойся, господин… – подал голос один из них. – Ты с братом избавил нас от прошлых бандитов, это верно. Но мы не заслужили обиды.

– Я сам решу, кто здесь и что заслужил.

Девять лет назад, возможно, он бы так не сказал. Но без руки характер может сильно испортиться. Лучше быть собакой, которая лает, но не кусает.

– Скажите спасибо, что отговорил брата посылать к вам войска.

Амброзий ударом здоровой руки сшиб крышку с ближайшей бочки. Затем со второй. Под первой оказался ячмень. Под другой – перемешанная с солью озерная рыба.

– Все, как договаривались, – Гилдас встал рядом с центурионом. – Долго ещё Рим будет нас оскорблять?

– Сколько придется.

Тот поджал губы и махнул своим людям.

– Ведите коней. Все в порядке.

Те вновь потянули за вожжи. Амброзий запустил руку в бочку с рыбой. Липкая и острая чешуя оцарапала кожу, в воздухе сразу запахло тиной и стоячей водой.

– Передайте своему командиру, – услышал он за спиной голос Гилдаса, – что его брат слегка тронулся головой.

«Вот оно!» Рука сжала что-то твердое и холодное, совсем неживое.

– Пусть я тронулся головой, бритт, – Амброзий достал из бочки с рыбой здоровенный булыжник и с силой швырнул его Гилдасу под ноги. Того окатило дворовой грязью. – А вот ты рискуешь свою потерять. Перевернуть бочки! – крикнул он людям.

Солдаты замешкались.

– Повторять я не стану!

Пара молодых воинов выволокли открытые бочки и опрокинули их на землю. Провизией была присыпана только верхушка. Все прочее оказалось камнями и мелким песком. Амброзий пнул камень навстречу бритту.

– Отменные сухари ты привез нам. Не хочешь погрызть?

Его спутники выхватили ножи. В то же мгновение раздался лязг десятка мечей, вынутых из ножен.

– Довольно! – крикнул Гилдас своим. – Довольно!

– Мудрое решение, – заметил центурион. – Уж всяко мудрее твоего желания накормить нас камнями. Этих двоих – под замок. Гилдаса – к Утеру. Командир сам решит, как с вами быть.

«Ты слишком мягок, – вечно говорил ему брат. – Ты мягок, тебе сядут на шею и прирежут во сне. Эти крестьяне опасны и лживы, твоей любви они не заслуживают».

Брат оказался прав. А над ним вновь потешались.

– Скажите Утеру, – со злостью добавил он. – Что вдобавок они опоздали на три недели. Быть может, намеренно. Надо проверить их связи с пиктами из-за Стены. Утер всегда рад новым лазутчикам.

– Нет! – крикнул Гилдас, когда его схватили две пары крепких тяжелых рук. – Нет, господин, постой, я все тебе расскажу!

«Все» он рассказал бы и Утеру. Ненавидя себя за слабость, Амброзий сделал знак солдатам, чтобы те отпустили его. Бритты были мрачнее тучи, но в драку больше не лезли.

– Ты хотел мне что-то сказать, – после короткого молчания напомнил центурион. – Для начала можешь мне объяснить, где и зачем ты спрятал провизию.

Гилдас опустил голову, затем сплюнул на землю. Этот бритт три года подряд подвозил им еду, и Амброзию не верилось, что Гилдас смог их так просто предать. Должно быть задешево. От этого было паршиво. Для всех это было так просто, а он все никак не привыкнет.

– Мы не прятали ее. Господин, – наконец сказал Гилдас. Амброзий молчал. – Ещё четыре… да, четыре недели назад у наших все было готово. Рыба, ячмень, пиво и мясо. Мешки сухарей. Как договаривались.

– А потом вы решили, что вам это вовсе не нужно, – продолжил Амброзий. – Вы оставили всю пищу себе или передали пиктам через границу? Они были довольны?

Гилдас посмотрел на Амброзия так, будто тот ударил его.

– Как будет угодно господину центуриону, но с пиктами мы не якшаемся, – выплюнул Гилдас. – Каждую весну их лазутчики пытаются жечь наши деревни, у Куна в прошлом году увели дочь и жену – ты думаешь, мы будем помогать этим вшивым собакам? Богатый воин в чистых доспехах, ты думаешь, у нас совсем чести нет.

Бритты любят говорить высокопарно и долго, у них, как оказалось, в почете певцы и поэты. Как это скучно.

– Расскажи, прибавилось ли твоей чести, когда ты решил привезти нам камней?

– У нас не было выбора! – крикнул тот, кого звали Куном. – Не было, чтоб вас волки сожрали!

Гилдас замялся.

– Кун прав, – мрачно ответил он и добавил: – Проклятые саксы.

На Амброзия навалилась усталость, и он с обречённостью понял, что беседы с братом не избежать. Обман бриттов, недовольства, разборки и распри, даже голод – это все привычно и мелко, он мог с этим справиться сам, отправить пару отрядов, всех рассудить, примирить, наказать. А вот набеги… За девять лет Амброзий слишком хорошо уяснил свое положение безрукого калеки, брата предводителя и господина. Ему дозволено все, если он остается вторым. Решение же о набегах разбойников с юга было делом Утера и только его.

– Два месяца назад они увели весь скот, – негромко продолжил Гилдас, видя, что собеседник в растерянности и не слышит его. – Не оставили даже старой телки, из которой только похлёбку варить. Говорили – дань. Говорили, что прикрывают нас от пиратов с зелёного острова, мол, мы им должны. Может, и были должны… По мне так и без врагов лучше, и без друзей – когда вернулись к нам в другой раз, они уже не говорили про дань, не звали старейшину, просто забрали, что захотели, и наказали собрать ещё больше. А мы, господин Амброзий, признаться, – Гилдас прицокнул языком. – Куда больше боимся саксов, чем вашего брата.

– Это можно быстро исправить.

«Они сядут тебе на шею, милый брат. И затянут удавку потуже».

– Неясно, что же вам помешало отправить гонца, когда к вам пришли первый раз? Явно не страх. Как же здорово, что добрый легион охраняет нас от пиктов задаром, не правда ли? – он махнул стражникам снова. – Отведите его к Утеру. Пусть повторит ему то, что сказал мне.

Амброзий подошёл совсем близко к Гилдасу, на его грязном лице не было ни почтения, ни намека на стыд, ни просьбы о помощи. На мгновение центурион вспомнил о Вортигерне и тут же прогнал эту мысль.

– Если бы ты прислал мне гонца, Гилдас. Сказал, что вас грабят. Я отпустил бы тебя, не задумываясь, твой обман был бы порывом отчаяния и это простительно. Но тебе хотелось усидеть на двух стульях сразу. Зря ты мне это сказал. Уведите его.

Солдаты крепко схватили пленного бритта и не церемонясь повели его к крутой лестнице. «Вашего брата» – здесь половина ребят с тех же земель, предательство родни им пришлось не по вкусу.

– Тебя будут держать здесь, пока ваши люди не пришлют нам новой провизии. И не говори мне больше о чести. Его спутников – в южный комнаты. Сообщники повинны меньше зачинщиков.

Двух оставшихся бриттов толкнули вперед. Тот, кого звали Куном, проходя мимо Амброзия, кивнул и сказал:

– Господин, мы обманули тебя. Девять лет ты был к нам добр, но ты чужак, мы не считали должным хранить тебе верность. Мысли мальчишек и трусов, но не достойных мужей.

– А ты, значит, не трус? – центурион посмотрел на него.

– Трус. И мне стыдно за это.

– Эй там, стыдливого отпустите. Видишь ли какое дело, здесь все выполняют свою работу. Гилдас встанет перед Утером и понесет наказание. Другой твой товарищ пока что наш пленник. А ты… А ты сейчас возвратишься обратно в селение. Ты передашь, что Амброзий Полу-бритт проявил к тебе милосердие, что не приказал отстегать тебя вожжами. Ты скажешь, что твои спутники остаются у нас, пока не пребудет треть от обещанного. А еще, – Амброзий поморщился. – пришлите ко мне кого-то поумнее вашего Гилдаса.

***

Прошло три дня с тех пор, как в форт на Стене приехал Гилдас с товарищами. Бритт был еще жив, это верно, Утер не любил убивать информаторов, да и беспорядки были бы лишними, если с юга прут саксы. Его выпороли два раза. Пока прилюдного унижения было достаточно – Гилдас еще был полезен. Утер же, на удивление, все дни казался довольным.

– Ты правильно поступил, что сразу отправил его ко мне, – в последнее время братья редко обсуждали что-то наедине. – Ты много времени проводишь с солдатами, но они должны видеть, кому следует подчиняться. Я знал, что ты будешь отличным помощником, – он положил руку ему на плечо, где не хватало отрубленной кисти. – Но каков же мерзавец… Ты ведь знаешь, что я скажу?

– Что доверие – удел баб и глупых детей.

– Верно. Но я чувствую наконец в тебе братскую кровь. Ты ведь все же раскрыл их обман.

Бритт, которого он отпустил, не подвел. Вчера тот вернулся сам вместе с главой четырех поселений. Тот уже знал, как следует себя вести в таких случаях, и бухнулся на колени прямо на каменный пол перед Утером и Амброзием. Он долго выл на все лады, потому как так было положено, рвал на себе волосы, а потом закончил так же быстро, как начал. Встал, поклонился, спокойно завел с Утером деловую беседу. Вой – это часть хорошего тона.

Хоть в чем-то Гилдас им не соврал – два набега действительно было. Один в середине зимы, второй – уже позже, ранней промозглой весной. Отряд саксов был небольшим, говорил им бриттский старейшина. Человек двадцать, не больше, конных среди них не приметили – разве только главарь. Этого оказалось довольно, чтобы обнести все селения, хороших воинов на местах оставалось немного, половина из них служит Утеру на границе, да и как сладить с бешеным саксом. Амброзий по молодости не редко слышал рев варвара.

– Кто их главарь? – спросил его тогда Утер.

Старейшина безразлично пожал худыми плечами.

– Какая тебе разница, господин. Двадцать человек в отряде, он просто мелкая сошка. И грабит он ради себя. Ищите того, кто ему позволяет.

– Помнишь, как он ответил нам, – говорил теперь Утер брату. – «Ищите того, кто ему позволяет.» Это моя земля! Здесь только я дозволяю и запрещаю!

Брат слишком давно не выходил за ворота, а все его мысли и воины слишком упрямо смотрят на север за Стену.

– А как он назвал тебя, помнишь, – Утер нехорошо усмехнулся. В его глазах мелькнул огонек обиды. – Когда благодарил, что ты не высек того, другого, и дал им отсрочку? «Аврелиан3» – чтоб тебя! Какие старику известны словечки! «Амброзий Аврелиан», какой слог! Не упустили бы вы с Вортигерном ту вашу шахту, может теперь бы и был золотым, и мы здесь не гнили.

Амброзий вздрогнул при упоминании Вортигерна. За девять лет о нем до стены Адриана доходили лишь смутные слухи. Солдат-император был далеко от них, на юго-востоке. Основал ли он свое королевство, смог ли построить свою империю без гроша за душой? Такой точно смог бы.

– Нам надо решить, скольких людей мы отправим в селенья, – центурион пропустил слова об Аврелиане мимо ушей. Так было безопаснее, дразнить Утера сегодня – плохая идея. – Старейшина бриттов говорил о двадцати пеших саксах.

Утер вновь помрачнел.

– Тебе бы только отправить моих людей защищать своих деревещин, отличный план, братец… По мне так пощипали бы их лишний раз, может прониклись бы к нам уважением. К нам – к тем, кто действительно их защищает.

– Вылазок пиктов не было последних три месяца. Наши люди не находили их следов в ближайших лесах. А не отправим людей сейчас – провизию не получим до лета. План был такой, Утер – они посылают на Стену людей и припасы, мы их защищаем от…

– …пиктов, – перебил его Утер. – Ты так уверен, что отряд бешеных саксов действительно существует?

– Тем больше причин отправить туда наших воинов. Пускай тоже двадцать. Что ты скажешь на это? Отряды налетчиков не привыкли сражаться насмерть, достаточно будет их просто спугнуть и взять в плен парочку самых болтливых. А если их нет – что ж, тогда мы успешно раскроем заговор бриттов.

Утер пожевал нижнюю губу. Он не любил ослаблять гарнизон, Амброзий сам за эти годы приучил брата держать все в порядке, но лучше разобраться сейчас, а не ждать войско в пять сотен воинов, которое ударит им в тыл.

– Ладно, – Утер кивнул. – Я дам тебе солдат, Амброзий. Двадцать штук, как условились. Сам едешь с ними. Разузнай, что хочешь, про эти налеты, но если твои бритты вас опять заманят в ловушку… – он красноречиво на него посмотрел, – Я буду очень долго жалеть, что ты мой брат и тебя снова нужно спасать.

На бывшем центурионе грузом висели девять лет долга. За такое можно простить брату почти любую обиду.

***

Двадцать солдат кое-как разместили по неказистым селениям. Многие из них вызвались сами – повидать друзей и родню, набрать добровольцев оказалось несложно. Гилдас и один из сообщников все еще оставались под стражей, но Амброзий видел, что те еще недолго будут стеснять Утера – в деревенских амбарах вновь понемногу выстраивались рядками мешки, бочки и корзины с едой. Треть от обещанного была людям все же по силам.

К удивлению Амброзия, он не заметил тяжелых взглядов и тихой ругани в адрес проклятых «римлян». Женщины не прятали по домам детей, девушки не жались к воротам, мужчины не держали поближе ножи и вилы. «Аврелиан, – бормотали они смущенно под нос, прятали глаза и кланялись ему и его людям, – Аврелиан».

– Почему они так называют меня? – спросил он старейшину, проходя мимо.

– Господин был милосерден там, где мог быть жесток и безжалостен. Господин отплатил помощью за обиду. Господин достоен этого имени.

Какое счастье, что рядом нет Утера.

– Оставьте-ка вы лучше все это, – пробормотал он и пошел смотреть укрепления.

Стена из острых кольев казалась добротной, высокой и крепкой, но ее оказалось слишком просто облить смолой и поджечь – об этом говорила и выжженая земля, и новехонькие ворота. Такие ограды могут сдержать налетчиков на пару часов, но не более.

– Вижу, вы заделали брешь, – сказал он. – Когда обещались быть саксы?

– Да, наши работают быстро… Саксы сказали, что вернутся за данью на пустую луну.

На пустую луну, то есть на новолуние. Это через неделю. Амброзий нахмурился. В этом селении он разместил помимо себя еще восьмерых прекрасно обученных воинов. В остальных трех – по четыре. Здесь были больше амбары и богаче дома, сюда разбойники с юга двинутся в первую очередь.

– Что нам следует делать теперь, господин?

То же, что и всегда в таких случаях. Держать осаду и надеяться, что враг окажется глуп и труслив. Амброзий ненавидел осады.

– Сколько у вас человек?

– Осталась дюжина из тех, кто умеет хорошо управляться с оружием.

– И моих восемь. Что ж, старик, мы сравнялись с твоими разбойниками. Может и получится их отпугнуть.

– У нас еще есть ты, Аврелиан.

Амброзий запрокинул голову и громко расхохотался. Да, он носил с собой меч и упражнялся с левой рукой каждый день. Отпугнуть и сразиться с обычным лесным бандитом – это пожалуйста. А вот с отрядом хорошо обученных воинов… После потери руки он ни разу не бился. Амброзий чувствовал легкую дрожь, как перед первым сражением на благо Римской империи.

– От меня, старик, в ближнем бою толку мало. Разве что защищать в тылу ваших женщин… И не называй меня Аврелианом при моих людях, из этого не выйдет много хорошего, – он уже собирался уходить, но обернулся на стену из кольев. – У вас есть неделя. Созывай своих ребят, бритт, пусть несут бревна и доски. За неделю мне нужны две пристройки для лучников у главных ворот и одна сзади. Быть может, так мы все обойдемся малой кровью в этом сражении…

Старейшина бриттов ему поклонился.

– Мы сделаем, господин. Но Аврелианом тебя здесь зовут не первые месяцы.

Дни шли быстрее, чем хотелось Амброзию, но бритты не подвели. Три постройки выросли быстро, а к концу шестого дня старейшина раздобыл ему лучников. Двух парней худощавых и жилистых – от таких в гуще сражения толку мало – да еще одну женщину. Амброзий удивленно взглянул на бритта, когда тот представил ее ему в числе прочих.

– Ваши дела так плохи? – спросил он старейшину. Была бы у него вторая кисть, он сам бы взялся за лук и стрелы.

Женщина, стоявшая перед ним, была лишь немногим младше Амброзия. Бритт привел к нему не юную деву, у таких, как она, уже бывает хозяйство и дети, ее руки загрубели за годы и поступь была не поступью феи. Но лицо до сих пор оставалось приятным и чистым, со следами былой красоты. Мать, дева, старица – то была мать.

– Моя дочь, – старейшина подтолкнул ее ближе. – Уна. Лучшая охотница здесь. Выслеживает волка в лесах с малых лет и не боится. Возьми ее, Аврелиан, проверь ее меткость. Говорю тебе, не пожалеешь. Лучника лучше тебе не найти.

Женщина выступила вперёд и поклонилась. Амброзий с недоверием смотрел на нее. Женщина в битве – плохая затея, но она стояла перед ним спокойно и прямо, без тени сомнения. Ее руки казались жилистыми и сильными.

– Это ее желание или твое? Что скажет ее муж?

– У моей дочери нет ни детей, ни мужа, – ответил старейшина. – Она вызвалась, и я не стал спорить.

– Позволь мне сражаться с тобой, господин, – женщина заговорила. Ее голос оказался низким и хриплым, Амброзий вздрогнул. Тот показался ему слишком знакомым. – Если я подстрелю парочку саксов с твоих деревянных башен, то вам будет проще.

Спасатели угнетённых – калека да баба. Центуриону стало смешно.

– Как скажешь. В этом бою ты принесешь больше пользы, чем я.

Уна ему поклонилась.

– С твоего позволения, Аврелиан. Вчера я заметила слишком много чужих следов в чаще, к югу отсюда. Саксы придут не на пустую луну. Они уже совсем близко.

Амброзий нахмурился, старейшина выглядел недовольным.

– Дочь, твое дело – стрелять белок и саксов, позволь господину римлянину…

– Почему ты думаешь, что они нападут так скоро? – перебил Амброзий. – Сегодня шестой день. Какой им резон устанавливать размер и срок дани, а потом все менять?

Женщина пожала плечами.

– Будь я саксом, я бы сделала так же. Их не ждут, они могут взять вдвое больше. Забрать свое слово обратно нетрудно.

«Вы это знаете не понаслышке», – подумал Амброзий, но вслух не сказал.

– Ты думаешь, они придут завтра с рассветом?

– Я думаю, сегодня ночью они уже будут здесь.

Амброзий негромко выругался. Стрелковые башни готовы, ворота поставлены, но его вновь грызло то мерзкое, беспокойное чувство, когда он чуял обман в словах Гилдаса. Отчего он, дурак, решил, что налётчики сдержат слово? Отчего он решил, что их не придет вдвое больше, прослышав про то, что Амброзий, брат Утера, в этой деревне – куда как прекрасный повод для выкупа. У него похолодело внутри. С чего он решил, что его вновь не заманили в ловушку, чтобы отдать его саксам в обмен на иную защиту?

«Ты уже давно ничего не решаешь, Амброзий, – сказал он себе. – Уже нет ничего, что бы тебя удивило.»

– Ты сражалась, когда саксы пришли в первый раз?

Уна кивнула.

– Пойдем, – он позвал ее за собой. – Расскажешь мне, где лучше расставить людей.

Они вышли под темно-серое небо, солнце почти скрылось за горизонтом, все, кроме часовых на посту, уже ютились в теплых домах. Амброзий хотел посчитать, сколько лет он не был подле семейного очага и сбился со счета.

– Что ты думаешь об Утере? – неожиданно спросил он эту незнакомую женщину. От ее мнения и слов ничего не зависело, потому их было интересно услышать.

Она пожала плечами и повела его дальше между домами, к южному краю деревни.

– Брат господина не очень умён.

А сам господин? Сейчас он один рядом с ней, на пустой дороге, если она вгонит ему в спину нож, ей может и повезти.

– Отчего же?

– Он послал лишь двадцать солдат, чтобы нас защитить. Если налетчики нас одолеют, он потеряет все.

Амброзий говорил Утеру то же.

– А ты, Уна? Не хочешь ли служить саксам, как Гилдас?

Ее лицо скривилось в гримасу.

– Гилдас – просто дурак. Он говорит о свободе от Рима, но на деле хочет быть поближе к новой кормушке. Таких, как он, саксы первыми вздернут.

Значит, Гилдас говорил о свободе от Рима. Амброзий устало подумал, что теперь нет смысла доносить эти слухи до брата.

– Они зайдут с тыла, – продолжила Уна и махнула рукой. – Поставь меня здесь, Аврелиан. Башня одна, но на ней поместятся двое, и я меньше мужчины.

Уна была права, он и сам об этом подумал. Амброзий смотрел на эту худую, но все ещё миловидную женщину и думал, что ее общества, возможно, будет ему не хватать. Она была откуда-то оттуда – из тех несбывшихся снов про Повис и новую жизнь.

– Чему ты улыбаешься, Аврелиан?

– Ты напомнила мне об одной. Скажи, как так получилось, что ты без мужа и без детей. По деревне ходишь, как воин? Твой отец не был против?

– Мою сестру увели в Каэр-Вент служить местному господину, ему тогда на многое было плевать. А потом меня уже поздно было неволить. С луком меньше шансов умереть молодой. Как видишь, теперь мне это уже не грозит.

Она рассмеялась, но смех ее был довольным, без тени горечи или печали. Неприятный холодок пробежал у Амброзия по плечам.

– Однажды я был в Каэр-Венте. Послушай, твоя сестра…

– Я не видела сестру, – отрезала Уна. – уже девятнадцать лет. Ходили слухи, что у нее родился ребенок, потом говорили, что она умерла. Я попрощалась с ней, когда ее увели. Прости, Аврелиан, я возьму стрел побольше и пойду ждать налётчиков. Береги себя.

Она поклонилась ему и с ловкостью кошки быстро взбежала на башню. Амброзий остался внизу, он рассеянно развернулся – мелькали яркие точки костров, центурион поднимал людей, посылал их туда, куда говорила Уна. Такого не бывает, да и мало ли, что ему привидится после стольких лет – знакомый голос. Как у сестры, скажете тоже. Какова вероятность, что где-то там, далеко, есть его сын? Что эта незнакомая женщина перед ним – родная сестра его давно оставленной в прошлом возлюбленной? Это ничтожные, жалкие шансы, но он слышал ее хриплый голос, который помнил все эти годы, такой же, как у сестры, и даже под маской лет он угадывал черты их родства. В голове было пусто и гулко, он ходил ошеломленный, рассеянный, нужно было собраться, но он видел перед глазами только лицо Уны и той другой, ещё молодой.

Эта жизнь явно смеялась над ним.

Вдруг раздались громкие удары и крики.

– Идут!! – раздался крик с южной вышки.

Туман рассеялся, он видел, как его люди приготовились к бою, как натянулся лук Уны, как в воцарившейся тишине зазвенело струна и первая стрела с тихим свистом улетела в непроглядную ночь.

– Занимайте позиции! – закричал он вместе со всеми. – Встречайте гостей, прикрывайте лучников!

Снова просвистела стрела, но ее острие вонзилось недалеко от Амброзия, на их стороне. Он поджал губы – значит, у саксов тоже есть луки.

Раздался гулкий тяжелый удар, и южные ворота заскрипели. Потом еще один и еще. Незваные гости объявились с тараном.

«Как интересно теперь приходят за данью», – скривился Амброзий. Он осторожно коснулся левой рукой меча – не хотелось бы, что бы дошло до драки, но даже он, калека, многим лучше, чем здешние пахари и кузнецы.

– Стреляйте в тех, кто несет таран!

Ворота снова жалостно заскрипели. Этой развалюхе достаточно еще пары ударов, чтобы разлететься в щепу, центурион не надеялся, что они выстоят. Двадцать саксов. Интересно, скольких из них успела снять Уна и остальные в такой темноте?

Раздался еще удар. Его люди выстроились спереди. Восемь людей из старого легиона Стены, не новые неумелые новобранцы. Если бритты не будут путаться под ногами, то рукопашная закончится быстро. Из них один стоит троих оборванцев, пусть и самых свирепых. С той стороны снова послышался крик. Помощник Уны попал в одного из несущих таран. Тяжелое бревно глухо упало на землю и покатилось. Кому-то придавило ступню, на мгновение возникла сумятица.

– Открывайте ворота! – крикнул Амброзий своим. – Пусть заходят!

На него повеяло старым запахом ночных и грязных сражений, который тот давно хотел позабыть. Но вместе с тем он чувствовал и что-то другое, приятное – собственную, покрытую годами и пылью, силу, свирепость, опасность, будто он все еще был на что-то способен. Он почувствовал странную, почти несуществующую злость на Уну – эту женщину, вообразившую себя умнее и сильнее всех прочих, как будто он теперь, как воин, стоит даже ниже ее. О, нет, сегодня от него будет здесь польза. Дрожащей левой рукой он выхватил меч. Можно представить, что это опять тренировка. Безопасная и бессмысленная, как и любая за последние годы. Он вдохнул запах гари. Когда-то центурион Амброзий был лучшим из первых. Чего-то он стоит теперь.

Ворота распахнулись стремительно, и налетчики немного замешкались. Кто-то под собственной тяжестью повалился вперед, прямо на мечи и копья солдат, кто-то постараться увернуться и спрятаться за товарищами. Это длилось всего мгновение, а потом разбойники волною хлынули внутрь.

«Какая нелепая, смешная ошибка, – думал Амброзий, глядя с какой легкостью его люди отбивают атаку. – Бросаться в бой и лезть подвое на рожон. В узкие ворота в полтора размаха рук человека. Это и отличает шайку разбойников от обученного солдата.»

Но они лезли и лезли, как звери. Глаза их были налиты красным, эти южные варвары, казалось, совсем не чувствуют боли. Кто-то из его людей вскрикнул. Амброзий обернулся. Двое из его восьми осели на землю – одному чужая стрела попала в лопатку, другого оглушили дубиной. Случайные стрелы слишком часто меняют ход боя. Краем глаза он заметил несущийся на него сгусток тени и огненных сполохов. В следующее мгновение его повалили на землю, как куль с мукой. Сакс оказался крупным, неповоротливым, в тяжелой броне, в которой тот прежде явно не бился. Он налетел на него как камень, пущенный из пращи, как таран, но руки и ноги его не слушались, он пытался дотянуться до горла Амброзия, но вскоре охнул от удара рукоятью меча в подбородок. Что-то хрустнуло, из его приоткрытых губ хлынула кровь, кто-то сегодня не досчитается пары-тройки зубов. Центурион дотянулся до обломка стрелы рядом с ним, схватил его и всадил налетчику прямо в бедро. Сакс зарычал, Амброзий напряг последние силы, жестким пинком прямо по ране оттолкнул его, и в зажатые тяжестью ребра наконец хлынул воздух. Вот и все. Даже одной рукой приставить теперь нож прямо к горлу было несложно. В его висках барабанным гулом стучала кровь. Он победил. Лезвие ножа оцарапало шею врага и окрасилось крохотной каплей крови. Он все еще мог побеждать.

– Они уходят! – крикнули откуда-то с башен. – Уходят!

Сакс, распластанный на земле, дернулся.

– Лежи смирно, – тяжело дыша ответил Амброзий. – Лежи, мразь, отправишься к друзьям, если мы хорошо побеседуем.

Его люди уже спешили к нему и несли пару крепких веревок. Амброзий поднялся. Нижняя губа была рассечена, ребро вроде цело, но об этом он подумает завтра.

– Вяжите его, – ответил он им. – И в подвал. Заприте-ка на ночь. Завтра и у него, и у нас долгий день.

А в оставшиеся часы этой ночи он напьется так, как не пил Утер после увольнительной у Флавия Клавдия. Ему есть за что.

***

Десять воинов, Амброзий и сакс въехали в ворота форта Банна под вечер. Сражение было три дня назад, ушибы еще саднили, но центурион был в порядке. Удивительно, но среди этой смертельной опасности он снова почувствовал себя настоящим, живым и теперь будто очнулся от долгого сна. Явь оказалась ясной, холодной и свежей, но не менее сложной, чем сон. Амброзий рассеянно трепал своего старого коня по гриве, а в голове его была тишина. Он не знал, о чем теперь думать, постоянная ругань пленного сакса, идущего за ним связанным от самой деревни, не очень-то его развлекала. Уна, ее сестра – его, Амброзия, возможный сын – а теперь еще все это, он не знал, что делать с этим ворохом знаний, а потому всю дорогу сквозь зубы свистел одну и ту же бесконечную песню. Снова и снова. Утер должен это услышать. Он все же его младший брат. Его защитник. Его спаситель. А потом они будут думать, эта задачка не для одной головы. Конь всхрапнул, и он снова погладил его белоснежную морду и внутренне содрогнулся. О да, Утеру будет что на это ответить…

– Передай своему командиру, что его брат вернулся. Мне нужно видеть его. Это срочно, так и скажи, пусть приходит сразу ко мне. – он бросил поводья одному из солдат. – И скажи кому-то почистить коня. Этого же, – он кивнул на пленного сакса. – Посадите туда, где прежде был Гилдас. Еще немного и мы отстроим здесь постоялый двор…

Тяжелым шагом он прошел прямо к себе. Сбросил грязный плащ, покрытый пылью и лошадиным потом. Он нашел чистую рубаху, ополоснул лицо ледяной водой. Ощущение удавки на шее пропало, но легче не стало. "Что я скажу ему, – ему было смешно. – как вообще подобрать для такого слова." Но Амброзий обманывал себя самого, и обман его был намеренным. Злость, неверие, ярость – они закипали в его мозгу, подобно смертельной отраве, когда он вспоминал слова сакса. Сказать же брату он может все, что угодно.

Он снова насильно вернулся к мыслям об Уне. К ее словам, что где-то на свете есть его сын, что та девушка из Каэр-Вента, должно быть, мертва. Проще смириться, что где-то в забытой глуши у него есть ребенок, чем с тем, что прошлую его жизнь оборвала далеко не случайность. Ногти почти что до крови вонзились в ладонь.

"Тебе сядут на шею, а потом перегрызут тебе глотку."

Как он их ненавидит.

Его называют "Аврелиан" и кланяются ему до земли, а в рукаве держат нож.

Стыд жёг его до костей. То, что он считал благородством, оказалось слабостью и причиной для их ничтожного смеха.

– Брат? Ты вернулся.

Утер зашёл к нему и прикрыл дверь. Амброзий решил говорить все, как есть – ни хуже, ни лучше не будет.

– Ты только с дороги. Срочное дело? Вы не отбили деревни?

– Деревни под контролем Стены, мы отогнали саксов. На время, – у него пересохло в горле. – И взяли в плен главаря.

Утер расплылся в широкой улыбке.

– Ну, так это прекрасно! – Утер похлопал его по плечу. Брат не ждал новостей и куда-то спешил. Набеги южан были редкостью у старой границы, пара случайных отрядов его не заботила. – Ты справился, но в следующий раз надень что-то чистое и отбей свою вонь. Ценю твое рвение, но дело не срочное.

Он развернулся к двери.

– Набеги затеял Вортигерн, – Амброзий выпалил в спину уходящему брату.

Вот и все. Он сказал это, а значит признал.

– Повтори.

– Пленник не стал упираться. Их призвал Вортигерн, теперь он владыка Повиса и пары южных земель. Он позвал их к себе. Потом взял на службу. Потом позволил новым друзьям грабить, все что найдется. За долю, конечно. Вдобавок, он платит им этим.

Амброзий развязал веревки на дорожном мешке и достал оттуда то, что видел прежде лишь раз. Молча положил на стол между Утером и собой.

Утер поднёс находку к глазам. Затем крепко сжал ее в кулаке.

– Ты ведь не видел прежде подобного, – с горечью промолвил Амброзий. – Не так ли? Я не успел тебе показать. Тогда.

Утер мрачно смотрел на темные отблески.

– Касситерит, – грубо ответил он. – Хороший образец, за такой можно служить и сутулой собаке, как Вортигерн, – он сунул его за пазуху. – Из той шахты, я полагаю?

– Да.

Ярость вновь затопила его с головой.

– Ты ведь знаешь, Утер, что это значит, – продолжил Амброзий хрипло. – Обвала не было. Потопа – не было. Этот ублюдок, – он перешёл на крик. – предал меня и пытался убить! Меня!

Он вновь не контролировал ярость. Хотелось отплатить за каждый из ничтожных дней за последние девять лет, вколотить их в глотку предателю и каждой мрази, которая отплатила ему насмешкой и злом на добро. Злость и обида бушевали в груди. Его трясло. Яркой вспышкой в его мозгу встало воспоминание того злосчастного дня, как Вортигерн приветил его, словно друга, как не скрывал ничего и говорил о правильном и о дурном, как предлагал ему стать союзником, довериться, создать новое богатое королевство – как льстил его опыту и умениям, и как он купился на это, словно тупая баба или юнец-новобранец.

– Он хотел убить меня! – рявкнул он. – Убрать с дороги, завладеть, всем богатством – ты, брат, ты знаешь, что это значит!

Он помнил, как Вортигерн укрывал его плащом от дождя, как вытащил из мглы заброшенной шахты, как все равно звал в Повис. Он помнил все это ясно, как день, но теперь это воспоминание путало его, и он намеренно рвал паутину собственных мыслей.

– Он все подстроил, – смог наконец вымолвить он, жалкий калека. – С самого начала, Утер, я должен был верить тебе, не ему. Та шахта… Та баснословно богатая шахта. Она вся у него. Что ему стоит нанять саксов, Утер? Что ему стоит… стать императором своего нового мира? Так сделал бы каждый.

Но он, Амброзий, не сделал.

– Мы отправим к нему людей, – продолжил центурион. Брат молчал, и он чувствовал, что надо что-то делать и говорить, молчать нельзя, иначе его накроет океан беспросветной жалости к себе и ничтожности, как когда он лишился руки. – Если он забыл, то мы заставим его вспомнить, что у нас есть мечи и копья. Пусть подавится своей шахтой. Пусть позовет к себе саксов хоть со всего континента – но сунет сюда свой собачий нос, мы отрежем его по самые уши. – он вспомнил Уну и рассмеялся. – Среди здешних людей даже бабы стоят троих, как они. Дай мне сотню людей, Утер, я выступлю завтра. Пока что… просто поговорить. Возможно, он позабыл уже об Амброзии Полу-бритте. В таком случае можно его пожалеть…

Он не думал сейчас о Вортигерне, о его людях, о его королевстве, о том, как он вообще перед ним предстанет, что скажет ему – сейчас он должен был чувствовать силу и ярость, ту выдуманную, нереальную, легендарную, сродни Риму в голове его брата. На мгновение он словно почувствовал боль в отсеченной руке. Это будет не война, не нападение, он придет в своем праве. И посмотрит на него, как на грязного шелудивого пса.

– Сто воинов? – услышал он брата. – Ты многого хочешь, Амброзий, очень многого. Знаешь, ты всегда был недальновидным, думаешь, я оставлю форт почти без защиты? Впрочем… Я всегда недолюбливал Вортигерна, но думаешь, за девять лет он не смог разгрести свою вонючую шахту? Достать всеми способами то свое олово, вырвать его из земли, лишившись ногтей? Обвалы разбираются, брат. И очень хорошо чужими руками.

Утер был спокоен и, даже сказать, безмятежен. Это сбивало с толку и путало, Амброзий сжал зубы. Он хочет окопаться на своей Стене и ждать, когда за ним явятся? Отряды солдат, попрятавшиеся по углам и безвольные. Он подошёл совсем близко к брату.

– Помнится, ты хотел власти, как в Риме. Называл себя здесь первым владыкой и господином. Что стало с тем Утером? Он прячется от одних варваров за спинами остальных.

Краем глаза Амброзий заметил движение возле двери. Он дернулся, обернулся. Лениво прислонившись к дверному косяку, на него смотрел пленный сакс.

– Ублюдок!

Центурион было метнулся к постели – на ней лежал меч – но крепкая рука брата удержала его.

– Что?.. Ты.

– Это совершенно лишнее, брат, – промолвил Утер и скрутил ему искалеченную руку. Амброзий взвыл, точно зверь, он не думал, что через девять лет боль будет такой яркой и острой. – Точно лишнее.

Амброзий видел, как расплывалось в щербатой улыбке уродливое лицо пленника, как тот вальяжно стоял и не двигался с места, будто он здесь хозяин, а центурион – его пленник, как лицо брата не выражало ни смущения, ни злобы, а лишь безразличие. От боли его ноги подкосились, и он упал на колени, разразившись бранью. За последний день он перестал понимать что-либо и лишь знал, что сейчас один против всех.

– Передай от меня привет Вортигерну, – участливо проговорил Утер, глядя на него сверху вниз. – Да, сперва он был большим другом тебе, чем мне, но знаешь… Со временем мы нашли с ним общий язык.

– Ты сволочь… – бормотал Амброзий. – Сволочь…

Он не знал, к кому именно сейчас обращается, но это было неважно.

– Я убью тебя.

– Да, да, ты всегда был чудесным братом, – заверил Утер. Он присел на корточки рядом с ним и схватил его крепко за волосы. – Знаешь, меня всегда удивляло, что ты смог так подняться. Сплошное везение, брат. Ведь ты лишен даже капли ума.

– Кончай с ним, – голос сакса был грубым и лающим. – До Повиса шесть дней пути. И приложи его посильнее, тогда дольше не придется кормить.

– Как скажешь.

Утер наклонился еще ниже. Амброзий плюнул в него.

– Прости, брат, – он услышал еле заметный шепот у правого уха, а затем темнота и каменный пол стремительно набросились на него.

Снова.