Операция продолжается

5. ЛЮДЕЙ У НАС МНОГО!

На совещании у полковника Костенко Новгородский кратко изложил свои соображения. Сообщив о собранной информации, он констатировал, что вражеская агентура стремится сорвать или хотя бы затормозить развитие сырьевой базы оборонной промышленности.

— Случай с Николашиным надо рассматривать, видимо, только как частный трагический эпизод в этой широко задуманной диверсии, — сказал Новгородский.

— Да, — подтвердил Костенко. — Есть сведения, что и в других районах страны немецко-фашистская агентура заметно активизировалась.

— Не исключено, что в системе Сосногорского геологического управления действуют несколько агентов немецкой разведки. Сколько их — пока определить трудно, — продолжал Новгородский. — Безусловно, один из них окопался в аппарате управления и имеет допуск к секретным документам, определяющим целевые геологические задачи полевых партий. Именно он направил своих помощников в партию Вознякова, как наиболее перспективную. Без хорошего знания общей геологической обстановки такой точный выбор сделать трудно. Ведь партий в управлении более ста!

— Резонно, — согласился Костенко.

— Следовательно, наша основная задача сводится к выявлению вражеских агентов как в геологической партии, так и в аппарате управления.

— Каким образом?

— Самое главное — нащупать каналы связи, которыми пользуются периферийные агенты с Сосногорском.

— Согласен. — Костенко что-то записал себе на память.

— Наша радиоразведка никаких посторонних радиостанций на территории Медведёвского района пока не запеленговала, — доложил один из сотрудников отдела.

— Отлично. Значит, остаются: почтово-телеграфная связь, телефонная или личные встречи. — Новгородский покосился на полковника, который выжидательно смотрел на него, и сказал: — Эту работу надо поручить особой группе сотрудников.

— Ого! — Костенко откинулся на спинку стула. — Не лишка ли по нынешним временам!

— Но, как минимум, один опытный работник должен взять контроль связи на себя, — твердо сказал Новгородский.

— М-да... Хорошо. Подумаем. — Полковник нахмурился. — Продолжайте.

— Маловероятно, чтобы вражеские агенты, действующие в Заречье, оказались местными жителями. Их, скорее всего, надо искать среди тех, кто командирован из управления или принят на месте, но не является жителем Заречья. Для выявления и проверки этих людей необходимо иметь в штате партии своего человека. Он же должен выяснить, кто из сотрудников партии выезжал второго декабря вечером на станцию Хребет или вообще отсутствовал.

— Так. А как вы мыслите дезориентировать противника? Ведь после того как пропажа рудного керна стала известной, враг настороже. Он же не может допустить, что наша контрразведка не заинтересуется этим происшествием, — сказал Костенко.

— Безусловно, — согласился Новгородский. — Я думаю, что работа сотрудников Медведёвского отделения милиции сослужит нам хорошую службу. Пусть продолжают следствие. Во-первых, нам будут необходимы их материалы, во-вторых, они смогут выполнять какие-то наши отдельные поручения, в-третьих, их активность будет создавать видимость, что версия о чисто уголовном характере дела — преобладает. Но, помимо этого, надо специально послать двух или трех человек для проверки обстоятельств пропажи керна. Мне кажется, хоть это и не очень гуманно, но Вознякову придется пережить несколько неприятных дней, может быть недель. Эти проверяющие...

— Не много ли? — опять насупился Костенко.

— Ну, пусть проверяющий, — неохотно уступил Новгородский, — должен создать впечатление в геологической партии и управлении, что на подозрении Возняков. Как это лучше сделать — надо подумать.

— Решено. — Костенко продолжал хмуриться. — Хоть и жалко Вознякова, но своим легкомыслием он заслужил наказание. Нельзя же, в конце концов, быть таким растяпой... Отправлять важные пробы с одним человеком. Без сопровождающего! Это послужит ему уроком на будущее. Что у вас еще, капитан?

— Основное я доложил, — сказал Новгородский.

Полковник разрешил ему сесть и долго молчал, постукивая карандашом по столу.

— Вот что, капитан, — наконец сказал он, — помните главное. Зареченские и сосногорские агенты — только звено в немецко-фашистской агентурной сети. Мы должны выявить сие звено и через эту ниточку идти дальше. Полной ясности пока нет, но будем исходить из этой посылки. Недооценки ситуации мы позволить себе не можем, в то же время для широких обобщений нет достаточно прочных оснований. Выявление людей, причастных к преступлению, — вот ближайшая конкретная задача. В этом главное. Вы меня поняли?

— Так точно.

— Кто из сотрудников медведёвской милиции ведет дело Николашина?

— Некто Задорина. Только-только с учебной скамьи. Но Сажин характеризует ее с самой положительной стороны.

— Гм... Вы намерены проинструктировать ее, привлечь к проведению операции?

— Да как сказать... — Новгородский помялся. — Считаю нецелесообразным. Человека мы не знаем, а дело серьезное.

— Обожглись на молоке — теперь дуете на воду? — усмехнулся Костенко.

Новгородский слегка порозовел, насупился. По кабинету пронесся легкий смешок.

Месяц назад капитану очень не повезло. На одну из электростанций Сосногорска проник в качестве диспетчера фашистский агент. Выявили его быстро, но Новгородский с арестом решил не спешить. Решил подождать — не явится ли кто к агенту на связь, не будет ли он сам искать ее... Для того чтобы держать новоявленного «диспетчера» под контролем, капитан привлек к сотрудничеству его напарницу по смене — молодую девушку-комсомолку. Соответственно проинструктировал ее. Но энергичная девушка перешагнула все рамки дозволенного. Вообразила себя этаким заправским сотрудником и стала следить за напарником везде и всюду. Понятное дело, опытный агент не мог не заметить этого. В один прекрасный день он бесследно исчез из города.

Что возьмешь со сверхпредприимчивой девицы? Она не хотела плохого. А Новгородскому досталось. Досталось бы еще больше, если б по счастливому стечению обстоятельств исчезнувший фашистский лазутчик не был задержан в Челябинске. Зато какой стыд жег уши капитану, когда на допросе пойманный агент с сарказмом отозвался о методах работы «советской чекистки», а заодно и ее шефов...

— Значит, пуганая ворона куста боится, так? — повторил Костенко, и в голосе его капитану послышалось осуждение.

— При чем здесь молоко и ворона... — на секунду забывая о субординации, огрызнулся Новгородский. — Повторяю. Человек незнакомый, а дело серьезное. Для этой же девушки лучше быть в неведении относительно истинных наших целей. Будет вести себя естественнее, как и положено обычному следователю уголовного розыска. Ведь за ней наверняка будут наблюдать.

— А если эта девушка поймет неестественность своего положения?

— Сажин будет контролировать ее деятельность. На этого человека мы можем положиться.

— Ну а если Сажин не сможет следить за каждым ее шагом? — Костенко впился взглядом в лицо капитана.

Новгородский решил стоять на своем.

— Сажин опытный работник...

— А все же?

— Ну... Ну, присмотримся, проверим, на что эта Задорина способна, тогда можно будет соответствующе информировать и инструктировать ее! — уступил настойчивости полковника Новгородский. — А спешить... Спешить не стоит. А то опять...

По кабинету снова пронесся легкий смешок.

— Не путайте репу с мясом! — сердито сказал Костенко. — Задорина дипломированный юрист. Но впрочем, смотрите сами... Ответственность за успех операции в полном объеме лежит на вас. Повторяю: решайте сами. Но не забывайте ни о молоке, ни о вороне. Считаю вопрос исчерпанным. Что вас еще интересует?

— Люди.

— Людей я вам не дам! — решительно отрубил Костенко.

— Как же...

Полковник опять что-то долго соображал. Потом решился:

— Дадим вам в помощь лейтенанта Клюева. И все. Больше у нас людей пока нет.

— Но для успешного проведения операции нам нужен хоть один работник с геологическим образованием... — растерянно сказал Новгородский. — Я же не специалист!

— Нет у нас свободных людей! — жестко повторил полковник. — Нет ни геолога, ни горняка... Вы это знаете.

Новгородский знал. В Сосногорск с потоком эвакуированных проникло много всякой нечисти. Сотрудники отдела работали с огромным напряжением. То и дело тайный враг давал знать о своем существовании. То обнаружена попытка вывести из строя уникальное станочное оборудование, то делается покушение на секретные сейфы в номерных конструкторских бюро, то вдруг поползут по перенаселенному городу невероятные слухи, авторство которых не вызывало сомнений...

— Но без человека со специальным образованием нам не обойтись, — поразмыслив, пришел к неутешительному выводу Новгородский. — Кого мы пошлем в партию?

— Ищите. Думайте, — сурово отрезал полковник. — Больше опирайтесь на массы. Помогает же вам медведёвская милиция!

— Разве подыскать подходящих людей в геологоуправлении... — неуверенно предложил Новгородский.

— Табу, капитан! Табу! — энергично стукнул костяшками пальцев по столу полковник. — Запрещаю. В управлении все должно быть тихо. Ищите другой путь. Думайте!

Новгородский безнадежно махнул рукой и вдруг вспомнил разговор с Сажиным.

— А если в госпиталях поискать, товарищ полковник?

Костенко с интересом посмотрел на него.

— В госпиталях?

— Ну да. Ведь есть же среди выздоравливающих люди с геологическим образованием!

— Это хорошая мысль, — оживился полковник, окидывая сидящих в кабинете многозначительным взглядом. — Мы плачем, а ведь у нас действительно неограниченный выбор. У нас много людей! Да каких! Обстрелянных. Это мысль. Одобряю. Действуйте, капитан.

Выбор Новгородского пал на двух человек: лейтенанта Огнищева и капитана Стародубцева. Геологи по образованию, оба готовились к выписке.

Нашлись еще геологи, но все они по тем или иным причинам показались Новгородскому людьми малоподходящими для предстоящей работы. Один из них сам пришел к капитану, услышав от кого-то, что представитель военно-строительной организации подыскивает специалистов для срочных инженерно-геологических изысканий.

— Возьмите меня, товарищ капитан, — умолял раненый. — Я гидрогеолог, но несколько лет работал на инженерно-геологических съемках. Я понимаю, это нехорошо. Но что сделаешь... — Он виновато, удрученно потупился. — Танки... Все время танки... Три раза меня утюжили в окопе. Как жив остался — не понимаю. Стыдно признаться, но боюсь... Как вспомню про танки, так мороз по коже. Пробовал перебороть — ничего не получается. Никогда не думал, что окажусь трусом. А вот... Возьмите!

Новгородский смотрел в мерцающие тоской большие зеленоватые глаза долговязого человека в синем госпитальном халате и не чувствовал презрения. Он мог понять этого раненого, хотя сам никогда не был в танковой атаке. Гидрогеолог боялся повторения пережитого, но оставался честным человеком. Новгородский не мог презирать его, хотя к себе в группу не взял.

Разговор со Стародубцевым сначала удивил Новгородского. Он сам ненавидел фашизм, но никогда не думал, что эта ненависть может быть такой исступленной, всепоглощающей, какой она была у артиллерийского капитана.

— В военно-строительную организацию? В тыл? Не пойду. Дудки! — сразу заявил Стародубцев, едва его представили Новгородскому. — Мне тут делать нечего. Копыто, слава богу, зажило (он качнул раненой ногой), теперь назад. К своим пушечкам. Господа фрицы еще узнают Егора Стародубцева!

— А может быть, все же передумаете? — доброжелательно сказал Новгородский. — В тылу тоже очень много важных дел.

— Брось, капитан. Пустое говоришь! Мои счеты с фашистами еще не кончены.

— Счеты с ними можно сводить по-разному.

— Да что ты меня уговариваешь! — рассвирепел Стародубцев. — Сказал — и точка! Это чтобы я, Егор Стародубцев, в тыл подался... За кого ты меня принимаешь! Это после того, как я со своей батареей от Кишинева до Одессы фрицам задницу показывал? После такого позора? Не-ет! Я еще дождусь наступления. Я еще до Берлина доберусь. И, дай бог удачи, собственными руками этого иуду Гитлера придушу! Не-ет. К стволу привяжу. И ахну фугасным! Вот что я с ним сделаю!

Стародубцев со времени финской кампании служил в артиллерии. В нем чувствовался кадровый военный. Движения крепкого мускулистого тела и сильных рук были резки, четки. В могучем басе то и дело звучали властные нотки. Это был прирожденный солдат-командир, и он как нельзя лучше подходил для роли, которую сразу определил для него Новгородский.

— Вам все же придется подумать, — дружески сказал он. — Война идет везде, и везде нужны бойцы.

— Чего ты ко мне привязался! — огрызнулся Стародубцев. — Какой из меня сейчас геолог. Я солдат. Артиллерист. Мне фашистским гадам по большо-ому счету платить надо, а ты... У меня, брат, семья где-то в неметчине бедствует. Понял? Мне с тобой не по пути.

Новгородскому так и не удалось в тот раз уговорить злого, упрямого артиллериста. Стародубцев ушел, с треском захлопнув дверь.

Разговор с лейтенантом Огнищевым происходил в кабинете комиссара госпиталя. Молоденький лейтенант стеснялся и явно недоумевал, гадая, зачем он кому-то понадобился. У него еще не выработались военные привычки, и Новгородскому то и дело казалось, что перед ним сидит не лейтенант инженерных войск, а обычный школяр, ожидающий выволочки за очередную проказу, но какую, сам не знает.

У Огнищева было на редкость простодушное лицо. На нем будто сама природа устроила все так, чтобы подчеркнуть это простодушие. Румяный, круглолицый, с пухлыми девичьими губами, над которыми весело топорщился широкий, усыпанный веснушками курносый нос, Огнищев глядел на незнакомого капитана прозрачно-синими глазами, и недоумение так и лучилось с его круглой физиономии.

Новгородскому даже стало неловко, что он должен поручить этому мальчику-воину с ясными глазами сложное и рискованное задание. Но выбора не было. Огнищев был уроженцем Заречья, и такой удачи капитан упустить не мог. И притом внешность... Эта простецкая вывеска могла разоружить самого матерого шпиона. Новгородский с первого взгляда понял, что в руки ему попал бесценный клад. Вот к этой-то наружности да твердый характер!

Но характера у Огнищева, к великому огорчению капитана, никакого не оказалось. «Вывеска» воистину оказалась зеркалом души.

— Вы окончили Свердловский горный институт?

— Да, с грехом пополам...

— Почему же?

— Напортачил в дипломном проекте. Пришлось переделывать.

— Так. И когда кончили?

— Нынче летом.

— И успели на фронт?

— А как же... Все добровольцами, а я что — рыжий?

Новгородский посмотрел на белесые, с рыжинкой, вихры лейтенанта и с трудом подавил улыбку.

— Кем же вы служили?

— Командиром взвода в инженерно-строительном батальоне.

— Укрепления возводили?

— Да нет. Попросту драпали. На правах пехоты.

— Как так?

— А так. От Могилева до Брянска. Там нашему батальону и конец пришел.

— Что, был уничтожен?

— Да нет. Постепенно усох до полуроты. Потом расформировали.

— И куда вас направили?

— Кому я нужен... Толкнули в артиллерию. Дежурным при штабе полка болтался. Потом в артиллерийскую разведку сбежал.

— Зачем же?

— У них рации.

— Ну и что?

— Как что? Рации надо кому-то ремонтировать... Да и радистов не хватало.

«Никакого самолюбия», — огорченно подумал Новгородский.

— Вы разбираетесь в радиоаппаратуре?

— Немножко. До войны в радиоклубе занимался.

— Умеете работать ключом?

— А как же.

Новгородский ободрился. «Очень кстати».

— Где же вас ранило?

— Да уже под Ливнами, когда из брянского котла вырвались.

— И куда?

Огнищев сконфузился, ткнул пальцем в ягодицу. Новгородский только сейчас заметил, что лейтенант сидит на краешке стула.

— В самое бюрократическое место.

— Кость задета?

— Чуть-чуть. Ходить могу. Готов к выписке.

— Так. Что ж... Придется поработать в тылу.

— В тылу? — Лицо Огнищева озадаченно сморщилось. — Это почему же?

— Так ведь и в тылу кому-то воевать надо.

— Ага, — в голосе молодого человека зазвучала обида, — это что? Все после ранения едут снова на фронт, а Володька Огнищев не подходит. Так, что ли?

— Поймите, лейтенант, кому-то надо работать и здесь.

— В тылу! Не-е... — Огнищев, как капризный ребенок, замотал круглой головой. — Я в тыл не могу. Нет! Да как же я в тыл! — Лейтенант с изумлением воззрился на Новгородского. — Да ведь я, считай, ни одного фашиста не убил. Как же я в тыл?

— Что, и стрелять не приходилось? — удивился Новгородский.

— Пальбы хватало. Да только это все коллективный огонь. А вот так — чтобы собственными руками, чтобы точно... Не было.

— Все же придется остаться в тылу.

— Не-е... Не могу. Вот в следующий раз на поправку привезут, тогда — пожалуйста.

«И это говорит фронтовик. Человек, побывавший в окружении. Святая простота! Ребенок. Абсолютный ребенок! — окончательно огорчился Новгородский. — Это дитя все дело провалит». А вслух сказал сурово:

— Придется подчиниться, лейтенант.

— Что ж, прикажут — подчинюсь, — добродушно ухмыльнулся Огнищев. — Только ведь я все равно сбегу. И на что я вам нужен? Мало ли геологов. У меня и опыта никакого нет.

«Нет, у него, кажется, есть характер», — ободрился Новгородский. В ясных глазах ухмыляющегося лейтенанта он совершенно неожиданно обнаружил лукавые, хитроватые искринки, в лице его уже не было ничего простецкого. Перед капитаном сидел привычно улыбающийся молодой человек, и за этой улыбкой крылось столько упрямства, желания стоять на своем, что капитан понял: никакие уговоры и внушения не помогут: лейтенант подчинится только приказу.

А Огнищев, по-своему оценив задумчивость Новгородского, с воодушевлением продолжал:

— Вас же самих на смех подымут, если меня возьмете. У меня ведь физиономистика — во! — Он поводил ладонью перед лицом. — Все говорят: никакой солидности!

— Главное не в наружности, а вот тут! — Новгородский постучал себя по груди. — В содержании главное. — Сказал так, а сам подумал, что ясноглазый лейтенант не хуже его самого знает, в чем главное. «Хитер малый, ловко прячется за своим простодушием, как за щитом».

— Оно, конечно, так... — мягким баском пророкотал Огнищев. — Только я к вам не пойду. Мне вон ребята с фронта пачками письма шлют. Все назад в часть ждут. Даже командир дивизии написал. Велел сообщить, где буду, чтоб меня затребовать.

Новгородский не усомнился в его словах. Этот симпатичный мальчик мог, даже обязательно должен был быть любимцем у фронтовиков. Капитан и сам поймал себя на мысли, что ему очень нравится этот большой упрямый ребенок с лукавым взглядом. Заставив себя быть строгим, Новгородский безапелляционно сказал:

— Итак, решено. Придется на время остаться в тылу.

— Вот те и дела... — скис Огнищев.