ГЛАВА 25. Из песни слова не выкинешь


Алекс прибыл в Москву на следующее утро рейсом Барнаул - Москва в положенное время, что было весьма удивительно.

Он специально вылетел из Барнаула а не из Новосибирска, правильно рассчитав, что если его начнут искать, то в первую очередь в аэропорту или вокзале в Новосибирске.

Таким образом, на какое-то время он был почти спокоен, однако прекрасно понимал, что максимум через шесть - семь часов его фото появятся в аэропортах и вокзалах, у постовых милиционеров и сотрудников ГАИ. Значит, предстояло определиться с дальнейшими действиями в течении этих шести - семи часов. Надо было работать на опережение.

Во Внуковском аэропорту толклось много народу, но Алекс не стал ждать подхода рейсового автобуса (нельзя было терять драгоценного времени). Он не стал также брать такси, поскольку потом таксист возможно мог бы его опознать и указать место, куда отвозил, а это было совсем не к чему.

Вишневый "Жигуленок" последней степени старческого одряхления подкатил к вестибюлю, натужно урча остатками мотора. Из остатков машины вылезла дородная дама в неоправданно открытом платье и, махнув водителю рукой, направилась ко входу в здание аэропорта. Водитель поглядел в боковое зеркало и явно собирался отъезжать.

-Эй, - крикнул Алекс и свистнул, - Постой, командир!

Он подошел к водителю, склонился к открытому окну и приглушенно проговорил:

-До Москвы. Пятьдесят баксов.

-Садись! Только поскорей, а то здесь местная братва грабит! - затарахтел водитель.

-Не боись, - важно проговорил Алекс, усаживаясь на переднее сиденье, - Со мной не тронут!

-А ты что, в милиции работаешь? - искоса поглядел на него водитель, пытаясь прибавить скорость. Машино обиженно запыхтела.

-Бери повыше, понял!? - многозначительно поднял вверх палец Алекс, - Милиция - это тьфу!

-Понял, - коротко кивнул водитель и опять прибавил газу. "Жигуленок" оскорбленно застонал, особенно при поворотах. Некоторое время они ехали молча, потом водитель не выдержал:

-А убийство Игоря Талькова раскроют? - спросил он.

-Это не мой профиль, - важно заявил Алекс, вышибая из пачки сигарету и прикуривая, - Это криминал, не наш уровень...

-А убийство банкира, ну этого, как его...

-Раскроют, - коротко кивнул Алекс.

-А убийство священника, ну этого, того, в лесу, ну помните!?

-Раскроют! - опять кивнул Алекс, - Я сам веду это дело. Ни один мерзавец не уйдет от ответа!

Водитель сжал кулаки и еще прибавил газу. За машиной потянулся синий шлейф дыма.

-Мне на Поклонную Гору, - сказал Алекс, когда они миновали кольцевую автодорогу. Там у него был тайник, в который ему должны были заложить документы для обратного возвращения.

-Сделаем, - с серьезным видом кивнул водитель. Он понял, что его пассажир преследует какого-то человека, вероятнее всего - врага народа.

Когда они притормозили возле парка на Поклонной Горе, водитель сначала никак не хотел брать деньги, мотивируя, что он помогает следствию бескорыстно и лишь уверения Алекса в том, что сейчас он не на службе убедили сознательного гражданина принять деньги в иностранной валюте.

-Счастливо вам поймать! - прошептал он, трогая машину. Алекс помахал ему рукой.

Теперь предстояло определиться на местности, но сначала необходимо было принять элементарные меры предосторожности. Алекс оглянулся и невдалеке увидел киоск, в котором, по обычаю продавалось всё, начиная от водки и кончая презервативами.

-Стаканчик водки и орешков, - заказал Алекс, подойдя к киоску. Перед тем, как выпить, он незаметно огляделся: пейзаж дышал покоем. Легкий ветерок теребил кроны деревьев и обрывки газет на траве, беззаботные пташки прыгали по травке, бдительный дядя милиционер с жезлом не давал машинам проезжать туда, куда им было нужно, бомж с лицом кирпичного цвета деловито шустрил по урнам - словом всё было, как их учили в школе. Тем не менее предосторожность никогда не мешала.

Алекс залпом выпил стаканчик и захрустел орешками. Это было даже вкусно и Алекс открыл для себя, что русские не такие уж дураки в отношении своего национального напитка. Впрочем, он и так не питал к ним чувства неприязни, понимая, что они за свою почти восьмидесятилетнюю историю, в лучшем случае счастливо жили пару месяцев, если собрать вместе все праздники и выходные.

Тем не менее, работа была работой. Теперь можно было идти на вскрытие тайника. В случае неожиданного задержания всегда можно было притвориться пьяным и сказать, что упал или уронил что-нибудь. В кармане на этот случай как раз лежала соответствующая купюра в русских денежных знаках.

Алекс сделал глубокий вдох, выдох, затем закурил сигарету и сориентировался по солнцу. Идти надо было прямо по аллее.

Сергей с искренним сожалением попрощался в аэропорту Новосибирска со старшим лейтенантом Гандыбой Н.П.

-Товарищ майор, - обиженно проговорил тот на прощанье, - Как же так? Так хорошо усё шло и вдруг...

-Что сделаешь, Нестор, что сделаешь.... Служба у нас такая. Сам знаешь: дан приказ - ему на запад, ну а тебе в другую сторону. Вот так. Не боись, на твой век еще хватит агентов и предателей Родины. А уж без местных коррупционеров нам вообще никак не обойтись. Там, глядишь, и встретимся!

-Може по сто грамм перед отлетом? - искренне предложил Гандыба.

-Давай, - махнул рукой Сергей. Гандыба достал плоскую флягу.

Сидя в самолете, Сергей еще и еще раз спрашивал себя, все ли было сделано правильно и каждый раз отвечал сам себе, что сделай он по другому, это ничего бы не изменило.

На следующий год все равно кто-нибудь упер бы из института какие-нибудь реактивы, кто-нибудь стащил бы записи опытов, будь они хоть сверхсекретными, а кто-нибудь пошел бы их продавать первому встречному шпиону, будь он хоть из Папуа-Новой Гвинеи.

Советская власть вывела совершенно уникальный подвид человека - гомо стибриенс, то есть человек ворующий. И это было понятно, ибо тот, кто не мог воровать, был обречен на нищенское существование, а кому такого хотелось!? Поэтому в этом советский человек достиг совершенства, а когда советской власти не стало, этот талант усилился многократно: было, что воровать, и много!

Сергей отрешенно смотрел на расстилающийся далеко внизу безбрежный пейзаж земли и вдруг вспомнил почти анекдотический случай из конца семидесятых - начала восьмидесятых.

В свое время у народа пользовалась довольно большой популярностью милая песенка в исполнении Л.Зыкиной про моряка, едущего на побывку домой. Ну, там он приехал в родную деревню, все бабы начинают срочно наводить марафет, чтобы закадрить паренька, а ему все по фигу: не глядит ни на кого, хоть тресни!

Хорошенькая, простенькая песенка, да только вдруг перестали её исполнять и всё тут, как будто Зыкина внезапно умерла, а все записи разом пропали.

В те времена все любили Зыкину, любил её и Сергей Зайцев, будучи еще лейтенантом. Поэтому он долго не мог понять, куда пропала его любимая песня.

Однажды он спросил об этом на работе у своего старшего товарища и тот порекомендовал ему повнимательнее прочитать текст песни, что Сергей и сделал вечером.

Когда он дошел до слов "где под солнцем юга даль безбрежная, ждет меня подруга нежная" ему стало ясно, в чем дело.

Советский народ всегда жил только надеждами на лучшее будущее, поэтому в слова "даль безБрежная" вкладывался особый смысл. Эти слова пелись с вдохновением и надеждой. Всем ведь хотелось верить, что в безБрежной дали водятся нежные подруги и они находятся в состоянии трепетного ожидания.

Одновременно вспомнился короткий анекдот начала семидесятых, а скорее даже конца шестидесятых на ту же тему:

-За что сместили Шелеста?

-За неБрежность...

Вспомнив про эти выдающиеся времена Сергей непроизвольно рассмеялся и соседка, сидящая рядом в кресле опасливо на него покосилась. Заметив это, Сергей стал смотреть вниз, на землю. Там расстилался безбрежный пейзаж зеленого моря тайги. А может быть и безБрежный. Времена ведь меняются.

Еще не так давно казалось, что народ и партия едины, а когда подоспел август 91-го, выяснилось, что народу глубоко наплевать на родную партию, а их вождей при удобном случае наверняка, в лучшем случае, побили бы ногами, а в худшем вспомнили бы опыт большевиков по усмирению народных восстаний, когда не хватало фонарей, а в провинции ветки деревьев обламывались под непомерной тяжестью.

После августа 91-го казалось, что в постсоветское многострадальное пространство, наконец, тихими шагами начинает вступать демократия, о которой большая часть советского народа старалась узнать как можно больше, но на самом деле реальное положение дел знало относительное меньшинство. В те времена вражьи голоса активно и эффективно глушились на подходах к пространству Советского Союза, а за провоз вполне безобидных официальных изданий западной прессы можно было нарваться на крупную неприятность, включая обвинение в подрывной деятельности. Уж про это Сергей знал не понаслышке.

Прошло несколько лет и оказалось, что демократия где-то ошиблась дверью и пошла совершенно не в ту сторону, бывшие партаппаратчики прекрасно себя чувствуют, а новые якобы демократы успешно продолжают дело старших товарищей в плане создания коммунизма, но уже не в отдельно взятой стране, а в отдельно взятом кабинете.

Сергей был уже тертым калачом, поэтому он прекрасно понимал, что всех не пересажаешь, а если и получится, то скоро придется всех выпускать, поскольку вместимость тюрем уже давно превышена в несколько раз.

"Умом Россию не понять..." - с тихой грустью подумал Сергей и неожиданно для себя закончил - "А чем её вообще можно понять?"

Внизу всё так же расстилалось безбрежное море тайги. А, может быть и безБрежное. Положение дел это не меняло.


Загрузка...