Палачи

— На этих днях начнем перерегистрацию всего учительского персонала, а вас регистрировать не будем. — Немецкий ставленник Тиадров выжидательно и злорадно прищурился.

Музалевская молчала.

— И хлеба вам не дадим!

Она равнодушно смотрела в сторону.

— И мужу вашему прикажем вас не кормить, — повысил голос фашистский прихвостень.

Чуть заметная усмешка тронула губы учительницы. Хотела б она посмотреть, как они запретят ее старику делить с ней последнюю корку! Он скорей сам умрет с голоду, чем допустит, чтобы она испытывала какие-нибудь лишения.

Тиадров с раздражением хватил кулаком по столу.

— Мы вас заставим указать нам притон этой банды… ваших приятелей… партизан.

Музалевская покачала головой.

— Я дочь священника. С партизанами не знаюсь.

— Уж будет вам… Тут не маленькие. Вы кормите партизан, ночлежку для них из школы сделали… Свидетели есть!.. Ты что, Брандоусов?

Музалевская оглянулась на вошедшего. Низкий, заросший лоб, тяжелая челюсть, сутулые плечи и свисающие ниже колен огромные волосатые руки. Брандоусова знали все в Лихвине. Это был пьяница, вор-рецидивист. При немцах он процветал, исполняя щедро оплачиваемую должность палача.

— Ну что тебе? — повторил Тиадров, с раздражением глядя на тупую маску гориллы, уставившегося на него тусклыми, как оловянные пуговицы, глазами.

— Господин полковник вас требуют в подвал.

Тиадров скосил глаза на Музалевскую.

— Что же, без меня с мальчишкой не справитесь?

— Не могу знать. Пощекотал его малость ножиком, а господин полковник серчают. «Убьете, говорит, досмерти раньше времени — кого вешать будем?»

— А парнишка молчит? — спросил Тиадров, украдкой наблюдая за Музалевской.

— Как воды в рот набрал.

— Да уж эти Чекалины! Яблоко от яблони недалеко падает. — И проговорил раздельно, подчеркивая каждый слог — Гвозди ему… под ногти… тогда и язык развяжется. Ступай, скажи господину полковнику, что я сейчас.

И в упор глядя на Музалевскую:

— А мать где, Надежда Чекалина? К большевикам сбежала?

— Не знаю.

— Вы ничего не знаете! — И кивнул конвойным: — Уведите ее…

«Шурку схватили! Пытают! — мучилась Музалевская. — Дать знать Макееву, Тетерчеву…» Если бы она была на свободе… До сторожки лесника километров пятнадцать, а оттуда рукой подать. Лесник дорогу покажет.

Она сидела в проходной комнате на деревянном диване. Двое конвоиров уселись по обеим сторонам, дремали. Хлопала дверь — из соседней комнаты выходили солдаты. Струя острого зловония неслась оттуда. Комната была загажена, как хлев у нерадивого хозяина. Музалевская брезгливо морщилась. Избранная раса! Носители высшей культуры!

Делопроизводитель управы, русский, человек неопределенных лет, со стертым, как на выцветшей фотографии, лицом, вышел из кабинета Тиардова, заглянул в одну дверь, в другую, вернулся и, проходя мимо Музалевской, проговорил не останавливаясь, без звука, одними губами:

— Уходи, они про тебя забыли. Уходи же!

Двое солдат храпели. Она сделала легкое движение. Они не пошевельнулись. Если проснутся, скажет, что ей нужно в уборную. Она встала и неторопливыми шагами пошла к выходу.

Загрузка...