Ошибки прошлого, или Тайна пропавшего ребенка

4

Комната, которую она делила с Ронни, была не больше кладовки. Их односпальные кровати стояли перпендикулярно друг к другу, а два узких комода вдоль стены почти не оставляли в комнате свободного места. Через два дня после свидания с Тимом Кики вернулась домой, отработав две смены.

– Никто не звонил? – спросила она, кивая на телефон. Утром она видела Тима за завтраком, но в кафе было полно народа и совсем не было времени поговорить.

– Уф, извини. – Ронни посмотрела на нее с кровати, где она красила ногти на ногах. – Но тебе принесли посылку. – Она кивком показала на кровать Кики, где на подушке лежала обернутая коричневой бумагой квадратная коробка.

– Странно, – сказала Кики. Ей редко приносили почту. Она взяла посылку за веревку, которой та была завязана. Легкая как воздух. Ее фамилия и адрес были напечатаны черной краской.

– Я потрясла ее, и мне показалось, что там ничего нет, – сказала Ронни. – Как прошел вечер? Я полагаю, Тим не заглядывал.

– Нет. – Усевшись на свою кровать, Кики сбросила кеды. Ноги болели, и она, не снимая гольфов, стала массировать пальцы. – Неужели он больше никогда не пригласит меня на свидание?

– Надеюсь, что пригласит, – произнесла Ронни с искренним сочувствием.

– Почему я сама не могу пригласить его? – Кики потянула за один конец веревки, но узел был туго завязан. – Почему мы всегда вынуждены ждать, когда нас пригласят? Можно мне позаимствовать твои маникюрные ножницы?

Ронни бросила ей ножницы.

– Если он снова не пригласит тебя, значит, он кретин. Наплюй на него.

«Да, я так и сделаю». Она все время мечтала о том, как Тим заедет за ней после смены, отвезет в парк, в какое-нибудь спокойное, укромное местечко и займется с ней любовью на матрасе, который лежит в его фургоне.

– Зря я сказала ему, что девственница, – сказала она.

– Да, это глупо, – согласилась Ронни. Она так громко кричала после того, как Кики рассказала ей о своей реплике «У меня никогда не было секса», что в комнату ворвалась хозяйка, испугавшись, что их убивают.

Разрезав веревку и сорвав бумагу с посылки, Кики увидела коробку из тонкого белого картона. Она подняла крышку и открыла рот от удивления.

– Там деньги, – сказала Кики.

– Что? – Положив пилку для ногтей на подоконник, Ронни прыгнула к Кики на кровать. – С ума сойти! – сказала она, роясь в коробке. – Сколько здесь?

Вывалив на кровать пачку банкнотов, Кики принялась считать.

– Все по пятьдесят долларов, – сказала Ронни.

– Шестьсот, шестьсот пятьдесят, – считала Кики и, словно не веря своим глазам, качала головой. – Семьсот, семьсот пятьдесят.

– О господи, – проговорила Ронни, услышав, что денег еще больше. Она схватила коричневую бумагу, которой была обернута коробка. – Нет ли где-нибудь здесь фамилии?

– Ш-ш-ш, – прошептала Кики. Она насчитала двенадцать сотен, и у нее задрожали руки.

Ронни молча смотрела до тех пор, пока Кики не насчитала сотню купюр по пятьдесят долларов. Пять тысяч долларов. Они переглянулись.

– Я не понимаю, – проговорила Кики.

– Может быть, тебе послала их твоя последняя приемная мать? – подсказала Ронни. – Ты говорила, что она была очень доброй.

– Очень доброй и очень бедной, – ответила Кики.

Взяв в руки одну пятидесятидолларовую банкноту, Ронни поднесла ее к свету и стала внимательно рассматривать.

– На таких банкнотах бывают какие-нибудь водяные знаки или нет? – поинтересовалась Ронни.

Кики перетасовала банкноты и отрицательно покачала головой.

– Не думаю.

– Ну, – сказала Ронни, – когда в тот вечер ты изливала душу Тиму, не говорила ли ты ему о том, что у тебя ни гроша за душой? – Она как будто читала мысли Кики.

– Но зачем ему это? – прошептала Кики.

– Это… – Ронни прикусила губу, – это самый стремный вопрос.

На следующее утро она наливала Тиму кофе.

– Вчера я получила посылку по почте, – сказала она.

– Посылку? – Он выглядел простодушным. – Что там было?

– Деньги. – Она поставила кофейник на стол и быстро достала блокнот для заказов. – Тим, скажи мне правду. Это ты отправил ее?

– Я не понимаю, о чем ты говоришь. – Со своими освещенными солнцем светлыми волосами он был похож на ангела.

– Там было пять тысяч долларов.

Тим кивнул, словно его впечатлила эта цифра.

– Этого, видимо, хватит на пару лет обучения в колледже и чуть больше, разве не так?

Она хлопнула блокнотом по столу.

– Это от тебя? – спросила она.

– Сядь, Кики. – Тим рассмеялся. – Если бы это было от меня, я бы не сказал тебе, потому что не хотел бы, чтобы ты чувствовала себя обязанной. Я не сказал бы тебе потому, что не хочу этого, не хочу, чтобы нас связывали какие-то узы. Если мы с тобой завтра расстанемся, я все равно хотел бы, чтобы ты взяла их. Если бы я был тем, кто подарил тебе их, так-то.

Если они расстанутся? Он что, считал их парой? Она едва сдержалась, чтобы он не заметил восторга на ее лице.

– Я сержусь, – вместо этого сказала она. – Скажи мне.

– Послушай, Кики, – он похлопал ее по руке, – кто бы ни послал тебе деньги, разве он сделал бы это, если бы не мог себе этого позволить, правда? Ведь ты нуждаешься в них. Просто порадуйся. Если хочешь потратить их, пригласи меня на ужин сегодня вечером. А остальное при первой же возможности положи в банк.

Они ужинали в марокканском ресторане, сидя на втором этаже в маленьком зале, где, кроме них, никого не было. Тим заказал бутылку вина, и она, так, чтобы не заметил официант, отпила из его стакана. Вскоре Кики забыла о деньгах, расслабилась и слегка опьянела. Они рассказывали друг другу старые анекдоты, какие только могли вспомнить, и пели песни из «Белого альбома» группы «Beatles», которую она знала, потому что ее мать любила «Beatles». Кики рассказывала ему о том, что однажды, когда ей было пять лет, она видела «Beatles» в Атлантик-Сити, потому что у маминых друзей была куча билетов на концерт и они не могли найти для нее приходящей няни. Это было одно из самых травматичных событий ее детства. Из-за вопящих фанатов она не могла слышать музыку, все вставали на кресла, а она сидела на полу, закрыв уши руками. Тем не менее на Тима это произвело впечатление. Он вообще никогда их не видел.

Она попыталась заплатить за ужин, ведь они договаривались об этом, но Тим отмел ее предложение. Ей хотелось сказать ему «Больше никаких чаевых, никогда» и что она будет платить за все, когда они будут выходить в свет, но поскольку он не признался, что послал деньги, то она не смогла этого сделать.

После ужина Тим отвез ее в дом, где жил вместе со своим братом, и она уверилась в том, что именно он послал ей деньги. Дом – высокий величественный особняк из кирпича, окруженный ухоженными лужайками и живой изгородью из самшита, – располагался в богатом историческом центре Чапел-Хилла. Когда Кики вошла внутрь, чуть не обомлела от удивления. Очевидно, у Тима был кто-то, кто ухаживал за участком, но если у него также была и домработница, то она не утруждала себя работой. Слева от нее, в столовой, на старинных столиках и креслах была разбросана одежда, валялись грязные тарелки и коробки, а справа, в гостиной, пол был усеян осколками разбитой вазы. Над изогнутой лестницей витал запах марихуаны, слышалась песня группы «Eagles», исполнявшей песню «Hotel California».

– Сегодня горничная выходная, – усмехнулся Тим. – Надеюсь, ты не станешь обращать внимание на небольшой беспорядок.

В холл из гостиной вошел взлохмаченный и босой мужчина с сигаретой и пивом в руках. Увидев их, он резко остановился.

– В чем дело, брат? – спросил Тим.

Мужчина посмотрел на Кики, и она непроизвольно отступила назад к двери. Его глаза были налиты кровью, щеки заросли щетиной, словно он не брился несколько дней. Мужчина был похож на бездомных, которые иногда болтаются на Франклин-стрит.

– Кто это? – Он кивнул в ее сторону.

– Это Кики – Тим обнял ее. – А это мой брат Марти.

Марти лаконично кивнул.

– Сколько тебе лет? – спросил он. – Двенадцать? Тринадцать?

– Оставь ее в покое, – сказал Тим.

– Мне шестнадцать лет, – сказала Кики.

Марти развернулся и пошел обратно в гостиную.

– Тим, оторви свою задницу и подойди сюда, – бросил он через плечо.

Тим с извиняющимся видом посмотрел на нее.

– Кухня там, – он показал на одну из сводчатых дверей в холле. – Не стесняйся, приготовь что-нибудь выпить, я вернусь через секунду.

По сравнению с тем беспорядком, что царил на кухне, холл выглядел так, словно сошел с картинки журнала по ведению домашнего хозяйства. В раковине стояли стопки грязных тарелок. Длинная голубая гранитная столешница была завалена объедками пиццы, пивными бутылками и грязными пепельницами. Она осторожно открыла холодильник, ожидая увидеть там зловонную заветренную еду. Впрочем, там все было не так плохо. В холодильнике стояли бутылки с напитками, лежало несколько кусков сыра, на одной полке стояли пиво и банка кока-колы. Кики взяла банку с колой, открыла ее, потом на цыпочках пошла к двери, пытаясь услышать, о чем разговаривают Тим и Марти. Голоса звучали приглушенно, но она услышала, как Марти сказал:

– У тебя сейчас нет времени на эту дрянь. Ты должен сосредоточиться.

О чем он говорил – об университетской учебе Тима? Было странно слышать, что такой человек, как Марти, который был явно не в себе, читает Тиму нотации.

– …путаешь мои планы, – сказал Марти.

– Пошел ты! – ответил Тим, и она услышала шаги, приближающиеся к кухне. Склонившись над столешницей, она отпила глоток колы.

– Извини меня, – сказал Тим, входя в кухню. – Иногда Марти бывает слегка навязчивым.

– Все в порядке, – сказала Кики, но ей хотелось, чтобы Марти убрался куда-нибудь и оставил их одних. Ей было неуютно находиться вместе с ним в этом доме.

Взяв банку из ее рук, Тим сел на стол. Потом, обняв ее за плечи, он улыбнулся, сверкнув зелеными глазами, и наклонился, чтобы поцеловать Кики. Она стояла не двигаясь, так же как раньше, когда два раза целовалась с мальчишками. Она целовала их и даже позволяла дотронуться до своей груди, но в этом не было ничего особенного. Однако Тим не был мальчишкой. Так ее еще никто не целовал: поцелуй, как по тонкому электрическому проводку, добрался до ее сосков, отчего она мгновенно вспотела.

Тим как будто знал, какие ощущения вызывает у нее.

– Пойдем наверх, в мою спальню, – сказал он.

– Я не принимаю пилюли или что-нибудь такое, – сказала она.

– У меня есть презервативы. Не бойся.

Он взял ее за руку, и они вошли в холл и поднялись по изогнутой лестнице, а потом, пройдя мимо комнаты, откуда доносился сладковатый травяной запах марихуаны, прошли по коридору до спальни Тима. Когда-то это была славная комната, подумала она. Бумажные обои, как и полагается для мужской спальни, были в голубую полоску. Двуспальная кровать, так же как комод и письменный стол, были сделаны их темного дерева цвета черемухи. Но трудно было не заметить таких деталей, как разбросанные повсюду одежда и книги, и она отогнала от себя мысль о том, сколько времени прошло с тех пор, когда меняли постельное белье. Ей было наплевать. Он закрыл дверь и запер ее на ключ, потом потянул Кики за собой на кровать: она не сопротивлялась, когда электрический разряд пронзил все ее тело.

Потом они крепко обнялись. Тим включил ночник, и Кики смогла рассмотреть его лицо на подушке рядом с собой. Погладив ее по щеке, он запустил пальцы в ее волосы.

– Тебе хорошо? – спросил он. – Больно?

– Не просто хорошо, – сказала она. Как и предупреждала ее мать, земля не перевернулась. По крайней мере, не тогда, когда он вошел в нее. Тим уже трижды заставлял ее кончить своими опытными пальцами и умелым ртом, но когда он вошел в нее, Кики почти ничего не почувствовала. Может быть, из-за презерватива. Если бы ей не хотелось находиться так близко к нему, чего бы ей это ни стоило, она была бы разочарована.

В дверь постучали, и она натянула на себя простыню.

– Выйди, – сказал Марти.

– Подожди. – Когда Тим вскочил с постели, в свете ночника мелькнуло его стройное тело. Он отпер дверь и голым вышел в коридор, толкнув за собой дверь. Она услышала, как он спрашивает Марти: – Ты принял лекарство?

– Знаешь, ты не должен здесь трахаться, у тебя для этого есть фургон, – сказал Марти. – Не нужно… – Остальная часть фразы была неразборчива. Кики хотела было встать с кровати и быстро одеться, но тело сковало между простынями. Разве это все, чем она мечтала быть для него? Легкодоступной девушкой?

Через несколько минут Тим вернулся в комнату и со вздохом плюхнулся рядом с ней, и она поняла, что атмосфера вечера была непоправимо испорчена.

– Брат думает, что мне нужно только твое тело, – сказал он. – А я хочу, чтобы ты знала, что это не так. Я люблю тебя. Я полюбил тебя с первой же встречи в кафе, когда ты пролила на меня кофе. Мне кажется, ты… восхитительная, и мне нравится быть рядом с тобой, потому что ты прекрасно относишься к людям. С точки зрения всего, что происходит в мире, ты – маленькая наивная девочка, и, может быть, поэтому ты почти всегда так оптимистична. Неведение – это счастье. Но мне все равно.

Кики слушала его до тех пор, пока, как ей показалось, он не выговорился, с удовольствием принимая его комплименты и смущаясь намеков на свою наивность.

– Ты прав, – сказала она. – Я мало что знаю, к примеру, о Вьетнаме, за исключением того, что с ним было связано много протестных выступлений. И что вернувшиеся оттуда молодые парни остались инвалидами. Так же, как Марти. Что за лекарства он принимает?

Откинувшись на спину, Тим пристально смотрел в потолок.

– Ты подслушивала наш разговор? – спросил он.

– Отчасти.

– Он параноик. В каждом звуке ему слышится нечто угрожающее. И он не слишком верит людям. Если бы ты знала его прежде, он понравился бы тебе. Я забочусь о нем. Я просто рад, что он вернулся живым. Очень многие не вернулись. И он по-прежнему умен. Умнее моей сестры и меня.

– У тебя есть сестра? Она тоже живет здесь?

– Нет, – произнес он таким тоном, что она поняла, что затронула запретную тему.

Сев на кровати, она подогнула колени под одеялом и стала рассматривать освещенный тусклым светом ворох хлама, которым была усыпана его комната. Ей пришлось признаться себе: она крутила любовь с неряхой. Кики в голову пришла одна мысль: она придумала, как вернуть на его лицо улыбку.

– Я могла бы прибраться у тебя дома, – сказала она. – Я все великолепно устрою.

– Ни в коем случае, – сказал он.

– Я с удовольствием сделаю это. Прошу тебя, позволь мне. – Это было самое малое, что она могла бы сделать для того, кто, по всей вероятности, подарил ей пять тысяч долларов.

Он провел пальцами по ее обнаженной спине.

– Ты собираешься весной поступать в университет? – спросил он.

– Обязательно.

– Тогда этот дом – твой, – сказал он. – Делай с ним все, что захочешь. Только… не приближайся к комнате Марти.

– Я не собираюсь попадаться на глаза Марти, – сказала она.

– Хорошая мысль, – поддержал ее Тим.

– Ты сегодня идешь на занятия?

– Мне нужно кое-что напечатать, – ответил он. – Но нет никакой надобности…

– Я начну прямо здесь и прямо сейчас, – прервала она его. – Ты не возражаешь, если я наведу порядок в твоем шкафу и комоде?

Тим засмеялся и, протянув руку, погладил ее грудь под простыней. – Ты уже постаралась привести меня в порядок, – сказал он, и она не сразу поняла, что он имеет в виду.

Кики легонько толкнула его.

– Ты будешь работать, а я наведу порядок, – сказала она.

Вскочив с кровати, Тим натянул джинсы. Кики сделала то же самое, стоя рядом с ним и чувствуя, что он не отрывает глаз от ее тела. Подняв глаза, она увидела, что он улыбается.

– Не знаю, смогу ли я просто сидеть здесь, пока ты, такая маленькая, как кнопка, будешь кружить по моей комнате, словно рабыня.

– Ты будешь не просто сидеть – ты будешь работать. – Включив верхний свет, она взяла его за руку и подвела к письменному столу. – И мне нравится заниматься подобными делами. Честно. Когда меня забрали из одного дома, где я жила, моя приемная мать сказала социальному работнику, что ей очень не хватает меня, поскольку я за всеми убирала.

– Мне бы не хватало не только этого, – сказал Тим, садясь за стол.

Она наклонилась и поцеловала его в макушку. Было трудно поверить в то, что приблизительно сутки назад она думала, что их отношения закончены. Теперь Кики успокоилась, думая, что они всегда будут вместе. Она надеялась, что их ждет именно это: долгие годы совместной жизни.

Она начала с его одежды, бросая в переполненную корзину грязные вещи и развешивая и складывая все остальное. Потом занялась книжными полками, где как попало были сложены стопки бумаг и блокнотов. Тим печатал, сидя за столом. Он был отличным наборщиком, и она трудилась под щелканье клавиш, по которым бегали его пальцы.

Приблизительно через час он отодвинулся от стола и посмотрел на нее. Кики, скрестив ноги, сидела на полу в окружении стопок книг и бумаг. На одну из стопок она оперлась рукой.

– Здесь есть вещи, с которыми я не знаю, как поступить, – сказала она. – А это что? – она держала в руке пачку скрепленных вместе бумаг. На первой странице был карандашный рисунок, изображавший человека с головой, лежащей на плахе, рядом с ним стоял палач с поднятым топором, готовым опуститься на несчастного. От этой картинки у нее по спине побежали мурашки. Наверху большими печатными буквами было написано ОСКП.

– Что означает ОСКП? – спросила она.

Тим посмотрел на пачку бумаг в ее руке. Он долго не cводил c нее глаз, словно пытаясь вспомнить, где видел ее прежде. Потом их глаза встретились.

– Если я тебе кое-что расскажу, может ли это остаться между нами? – спросил он.

– Тим, – сказала она, словно не веря, что он способен задать ей такой вопрос. – Конечно, – ответила она. – С учетом всего того, о чем я рассказала тебе.

Казалось, он все еще сомневается. Потом Тим встал и протянул ей руку. Она поднялась с пола и вместе с ним вышла из комнаты в коридор, а потом вошла в огромную спальню, которая, как она полагала, принадлежала его родителям. Было приятно находиться в комнате, которую еще не захламил его брат. Огромная кровать была с пологом на четырех столбиках, а на полу лежал персидский ковер в красных и бежевых тонах, доходивший почти до стены.

Присев на край кровати, Тим взял в руки одну из фотографий, стоявших на ночном столике с мраморной столешницей. Она села рядом, и он обнял ее, держа фотографию на коленях. На ней было три подростка – двое юношей и девочка, радостно улыбавшиеся в камеру. В мальчике слева она узнала Тима. Его светлые кудри были длинными и растрепанными, а улыбка была совсем не такой, как теперь. Более открытой. Не такой усталой от времени и обстоятельств.

– Это ты, – сказала Кики.

– Верно. – Тим показал на юношу справа: – А это Марти.

Юный улыбающийся Марти был аккуратно подстрижен, красивое лицо с жесткой линией губ делало его похожим на солдата.

– Ой, я бы не узнала его.

– Здесь ему только что исполнилось восемнадцать, – сказал Тим. – Неделю спустя он вышел в море. Энди… – Тим ткнул пальцем в девушку, стоявшую между ними, – и мне было тогда пятнадцать лет.

– Она твоя… это твоя сестра? – спросила Кики.

В первый раз после того, как она спросила его о том, что такое ОСКП, Тим улыбнулся.

– Мы двойняшки, – сказал он, слегка поглаживая стекло в том месте, где на фотографии была Энди. В его голосе чувствовалось волнение от любви к сестре. – Именно здесь в дело вступает ОСКП.

– Не понимаю, – сказала она.

Тим тяжело вздохнул.

– Около двух лет назад Энди была арестована по обвинению в убийстве.

У Кики перехватило дыхание.

– В убийстве? – переспросила она. – Она действительно кого-то убила?

Тим не ответил на ее вопрос.

– Когда прошлым летом наконец состоялся суд, присяжные пришли к заключению, что она виновна.

Внезапно Кики поняла, почему Тим так интересуется тюремной реформой.

– Почему они решили, что она виновна?

– Потому что они просто не знают ее. Энди не могла никому причинить зла. Дело в том, что… Марти все испортил. Я не осуждаю его за то, что он сделал, но он все еще считает, что все испортил.

– Что же он натворил?

Тим, не отрывая глаз, смотрел на фотографию.

– Понимаешь, случилось так, что сюда должен был прийти фотограф и сделать фотографии нашего дома, которые должны были напечатать в журнале Southern Living Classics. Знаешь этот журнал?

Кики кивнула, хотя совсем не знала, что это за журнал.

– Мои родители были в Европе, – продолжал Тим, – то есть парень просто собирался снять дом снаружи, а остальное – после того, как они вернутся. Энди была дома, но она занималась в своей комнате. Мы оба заканчивали второй курс Каролины. Ей, то есть нам, только что исполнилось девятнадцать лет. Как бы то ни было, она сказала, что не знала, что этот парень приходил делать фотографии, а на следующий день кто-то из наших соседей увидел его мертвым у нас на заднем дворе. Ему было нанесено около дюжины ударов кухонным ножом. Сосед сказал, что видел, как Энди днем раньше разговаривала с ним на улице. – Тим поставил фотографию обратно на ночной столик и встал, поглаживая пальцами ее волосы.

– И так все закрутилось, – сказал он.

Кики пыталась скрыть охвативший ее ужас. На заднем дворе дома, где она сейчас находилась, был убит человек. Ему нанесли двенадцать ножевых ударов. При этой мысли она содрогнулась.

– Копы допрашивали Энди, Марти и меня по отдельности. – Тим лениво перебирал вещи, стоявшие на длинном комоде. Еще одна фотография. Зеркало с ручкой. Серебряная зажигалка. – И все мы говорили разное. Я сказал правду. Я сказал, что приблизительно в то время, когда, по их представлению, был убит этот парень, я был в кампусе и что за ланчем я встретился с Марти. Он как раз только что вернулся из Вьетнама и вроде как валял дурака.

Открыв один из верхних ящиков комода, Тим вытащил нераспечатанную пачку сигарет «Winston». Кики тихо сидела, пока Тим не зажег сигарету и не выпустил струйку дыма. Он протянул ей пачку, но она отрицательно покачала головой.

– Однако Марти солгал, – сказал Тим. – Он сказал, что всю вторую половину дня был дома вместе с Энди и вообще не выходил на улицу. Конечно, он сказал так, чтобы защитить ее. – Он невесело рассмеялся. – Это все испортило, – добавил он.

– А что сказала Энди? – спросила она.

– Что она была дома одна и никогда не видела этого парня. Отпечатки ее пальцев были на ноже, и она сказала, что это оттого, что нож с нашей кухни и она постоянно им пользовалась. Потом Марти был уличен во лжи и отделался легким испугом, а Энди на полтора года отправили в тюрьму, где она ожидала приговор. Родители сразу же вернулись домой и наняли ей приличного адвоката, но история Энди выглядела нелепой, и присяжные понимали это. Обвинение представило дело так, что ее обвинили в предумышленном убийстве. Якобы Энди убила его из-за его фотографического оборудования, несмотря на то что так и не было доказано, что же пропало. Дело в том, что Энди никогда не верила в то, что ее признают виновной, поэтому она так и не сказала никому, что же на самом деле произошло. Она лгала на суде и лгала адвокату, потому что… – он затянулся сигаретой и посмотрел в глаза Кики, – потому что она действительно убила его, но думала, что ей будет еще хуже, если она признается в этом.

– Она убила его? – Мысленно она живо представила себе сцену на заднем дворе. Она видела, как красивая блондинка с фотографии вонзает нож прямо в сердце незнакомца. И так двенадцать раз.

– Она сказала правду после того, как была признана виновной. Это было… потрясением. Мы все сидели в зале суда, когда оглашали приговор. Мама начала рыдать, а Энди встала и закричала: «Я хочу сказать правду! Я хочу сказать правду» – но было уже поздно.

– Что же на самом деле произошло?

– Этот парень изнасиловал ее. – Когда Тим вынимал сигарету изо рта, его рука дрожала. – Он уговорил ее впустить его в дом, чтобы снять интерьеры, а потом… – Тим умолк. – Скажем, он был мерзким сукиным сыном. Она была не в себе после того, как он вышел из дома, схватила нож, побежала за ним во двор и убила его. Отплатила ему за то, что он сделал с ней. Я поверил сестре. Мы все поверили. Но ее адвокат нет, и время было упущено. Если один раз она лжесвидетельствовала против себя, значит, она снова говорит неправду. Вот что все подумали. – Тим склонился над комодом, скрестив руки на груди, и посмотрел в глаза Кики.

– Ее приговорили к смертной казни, – сказал он.

Все встало на место.

– О, – только и выговорила Кики.

– А наша мать не смогла этого вынести. Она всегда страдала от депрессии и считала себя виновной за то, что они с отцом так долго путешествовали и ее не было здесь, рядом с Энди. Несмотря даже на то, что мы были уже довольно взрослыми и могли сами позаботиться о себе. Вот так, – сказал Тим, безнадежно вскинув руки. – Через несколько дней после суда я пришел домой и нашел свою мать мертвой от передозировки лекарств. – Он посмотрел на кровать, где сидела Кики, и она поняла, что именно здесь он и нашел ее. Кики встала.

– Прости меня, – сказала она, ошеломленная. Его семья, на первый взгляд такая обеспеченная и счастливая, быстро превратилась в пыль. Дочери был вынесен смертный приговор. Брат сошел с ума во Вьетнаме. Мать покончила жизнь самоубийством. Обхватив Тима руками, она прижалась щекой к его обнаженной груди.

– Все это так ужасно, – сказала она.

В ответ он тоже обнял ее, и она почувствовала, как его подбородок уперся ей в макушку.

– Ты все еще хочешь остаться здесь, со мной? – спросил он.

– Больше, чем прежде, – сказала она. Она могла бы утешить его. Они могли бы утешить друг друга. – Энди… она еще жива? – спросила она.

– Она в камере смертников, – ответил он. – И я еще не рассказал тебе об ОСКП.

Отклонившись назад, она посмотрела на него снизу вверх.

– Что это? – спросила Кики.

Он отложил сигарету и снова подвел ее к кровати.

– Мы – Марти, я и адвокаты – попытались смягчить приговор. ОСКП – это организация, члены которой выступают против смертной казни. Их лозунг – ОТМЕНА СМЕРТНОЙ КАЗНИ ПОВСЮДУ. Ну, это что-то вроде подпольной ячейки.

– Что это означает?

– Ты когда-нибудь слышала о «Метеорологах»?[8]

Кики пожала плечами. Название казалось знакомым, но она не помнила, где его слышала.

– Это была группа людей, которые считали, что жизнь должна быть другой, и отказывались от традиционных средств ведения политической борьбы. Что касается ОСКП, то мы пытаемся найти способ избавления от смертной казни. Мы устраиваем протестные акции… и все такое.

– Ты пробовал писать президенту Картеру? – спросила она.

– На самом деле это зависит не от Картера, – сказал Тим. – Единственный человек, который в силах остановить казнь, – это губернатор Расселл. Мы писали ему и пытались встретиться с ним. Он и пальцем не пошевелил. Он – сторонник жесткой линии, который рад тому, что смертная казнь не отменена. Настоящий кретин. Я думаю, что он воспринимает Энди как пример, который можно использовать. Понимаешь? Даже женщины должны расплачиваться за то, что не подчинились закону его штата.

– Но должно же быть что-то еще, что можно сделать, – сказала она.

Тим посмотрел на нее, и впервые с тех пор, как он начал говорить об Энди, его лицо осветилось улыбкой.

– Мне нравится твой оптимизм, – сказал он. – И я думаю, что влюблен в тебя.

Это были именно те слова, которых она ждала от него.

– Я знаю, что я люблю тебя, – сказала она.

Тим намотал прядь ее волос на указательный палец.

– Я могу честно сказать, что еще никогда не испытывал таких чувств к девушке, – сказал Тим. – Ты еще маленькая, и я сначала думал, что могут быть проблемы, но ты так хорошо держишься. Ты такая позитивная и внушаешь мне надежду. Спасибо тебе.

Кики кивнула.

– И, пожалуйста, пусть… все, что ты узнала об ОСКП, останется между нами.

Он казался обеспокоенным, и ее сердце наполнилось любовью.

– Я на все готова ради тебя, – сказала она, и это было правдой.