Парень с соседней могилы

20

Всякий раз, как я брался за трубку позвонить библиотекарше, я досиживал до того, что начинались короткие гудки. Она сказала, у нее культурный шок и ей надо побыть одной. Ну, три дня я выждал, не позвонит ли сама, потом все ж таки набрал ее номер. Ни ответа ни привета.

Нашел у себя в запасах открытку из серии «ПОПРАВЛЯЙСЯ!», написал библиотекаршин адрес, наклеил марку — и порвал.

Не раз хотел съездить в город и нагрянуть в библиотеку, потом передумывал: это уж будет слишком.

Погода катастрофически портилась. Два дня я убил на то, чтобы пригнать с выпаса овец (мне помогал соседский сын, тринадцати лет). Стадо слишком долго прогуляло на воле и накачало мышцы, как у первоклассных гимнастов. Бараны перемахивали через любую ограду, овцы носились быстрее лани. Если б я отправил их теперь на бойню, то выручил бы за голову не больше, чем стоит обед в «Макдоналдсе». А если б захотел резать дома со стариком Нильссоном, то не сумел бы разделать туши: такие жилы моя пила не берет. Ну и дали нам прикурить эти овцы! Мы с парнишкой бегали под дождем пополам со снегом, ругаясь на чем свет стоит. Особенно отличался мой напарник, который орал на скотину по-английски: «Fuck you!»

Кто б мне объяснил, зачем я держу овец? Прежде я делал это ради матери: она пряла шерсть, а потом вязала из нее всякое… или использовала на курсах валяния. Еще у нее было коронное блюдо — тушеная баранина с картошкой и фасолью. Мне, дураку, невдомек было научиться у нее готовить такую вкуснятину.

Мне вообще невдомек было, что мать когда-нибудь помрет.

Вот я и не тороплюсь избавляться от материных овец. Хватит с меня того, что пришлось разбирать ее комнату. Страшно вспомнить… Выгребать из шкафа платья, которые еще пахли ею, перебирать ее очки, баночки с лекарствами, журналы по вязанию. Я не был готов к тому, что после ее смерти придется этим заниматься, и пошел по пути наименьшего сопротивления: сложил все в два старых чемодана и запихнул на чердак. А комната материна осталась в прежнем виде, я только простыни с кровати снял. Еще там весь подоконник заставлен горшками с фиолетовыми цветочками. Теперь уж, наверное, засохли.

Что библиотекарша хотела сказать этим «культурным шоком»?!

Сегодня с утра ездил в город по делам, так мне кругом чудилась она. И в кооперативном магазине, и на молокозаводе, и в жестяной лавке Берггрена!

Два вечера подряд ко мне заваливался Бенгт-Йоран — видать, хотел взглянуть на мою греховодницу.

— Вряд ли ей светит снова попасть сюда, — сказал я.

Он аж задохнулся от восхищения. Пускай себе думает, что я поматросил и бросил.

Не надо ему знать, как я скучаю по ней и как вечером ношу телефон в спальню, чтобы включить в розетку там.