Парик для дамы пик

Глава 10

Она села в машину к Бобрищеву в четверть восьмого. И уже в машине поняла, что совершила ошибку, назначив ему свидание. Он не простит ей этого предательства. Может, и убьет ее, как убивал своих женщин…

Он привез ее к себе домой, где уже полыхал огонь в камине, а на столе стояли свечи. Было тихо, если не считать ненавязчивой музыки. Сначала это была Эдит Пиаф, затем Ги Беар…

– Вот… – сказал Николай, усаживая ее в кресло и поднося ей фужер с шампанским. – Не знаю, как и благодарить вас за алиби. Вы очень красивая женщина, Юля, и я понимаю Крымова, который сходил по вас с ума…

Она выдавила улыбку, еще слабо представляя себе, что сейчас произойдет здесь, в этой уютной комнате, где она задумала совершить чудовищную подлость…

– Что с вами? Вам нехорошо?

Она подняла фужер и посмотрела сквозь него на пузырящуюся в шампанском праздничную картинку: Бобрищев встревоженно смотрит на гостью, еще не понимая, какую змею пригрел возле своего камина…

– Николай, вы извините меня, но я не должна была приходить сюда…

Она подумала, что приблизительно так же, должно быть, чувствовала себя и Зоя Пресецкая, в пьяном мстительном угаре решившая расквитаться с любвеобильным Бобрищевым, да вовремя опомнившаяся… Но она-то успела дать отбой.

– Я вас никуда не отпущу… Вы что? Уже ночь, к тому же вы у меня в гостях, и ваш уход я расценю как бегство… Что случилось, Юля? Я вас успел чем-то обидеть? – Он выглядел крайне растерянным.

Она залпом выпила шампанское, устало опустилась в кресло возле огня и, глядя на оранжевые прозрачные языки пламени, пляшущие на поленьях, вдруг представила себе, как признается Бобрищеву в том, что задумала… Какова будет его реакция? И тут она словно услышала его голос: «Ты хочешь сказать, – потрясенный, он естественным образом перешел бы на „ты“, поскольку после ее слов она не заслуживала бы уважительного к себе отношения, – что собиралась провести со мной ночь, чтобы добыть так необходимые для твоего расследования… доказательства? Ты пригласила сюда Корнилова, который только и ждет твоего сигнала, чтобы ворваться ко мне и изъять при понятых… Нет, этого не может быть!..»

То ли от жара, исходящего от горящих поленьев, а может, и от стыда она почувствовала, как щеки ее запылали. Нет, конечно, она не признается ему ни в чем, а Корнилову придется перезвонить и дать отбой. Она поступит так же, как и раскаявшаяся в своем подлом замысле Зоя. Главное, повторила она про себя, сделать все вовремя и так, чтобы Бобрищев ни о чем не догадался.

– Хорошо, я останусь, – решила она, понимая, что глупо было бы упускать возможность поближе познакомиться с одним из подозреваемых, к тому же в такой камерной обстановке. – Останусь, но при условии, что мой приход будет расценен вами не как многообещающее свидание, а как возможность откровенного разговора… До сих пор мы ограничивались лишь общими вопросами: кто кому кем приходился и кого из окружающих вас людей можно подозревать в убийстве ваших подруг… Но хоть я и работаю на вас и делаю все возможное, чтобы найти убийцу, вы, Николай, являетесь для меня одним из подозреваемых… Иными словами, я допускаю, что вы и есть убийца…

Вот она и сказала, что думала.

– Я? Я – подозреваемый? Да вы что? – Он плюхнулся в кресло рядом с ней и застонал. – И вы – туда же! Да зачем мне было убивать их?!

– Успокойтесь и не злитесь на меня. Я лишь делаю свою работу, отталкиваясь от конкретных фактов… И если вы хотите, чтобы я сняла с вас подозрение, вы должны пообещать мне, во-первых, что добровольно сдадите необходимые анализы, чтобы в НИЛСЭ провели сравнительные экспертизы… Вы же не мальчик и должны понимать, что ваши попытки подкупить всех и вся шиты белыми нитками… А во-вторых, мне необходимо задать вам ряд вопросов, которые могут показаться вам слишком уж интимными, но без которых мне трудно будет понять, что же вас связывало с… жертвами…

– Интимными? Валяйте… – он махнул рукой, как человек, разочаровавшийся в своем единственном друге и понимающий неизбежность такого неприятного и унизительного занятия, как выяснение отношений.

– Вы любили Зою Пресецкую?

– Зачем вам это? Вы же знаете… – он был явно смущен.

– Так любили?

– Да, любил.

– А Ирочку Званцеву?

– Это что, допрос?

– Мы же договорились….

– Хорошо, я отвечу. Да, думаю, что любил. Я жалел ее, она была добрая, веселая и ничего от меня не требовала…

– Вы спали со своими женщинами, перед тем как задушить их?

Тут он не выдержал, вскочил и заметался по комнате, громко выкрикивая.

– Это совпадение! Зачем вы говорите мне все это?

– Объясняю. В НИЛСЭ собраны доказательства того, что перед смертью обе женщины имели половое сношение с убийцей. Но ведь всем известно, что это… вы, Бобрищев… Вы были их общим любовником. Вас видели, наконец…

– Это недоказуемо. Это совпадение. Чудовищное… Я никого не убивал…

Он вдруг остановился возле нее, склонился и зашептал ей прямо в ухо, обдавая жарким дыханием:

– Эх ты, Земцова… А я-то думал, хотя бы ты веришь мне…

– Я и верила сначала, – вспылила она, – пока не узнала, что Женя Холодкова, оказывается, была твоей женой, и ты от меня это скрыл! Ты ничего не рассказал мне и о том, как три подружки собрались наказать тебя и собрались в ресторане, чтобы обсудить это щекотливое дело… Что они позвонили твоему знакомому по кличке Соня, чтобы он… сам знаешь, что от него требовалось… Ты столько от меня скрыл, Бобрищев, что после этого тебе уже никто не поверит. И я вполне могу предположить, что ты убил их ради собственной безопасности, чтобы твоим любовницам больше ничего такого не приходило в голову, причем сделал это чужими руками!

– Нет! Я не имею к этому никакого отношения! Поверь мне! Ну что мне сделать, чтобы ты поверила?!

– А Рыскин? – не унималась Земцова. – Рыскин, приехавший сюда, в С., единственно для того, чтобы встретиться с Зоей, с которой познакомился на выставке в Москве? Почему ты молчишь о нем? И почему ты ничего не сказал мне о том, что ее картины имеют бешеный успех и продаются через московскую галерею, через Майера, за огромные деньги? Ты делал вид, что тебя раздражает запах скипидара, а сам в это время помогал сбывать ее картины… Зачем ты лгал мне? Зачем вообще ты тогда нанял меня?

– Она сама не хотела… – он выглядел удрученным. – У Зои появились большие деньги, и она, как и всякий нормальный человек, боялась, что ее обложат налогами. Я помогал ей… У меня до сих пор хранятся все ее наличные деньги, я был единственным человеком, которому она доверяла до конца…. Ты видишь, я говорю о себе то, что может только усугубить твои подозрения… Но это правда, и мне не нужны были ее деньги, я и сам человек более чем обеспеченный… А Зоя… Зоя была талантлива, и я по-настоящему любил ее… Мы специально вели себя так, мы придумали эту историю со скипидаром, вернее, с тем, что меня раздражают ее картины, чтобы никому и в голову не пришло, что она занимается этим всерьез… Она и в «Эдельвейс» устроилась, чтобы все знали, что она нуждается…

– Это фарс, Бобрищев. Она устроилась туда, только чтобы быть поближе к Коршикову, и не надо ничего придумывать… Ответь лучше, к кому ты ее приревновал: к Рыскину или Коршикову?

– Я не убивал… И моя ревность здесь ни при чем…

– Когда ты узнал, что у нее роман с парикмахером?

– Сразу и узнал.

– Но как?

– Она мне сама все рассказала. Но я не поверил, что она любит его…

– А почему мне ничего не сказал? Почему ни ты, ни Ира, ни Женя, никто из вас мне ничего не сказал о романе Зои с соседом-парикмахером Коршиковым? Причем о романе серьезном, ведь она любила его!

– Да потому, что в этот роман никто не хотел верить! Все ждали, что эта связь вот-вот закончится, как заканчивалась каждая ее блажь…

– Блажь? Какая блажь?! Если вас послушать, у Зои было полно любовников и она и дня не могла прожить без нового мужчины… Все это ложь, фантазии ее завистливых подружек, которые пытались выставить ее передо мной в таком вот неприглядном свете, в то время как Зоя была просто красивой женщиной, которая нравилась мужчинам. Она была необыкновенной женщиной, и это проявлялось не только в ее таланте как художницы… У нее были свои понятия о честности и достоинстве, она презирала ложь и жила открыто, не скрывая своих чувств… Зоя была честна со своими мужчинами, и когда понимала, что настало время расстаться, не лгала, как это делают другие женщины, ведя двойную жизнь, а говорила об этом, я повторяю, открыто… Так было и с ее мужем, которого она поставила перед фактом, что у нее теперь есть ты, Бобрищев. Так было, если ты помнишь, и с тобой, когда она призналась тебе, что любит своего парикмахера… И вы все закрыли на это глаза. Но почему? Только потому, что он парикмахер? Он что, не такой человек, как все? И чем он хуже тебя, «крутого» бизнесмена?

– Ты заидеализировала Зою, – покачал головой Николай, – как и я в свое время. Да, она на самом деле любила шокировать людей своими признаниями, касающимися ее личной жизни, но не надо забывать, что она прекрасно знала себе цену и никогда не позволила бы себе романа с парикмахером… Она четко разделяла людей, знала, с кем ей сближаться, а с кем держать дистанцию. Она делила людей на породы, как собак, и любила окружать себя исключительно породистыми, если так можно выразиться, поклонниками.

– Значит, Коршиков, в ее представлении, был «породистым»… И именно от него она захотела иметь ребенка…

– Любовь зла… – усмехнулся Бобрищев и развел руками.

– Ты был у нее в тот вечер, скажи, ведь был?

– Был, но это ничего не значит.

– Сколько было на твоих часах, когда ты переступил порог ее дома?

– Не помню… Я в тот вечер много выпил, я вел себя с ней грубо, потому что она, не переставая, говорила о своем парикмахере… Я ненавидел ее тогда… Она так унижалась перед ним, ты бы видела… Она же меня, представляешь, меня просила устроить ее в «Эдельвейс», чтобы они могли встречаться там…

– Значит, я была права?

– Она вела себя мерзко, вызывающе… Как шлюха.

– Но ведь она любила его, как ты не поймешь?!

– Поэтому-то я и пришел к ней… не совсем трезвый. Она хотела прогнать меня, но я не ушел… Я… я взял ее почти силой.

– Ты долго у нее был? Вы поссорились?

– Нет, хотя могли бы… Дело в том, что Зоя была очень голодна… Она знала, что я приеду к ней, и попросила меня заехать в ресторан, чтобы я привез ей что-нибудь поесть. Она часто просила меня об этом, потому что забывалась за работой и могла целый день просидеть без маковой росинки во рту. Я заехал в ресторан «Москва», можете спросить, меня там все знают, взял курицу, какие-то фрукты, вино…

– Курицу с гарниром?

– Да, с рисом… Но разве это так важно?

«Еще одна улика против него… Ну не может же он быть таким дураком, чтобы подставлять собственную голову?!»

– Вы вместе ужинали? Или обедали? В котором часу это было?

– Часа в четыре, точно не помню… Или раньше. Да, мы пообедали, она попросила меня выбросить мусор, потому что там, в мусорном ведре, лежала дохлая мышь, которую я вынул из мышеловки… У них в доме полно мышей, они сваливаются на голову прямо из вентиляционных отдушин…

«Вот почему в мусорном ведре не было куриных костей…»

– А что было потом?

– Мы немного поспали. Она поплакала у меня на плече, сказала, что я скотина, а потом прогнала меня. Она сильно переживала, что Михаил, как она называла своего цирюльника, остыл к ней. Она – можешь себе представить? – просила меня даже, чтобы я поговорил с ним! Невероятная женщина…

– А что было потом?

– Ничего, я ушел…

– Но перед этим ты задушил ее…

Он ничего не ответил. Юля мотнула головой, как бы сбрасывая с себя оцепенение, провела ладонью по лбу и тяжело вздохнула. Кажется, она чуть было не совершила очередную ошибку.

Конечно, это не Бобрищев убил Зою и ее подругу. Будь он убийцей, он нашел бы сто свидетелей, готовых подтвердить, что в момент убийства его даже не было в городе… Уж кто-кто, а этот человек в состоянии найти способы отвлечь от себя подозрение.

Она взглянула на часы. Корнилов ждал ее звонка, и она, извинившись, вышла в туалет, откуда и позвонила ему домой.

– Отбой, Виктор Львович, – сказала она чуть слышно. – Это не он. Я вам потом все объясню… Что там с Коршиковым?

– Молчит, как рыба. Говорит, что ножницы и расческу у него украли. Что он не знает никакой Званцевой и никого не убивал.

– Но признается хотя бы в том, что должен был зайти вечером к Пресецкой, чтобы постричь ее?

– Говорю же, молчит. Грамотный, сказал, что будет давать показания только в присутствии своего адвоката. А его адвокат сейчас с аппендицитом в больнице, представляешь? Ты мне лучше скажи: Крымову звонила?

– Звонила, он обещал навести справки. Я ему перезвоню.

– Так звони!

– Хорошо… Все, не могу больше говорить… Все потом…

Она вернулась в комнату, в мягкий черно-оранжевый пляшущий каминный сумрак, где у окна стоял, ссутулившись, Бобрищев и курил. Он был каким-то домашним, тихим и подавленным настолько, что ей стало его даже жаль. Это был уже не тот человек, которому она испортила весь вечер самым настоящим допросом. Казалось, только сейчас беда накрыла его с головой.

Когда она подошла к нему, он даже не повернул головы, словно все его внимание было поглощено падающими хлопьями снега.

– Может, это уже зима? – спросила она, думая о том, как, должно быть, красиво выглядит засыпанный снегом Париж.

– Нет, это осень такая ненормальная… Ну, что ты еще хотела у меня спросить?

И снова она не упустила своего:

– У меня из головы не выходит наш с тобой разговор об Ирине Званцевой… Помнишь, мы как-то в самом начале расследования говорили с тобой по телефону, и ты обратил мое внимание на то, что у Зои были чудесные, густые волосы… Ты еще сказал про них: «Просто сказка!»

– Но у нее действительно были роскошные волосы…

– Да, я знаю, но еще ты говорил, что Зоины волосы являлись для Иры предметом зависти, и та советовала Зое сделать стрижку, сменить имидж… И тут вдруг ты добавил: а что, если к этому убийству приложила руку сама Ира? Я это отлично помню. Но я тогда тебя еще не знала, хотя все равно была удивлена таким предположением, ведь ты встречался с обеими… Но теперь мне твои слова кажутся еще более странными… Неужели ты на самом деле так думал? Ты еще сказал тогда, мол, Ира тебя любила, поэтому не удушила, а подружку свою, Зою, взяла да и удушила от ревности…

– Да мало ли что я думал тогда… Всякое в голову лезло. Вас, баб… я хотел сказать, женщин, не поймешь…

– Тогда тем более непонятно, почему вы все молчали о парикмахере…

Круг замкнулся, но ничего нового для себя она не выяснила, а лишь еще больше растравила рану: уж слишком много получалось подозреваемых. Что касается Бобрищева, то он, похоже, на самом деле боялся своих женщин. И, как показала жизнь, правильно делал.

– Еще вопросы будут?

– Да. Расскажи мне про бомжа, который приходил к Зое в «Эдельвейс». Кто бы это мог быть?

– Я припоминаю что-то… Если честно, многое из того, о чем мне говорят женщины, я просто-напросто не запоминаю. Мало того что у них в головах полно мусора… – он говорил так, забывшись, что сидит перед женщиной, – … так они еще норовят всучить его мне вместе со своими проблемами. Да, Зоя действительно говорила что-то о человеке, который якобы преследовал Ирину, но у меня в памяти остались почему-то сигареты… Что-то связанное с сигаретами или… зажигалкой… Не помню точно.

– Ты говорил со своими женщинами о Соне, о том, что они задумали против тебя в ресторане?

– Только с Зоей. У нее не было от меня тайн. Она говорила, что любит спокойную жизнь и ей не хотелось бы создавать себе проблемы, выдумывая что-то, обманывая кого-то… Тем более что я сам бы в скором времени все узнал… Чтобы налгать, говорила она, надо сначала придумать, а потом держать в памяти, чтобы не выдать себя ничем…

«Счастливая женщина, что не лгала…» – подумала Юля.

– И что же, она сама во всем призналась?

– Мы почти одновременно вышли на этот разговор. Она очень жалела о том, что они напридумывали в ресторане, просила у меня прощения… Все расспрашивала о Жене, ей не верилось, что я мог жениться на ней. Я думаю, именно это занимало ее в то время больше всего.

– А потом?

– Ну и рассказала про какого-то человека, который якобы следил за Ирой, когда она вышла из ресторана. Он был пьян, несколько раз упал, кажется, в лужу и все такое… Она жалела Иру и говорила, что ей нужен хороший мужчина и что ресторанное знакомство не может хорошо закончиться…

– Она не описывала его?

– Сказала что-то вроде «замухрышка», и все. Кажется, он угощал их сигаретами или давал прикурить там, в ресторане…

– Может, он подслушал их разговор и решил их шантажировать?

– А что, это тоже мысль… Но тогда было бы логичнее, если бы нашли его труп, а не Зоин или Ирин…

И тут Юля вспомнила свой поход в «Эдельвейс» и разговор с девушками-сотрудницами. Кажется, одна из девушек сказала, что после разговора с «щуплым мужичком в потертом пиджаке» Зоя много курила, а потом позвонила какой-то Ирине и сказала, что «плохи наши дела». Юля еще переспросила, мол, вы ничего не спутали? Она так и сказала: «плохи наши дела»?

«Может, я слова переставила, не знаю, но смысл примерно такой. Я еще подумала тогда, что этот человек что-то знает или она должна ему деньги».

Мужичок. Стоит ли ему уделять внимание? Какая опасность может исходить от него? Шантаж? Но ведь подруги дали отбой Соне, чего же бояться?

Грибок. Кока. Вот еще загвоздка!

– Коля, у Зои не было никакого кожного заболевания?

– Фу ты господи, ну и вопросы ты задаешь… – возмутился Бобрищев. – Ты еще спроси, какой зубной пастой она зубы чистила… Вас, сыщиков, не поймешь.

– И все-таки?

– Нет, у нее не было никакого кожного заболевания. Кожа у Зои была мраморная, волшебная, прекрасная, чистая, как у ребенка…

– Может, грибок?

– Прекрати!

– Но у нее на простыне обнаружили какой-то грибок, – раскрыла она одну из своих немногочисленных тайн. – Точнее, не на простыне, – вспомнила разговор с Норой, – а на подушке, на наволочке…

– Грибок?

– Споры грибка. Какого-то неизвестного грибка.

Она, как профессионал, сейчас была на грани провала. Раскрыть одному из подозреваемых (хотя она же сама только что позвонила Корнилову и сказала, что уже не подозревает Бобрищева!) известные ей факты? Неужели нельзя было дождаться встречи с Шубиным и поговорить с ним, если уж ей так не терпится?

Но тут же при воспоминании о Шубине ее прошиб пот. Ведь она обещала, что проведет эту ночь с ним. Как теперь она объяснит свое отсутствие? Что еще придумает? И сколько вообще можно лгать? Кроме того, настораживало и то, что Игорь сам не позвонил ей до сих пор. Либо он обиделся, либо Корнилов ему рассказал, где она собиралась провести ночь и, главное, с кем!.. «Вот черт, да я же наверняка машинально отключила свой телефон!»

Она очнулась. Бобрищев говорил о грибке:

– Грибок мог быть у убийцы…

– Да, ты, конечно, прав. Он мог оставить эти споры на подушке, когда перекладывал тело Зои на постель… Но зачем тогда она натиралась лимоном?

– А это-то тебе откуда известно?

– Неважно. Так зачем она это делала?

– Чтобы от нее не пахло скипидаром и прочими растворителями… Все очень просто. Она рассказывала мне, что видела однажды один американский фильм. Там старик подсматривал в окно за женщиной, живущей по соседству, которая ему нравилась; она сидела перед зеркалом и водила по своим рукам и плечам половинкой лимона. Он тоже не мог понять, зачем она это делает, пока не увидел, что эта женщина работает в рыбном магазине, торгует рыбой, с помощью лимона она удаляла с тела рыбные запахи.

Как все просто, подумала она, а сначала растирание лимоном она связывала с грибком.

– Вот теперь у меня к тебе вопросов больше нет. Ты отвезешь меня домой?

– Без проблем… А может, ты останешься у меня?

Она покачала головой – ей хватало своих фантазий на эту тему и даже тех последствий, которые она уже успела представить.

– А кому ты звонила, если не секрет, в туалете?

– Корнилову, – призналась она. – Мы договаривались, – она залилась краской, – что… («Знал бы ты, Коля, о чем мы с ним договаривались, точно придушил бы меня…») вернее, он просил меня связаться с Крымовым по телефону и узнать о Рыскине…

– Так тебе нужно позвонить ему? Звони! Разрешаю!

– Отлично… Только…

– Понял. Пойдем, я провожу тебя в дальнюю комнату, где тебя никто не сможет услышать, даже я… Я же понимаю – у вас свои секреты.

Когда за Бобрищевым закрылась дверь, Юля позвонила в Париж.

– Крымов, это я.

– Привет, птичка… – услышала она знакомый голос и, не успев ответить, вся обратилась в слух: Крымов быстро, словно читая невидимый текст, начал говорить ей о Рыскине.

Она вернулась домой на такси. Было далеко за полночь, и все спали. Юля насчитала целую компанию: Ната, Шубин, Холодкова и Коршикова.

Стараясь не шуметь, она прошла в спальню и, быстро раздевшись, нырнула в постель к Шубину.

– Игорь, – позвала она Шубина, обнимая его и пытаясь согреться, прижимаясь к его телу. – Я же знаю, что ты не спишь…

– Я умер, – ответил он, не открывая глаз и даже не поворачивая головы.

– Обиделся?

– Я объездил все цирки, но тебя не нашел. Где ты была? В Москве, в никулинском цирке на Цветном бульваре? Что ты там делала? Пугала тигров и слонов? Прыгала вместе с кенгуру?

Теперь обиделась она. А оправдываться ей не хотелось.

Спрыгнув с постели, она достала из шкафа теплую пижаму и, помня о последних наставлениях Крымова не думать ни о чем таком, что может испортить настроение, спокойно надела ее и вышла из спальни, даже не обернувшись. Она постелила себе в кабинете, на диване, легла и сразу же уснула.

Проснулась около восьми часов, встала и направилась в ванную и в коридоре столкнулась с заспанной Валентиной Коршиковой.

– Ой, Юлечка, здравствуйте… Вы извините, что я так надолго задержалась у вас… Никак не могу заставить себя проснуться окончательно. И что это за укол вы мне такой сделали?

– Американский укол, я всегда им пользуюсь, когда надо успокоиться и выспаться. Я рада, что он вам помог…

– А вы уже знаете о том, что моего мужа арестовали?

– Его не арестовали, а задержали…

– Я звонила его адвокату, а тот, представляете, как нарочно, в больнице лежит с аппендицитом. Так не вовремя.

– Аппендицит всегда не вовремя. Вы можете здесь находиться сколько угодно, и не переживайте по этому поводу… Вот только поосторожнее будьте с Женей Холодковой. Она спит в гостиной на диване…

– По-моему, она вчера многовато выпила… Я проснулась поздно вечером, никак не могу вспомнить, где нахожусь, заглянула туда, – она кивнула на комнату, откуда доносился храп, – а оттуда так несет перегаром… И торшер включен. Я увидела вашу гостью…

– Она не гостья. Это Женя Холодкова, говорю же. Единственная из трех подруг, оставшаяся в живых. Она пьет, но ее можно понять: ей на днях предстоит похоронить двух своих самых близких подруг…

«Молочные сестры, – пронеслось в голове. – Кажется, так в народе называют женщин, которые делят одного же мужчину. Или: сестры по смерти? Подруги по смерти?!»

– Господи, а я посмела ее осудить… – Коршикова поймала руку Земцовой и сжала ее в своих горячих пальцах. – Спасибо вам, Юля, за все, но мне пора домой. Я уже успокоилась. Да и что теперь переживать, когда Зои все равно нет. Я понимаю, это звучит кощунственно, но теперь я буду спокойна… даже если его посадят…

– Значит, вы до сих пор верите в то, что это ваш муж убил двух женщин?

– Он МОГ это сделать, я говорю это как жена, как человек, проживший с ним долгое время. Но сделал он это или нет – не знаю… Миша – человек, которым владеют сильные чувства.

– Ваш муж психически здоров?

– Думаю, да. Но странности есть у каждого…

«Это верно».

– Вы действительно считаете, что уже можете вернуться домой?

– Да, я готова… Мне бы только чашку кофе, если можно…

– Конечно. Пойдемте на кухню, позавтракаем…

Когда Коршикова ушла, тепло попрощавшись с Юлей, явилась Наташа. Запахнув халат, она молча уселась напротив Земцовой и уставилась на ее чашку.

– Я пошутила насчет цирка… – сказала Юля, наливая ей кофе. – Ты просто не поняла…

– Он не спал всю ночь, мотался по городу и искал тебя, – в голосе Зимы звучал упрек.

– Но у меня были дела.

– Что, Крымов вернулся?

Тут уже вспылила Юля:

– Не смей разговаривать со мной в таком тоне! Моя личная жизнь касается только меня! И если ты влюблена в Шубина, то это твои проблемы…

– А ты… ты… ты как собака на сене! Ни себе, ни людям! Разве ты не могла ему позвонить и сказать, где находишься?

– Он и сам мог бы позвонить…

– Он звонил, но ты же выключила свой мобильник!

Она говорила чистую правду.

Они продолжали перебранку до тех пор, пока на шум не пришел сам Игорь.

– Надеюсь, вы не подрались? – хмуро буркнул он, усаживаясь рядом с Наташей и обнимая ее за плечи. – Ты чего такая кислая? Тебя Земцова обидела? Она многих здесь обидела. Это ее стиль.

Юля поняла, что это заговор. Заговор против нее. И это его объятие… Она смотрела на сидящую перед ней парочку и вдруг отчетливо почувствовала себя здесь лишней.

– Если я вам не нравлюсь, могу уйти…

– Позже уйдешь. Сначала расскажешь нам, где была и что делала, а потом и мы тебе кое-что расскажем. Предлагаю на время забыть обо всех обидах и настроиться на работу. Поговорим об убийстве двух женщин. Уж слишком интересным вырисовывается это дело… Ну что, – обратился Игорь к Зиме, – скажешь Юле, где ты была вчера?

Наташа сразу сникла и опустила голову. После того как они обменялись взаимными упреками, она не знала, как вести себя с Земцовой. А что, если она накричит на нее, упрекая в самовольстве? Или вообще уволит?

– Наташа была в «Микробе», – выручил ее Игорь. – Она сильно волнуется, поскольку не уверена, что тебе понравится то, что она приняла это решение сама, даже не посоветовавшись с нами. Но, если рассмотреть этот поступок с другой стороны, Наташа сделала все правильно. Ведь мы сами посвятили ее во все наши дела, поэтому вполне естественно, что она, вспомнив о том, что у нее в «Микробе» работает одноклассница, просто не могла не сходить к ней и не задать несколько вопросов… И еще: она отдала в институт пробирку с грибком…

– Что?! Грибок?

Это было уже слишком.

– По-моему, тебе тоже пора сделать твой знаменитый американский укол, – вдруг широко улыбнулся Игорь и подмигнул Юле. – Ребята, хватит ругаться. Я примерно представляю, где тебя сегодня носило… Ведь ты была у Бобрищева?

– Да…

– Ну и как?

– Мне важно было убедиться, что он не имеет отношения к этим убийствам… И хотя разговор с ним смахивал на допрос, все равно я успокоилась… – Ей не нравилось, что приходится отчитываться перед сидящей перед ней парочкой заговорщиков и, возможно, уже любовников.

– А почему же ты такая расстроенная?

– У меня тоже есть новости. Я звонила Крымову… – на кухне стало очень тихо, лишь слышно было, как тяжело вздохнула Наташа. – Он мне поведал кое-что о Рыскине.

И Юля начала рассказывать. Многое из того, что ей сообщил Крымов, подтвердил Шубин, который провел почти два часа в читальном зале центральной библиотеки, знакомясь с нетленным творчеством известного журналиста-международника. Рыскин писал о Колумбии – стране изумрудов и наркотиков. Последняя его статья, датированная 25 июня двухтысячного года, вообще произвела на Шубина странное впечатление. Получалось, что Рыскин лично знаком с недавно назначенным колумбийскими властями главным полицейским инспектором управления по борьбе с наркотиками – Ромиросом Пара. Вадиму Рыскину, единственному журналисту-иностранцу, повезло присутствовать и снять на пленку огромный костер на окраине столицы Санта-Фе-Де-Богота, который устроил после успешного завершения операции по изъятию 800 килограммов кокаина сам Ромирос. Горел кокаин – горели судьбы многих тысяч жителей Колумбии, простых крестьян, для которых выращивание сырья для производства кокаина является единственным источником дохода.

В статью Рыскина о том, как власти Колумбии борются с наркомафией, было включено и его интервью с Ромиросом Пара, где он рассказывает о том, что подтолкнуло его стать полицейским и посвятить свою жизнь именно борьбе с наркотиками. Оказывается, от передозировки погиб его любимый младший брат. Такая вот слезоточивая история.

Шубин встречался и с молоденькой вдовой Рыскина, которая мало что могла рассказать о муже. Она в основном плакала и говорила, что и сама толком не поняла, каким образом ее муж оказался вместо Южной Америки в волжском городке С. Находясь все еще в шоковом состоянии, ожидая звонка из аэропорта, откуда тело ее мужа будет отправлено в Москву, молодая женщина вспомнила лишь единственную фамилию, которую услышала от мужа во время их последней встречи. Фамилию необычную, запоминающуюся и сильно смахивающую на название сказочной страны – Озе.

– Судя по всему, Рыскин приезжал сюда, чтобы встретиться с профессором Озе, старейшим и заслуженным ученым как раз нашего института микробиологии «Микроб», – вставила Наташа.

– Ты нашла его? – обрадовалась Юля. – Нашла?

– Если бы… Он умер полгода тому назад.

– А чем он занимался?

– Биологией, чем же еще, – ответил за Наташу Игорь. – Но об этом тебе чуть позже расскажет Наташа. Ведь она за то время, что тебя не было, узнала от своей одноклассницы Кати совершенно невероятные вещи… И все это благодаря той пробирке с грибком, которую она отвезла в институт. Но дело даже не столько в профессоре, сколько все же в Рыскине… Мне кажется, его заманили сюда обманным путем, и сделал это…

И Игорь стал излагать Юле свои размышления по этому поводу. Юля слушала его, не проронив ни слова. В ее сознании постепенно начала вырисовываться стройная картина совершения преступлений. От того, что она узнала от Наташи и Шубина, у нее захватило дух. Такого интересного дела она не помнила.

– Теперь понятно, КТО этот человек и зачем ему понадобилось увидеть Холодкову и меня… Можно себе представить, что именно он собирается нам показать…

Она вспомнила свой разговор с Крымовым: он строго-настрого запретил ей отправляться в Багаевку с кем бы то ни было, интуитивно чувствуя бесполезность или опасность этой поездки. «В крайнем случае подключай Корнилова», – взволнованно неслось из трубки. Как будто он что-то знал…

– Надо действовать, у нас осталось мало времени… Нужно срочно разбудить Женю и все объяснить. Ей ни в коем случае нельзя выходить из дома… Как ты думаешь, мы сами справимся или надежнее все-таки будет обратиться за помощью к Корнилову?

И в это время раздался телефонный звонок. Когда Юля подносила трубку к уху, она уже догадывалась, чей голос слышит…