Парик для дамы пик

Глава 9

Когда Наташа вышла из квартиры, Женя увлеченно жарила отбивные, будто от того, как поджарится мясо, зависела ее дальнейшая жизнь. Это и понятно: как еще забыться человеку, запутавшемуся, вляпавшемуся в жуткую историю с картинами, принадлежавшими близкой подруге? Выйти из предоставленного ей убежища на улицу, где ее ждет полная неизвестность и пока единственная дорога в морг, откуда скоро ей придется вывозить тела подружек? Это всегда успеется. К тому же Женя была напугана звонком, о котором ей рассказала Земцова. Завтра их ждут в три часа в Багаевке. Зачем? Кто звонил? Что ей собираются показать и зачем встречаться в таком странном месте? Багаевка. Это название ей ни о чем не говорило. Да, звонить мог Соня. Этот недоносок, вспоминала она слова Зои, способен на какое угодно преступление ради денег.

Она перевернула отбивные и почувствовала, как подступившие слезы душат ее. Неужели она никогда больше не увидит своих подруг, не услышит их веселые голоса? Ира Званцева. Она хоть и любила выпить, но все равно Женя считала ее цельным и интересным человеком. Ей хронически не везло, но только из-за ее бесхарактерности. Дурочка. Добрая и открытая для всех. Разве можно было так жить? Сколько раз Женя помогала ей «завязать» с алкоголем, начать новую жизнь. И всякий раз срыв происходил из-за мужчины. А как она любила Бобрищева! Встречаясь с ним, она думала, что ни Зоя, ни Женя не знают об их связи. Ей казалось, их отношения – компенсация за все ее неудачи и одиночество. Зная, что Бобрищев – официальный любовник Зои, она воспринимала Николая как подарок судьбы, как запретный и отравленный предательством плод, вкусить который ей позволялось только после Зои… Низкая самооценка – такой диагноз ставили подруги Ирочке Званцевой. Но ведь это не грех? За что ее убили? За что?

Высморкавшись и выпив ледяной минералки, Женя вспоминала во всех подробностях свой разговор с Земцовой. Та почему-то все больше расспрашивала о ресторане. Ну, были они в «Европе», выпили, распахнули друг другу души и покаялись. Поговорили о Зоиных картинах, Женя просила прощения и целовала Зоины пропитанные запахом скипидара пальцы… В тот же вечер Зоя и Ира узнали о том, что Коля был мужем Жени. После этого известия официанту пришлось принести еще один графинчик с водкой. Зоя очень возмущалась, узнав о том, как подло с ней, с Женей, своей бывшей женой, обошелся Бобрищев! Она плакала и просила прощения у нее, говорила, что ничего не знала, что уступила Коле и стала его любовницей просто от скуки, потому что ей до смерти надоел ее муж Пресецкий, да ради денег. Но она ведь никогда и не скрывала этого. Что касается Иры, то та казалась подавленной. Пила одну рюмку за другой и тихо плакала, пока не призналась, что она тоже давно встречается с Бобрищевым. И хоть знает, что он приходит к ней из жалости, но все равно принимает его… Зое пришлось даже успокаивать Ирочку, сказать, что она давно знала об их связи, но не придавала этому большого значения, потому что у них с Колей были «нетрадиционные отношения», то есть, являясь любовниками, они были относительно свободны… На что Ира возразила: «Все это ерунда, ваши нетрадиционные отношения… Коля – настоящий мужик и никогда не позволил бы тебе встречаться с другими мужчинами. Он любит тебя, понимаешь? Из всех троих он любит только тебя!» Она повторила это несколько раз. Пила, плакала и повторяла, как заклинание. Потом настроение ее резко изменилось. Ее теплое чувство к своему уже не тайному любовнику сменилось открытой ненавистью. Она говорила, что Бобрищев – негодяй, раз мог так запросто откупиться от своей жены. Если бы он по-настоящему любил Зою, то рассказал бы о Жене, не опускался бы до такого «растроения». Зоя попала под влияние слов Иры и тоже завелась. И только Женя пыталась их успокоить, внушая им, что Коля любит их всех троих. Что каждая из трех подруг дорога ему, что он нужен им, что он стал им почти родным человеком, мужем… Но их было уже не остановить. И тут Зоя вспомнила откровенный рассказ Жени о желании иметь от своего бывшего мужа ребенка, как затащила она Колю к себе в постель и сколько унижений ей при этом пришлось испытать… «Вот мерзавец, и ты после этого его защищаешь?» И Зоя, которой ничего не стоило придать разговору черты чуть ли не трагизма, вдруг нашла слова, спровоцировавшие желание Жени наказать Бобрищева, своего идола, отца ребенка, которому так и не суждено было родиться… Водка была выпита. Закуска кончилась. Но женщинам было уже не до этого. Зоя искала в сумочке записную книжку с телефоном Сони. «Он записан у меня как телефон жэка, – говорила она заплетающимся голосом. – Так надежнее…» А потом был звонок, разговор с Соней, и Зоя назначила ему встречу…

Часть из того, что произошло тем вечером в ресторане, Женя, конечно, рассказала Земцовой. Пусть себе думает, какое отношение их вечеринка может иметь к смерти ее подруг. Бобрищев платит ей за это деньги. Но что, если Соня действительно имеет что-то против Жени? Что? Ведь все переговоры с ним вела Зоя. И что он собирается ей показать? Что? Или кого? Кастрированного Бобрищева? Так ведь он жив-здоров!

Ей захотелось курить. За своими мыслями она забыла, где находится и что делает. Отбивные чуть не подгорели, когда она вспомнила о них и сняла со сковороды. Курить. На подоконнике она увидела пачку сигарет. «Шубинские», – вспомнила она и с удовольствием закурила. В ресторане они тоже много курили. Особенно Ирочка. Но у нее барахлила зажигалка. Сначала огонь был такой высокий, что она обожгла пальцы, а потом, когда она захотела его убавить, зажигалка вообще перестала действовать. Благо, вокруг все курили и можно было спросить огонька.

Что еще? Когда они уже выходили, за Ирой увязался мужчина. Жутко пьяный. Он горланил песни, попутно объясняясь ей в любви. Но потом он исчез. Кажется, упал…

Все. На этом их веселье и закончилось. На следующий день Бобрищева должны были казнить. Зоя обещала заплатить Соне. Но утром все опомнились, принялись звонить друг дружке, и Зоя перезвонила, встретилась с Соней и дала отбой. Извинилась и даже заплатила за причиненное беспокойство. Встречей с Соней была довольна и смеялась. Должно быть, сама мысль о наказании принесла всем троим удовлетворение. Им этого оказалось достаточно.

Очнувшись от своих воспоминаний, Женя выключила огонь на плите и позвала Наташу. Но квартира ответила ей тишиной. «Вот черт, забыла совсем… она же сказала мне, что ей нужно в магазин… Может, догадается купить вина?»

Человек, вышедший из подъезда, был Коршиков. Собственной персоной. Длинное темное пальто, шляпа. Сама элегантность. Он растворился в сумерках, а Юля скользнула в подъезд. Поднимаясь на третий этаж, она думала о том, как встретит ее Валентина Коршикова. Что скажет? Если она женщина с характером, то может даже не впустить…

Она остановилась перед дверью и позвонила. Услышала звон ключей и шаги за дверью, после чего ее спросили тонким испуганным голосом: «Вы кто?» вместо привычного «кто там?». Вероятно, женщина за дверью увидела ее в «глазок».

– Валентина Яковлевна? Это Земцова. Я по поводу вашей соседки…

Дверь немедленно распахнулась. Юля увидела красивую худощавую женщину лет сорока пяти в темно-вишневом платье. Волнистые каштановые волосы были ровно подстрижены и мягко заложены за маленькие аккуратные уши. Огромные фиолетовые глаза смотрели с болью и в ожидании самого худшего.

– Я давно жду вас, – сказала Коршикова. – Можете называть меня Валентиной. Проходите, пожалуйста.

Но перед тем как войти, Юля все же чуть задержалась на пороге. Бросив взгляд на третью дверь, расположенную в этом же коридорчике и ведущую в квартиру, о жильцах которой ей ничего не было известно, спросила у Коршиковой, кто там живет. Оказалось, квартира пустует уже несколько месяцев – хозяева уехали за границу.

Их разговор занял сорок минут. За это время Юля узнала практически все о жизни маленькой семьи Коршиковых.

– Когда вы заметили, что муж изменяет вам?

– Летом… Я сразу поняла это. Дело в том, что Миша сильно изменился, – она усмехнулась. – Вы себе представить не можете, каким он стал по отношению ко мне…

– Предупредительным? Ласковым? Вы читали в его глазах вину? – предположила Юля.

– Представьте себе, все наоборот. Мой муж не такой, как все. Это касается не только его особенностей как творческого человека. Его поступки вообще не вмещаются в общепринятые клише поведения в обществе. Он – непредсказуем, от него можно ожидать чего угодно…

– И как же он вел себя по отношению к вам?

– Никак. Он словно не замечал меня. Они оба – Миша и Зоя – совершенно потеряли голову. Забыли про осторожность и вели себя, как молодые влюбленные зверьки. Словно им не по сорок лет, а по пятнадцать. Прежде мы общались по-соседски, ходили друг к другу на дни рождения, однажды даже вместе встретили Новый год. Я знала, что Зоя ему нравится, но у нее же был Бобрищев… А Миша не такой человек, чтобы делить женщину с другим мужчиной. Он ждал, когда она обратит на него внимание, всячески подбирался к ней, предлагая то сфотографировать ее, то сделать ей прическу, да мало ли… Хотя о прическе можно рассказать отдельно. Дело в том, что Миша мечтал сделать ей какую-то необыкновенную стрижку, которую придумал специально для нее. Он даже хотел с ней участвовать в конкурсе мастеров-парикмахеров, да только она не соглашалась… Я знала эту историю и в душе радовалась, что она не идет на уступки и, следовательно, как мне тогда казалось, на сближение с моим мужем… Так что они и раньше общались, но все это было не то… Это были поначалу невинные предложения, можно даже сказать, дружеские. А вот где-то в июле-августе между ними что-то произошло, и они словно очумели. Забыв о всякой осторожности, принялись ходить друг к другу в гости. Стоило мне выйти за порог, как либо Миша скребся в ее дверь, либо она по телефонному звонку приходила к нам. Я никогда не видела, чтобы взрослые люди вели себя таким идиотским, неприличным образом. Вы, конечно, можете мне возразить, мол, это была любовь. Что ж, я соглашусь с вами, потому что, когда я встретилась с Мишей, у нас все происходило примерно так же невероятно и дерзко, прямо на глазах моих родителей… Но мы были молодые.

– И что же вы предприняли? Сделали вид, будто ничего не замечаете?

– Совершенно верно… – Валентина придвинула к себе пепельницу и покачала головой. – Я, если честно, ждала, когда же они одумаются и вспомнят о моем существовании. Ведь я по-прежнему считалась его женой, стирала ему рубашки, готовила еду, жила рядом с ним, делая вид, что мне все равно, спим мы вместе или в разных постелях… Да и он, забывшись, иногда ложился ко мне, по привычке обнимал меня…

– Зоя тоже вела себя так же… неосторожно?

– Зоя? Иногда, когда мы с ней встречались, мне казалось, что она отводит взгляд, но вообще-то эта женщина была не из тех, кто долго мучается угрызениями совести. Она была помешана на рисовании, из ее квартиры постоянно несло красками и скипидаром, она вроде бы жила рядом со мной, на одной площадке, а с другой стороны, она существовала совершенно в другом измерении. Вы понимаете, о чем я?

– Я стараюсь… – искренне отозвалась Юля, в душе жалея красивую и терпеливую Валентину.

Конечно, пережить то, о чем рассказывала Коршикова, было невозможно из-за абсурдности ситуации. Муж изменяет с соседкой почти открыто и не чувствует при этом вины перед женой.

– Иногда мне казалось, что она его заколдовала. Ну не может так вести себя нормальный человек, к тому же такой, как Миша…

– Но вы же сами только что говорили: ваш муж – не такой, как все…

– Правильно. Но он ведь и не сумасшедший. Он не мог не понимать, что я вижу, как он прилаживает ступеньку, чтобы ему удобнее было перелезать с лоджии на лоджию…

– Он что же, делал это в вашем присутствии?

– Нет, конечно… Но все равно это попахивало безумием.

– Может, ваш муж принимал наркотики? – Юля не могла забыть про кокаин, а потому осмелилась задать Валентине и такой вопрос.

– Я тоже думала над этим, но потом поняла, что нет, это не наркотики, это кое-что посильнее…

– Что вы имеете в виду?

– А то, что их сексуальные игры зашли слишком далеко. И Зоя в конечном счете забеременела.

– Как вы узнали об этом?

– Я научилась подслушивать их разговоры. Выйду в лоджию и слушаю. Мне важно было понять, что же так тянет моего мужа к этой женщине…

– И что же, поняли?

– Да! Зоя – свободный, раскованный, лишенный каких бы то ни было предрассудков и комплексов человек. С ней интересно было даже мне, женщине, а что уж говорить о мужчине?! Она была свободна во всем, и в первую очередь в любви. Она умела любить мужчину и разбиралась в этом. Она и Бобрищева прибрала к рукам исключительно благодаря своему искусству любви.

– Вы имеете в виду секс?

– Нет, это было бы слишком просто. Она умела найти для мужчины такие слова и так его умаслить, что он отдаст ей последнюю рубашку и пойдет по миру… Она была чрезвычайно умной женщиной. И, безусловно, красивой.

– Чем закончился их роман?

– Я же говорю – ее беременностью. Миша был страшно горд. У меня, к сожалению, не все в порядке в плане гинекологии, хотя я лечусь до сих пор и не теряю надежды…

– Так они расстались? Что случилось? – Ей не терпелось узнать, как развивались их отношения после того, как Коршиков узнал о беременности своей любовницы.

– А случилось то, что и должно было случиться… Однажды Миша пришел к ней… рано утром, перелез через лоджию и застал ее не то с Бобрищевым, не то с ее бывшим мужем, а может, сразу с двумя… Я так и не поняла. Но после этого с ним что-то случилось. Он заболел. Тяжело переживал это предательство и никак не мог понять, как же она могла после того, как они зачали вместе ребенка, отдаваться другим мужчинам… Вот тогда-то он и сам, вероятно, понял, что Зоя хороша со своей широтой взглядов и свободой лишь тогда, когда дело не касается детей…

– Вы так говорите, словно…

– Да, вы правильно поняли… Миша мне все рассказал. Он словно прозрел, увидел меня и, вероятно, по моим глазам понял, что я все знаю. Он так переживал, что мне пришлось успокаивать его… И после этого их отношения резко изменились. Теперь уже Зоя преследовала Мишу. Он переехал в другое здание, знаете, в «Коломбу», так Зоя непонятно зачем устроилась туда же, в «Эдельвейс», готовить обеды… Разве это не смешно? Вполне возможно, что впервые в ее жизни мужчина отвернулся от нее, пренебрег ее чарами, ее красотой, ребенком, которого она носила под сердцем…

– Где был в момент убийства ваш муж? Вы можете знать это наверняка?

– Нет. Но я знаю, что он обещал зайти к ней, чтобы сделать ей стрижку… Представляете, Зоя, которая никогда в жизни не носила стрижку, вдруг решилась и пригласила к себе Мишу… И это после стольких уговоров с его стороны! Вам трудно понять меня, потому что вы не были знакомы с ней…

– Отпечатки его пальцев присутствуют на всех трех парах ножниц, найденных у Зои, – не могла не признаться Юля. – А также на ножницах, которые обнаружили на квартире Ирины Званцевой. Кроме того, у нас есть… волосы… – И Юля рассказала о посылке Брича, не упоминая, естественно, его имени. – Вы не могли бы это объяснить?

– Могла бы – в том, что касается отпечатков его пальцев в Зоиной квартире. Миша практически три месяца жил у нее, ел, спал, мог касаться всех вещей в ее квартире… Но вот как его следы остались на ножницах Званцевой – ума не приложу!

– Да нет, я думаю, это не совсем ЕЕ ножницы, хотя и обнаружены у нее дома. Это, видите ли, профессиональные ножницы, дорогие…

– В таком случае их могли просто подкинуть. У Миши пропадали ножницы, а совсем недавно кто-то вынес из «Коломбы» расческу, тоже очень хорошую и дорогую…

Юля сделала вид, что пропустила это мимо ушей.

– Валя, а вы не могли бы сказать мне, где были сами в тот день, когда задушили Зою?

– Целый день была на работе, а вечером пришла домой. Я знала, что Миша обещал зайти к ней, чтобы ее постричь, и, хотя у нас с ним к тому времени уже установились доверительные отношения и он всячески пытался загладить свою вину передо мной, все же на душе у меня было тревожно…

– Вас никто не беспокоил в тот вечер?

– Ну, если не считать одного молодого парня, который кружил у нее под окнами и барабанил в дверь, забыв, что существует звонок… Кажется, он был пьян…

– Это было до того, как ВЫ УБИЛИ ЗОЮ, или после?..

В комнате стало очень тихо. Юля увидела, как задрожала рука Коршиковой.

– Расскажите, как вы убили ее?

– Да, вы правы… – побледнела Валентина и втянула в себя дым сигареты. – Я зашла к ней не за спичками и не за луком. И даже не за солью…

– Вы пришли, чтобы убить ее, положить конец своим страданиям… и избавить своего мужа от зависимости, ведь так?

– Да, так… Вот видите, – засмеялась она хрипло, – вы и сами все знаете.

– Давайте по порядку. Вы позвонили в ее квартиру, кто вам открыл дверь? Миша?

– Нет, – глаза ее заблестели, а кончик носа покраснел, она была готова заплакать. – Нет, что вы! Миши там не было! Там вообще никого не было!

– Вы не заметили никакого запаха в ее квартире?

– Запаха? Странно… Почему вы спрашиваете об этом?

– Это очень важно…

– Да, запах был. Запах лимона. От Зои пахло лимоном. Я никогда теперь не забуду этого сильного и странного запаха лимона… – Она словно очнулась и продолжила: – Зоя встретила меня совершенно голая. Распахнула дверь, уверенная, что это Миша. Понятное дело, ни о какой стрижке она и не думала. Ей нужно было от моего мужа совсем другое.

– Она удивилась, увидев вас? Бросилась одеваться?

– Нет, это была бы не Зоя… Думаю, она все поняла. – Валентина сделала паузу, словно вспоминая пережитое. – А потом расхохоталась. Прямо мне в лицо.

– И все?

– Если бы… Она принялась унижать меня, оскорблять… А что произошло дальше, расплывается в памяти… – Она вдруг улыбнулась, как если бы рассказывала не о совершенном ею тяжком преступлении, а об увиденном фильме. – Кажется, я схватила ее руками за горло и сдавила. Очень сильно, до хруста…

– Она быстро умерла?

– Минуты три трепыхалась…

– А что было потом?

– Ничего особенного. Я перенесла ее из передней в спальню, положила на кровать, вернулась домой, надела резиновые перчатки, в которых я стираю, взяла в руки первые попавшиеся ножницы и обрезала с Зоиной головы волосы… Она же хотела выглядеть помоложе…

– А дальше?

– Дальше – хуже. Побрила ей череп.

– Но зачем? – почти выкрикнула Юля.

– Не знаю… Такие вещи, знаете ли, трудно объяснить.

– А где вы взяли парик?

– Украла в одном месте…

– В парикмахерской?

– Это неважно. Разве вам недостаточно того, что я призналась в убийстве?

– А… А ваш муж об этом знает?

– Думаю, нет. Иначе он бы не жил со мной.

Юля слушала сидящую перед ней женщину, и ей казалось, что комната закружилась вокруг нее с ужасающей скоростью.

– Тогда за что вы убили Ирочку Званцеву? Она-то вам ничего не сделала!

– Я бы не убила ее, если бы она не позвонила мне и не назначила встречу у нее на квартире.

– Но зачем?

– Вот и я себя спрашивала тогда: зачем?

– И вы поехали к ней?

– Да, 15 октября я приехала к ней. И она мне сказала, что знает, кто убил Зою.

– И она назвала вас? Она что, видела вас на месте преступления?

– Выходит, да.

– Вы и ее удушили? – У Юли волосы на голове зашевелились. Она вдруг испугалась, что эта женщина сейчас набросится и на нее!

– Не бойтесь… Я не собираюсь вас убивать. – Коршикова словно прочла ее мысли. – Но Иру мне пришлось убить.

– А зачем обрезали волосы?

– Чтобы сбить всех с толку.

– А где взяли парик?

– Я привезла его с собой. Я не могу больше… Не могу, не могу!.. – закричала нечеловеческим голосом Валентина, срываясь с места и бросаясь к двери. – Не мо-огу!..

Юля побежала за ней, схватила ее прямо у двери, с силой скрутила ей руки и, сорвав с вешалки шелковое мужское кашне, связала их. Она сделала это инстинктивно – испугалась, что и ее сейчас удушат… Но через несколько секунд, оценив трезво ситуацию, все поняла и ужаснулась тому, что здесь сейчас произошло.

– Я понимаю, что вам трудно, – сказала она, тяжело дыша, – но ни один мужчина на свете, тем более такой, как ваш Коршиков, не достоин того, чтобы вы его выгораживали. Успокойтесь… Я же знаю, что вы никого не убивали. Мне жалко вас, просто по-женски… Знаете, у меня тоже жизнь не сложилась, и человек, которого я люблю, сейчас очень далеко… – говорила она, давясь слезами, – но нельзя нам, женщинам, вот так защищать мужчин, тем более тех, кто причинил нам столько боли…

– Простите меня, – Коршикова обмякла, и Юле пришлось поддержать ее. – Простите… Но он так хотел постричь ее… Он так любил ее, и я подумала…

Она все-таки потеряла сознание. Понимая, что оставлять Валентину одну в таком состоянии одну нельзя и что надо предпринять все меры по задержанию Коршикова, Юля позвонила Корнилову, объяснила ему ситуацию, затем дождалась его и отвезла Валентину к себе домой.

Блеф подвел ее в очередной раз. И ничего-то у нее не получилось.

От жалости к себе она заплакала, уткнувшись в плечо Холодковой.

Ей даже не хватило сил спросить, куда делась Зима.

Наташа некоторое время стояла в нерешительности на крыльце огромного здания из стекла и бетона, подставляя лицо обжигающему ветру. Ей было страшно при мысли, что Земцова осудит ее за этот самовольный поступок. Ведь она примчалась сюда, в институт «Микроб», исключительно ради того, чтобы помочь Юле узнать хотя бы что-нибудь о грибке, пробирку с которым дала Нора и которую она сейчас держала в кармане.

Отбивая мясо, Наташа вдруг вспомнила невинные девичьи вечеринки, которые они устраивали с одноклассницами на квартире Кати Носовой, где, пользуясь отсутствием взрослых, они сами готовили себе вкусные ужины, танцевали, играли в странные игры, разбиваясь на пары – «мужа» и «жену», ведя при этом еще более странные разговоры… Они словно готовились к взрослой жизни, открывая для себя этот пока неизвестный для них мир и уже тогда поражаясь его несовершенству. Их невинные забавы носили скорее образовательный характер, чем чувственный. «Пары» вели разговоры о хозяйстве, растущих детях, деньгах, вероятных заботах. «Мужем» Наташи Зимы одно время была как раз Катя Носова, веселая и умная девочка, отличница, которая мечтала стать врачом, а выучилась на биолога-вирусолога или что-то в этом духе. И именно она уже года два работала в знаменитом на всю Россию институте «Микроб». Произнося это название, Наташа всегда представляла себе гигантских размеров головастика – визуальную картинку, изображавшую вирус, и почему-то именно черного цвета, со специфическим запахом химического кабинета, какой ей запомнился со школы.

Подруги долгое время не виделись, поэтому для Наташи было важно дозвониться до Кати и уговорить принять ее именно в институте. Она страшно обрадовалась, когда Катя оказалась на месте.

И вот теперь, когда оставалось только открыть массивную стеклянную дверь, чтобы войти в этот волшебный институт и узнать, что же представляет собой грибок, храбрость и уверенность в том, что она все делает правильно, оставили ее, и она с тоской оглядывалась по сторонам…

Ветер гнал по асфальту белый снежный песок, над городом нависло угрюмое темно-синее небо. «Ну и погодка…» – она поежилась и все же взялась осторожно за ручку двери. Перед Наташей возникло лицо Игоря Шубина, он словно поддерживал ее своим теплым и, как ей тогда казалось, ласковым взглядом. «А… Была-не была!» – и она вошла в институт.

Катя встретила ее на лестнице, ужасно обрадовалась ей и провела коротким ходом по черной лестнице в свою маленькую лабораторию, расположенную прямо под самой крышей и напоминавшую крохотную оранжерею.

– Будешь чай? – спросила она, с какой-то ностальгической радостью рассматривая порозовевшее от мороза лицо своей подружки. – Как дела? У тебя какие-то проблемы? Деньги нужны? Я слышала, тебя… сократили…

– Нет, слава богу, работа у меня есть. И хотя не очень-то почетная, я вроде домработницы, но живу хорошо и относительно свободно… Понимаешь, Катя, я прибежала к тебе на минутку и теперь не знаю, стоило мне тебя беспокоить или нет… уж больно необычное дело… Ваш институт занимается грибками?

– Какими еще грибками?

– Я не знаю… Просто моя хозяйка – частный детектив. И я расскажу тебе, в чем дело, если ты пообещаешь молчать об этом… Даже если ты не сможешь помочь, все равно об этом надо молчать. Я сюда пришла самовольно и принесла вот это… – Наташа достала пробирку.

– Частный детектив? Как интересно… – всплеснула руками тоненькая черноволосая, затянутая в коричневое платье Катя. – Тебе поклясться кровью или как?

– Мне достаточно твоего слова, ты же знаешь…

– Да не переживай ты, никто ничего не узнает. Но что в твоей пробирке и почему все так таинственно?

И Наташа рассказала коротко об убийствах двух женщин.

– Да, я что-то слышала об этом. Но ведь действительно странно, что на простыне этой Зои обнаружен сок коки и споры какого-то грибка… Возможно, это обычный кожный грибок. Дай-ка я взгляну… – Она взяла пробирку в руки и посмотрела на свет. – Нет, я ничего не вижу. Какая-то серо-зеленая пыль. Это надо смотреть в микроскоп. Ты не волнуйся, я дам тебе точно такую же пробирку, даже с такого же цвета резиновой пробкой, если хочешь, я даже насыплю туда немного мха, и верни ее на место, чтобы твоя хозяйка ни о чем не догадалась… А я попробую что-нибудь для тебя сделать. Но должна сразу предупредить – наш институт секретный. И многого обещать не могу. Если этот грибок имеет какое-нибудь отношение к нашим разработкам и природа его известна, то я без проблем объясню тебе, что это такое и чем может быть интересно. Если же грибок – неизвестный, то придется действовать другими путями… У меня здесь есть один знакомый, если уж быть откровенной, то любовник. Человек, с которым я встречаюсь уже полтора года. Он старше меня почти на двадцать пять лет и много чего знает о «Микробе». Так что, подружка, не переживай. Поможем мы твоему частному детективу. Оставляй свою пробирку и позвони мне завтра…

Наташа вышла из института, покачиваясь на ослабевших ногах, как человек, совершивший преступление. Все, пробирка с грибком отдана. И теперь случись что – ей не будет прощения. Она потеряет не только работу, но и Юлю Земцову, ее дружбу и доверие…

Вся в слезах она возвратилась домой. В подъезде решила привести себя в порядок, достала платок, зеркальце и, устроившись на лестничной площадке возле почтовых ящиков, принялась высмаркиваться, подсушивать веки… Она стояла лицом к лестнице, чтобы свет от лампы освещал ее лицо, когда сзади кто-то набросился на нее. Едва удержавшись на ногах и закричав от страха, она, резко развернувшись, ударила невидимого противника…

– Вы кто? – стуча зубами спросила она, глядя на корчившееся на полу существо в замызганном грязью коротком пальто, узких кримпленовых брюках и черной шапчонке, надвинутой почти на глаза. На вид это был обычный алкоголик.

– Я в почтовом ящике бутылку оставил, это ты взяла? – прошамкал старик (а может, и не старик, но очень похожий на старика бомж), поднимаясь и потирая ушибленный зад.

– Очень мне нужна ваша бутылка… – разозлилась Наташа. Только этого алкоголика ей и не хватало. – Я сейчас милицию вызову.

– Да пошла ты… – отбрил он ее, махнув одной рукой, а другой шаря по почтовым ящикам, как слепой. – Я вот в этом ящике бутылку оставил, кто взял?

Мужик на глазах не успевшей прийти в себя Наташи приоткрыл сверху ящик Земцовой и, сунув руку внутрь, вытащил наружу… волосы.

От удивления он сначала не мог ничего сказать, а только держал их в руке, затем грязно выругался, отшвырнул от себя волосы («Парик!» – подумала Наташа) и бросился вон из подъезда.

Наташа, преодолевая отвращение и страх, достала ключ от почтового ящика и открыла его. Она уже не удивилась, когда оттуда выпало еще два парика. Подняла с пола первый. Парики были разных цветов: белый, черный и рыжий. И все. Ни записки, ни письма…

Руками в перчатках она сложила их в сумку и поднялась в квартиру, где оставила одну Холодкову.

Дверь ей открыла Юля. Приложив палец к губам, она объяснила, что в спальне спит Валентина Коршикова, жена парикмахера. «Прикинь, она только что призналась мне в убийстве Зои и Ирины», – она с явным сочувствием покачала головой и, извинившись, исчезла в своей комнате. Шубина не было. Во всяком случае, его обуви в прихожей Наташа не видела.

На кухне за столом сидела, как у себя дома, Холодкова и спокойно курила. Видимо, она смирилась с тем, что ей еще какое-то время придется пожить в чужой квартире, и старалась найти в этом хотя бы минимум удовольствия.

– Привет, – она махнула ей рукой в знак приветствия и слабо улыбнулась. – Вот бабы дуры, а? Представляешь, – она почему-то перешла с ней на «ты», – Коршикова только что призналась Земцовой, что удушила моих девочек. А твоя Юля тоже хороша, уши развесила…

Она напилась, эта Холодкова. Нашла, вероятно, припрятанную в буфете (по словам Юли, «еще со времен Крымова») бутылку виски. «Вылакала, точно!» – убедилась она, открыв буфет и обнаружив там почти пустую бутылку.

– Да у меня дома знаешь, сколько таких бутылок? – фыркнула Женя. – Целый ящик! Я верну, я не такая… Интересное дело, все ушли, бросили меня, а кто-нибудь обо мне подумал? Как мне одной здесь оставаться, как жить-то дальше?

Но Холодкова больше не интересовала Наташу. Она направилась к Юле рассказать про свои находки, а заодно спросить, будут ли в этом доме когда-нибудь ужинать. И застала ее в своей комнате почти раздетую, в красивом черном белье. Сердце ее ухнуло. «Это она для Игоря надела», – подумала Наташа, изнывая от ревности.

– Я пришла спросить, будешь ли ты ужинать… – начала она явно не с того, с чего собиралась. – И еще…

– Ну что еще, Наташа? – Юле не понравилось, что Наташа так откровенно разглядывает ее. – Ужинать буду, но немного, котлету и чай. Все. Присмотри, пожалуйста, за этими двумя… ненормальными. Я устала, честное слово. Ты не заметила, меня в последнее время окружают исключительно психопатки… Одна Аперманис[1] чего стоила, а теперь еще и эти… Еще что-нибудь случилось? Кто-нибудь еще признался в убийстве?

Чувствовалось, что нервы ее на пределе, Наташа даже пожалела ее в душе.

– Успокойся, – сказала она как можно ласковее, – и приготовься выслушать…

Юля демонстративно закатила глаза к потолку – она на самом деле смертельно устала, и ей меньше всего хотелось сейчас услышать какую-нибудь ошеломляющую новость или… гадость.

– В твоем почтовом ящике я не без помощи одного алкаша нашла три парика. Тебе это интересно?

Вместо ответа Юля беспомощно развела руками.

Они рассматривали парики вместе, надев перчатки. Юля в неглиже, даже не накинув халата, сидела в прихожей на корточках и с интересом копалась в чужих волосах.

– Послушай, они все меня достали… Я уже на грани, понимаешь? – почти плакала она. – Я устала, я так больше не могу. Я подозреваю каждого, понимаешь? Я уже во всех нормальных людях вижу убийц. Разве это не патология?

– Но меня-то ты, надеюсь, не подозреваешь? – пыталась шутить Наташа, принюхиваясь к рыжему парику. – По-моему, запах знакомый…

Юля схватила парик и резко встала. Поднесла еще раз его к носу и покачала головой:

– Нет, только не это… – застонала она.

– «Пиковая дама»?

– Кажется, да… Но если это так, значит… Господи, надо срочно звонить Корнилову…

А через минуту она уже говорила с Виктором Львовичем.

– Да, это я. Коршикова не нашли? Задержали? Понятно. Вы сами будете его допрашивать? Да-да… Все материалы по Коршикову у Норы, и если его прижать, он во всем сознается. Позвоните ей, она скажет, над чем мы с ней работали в последнее время. Но я все равно, Виктор Львович, не уверена, что это он, я вообще уже ни в чем не уверена… Да я не раскисаю… Новости? Да есть, – ныла она, – но они все больше бестолковые… Как при чем здесь парикмахер? Даже если он сам не убийца, то все равно – уж слишком много против него улик… Я же говорю, позвоните Норе. Только минут через двадцать, я должна ее предупредить о вашем звонке. Хорошо. А как у вас? Как Рыскина? Она еще здесь? – И через плечо Наташе: «Шубин разговаривал с Рыскиной». – Я устала, если честно. И у меня ничего не получается, ничего… Вот и сейчас, – она всхлипывала, как ученица, не оправдавшая надежд своего учителя. – В почтовом ящике Наташа нашла три парика. Я думаю, произошло еще одно убийство… Соседка Званцевой – Вера Ивановна Абрамова. Виктор Львович, дорогой, пошлите людей на квартиру, чует мое сердце… Потом мне перезвоните? Хотя нет, – одумалась она, – не надо. Я вам сама позвоню. Игорь? Я знаю, да, он будет ужинать у меня…

Сказала и покраснела, ужасаясь тому, что собиралась предпринять. Но другого выхода у нее не было. Сыграет в блеф еще с одним участником драмы. «Или трагедии. Или комедии? Нет, трагикомедии. Или фарса?»

– Ты что, в театр собираешься? – услышала она над ухом и пришла в себя. Оказывается, последние слова были произнесены ею вслух. Этого еще не хватало.

– Шутишь? Какой еще театр? Я в цирк… Можешь Игорю так и сказать…

Она позвонила в НИЛСЭ.

– Нора? Это Земцова. Тебе сейчас будет звонить Корнилов. Его интересует все, что касается Коршикова. Ты знаешь, чем его обрадовать. Но о грибке пока – ни слова.

Она не видела лица Наташи, присутствующей при этом разговоре. Лицо ее пошло красными пятнами, а на лбу выступил пот.

– …Нет, в «Микробе» еще не была, я зашиваюсь, если честно. Но завтра утром поеду туда и все узнаю, что возможно. Жалко, что у тебя там никого нет… Все, пока…

И словно забыв, что рядом стоит Наташа, Юля снова скрылась в своей комнате и позвонила Корнилову.

– Виктор Львович… – она перешла на шепот. – Обещайте мне, что все, о чем я сейчас вам расскажу, останется между нами. Вы себе представить не можете, насколько рискованно то, что я задумала. Но иначе мы так и не соберем доказательств причастности этого человека к преступлениям… Вы должны мне помочь. Слушайте меня внимательно и ничего не перепутайте…

Она вышла из комнаты разодетая в пух и прах, благоухая как цветок, и заглянула на кухню, где раздосадованная ее невниманием Наташа и находящаяся в прострации после выпитого скотча Холодкова молча поглощали отбивные.

– Девочки, мне бы перекусить чего…

– Ты уходишь? – Наташа снова уставилась на нее, как на появившийся внезапно на кухне манекен. – Куда?

– Говорила же тебе – в цирк!

– А Игорь?

– Я позвоню…

Зацепив со сковороды котлету, Юля принялась есть ее прямо на ходу, запивая горячим чаем, в который Наташа успела бросить кружок лимона. «Сейчас надо есть лимоны и грызть чеснок», – пробормотала она как во сне, пытаясь понять, что же все-таки происходит.

– Куда это мы намылились? – подняв голову от тарелки и едва держа ее, как если бы у нее отсутствовало несколько шейных позвонков, спросила Холодкова. – Ба-а… Да какие мы красивые!..

– Женя, вам нельзя так много пить! – крикнула ей, как глухой старухе, Юля и помахала ей ручкой.

А в прихожей она чмокнула ничего не понимающую Зиму в щеку:

– Не обижайся, Натка, я тебе потом все объясню…

Норковое облако, блеск красной губной помады, сверкнувшие на груди бриллианты, шлейф божественного аромата – и Юля – фррр! – выпорхнула из квартиры.

«Крымов приехал», – сделала заключение Наташа, и на лице ее расцвела умиротворенная улыбка.

В половине седьмого Юля позвонила Крымову и от имени Корнилова попросила его узнать что-нибудь о Рыскине. Рассказала, как идет следствие по делу об убийстве Пресецкой и Званцевой, посоветовалась… Разговор был деловым, сухим. Вероятно, она нервничала перед свиданием, а потому не могла думать ни о чем другом, кроме своих неудач. Она чуть было не призналась Крымову, что находится в тупике, что подозревает всех… Положила трубку, изнывая от тоски и безысходности. А без пяти семь, когда она спускалась на лифте, зазвонил «мобильник». Это был звонок, которого она ждала весь день.

– Я жду. У подъезда…