Пасадена

Книга, задуманная в пробке

Ребенком, в Южной Калифорнии, много времени я проводил в пробках, на заднем сиденье автомобиля «понтиак истейт вэгон». Моя память (это настоящий сундук с сокровищами) сохранила воспоминания о том, как много времени я просидел в пробках на горячем, ядовито-синем виниловом покрытии, которое немилосердно жгло ноги. На коленях я всегда держал книгу и открывал ее, чтобы укрыться от потока транспорта и самой машины. Но я страдал от укачивания, и, чтобы не смотреть на то, что творится рядом — ссорились сестры, тяжело дышала собака, недовольно цыкала мать, — я отворачивался к окну и воображал себе другой мир.

На самом севере округа Сан-Диего есть длинная полоса побережья, принадлежащая федеральному правительству. Там, на красивом пляже, облюбованном серферами, стоит атомная электростанция. На южной оконечности находится Кемп-Педлтон, где громадные моряки лазят по стенам и ползают по зарослям кустарника, изображая войну. Но между охладительными башнями и военно-морской базой лежат старые сухие русла рек, склоны холмов, поросшие тойном и лимонадной ягодой, песчаные наносы рек, куда в полдень выползают на солнце гремучие змеи. Склоны тянутся до высоких утесов, сложенных песчаником, которые обрываются высоко над Тихим океаном. Берег под ними широкий, и оттуда осенью хорошо видно китов, когда они выскакивают из воды по пути в Байю.

Кроме немногих дорог для пожарных и чужеродных, квадратных в основании ящиков для сбора мусора, это огромное пространство невозделанной земли может показать любому студенту-историку или начинающему романисту, как некогда выглядела Калифорния. Федеральная дорога номер пять проходит через эти места, но почему-то не портит их, и на калифорнийском побережье эти обширные пространства так и остались одними из самых нетронутых. В одном месте шоссе находится контрольный пункт Национальной иммиграционной службы, где машины останавливают офицеры в бежевой форме и овальных шляпах; они заглядывают в каждую машину и проверяют, нет ли там случайно нелегальных рабочих из Мексики. Из-за этой проверки пробки становились такими огромными, что я успевал прочитать несколько страниц книги, пока мама не снимала ногу с педали и мы ехали дальше.

Впервые я прочел «Грозовой перевал» в пятнадцать лет, то есть все еще сидя на заднем сиденье маминой машины. Как-то раз я смотрел из окна на дикий кустарник и утесы, поднимавшиеся из воды, и мне пришло в голову, что не так уж давно Южная Калифорния была такой же дикой и необитаемой, как вересковые пустоши Кэтрин и Хитклифа. Я представил себе время, когда люди приплывали сюда из Мексики на кораблях, переезжали границу по старым руслам рек на лошадях и мулах. Я думал о том, как выглядело побережье до того, как здесь появились застройщики, до того, как появилось шоссе, до того, как поставили военно-морскую базу и возвели атомную электростанцию. Я воображал, как моя родная Пасадена утопает во фруктовых садах и кругом стоят гостиницы с балкончиками, которые в зимний сезон переполняли туристы. История Калифорнии предстала передо мной простой, но полезной картиной: это была вечная борьба между естественным и искусственным, между поражавшим воображение прошлым и фантастическим будущим. Этот штат бесконечно и стремительно меняется; так же быстро меняются и люди, его жители, хотя подчас они об этом даже не подозревают.

История Калифорнии вся основана на трансформациях и перевоплощениях. На глазах одного поколения из приграничья она стала пригородом. В мгновение ока кусты сменились ровными полями, русла покрылись асфальтом, апельсиновые рощи срубили и проложили вместо них дороги. Можно ли забыть гулкие пустоши Эмили Бронте? Почему Кэтрин выбрала Хиндли, а не Хитклифа? Как женщина становится женщиной? Как Калифорния превратилась в то, что мы видим сегодня?

Обо всем этом я думал много лет; во мне бушевали эмоции и идеи, зрели вопросы, и вот несколько лет назад в воображении все прояснилось. Герои заговорили своими голосами и получили имена: Линда Стемп, ее брат Эдмунд, любимый человек Брудер, ее супруг капитан Уиллис Пур. Я увидел молодую женщину, рыбачку, которая в тысяча девятьсот третьем году родилась на диком калифорнийском побережье между Лос-Анджелесом и Сан-Диего. Я вообразил, как через много лет она сидит на балконе большого белого дома и смотрит на умирающую апельсиновую рощу в пригороде Пасадены. Кто она? Как оказалась здесь, на ранчо Пасадена? В моем воображении ожили апельсиновые рощи, зашелестели ветви чапараля, а наводнение смыло все шоссе. Красивое прошлое Калифорнии ожило, я сел за стол и написал книгу под названием «Пасадена».