Перед бурей

Пичужка помолчала немного и затем, точно в раздумьи,

сказала:

— Я верю твоей искренности, но не увлекаешься ли ты

созданной себе фантазией? Возможно ли, чтобы через ка

ких-нибудь два-три года физиономия России изменилась?

Мне как-то не верится. Не потратишь ли ты зря свои силы

на достижение невозможного? Не лучше ли было бы эти

силы поберечь?

— Не умею я упаковывать свои силы в бочонки на

случай будущей необходимости, — запальчиво отпарировал

л. — Если у меня есть силы, я хочу их тратить теперь же

на то, что считаю полезным делом.

Мы еще долго спорили с Пичужкой в тот вечер, и хотя

притти к полному соглашению не могли, все-таки первона

чальная пропасть между нашими взглядами стала сужи

ваться: моя кузина теперь лучше понимала мои настроения.

В другой раз мы говорили с Пичужкой о браке. Она не¬

сколько туманно давала мне понять, что за ней ухаживают

несколько претендентов и что один из них ей очень нра

вится.

— Уж не собираешься ли ты выйти за него замуж? —

насмешливо спросил я.

Пичужка внезапно покраснела и не совсем уверенно ска

зала :

240

— В конце концов когда-нибудь надо же выходить

замуж.

Я пришел в страшное негодование и набросился на Пи

чужку. Она так много говорила о принесении пользы наро

ду, она собиралась итти в деревню, она хотела ехать учи

тельницей на Сахалин, — но что из всего этого получится,

если она выйдет замуж?

— Брак налагает на человека самые тяжелые и самые

красивые цепи, — горячился я. — Они связывают его, де

лают неспособным на беззаветные, смелые поступки. Же

натый человек — конченный человек, он уже выбывает из

строя и проводит жизнь в стороне от жизни..

В то время в голове у меня прочно сидела теория, что

брак и революционная борьба несовместимы, и я горячо

развивал ее при всяком подходящем случае. Но Пичужка

со Мной не соглашалась.

— Как же тогда будет происходить продолжение чело

веческого рода? — задала она вопрос.

Этот вопрос и меня несколько смущал, но я тут же, на

месте, нашел выход из затруднения.

— Я говорю не о массе людей, а о борцах за свободу.

Вступая в орден «рыцарей духа», надо дать клятву безбра

чия и небрежности к собственной жизни, если можно так

выразиться... Делу нужны люди, готовые на все! Нужны

весталки свободы!

Мы опять горячо заспорили и просидели часов до двух

ночи. Когда мы уже прощались перед сном, Пичужка вдруг

ребром поставила мне вопрос:

— Ты вот все говоришь: «дело», «свобода», «борьба»,

«атакующая армия», — а что это значит конкретно? Я вот

знаю свое маленькое дело и свое место: учу грамоте

«мальчиков без штанов». А ты что собираешься делать?

Где твое место?

Вопрос Пичужки поразил меня в самое сердце: она кос

нулась пальцем слабого места в моем духовном воору

жении. Годы, прошедшие со времени моего путешествия

на арестантской барже, дали мощный толчок моему об

щественно-политическому развитию. Я ненавидел царизм и

носился с идеями разрушения самодержавных порядков, я

сочувствовал студенческому движению и усердно читал

политическую экономию, я любил говорить о Лео и «идее

четвертого сословия», но, в сущности, я толком не знал, че

го я хочу, куда я пойду, в какие конкретные формы отолью

241

свою «борьбу за свободу». В самом деле, что я должен

делать сейчас в Петербурге? Учиться в университете? Пи

сать статьи в «Русском богатстве»? Устраивать студенче

ские забастовки? Заниматься историей и политической эко

номией? Сочинять пламенные гимны в честь борьбы за

свободу? Печалиться о горькой судьбе крестьянина и

рабочего? Что такое та «освободительная армия», о кото

рой я так часто любил говорить? И какую роль я должен

в ней играть?.. На все эти вопросы у меня не было ясного

ответа. И потому-то сказанные Пичужкой слова попали не

в бровь, а в глаз. Я чувствовал себя несколько смущен

ным. Моей самоуверенности был нанесен тяжелый удар.

Дня два спустя, проходя мимо большого книжного ма

газина на Петровке, я машинально остановился у его ви

трины. В числе других новинок, выставленных в окне, мне

бросилась в глаза средних размеров книжка в светлоголу¬

бой обложке, на которой было написано:

«С.

и Б. Уэбб

ИСТОРИЯ

РАБОЧЕГО ДВИЖЕНИЯ В АНГЛИИ

Перевод с английского

ПАПЕРНА

И З Д А Н И Е Ф. С. П А В Л Е Н К О В А »

Заголовок книжки меня заинтересовал, внешность книж

ки располагала к себе. И хотя имя авторов мне было со

вершенно незнакомо, я зашел в магазин и, слегка перели

став страницы, купил книжку за 1 рубль 25 копеек. Вер

нувшись домой, я сразу приступил к чтению. Несмотря на

внешнюю сухость изложения, книга меня увлекла. Я про

сидел за ней до глубокой ночи, почти не обращая в этот

вечер внимания на Пичужку. Я просидел за ней и весь

следующий день. И когда, наконец, я перевернул послед

нюю страницу, я почувствовал, что в моей голове произо

шло что-то очень важное, всего значения которого я в тот

момент еще. не мог осознать. Пред моим умственным взо

ром открылась изумительная картина — картина мощного

двухсотлетнего движения рабочих масс, с его успехами и

поражениями, с его предрассудками и идеалами, с его кон-

фликтами и организациями, — движения, медленной, желез-

242

ной поступью ведущего эти массы все выше и вперед. В то

время я не мог еще, конечно, понять ни ограниченности

английского трэд-юнионизма, ни «фабианских» установок

авторов книги, — все это пришло позднее, — однако самая

книга произвела на меня глубочайшее впечатление. До то

го мне приходилось кое-что слышать и читать о рабочем

вопросе — в романе Шпильгагена, в политических эконо-

миях, которые я доставал в Омске, в трудах Альберта

Ланга и т. д., но все это было краткое, отрывочное, аб

страктное. Впервые я видел целое широкое полотно, густо

насыщенное фактами и данными, полотно, в ярких красках

рисующее вековую борьбу пролетариата одной из величай

ших стран мира. Оно меня захватило с необычайной силой.

Больше того. Книга С. и Б. Уэбб вызвала в моей голо

ве вихрь новых мыслей, чувств, предвкушений. Мне каза

лось, что содержание ее имеет какое-то ближайшее отно

шение к мучившему меня вопросу: что же делать? Я не мог

еще точно сказать, в чем именно состояло это отношение,

но инстинктивно ощущал, что оно есть и что мне следует

хорошенько подумать на данную тему.

Много лет спустя, будучи послом в Лондоне, я лично

познакомился с С. и Б. Уэбб, ставшими к тому времени

уже глубокими стариками, и как-то рассказал им о впечат

лении, произведенном на меня их книгой на заре моей юно

сти. Они были тронуты и вместе с тем удивлены. Когда

С. и Б. Уэбб писали свой труд, им и в голову не прихо

дило, каким духовным динамитом может стать эта «фаби

анская» работа в руках молодого русского студента. Но

тут уже сказывался характер эпохи, которую тогда пере

живала наша страна: всего лишь четыре года отделяли ее

от первой российской революции.

Я имел с Пичужкой длинную беседу по поводу книги

С. и Б. Уэбб. Я с восторгом пересказывал ей содержа

ние книги и рисовал яркую картину борьбы и успехов бри

танского пролетариата. Выслушав меня, Пичужка с легким

вздохом сказала:

— Да, но ведь все это в Англии...

Я тогда вспомнил, что еще в Омске урывками кое-что

слышал от высланных студентов о забастовках и волне

ниях на наших фабриках. Говорили они об этом обычно

вполголоса и с таинственным видом, как о каком-то сугу

бом секрете, хотя у меня всегда оставалось впечатление,

что сами они имеют весьма слабое представление о таких

243

вопросах. Я стал расспрашивать Пичужку, как «столичного

жителя», не знает ли она чего-либо о жизни и борьбе рус

ских рабочих? Будучи «культурницей», Пичужка стояла в

стороне от революционного движения тех времен, однако

она все-таки сообщила мне некоторые любопытные

вещи. На Пречистенских курсах, где работала Пичужка,

недавно были арестованы трое занимавшихся там

рабочих. О причинах ареста никто точно ничего не мог ска

зать, но в связи с этим по курсам шел разговор «топот

ком» о каких-то «кружках», которые собираются не то в

лесу за городом, не то в подвале одной из московских

церквей. Пичужка припомнила также, что несколько меся

цев назад одна из ее учениц в воскресной школе как-то

принесла в класс литографированный листок бумаги. Она

была полуграмотна и просила Пичужку прочитать ей содер

жание листка. Это была прокламация к рабочим, призывав

шая их к борьбе за лучшие условия труда, за короткий

рабочий день и повышение заработной платы. Кем именно

была выпущена прокламация, Пичужка не могла сказать,

но смысл ее она помнила прекрасно.

Когда я ложился в ту ночь спать, в голове моей была

буря. История английских трэд-юнионов как-то странно и

буйно переплеталась и перемешивалась с тем, что расска

зала мне Пичужка, и еще больше с тем, что рисовало мне

в этой связи воображение. Я долго не мог заснуть и чув

ствовал, что в моем сознании, а еще вернее — в моем

подсознании, идет какая-то глубокая, напряженная, лихо

радочная работа. Человеческая психика, — по крайней

мере, я это неоднократно замечал на самом себе, — функ

ционирует обычно в двух этажах: сознания и подсознания.

Одно дополняет другое. Часто какой-либо мыслительный

процесс начинается в этаже сознания, на известной ступени

развития прерывается здесь, переходит в этаж подсозна

ния, проделывает там неощутимо ряд этапов и, наконец,

как-то вдруг, неожиданно, заканчивается опять в этаже

сознания ясно сформулированным выводом, который

отнюдь не вытекал из первой половины процесса, проде

ланной в этом этаже. Именно такое состояние я испытывал

в описываемый момент.

На следующий день к вечеру я уезжал из Москвы в Пе

тербург. Утром мы с Пичужкой пошли по магазинам в рас

чете закончить мою экипировку для студенческой жизни

в столице. Купили пояс, дюжину носовых платков, бритву

244

с разными принадлежностями (которой я, впрочем, почти

не пользовался), записную книжку, портфель и

то мелочи.

еще какие-

Но главным приобретением этого дня были часы — пер

вые собственные часы в моей жизни! Купил я их в извест

ном тогда магазине Буре за 10 рублей, вместе с простым

черным шнурком, надевавшимся на шею. Часы были боль

шие, луковицей, сделанные из никеля. Глядя на них, я чув

ствовал себя уже совсем, совсем взрослым человеком.

В течение последующих тридцати лет эти часы стали моим

неизменным спутником во всех сложных перипетиях моей

жизни. Они были со мной всегда и везде: в тюрьмах и

ссылках, в подполье и эмиграции, в рабочих кварталах

Лондона и в степях Монголии, на митингах революции и

на королевских приемах Европы и Азии. Они шли хорошо и

никогда меня не подводили. Я привык к ним и сроднился с

ними. Они стали как бы частью меня самого. Только в

1931 году, когда я полпредствовал в Финляндии, мои ста

рые, верные часы стали пошаливать: даже их крепкий

стальной организм износился. Пришлось заменить их новы

ми — уже маленькими наручными часами вполне совре

менного типа. Но далось мне это нелегко. Расставаясь с

моей большой, грубоватой, стертой от времени «лукови

цей», я чувствовал так, как если бы я расставался с ста

рым, дорогим другом...

Пичужка провожала меня на вокзал. Я торопливо внес

свой несложный багаж в вагон третьего класса и вышел

затем на платформу. Терпеть не могу этих нудных пред

отъездных минут на перроне, которые слишком длинны для

того, чтобы проститься, и слишком коротки для того,

чтобы сказать что-нибудь толковое! В тот момент я осо

бенно остро их ненавидел. Я ехал в Петербург. Я рвался

туда всей душой. Я весь горел нетерпением и считал мгно

вения, которые отделяли меня от цели моих мечтаний...

Но вот раздался третий звонок. Наскоро поцеловавшись

с Пичужкой, я вскочил на площадку вагона и трепетно

ждал, свистка кондуктора... Миг... Другой...

Громыхнули тормоза... Раздался толчок... Поезд мед

ленно, как бы нехотя, побежал вдоль платформы... Пичужка

махнула платком... Я ответил ей студенческой фуражкой...

В купе со мной оказался какой-то седобородый старичок

с мягкими движениями и благолепным лицом, который

своим обликом мне почему-то напомнил масонского учителя

Баздеева из «Войны и мира», обратившего в свою веру

Пьера Безухова, Старичок сразу же взял со мной добро

душно-покровительственный тон и стал допрашивать меня:

— Думали ли вы, молодой человек, о том, в чем смысл

жизни?

И, так как я не обнаружил большого интереса к этой

теме, старичок укоризненно продолжал:

— Вот все так: пока молоды, не думают, а как состарят

ся, так поздно уж думать... Жизнь-то ушла, не переде

лаешь.

Я остался равнодушен и к этому увещеванию. Все мои

мысли и чувства были заняты совсем другим.

Я рано лег спать на верхней полке. И, хотя обычно я

спал, как убитый, даже на голых досках, теперь я несколь

ко раз пробуждался среди ночи и нетерпеливо смотрел на

циферблат моих новеньких никелевых часов. Я встал с

первыми лучами солнца, оделся, умылся и вышел на пло

щадку вагона. Была ранняя осень, но трава и деревья еще

зеленели, а в воздухе еще сохранялся аромат позднего ле

та. Поезд, громыхая и поскрипывая, неторопливо — с три

дцативерстной скоростью — бежал вперед. Мимо проно

сились луга, поля, рощи, серо-голубые озера, сонные стан

ции, желтые будки стрелочников. В Любани я вышел и в

буфете напился чаю. Потом опять вернулся в вагон и дол

го стоял у окна, вперивши взгляд в летевшее навстречу

пространство. Я думал о Петербурге, я представлял себе

толкотню на Николаевском вокзале, извозчика, Васильев

ский остров, 9-ю линию, Наташу, ибо л решил сразу же

с поезда заехать прямо к Королевым.

Солнце подымалось все выше. День разгорался наславу.

Предо мной широко открывались ворота новой жизни.

И когда на дальнем горизонте показались десятки чер

ных фабричных труб, изрывающих темные клубы дыма, ко

гда на солнце ярко сверкнул золотой купол Исакия и горя

чее дыхание столицы ударило мне в лицо, в моей голове

вдруг пришли в порядок мысли, чувства, искания, надежды,

ожидания, которые в течение стольких лет волновали и

тревожили меня, и как-то сам собой сформулировался все

разрешающий вывод:

я должен принять участие в рабочем движении.

Зима 1939/40 года

Лондон

СОДЕРЖАНИЕ

Предисловие ко второму изданию 5

1. Первые ощущения бытия 9

2. Мой отец 13

3. Моя мать 27

4. Наш город 36

5. Ранние годы 44

6. Путешествие в Верный 51

7 . В Петербурге . . . . . . . . . . 6 6

8. Мой дядя Чемоданов . 77

9. На арестантской барже . 89

10. Я знакомлюсь с «политическими» 99

11. В поисках огней жизни: ремесло и наука 111

12. В поисках огней жизни: поворот к общественности . . . . 125

13. Гимназия . 140

14. Гимназический бунт 150

15. Кружок - 154

16. Поэзия 167

17. Трагедия церковного органиста . . . 183

18. Огни жизни загораются над моим горизонтом 191

19. Студенты 203

20. Политическая экономия 215

21. Окончание гимназии . . . 220

22. Последнее лето дома 231

23. Я нахожу дорогу . . . . . . 238

Переплет и титул

работы художника

М. Эльцуфена

Отв. редактор Б.Евгеньев.

Техн. ред. М. Кутузова.

Т и п о г р а ф и я « К р а с н о е знамя»

изд-ва ЦК ВЛКСМ «Молодая

гвардия». Москва, Сущевская,-21.