Первая кровь

Глава 10 Предложение, от которого не отказываются

Разумеется, сдалась Алла не сразу, а лишь после того, как я получил полную и безусловную поддержку бабушки. Елизавете Петровне я, видимо, очень понравился, и она уже мысленно считала меня «женихом» — а то и «мужем» — своей внучки. Ну а совместная поездка по каким-то неведомым делам, да ещё вечером, да ещё после двух выпитых бутылок «Шампанского» и одной красного «Крымского», в её глазах виделась чуть ли не свадебным путешествием. Перед нашим совместным напором Алла сдалась, но попросила чуть подождать — переодеться.

Она и так сегодня была в достаточно скромном наряде, но для поездки к Михаилу Сергеевичу выбрала серую юбку пониже колен и сиреневую блузку с рюшами. Её красная кожаная курточка вписалась почти идеально, хотя и придавала Алле несколько вызывающий вид.

Я тоже был при определенном параде — если так можно назвать то, что на мне были только новые вещи. Я всё-таки решился и в один из вечеров завернул в пару промтоварных магазинов недалеко от института. Ничего модного я не искал. Джинсы в этот период советской власти можно было достать, насколько я помнил, за сотню рэ, а таких денег у меня не было. Поэтому я прикупил себе нормального фасона брюки — простые черные и хлопчатобумажные, но сидевшие относительно хорошо; я отдал за них всего девять рублей. Добавил пару рубашек — по три рубля каждая, не забыл про носки и трусы. Ботинки оставил старые, потому что не нашел ничего по душе в обувном магазине, и не стал зазря тратить деньги. Их и так оставалось совсем немного.

Так что я не слишком стеснялся своего вида, хотя, конечно, Алла рядом со мной смотрелась настоящей модницей и очень продвинутой девицей. Я видел, какие взгляды на неё бросали проходящие мимо девушки в простых платьях и ширпотребских пальто.

— Как думаешь, зачем он тебя пригласил?

— Не представляю, честно, — ответил я. — Даже гадать не буду. Мы с ним и говорили-то тогда ни о чем, перескакивая с темы на тему. Как плохо быть журналистом… Виталик — журналист, поэтому разговор зашел… что я делаю, буду ли возвращаться домой после учебы…

— А ты будешь?

— Не знаю ещё, мне до этого почти четыре года. Может, у меня страсть к наукам проснется, и я в аспирантуру документы подам. Ну а там НИИ какой-нибудь меня примет с распростертыми объятиями или ещё где таланты мои пригодятся.

Вернее, требования к поступающим в аспирантуру снизятся настолько, что и мне удастся туда проскочить.

— Таланты! — фыркнула Алла. — А ты от скромности не помрешь…

— А чего от неё помирать? А ты в Тореза учишься, да? Я угадал? Иностранные вроде ещё где-то преподают… но не помню, где.

— Нет, какой Тореза! В педагогическом я учусь… не хотела говорить, но бабуля выдала…

— А ты что, стесняешься? Нормальный институт. У нас в городе тоже есть пед, туда все девчонки из нашего класса пошли.

— Вот в том-то и дело, — как-то грустно бросила Алла. — Я тоже туда пошла, потому что все девчонки из класса. Ну и потому, что туда проще, чем куда ещё. Да и не знала я тогда, что делать. Мне просто нравилось, как тетя Люба на немецком шпрехает. Вот и пошла на иностранный факультет и немецкий как дополнительный выбрала. А там такая нудятина, я бы уже сто раз бросила, но бабуля запилит, да и отец не поймет. Не хочу их огорчать. Получу диплом, а там видно будет.

Мне стало понятно, что Алла не рвется изучать германские романы и лишь выделывалась — то ли передо мной, то ли перед бабушкой. А, может, и перед нами обоими сразу.

Я где-то читал, что к восьмидесятым высшее образование в СССР превратилось в профанацию. В принципе, о чем-то подобном говорил и мой знакомый Михаил Сергеевич, а что-то я познал на собственном опыте. Для многих вчерашних школьников учеба в институтах и университетах стала чем-то вроде нескольких дополнительных лет школы, которая позволяла отложить взрослую жизнь, ну а потом, после диплома, устроиться в какое-нибудь учреждение, чтобы заниматься непыльной работенкой, не слишком утруждая свои мозги. Билет в вечное детство, так сказать.

— Мы с тобой какие-то фаталисты, — хмыкнул я. — Доживем — увидим, вот это всё. Но книги учат нас другому.

— Пусть учат, — беспечно отмахнулась Алла. — Должны они быть зачем-то нужны?

— Это да. Алла, а твой отец — он кто? — задал я мучивший меня вопрос.

Хотя Елизавета Петровна приоткрыла занавес тайны над семьей Аллы, мне всё равно не хватало информации, чтобы окончательно сформировать своё представление о том, чем живет и дышит эта девушка. У меня плохо увязывались в один узел бабушка-милиционерша, тетя за границей, педагогический институт и походы на подпольные концерты.

— А зачем тебе?

— Интересно.

— Интересно ему… дороги он строит, по отцовским стопам пошел. Дед мой тоже дороги строил, у него одних орденов с войны на всю грудь было. Ну а папуля институт окончил и поехал по стране. То там, то там. Сейчас вот БАМ строит, рассказывал зимой, когда в отпуск приезжал.

— Папуля?

— Не смейся! Я его так называю…

— Да чего смеяться, хорошо называешь, — я не врал, это слово у Аллы выходило каким-то милым. — Значит, инженер-железнодорожник? Хорошая профессия, да ещё и БАМ. — эта стройка века пока ещё была на слуху, это в моём будущем вскрылись какие-то проблемы, которые мешали её полноценно эксплуатировать. — Слушай, а мама? Вы про неё один раз упомянули и всё… извини, если это больная тема.

Алла поморщилась, но быстро с собой справилась.

— Больная… но уже старая, — ответила она почти спокойно. — Мама умерла, когда я в школе училась. Рак.

— Ох, сочувствую… — я погладил её по плечу.

Ну а что тут ещё сказать? Семья как семья, жила как все, вместе со страной, со всеми её бедами, несчастьями и свершениями. Рак и в моем будущем лечить не умели, врачи так и не изобрели волшебную таблетку, лишь иногда кричали о том, что ещё на полшишечки продвинулись в нужном направлении. Я им не верил, да и они сами себе, кажется, не верили. Конечно, рак не всегда был приговором, но чаще всего всё заканчивалось трагедией. Для родных и близких — уж точно.

Окрестности «Фрунзенской» я поначалу не узнал — и даже подумал, что мы вылезли из метро не там. Всё пространство вокруг станции было перекопано и огорожено заборами, а люди проходили по заботливо разложенным прямо в грязи досочкам. Но потом я вспомнил о Дворце молодежи, который строили как раз в это время; именно в нём мы с первой женой смотрели одно из продолжений «Ассы». Потом тут надолго заведут шарманку КВН-а, а совсем через много лет будут показывать мюзиклы и ещё что-то. Так что я смог сориентироваться и найти нужный путь, но время мы потеряли и к нужному дому подошли с небольшим опозданием.

Советские элиты очень любили Хамовники. Насколько я знал, тут были целые номенклатурные кварталы, где простые люди бывали только в качестве уборщиц или сантехников. Ну а переулок Хользунова был, наверное, одним из самых престижных мест. Сам переулок был тихим и малопроезжим — что, впрочем, неудивительно для восьмидесятых. Через улицу на дома смотрел парк — наследие царских сатрапов, которое пролетариат приспособил под собственные нужды. В бытность таксистом я иногда приезжал сюда по ошибке — подвыпившие клиенты путали парки, которые появились на месте бывших поместий Воронцовых и Трубецких. Первые жили в современных Черемушках, а вторые — в Хамовниках, но я на память клиентов не обижался. Всё равно платили мне за километраж.

Покой нынешних сановников охраняли — хотя и не так строго, как в моем будущем. Никаких кодовых замков тут ещё не знали, систем видеонаблюдения не понатыкали, и охранники в тактическом камуфляже и с шокерами на поясе не обходили вверенную территорию с рвущимися с поводка овчарками. Лишь на входе в подъезд сидела пожилая женщина, которая записала нас с Аллой в обычную разлинованную тетрадку и заставила расписаться. Мы могли назвать любые имена — паспортов у нас не спросили; впрочем, в это время и для полетов на самолетах паспорта не требовались. Край непуганых идиотов, а не страна победившего ГУЛАГа.

Зато я узнал фамилию Михаила Сергеевича — Смиртюков. Мне она ничего не говорила, но я давно уже понял, что функционеры позднесоветского времени куда-то потерялись из новейшей истории, которую я изучал. Их словно целенаправленно вымарали, заменив в сознании людей невнятными гайдарами, чубайсами и прочими бурбулисами. Лишь у подобных мне динозавров остались в памяти все эти безликие Долгих, Капитонов и Демичев, днями и ночами встречавшие и провожавшие делегации в аэропортах. Ну а фамилии тех, кто был хоть на ступеньку ниже рангом, не помнили и мы, ископаемые.

Дверь нам открыл Виталик, который весьма радушно поприветствовал меня, но как-то хмуро взглянул на Аллу. Я не стал зацикливаться на настроении этого великовозрастного дитяти, но вот Алла, кажется, всё заметила — и нехорошо ощетинилась. Но до прямого конфликта дело не дошло. Виталик проводил нас в большую комнату, где за круглым столом сидел Михаил Сергеевич, и благоразумно исчез.

— О, Егор, вы чуть запоздали, — с легкой укоризной сказал старик.

Вставать он не стал, но почти вежливо предложил нам с Аллой присоединиться к нему. Стулья были, правда, не гамбсовы, но тоже с легкой вычурностью, выдававшей индивидуальный заказ.

Я помог сесть Алле и уселся сам. И, кажется, заработал пару дополнительных очков в глазах Михаила Сергеевича.

— Стройка у метро, — объяснил я. — Пришлось искать, как лучше пройти. И, Михаил Сергеевич, ко мне можно на «ты». Когда вы меня на «вы» величаете, я смущаюсь.

— Хорошо, как скажешь, — старик перешел на «ты» очень непринужденно. — Стройка… да, от неё столько суеты и шума, да ещё и часть парка отъели. Но деваться некуда — молодежи нужен дворец. Егор, представь мне свою спутницу.

— Это Алла, она тоже студентка, изучает немецкий. Алла, это Михаил Сергеевич, дедушка нашего знакомого Виталия.

— Очень приятно, — Алла, похоже, оказалась где-то в окрестностях привычной для неё атмосферы и теряться не стала.

— И мне, и мне, — откликнулся старик. — Видеть новые лица всегда радость. Выпьете чего-нибудь? Коньяк, водка, вино?

Я всерьёз задумался, но потом отказался.

— Прошу прощения, но я пас. Мы только что с дня рождения, там уже выпили немного, так что, думаю, не стоит усугублять.

— О, редко можно увидеть такую разумность в употреблении… были бы все такие, наверное, и не пришлось бы думать о… неважно, — оборвал сам себя старик. — А ты, Алла? Составишь мне компанию? На Виталия надежды нет никакой, он и со мной тут сидит по обязанности. Иначе давно уже усвистал бы к своим друзьям.

Алла благосклонно составила компанию Михаилу Сергеевичу, но ограничилась бокалом белого вина, привезенного, по словам хозяина, из самой Грузии «буквально вчера».

А вот я задумался над его оговоркой. Прихлебывая горячий чай, который налил себе из электрического самоварчика — это был всё тот же чайник, только необычной формы, — я вспоминал, как трудно будет с алкоголем буквально через год. Многие магазины и отделы, торговавшие спиртным, были закрыты, оставшиеся работали считанные часы, а цены ползли вверх прямо на глазах. Я уже не помнил подробностей, но, кажется, Горбачев объявил свой «сухой закон» буквально сразу после прихода к власти. Уже потом, через много лет, мне приходилось читать про уничтожение виноградников в Крыму, Молдавии и Грузии, о том, что государство своей собственной рукой лишилось чуть ли не пятой части доходов бюджета, как взлетело производство разных суррогатов.

Мы в общаге тоже с этим столкнулись — стипендии и присылаемых родителями денег стало резко не хватать на наши запросы; приходилось экономить на других, менее важных с нашей точки зрения, вещах — вроде закуски.

Я, правда, захватил всё это только краем, в самом конце второго курса. Случившаяся женитьба заставила меня вести трезвый образ жизни, ну а после рождения ребенка я окончательно завязал с зеленым змием. Предпочитал пиво — если удавалось его достать; иногда мог позволить себе рюмку водки или бокал вина. И всё. После приобщения к братству автомобилистов у меня появилась хорошая и почти всё объясняющая отмазка — я ссылался на то, что был за рулём. Но сам-то я знал, что просто не хочу. Это «не хочу», видимо, было в мозгах. И когда мои мозги — вернее, населяющие их мысли — оказались в прошлом и в моём же теле, они быстро перестроили организм под себя. Я вспомнил, что не взял ни капли алкоголя, когда убегал от спящей Аллы в магазин. Потом лишь общий настрой заполненного музыкой зала примирил меня с бутылкой пива, а остатки наших запасов я прикончил под впечатлением от знакомства с Михаилом Сергеевичем.

Но, возможно, где-то в верхах прямо сейчас ведется активная работа по организации будущей войны с алкоголем и алкоголиками. Войны, которая будет проиграна властью, как были проиграны все предыдущие подобные войны.

От грузинского вина Алла чуть поплыла. Я плохо её знал, но она читалась как открытая книга — в глазах девушки появился озорной блеск, она охотно болтала с Михаилом Сергеевичем о нравах современной молодежи и о том, как с этим стоит бороться — и стоит ли вообще. Меня удивила, что старик бороться не хотел, а вот Алла требовала всё студенчество построить в ровные колонны и загнать в светлое будущее хоть бы и под угрозой смерти.

Последняя сентенция вызвала у Михаила Сергеевича приступ смеха, который он посчитал за повод прекратить этот бесплодный диспут.

— Егор, а я вот почему просил тебя приехать, — обратился он ко мне, отсмеявшись. — Мне нужна одна услуга, а ты, я думаю, можешь мне её оказать.

«Кого-то нужно убить?»

Вслух я этого, разумеется, не сказал, но мне очень хотелось — просто для того, чтобы посмотреть, как изменятся лица старика и Аллы. Но начало разговора меня немного насторожило. Михаил Сергеевич пил водку, приговорил, по моим прикидкам, уже штук шесть пятидесятиграммовых рюмок, но спиртное не оказывало на него никакого заметного действия. Возможно, сказывалась долгая практика. Ну и хорошая закуска — на столе стояли нарезки разных колбас, сыра и очень соблазнительно выглядящего сала, миска с квашенной капустой и маринованными огурчиками, вазочка с шоколадными конфетами «Мишка на севере» и тарелка с зелеными стрелками лука. Я всем этим богатством не брезговал, и мне нравился выбор хозяев.

— Что нужно сделать? — деловито спросил я.

— Помнишь автомобиль, на котором ты катал моего Виталика? — я кивнул. — Мне нужно перегнать его на дачу к… одному моему хорошему знакомому. Знаешь, Егор, после того нашего разговора я попросил Виталия продемонстрировать мне навыки… — Михаил Сергеевич неопределенно покрутил кистью в воздухе, — …его езды. И они мне категорически не понравились. Да, Виталий! — сказал он громко, чтобы слышал внук в другой комнате. — Они мне не понравились!

Ну да, водителем Виталика можно было назвать только в шутку.

— А как это связано с перегоном? — спросил я.

— А я продал машину, — радостно сказал старик. — На следующий же день и продал, чтобы ни у кого не было соблазнов ещё раз на ней покататься. Но появилась новая проблема. Покупатель хочет, чтобы машину доставили к нему. А ни я, ни, как ты понимаешь, Виталий этого сделать не можем. И по ряду причин я не могу воспользоваться своими… полномочиями, — мне показалось, что он собирался упомянуть «привилегии», но сдержался. — Вот и пришлось действовать через Виталия и его знакомых.

Я с секунду обдумал это предложение. Оно было очень заманчивым и, скорее всего, принесло бы мне немного столь желанных денежных знаков. Я не хотел снова подменять Виталика бесплатно, большевики так и не построили коммунизм в восьмидесятом, хотя и обещали. Но было одно большое «но».

— Рад, что вы, Михаил Сергеевич, обратились ко мне, но я должен отказаться, — они оба — старик и Алла — удивленно посмотрели на меня. — Дело в том, что у меня нет водительских прав. В тот раз я выручал попавшего в беду человека и надеялся, что сумею избежать знакомства с инспекторами ГАИ. Но снова теребить судьбу за хвост я не готов. Вот осенью я буду полностью к вашим услугам.

— Почему осенью? — недоуменно спросил Михаил Сергеевич.

— Я на каникулы вернусь домой, досдам практику и получу заветное удостоверение. После школы я сразу после экзаменов в школе уехал поступать в институт, в Москву, и успел сдать только теорию. Правда, у меня будет категория «Цэ». Грузовики. Но я попробую сдать вождение и на легковые автомобили — тогда мне сразу две категории пробьют.

Михаил Сергеевич мгновение смотрел на меня, а потом снова рассмеялся. Смеялся он долго, периодически почти успокаивался — но стоило ему снова взглянуть на меня, как он опять заходился в приступе хохота. Глядя на этот приступ веселья, Алла тоже заулыбалась. Только я сидел с серьезным лицом, хотя мне приходилось прикладывать серьезные усилия, чтобы мой рот не растянулся до ушей.

Старик оборвал смех резко, словно повернул невидимый мне выключатель.

— Егор, поправь меня, если я ошибаюсь. Ты сел за руль машины, не имея водительских прав, и спокойно проехал через всю Москву? — я кивнул. — Внук рассказал мне про ваш маршрут. Из общежития на Каширской до Ленинградского вокзала, потом на Алексеевскую, к дому этой чудесной девушки, а потом — к нам, на Сокол. И всё достаточно быстро, я бы даже сказал — мгновенно. Третьего дня мой водитель вёз меня из центра до этого дома почти час. Ты же справился с тем сложным маршрутом едва ли не с закрытыми глазами. И за какие-то два часа.

— Да, всё верно, — ответил я.

У меня опять пробежал холодок внизу живота, но я буквально приказал себе не пускаться в оправдания. Мои навыки — это мои навыки. И раскрывать, где я их получил, я не собирался.

— Это всё, что ты хочешь сказать?

— А что тут скажешь? — огрызнулся я. — Я не знаю, в какое время ехали вы, но, думаю, это было в будний день и после работы. А это самое нагруженное время на улицах Москвы. Мы же крутились вечером в субботу, по пустым улицам. Вон, Виталий подтвердит, что по Ленинградке мы вообще одни катились.

Это было не совсем так, но «Яндекс» поставил бы тогдашней дорожной обстановке твердый ноль.

— Всё так, — чуть смягчился Михаил Сергеевич. — Но это не отменяет твоего мастерства.

Я потупил глаза. Скромность — она украшает.

— Я же сказал — если бы не экзамены в институт, права у меня были бы. Но не сложилось. Так что ездить я умею и Москву знаю неплохо.

Не совсем эту Москву, конечно, но этого старику знать не следует.

— М-да, проблема… — Михаил Сергеевич побарабанил пальцами по столу, а потом резко допил то, что у него ещё плескалось в рюмке. — Так, молодежь, простите меня, я вас оставлю ненадолго.

Он встал и вышел из гостиной.

Алла посмотрела на меня, я посмотрел на неё. Её глаза поблескивали, и я, честно говоря, опасался, что она переберет с вином — виноделы Грузии были очень коварны, — и мне придется её тащить обратно на Новоалексеевскую, к бабуле, которая может и не оценить мою заботу о её любимой внучке. Или наоборот, оценить слишком высоко.

— Что? — спросил я — просто для того, чтобы нарушить неловкое молчание.

— Да ничего, — она мотнула головой и приложилась к своему бокалу. — Просто забавно всё получилось. Несколько часов назад я прямо вся не своя была, когда тебя ждала с занятий… всё думала, как бы лучше тебя зазвать к бабуле и случайно не наобещать лишнего. И вот мы уже сидим тут, у этого твоего…

— …Михаила Сергеевича, — подсказал я. — И он не мой.

— …у Михаила Сергеевича, и обсуждаем, как лучше перегнать машину от покупателя к продавцу. И меня такое чувство, что мы с тобой знакомы лет пять минимум. А у тебя?

— Что у меня?

— У тебя нет такого чувства?

— Не знаю, — я отхлебнул остывший чай и сделал себе бутерброд с салом, чтобы выиграть немного времени. — Вроде что-то такое есть, но если я начинаю об этом задумываться, то понимаю, что мы знакомы чуть больше недели. Хотя знакомство наше вышло странным.

— Это ты хорошее слово подобрал — странное знакомство…

— Наворковались, голубки?

Михаил Сергеевич появился в гостиной как-то резко — впрочем, я совсем не следил за перемещениями хозяев дома. Не исключено, что к нам заглядывал и Виталик, но тот не решился нас беспокоить. К тому же сало было очень вкусным — в меру соленым, нежным и с прожилками мяса. Шкурка, кстати, отсутствовала.

— Да мы…

Я тронул Аллу за руку, прерывая её возмущение.

— У вас вкусное сало, — похвалил я. — Сами делали?

Старику, похоже, мои слова пришлись по душе.

— Ну что ты, — отмахнулся он, — где мне. Знакомые привезли, из Киева. У них там много видов можно приобрести, если нужные места знать. Мне копченое нравится, но оно, увы, уже закончилось. А ты не стесняйся, ешь. Виталий от него нос воротит, а мне всю эту прорву не осилить.

«Можете нам с собой завернуть», — ехидно подумал я.

Михаил Сергеевич всё больше выглядел очень непростым товарищем. Он и жил в непростом месте, и знакомые везли ему снедь со всего Союза. Не удивлюсь, если уже в июле на столе обнаружились бы астраханские арбузы и дыни из Средней Азии. А рыбу для его стола, наверное, сразу после вылова передают летчикам почтового ведомства для скорейшей доставки. Я уже не был уверен, что старик относился к каким-то тайным спецслужбам. А вот советская мафия, которую чуть позже популяризуют под названием воров в законе, могла хорошо подойти ему в качестве, так сказать, места работы. Но о таком варианте думать как-то не хотелось. Впрочем, Виталик совсем не тянул на члена семьи главы крупного и организованного преступного сообщества.

— Я тут поговорил с одним своим знакомым, — сказал Михаил Сергеевич. — Он помогал Виталию с правами, но этот блин, как ты понимаешь, вышел комом. Но с тобой, думаю, этого не произойдет — мы просто зафиксируем истинное положение вещей.

«Ого».

— Да, он пообещал поспособствовать, — продолжил старик. — И у всех будет то, к чему они стремятся. Ты поможешь мне перегнать машину покупателю, покупатель будет доволен, что его покупка доставлена в целости и сохранности, а ты будешь избавлен от необходимости летом, на каникулах, тратить время на какие-то экзамены.

Было видно, что он очень горд собой. Вернее, тем, что смог всё организовать буквально с одного звонка.

— А куда ехать-то надо? — вдруг вмешалась в наш разговор Алла.

Я мысленно поблагодарил её — самому мне застила глаза и мозги возможность на халяву получить права и ещё раз оказаться за рулем автомобиля.

— А я не сказал? Простите старика! Память уже ни к черту… В Анапу, адрес я позже скажу.

«В Анапу?»

— В Анапу? — Алле снова удалось опередить меня.

— Да, там хороший пляж, жаль, на майские будет ещё холодно купаться. Но позагорать на южном солнце ты сможешь, — Михаил Сергеевич победно глянул на меня.

В его представлении он меня переиграл и уничтожил. Я уже не мог отказаться — не после того, как неведомый знакомый старика пообещал помочь с моими правами. Ну а возможность оказаться в Анапе, по его мнению, видимо, была таким приятным бонусом, на которое должен был клюнуть любой обитатель одной шестой суши. Я же не торопился прыгать от счастья, хотя видел загоревшиеся глаза Аллы — правда, я не мог понять, каким образом это предложение касалось её.

Дело в том, что данная поездка очень сильно совпадала с моими собственными планами. Я уже выяснил в библиотеке почти всё, что собирался — вернее, не выяснил ничего, но считал, что и отрицательный результат является результатом. И передо мной в полный рост встал вопрос — что делать дальше? Сидеть в душном зале Ленинки до победного, пока в одной из газет не найду нужный ответ? Я мог просидеть до морковкиного заговения и ничего не дождаться. Напрячь свою память и попробовать восстановить хронологию событий вплоть до распада Советского Союза, чтобы понять критические точки и способы их ликвидации? Я уже пытался задействовать свой межушный ганглий и ничего не родил; к тому же я не был уверен, что сохранение СССР в моих интересах, а это было серьезным демотивирующим фактором.

Ещё у меня была память о катастрофе в Чернобыле — но для её предотвращения нужно было каким-то образом выйти на тех, кто способен принимать соответствующие решения и в состоянии добиться их выполнения. Были воспоминания о Спитаке — но если я сейчас напишу первому секретарю Армении о том, что его подчиненные воруют и не выполняют строительные нормы для сейсмоопасных районов, меня, скорее всего, ждет визит серьезных мужчин из бывшего ведомства товарища Андропова. И спрашивать они будут не о том, из каких материалов и по каким проектам строили дома в армянском городке, а о том, кто надоумил меня клеветать на настоящих коммунистов и примкнувших к ним беспартийных товарищей. То же самое касалось любой другой катастрофы этого времени, про которую я мог сказать хотя бы пару слов — вроде какой-то «Нахимов» когда-то затонул, где-то два поезда взорвались, ещё что-то было… Для меня-нынешнего всё это было очень давно и поросло настоящим быльем. Я не мог бы вспомнить подробности всего этого смутного времени, даже если бы меня пытали на дыбе.

Фактически я мог приложить свои руки только к одному делу. К устранению Чикатилы. К этому ублюдку я чувствовал непередаваемое личное отвращение.

Несколько лет назад — по моему субъективному времени, то есть в далеком будущем — я вёз одного вполне обычного на вид и вроде бы не проблемного пассажира. Он сел спереди, буркнул «здравствуйте», угумкнул на мои вопросы о конечной точке маршрута и цене, а потом погрузился в свой телефон. Против радио не возражал и, кажется, даже не обращал внимания, что там играет, но встрепенулся, когда ведущие начали рекламировать очередной сериал про очередного серийного убийцу.

— Это мы его делали, — с неприкрытой гордостью сообщил он. — Я там сценарий писал. Я сценарист.

— Да? И как работа? — вежливо поинтересовался я.

— Да нормально, не хуже многих, — он говорил небрежно, но чувствовалось, что очень горд собой и своей профессией. — Но обычно всякую муру предлагают писать, из пальца высасывать. А тут по реальным событиям, это гораздо интереснее. В архивы ходил, выписки делал, всякие книжки читал, дела уголовные. В командировки ездил, с людьми общался.

— А зачем? — не удержался я от вопроса.

— Ну как же? — удивился он. — Чтобы всё по правде было, как тогда. Это же сам Чикатило!

Я слышал про этого убийцу и раньше. Про него изредка писали в газетах — и не только в желтых листках, выходивших под девизом «власти скрывают»; про него снимали документальные расследования, которые показывали по центральным каналам. Разумеется, всё это проходило под маской осуждения, но у меня уже тогда было чувство, что авторы подобных материалов прямо-таки наслаждаются своим героем.

— В каком смысле — сам Чикатило? — сухо уточнил я. — Он же убийца, чего в нем «самого».

— Не просто убийца, а легендарный! — возбужденно объяснил мне сценарист. — Поймите, он же почти наш отечественный Ганнибал Лектор. Его все знают, такого героя грех упускать. А наши… — он на секунду сбился, — …раньше не хотели про него делать — мол, как это так, зачем нам снова вытаскивать его на свет, и так проблем много, пусть Каневский им занимается. Они не понимают, что Каневский это документалистика, а нужен художественный образ!

Помнится, наш разговор тогда закончился ничем — мы уже подъехали к нужному месту, — так что я отделался чем-то неопределенным, типа «ну, наверное». Зато потом я прочитал буквально всё, что нашел про этого самого Чикатилу. До самих уголовных дел я, понятное дело, не добрался, всё же не сценарист какой, но то, что находилось в открытом доступе, купил или скачал — и прочитал от корки до корки.

Сериал, кстати, тоже посмотрел — он оказался очень дерьмовым, несмотря на участие нескольких известных актеров.

И вот после внимательного ознакомления с личностью и деяниями ныне не покойного маньяка меня просто-напросто взбесил культ, который сформировался вокруг этого существа в моем будущем. Фактически его слава затмила и его жертв, и имена тех, кто многие годы пытался его поймать. Разумеется, ничего необычного в этом не было — в конце концов, кто помнит имена тех, кто поймал и осудил на забвение Герострата?

Но сейчас Андрей Чикатило никто и звать его никак. Живет в городе Шахты, скоро должен переехать в Ростов, где-то там работает или уже уволился, ходит в магазины и пристает к одиноким прохожим, если они подходят под его простые требования. Кажется, именно в 1984-м — только осенью — его поймали в первый раз, но достаточно быстро отпустили по неизвестным причинам. А я помнил один адресок, который мелькал в тех самых документалках. Память человеческая всё же непостижима.

В общем, моё шило в заднице требовало хоть каких-то действий. Сдать Чикатилу милиции, пришить его самому — я ещё не знал, что сделаю, когда и если найду его. Говорят, что убивать в первый раз очень тяжело, и я не был уверен, что хочу начинать.

Но проблема была не только в выборе способа избавления человечества от Чикатилы. Эта операция требовала серьезных по студенческим меркам затрат, причем единовременно; по моим прикидкам, бюджет мероприятия был равен половине моей месячной стипендии — и то в том случае, если я рискну взять билет в непредсказуемый плацкартный вагон, от которых отвык напрочь. За последние лет двадцать своей прошлой жизни я лишь однажды воспользовался железнодорожным транспортом, да и то это был сидячий экспресс до Питера.

В студенческие годы я, разумеется, ездил относительно много — как минимум, на каникулах до родного города и обратно. Этот путь занимал чуть больше суток в одну сторону и стоил около червонца по студенческому билету — впрочем, дорога домой и обратно в Москву полностью спонсировалась родителями. Тогда меня не напрягала суета плацкарта, я лишь однажды проехался в купе и особых отличий не обнаружил. По моим воспоминаниям, в плацкарте было лишь одно правило — не брать боковые места рядом с туалетом, выспаться там было нереально. Всё остальное считалось терпимым.

Мои финансы слегка оскудели — особенно после похода за новой одеждой. Новые поступления ожидались лишь к концу месяца, когда должны были выдать стипендию; тогда же родители собирались прислать очередной транш своей помощи бедному студенту — насколько я помнил, они тоже были привязаны к выдаче зарплаты. С Дёмой я пообщался, но тот уже был на мели и ждал перевода с родины; на стипендию он, понятное дело, рассчитывать не мог, потому что с трудом вытягивал экзамены на тройки, да и то не с первого раза. Впрочем, он поделился со мной десяткой, которую я с благодарностью принял — это позволило мне немного заткнуть финансовую дыру в своем кармане. Жасым уже жаловался на пустые карманы, и я подозревал, что и он сможет что-то выделить на победу над Чикатилой только ближе к майским. А это было поздновато.

В СССР во многом отношении было неплохо жить — во всяком случае, до тех пор, пока Горбачев не начал свои эксперименты над страной. Та же стипендия — если ты нормальный студент, конечно — позволяла почти безбедно протянуть ноги на целый месяц; кто-то из моих сокурсников обходился только ею, ничего не получая от родителей. У меня же родители работали на средних командных должностях и получали весьма неплохое жалованье. Отца ещё и повысили с год назад, так что мои родаки даже начали откладывать на машину и присматриваться к кооперативному жилью. Наверное, им было сложно купить югославскую стенку или железную дорогу из ГДР, у них, разумеется, не было новейшей акустической системы фирмы «Панасоник», и они не покупали у подпольных спекулянтов альбомы западных звезд. Джинсов у нас тоже не было, как и многого другого. Но было, что поесть и во что одеться — если, конечно, не придираться к качеству.

Но вот с мобильностью граждан в СССР дела обстояли просто тоскливо. Правда, в моих воспоминаниях 1984 год, где было относительно неплохо, путался с 1990-м, когда всё стало совсем погано. Но и в 84-м билеты на поезда «доставали», а не «покупали». Вернее, купить эти билеты мог любой, но только теоретически, поэтому все их как раз «доставали», а для этого нужно было приложить определенные и весьма серьезные усилия. И чем ближе к дате отъезда, тем сложнее было «достать» билет.

Я и так попал в прошлое слишком поздно. Зимой, например, я мог бы отказаться от поездки на родину и использовать две недели каникул на общественно полезные дела; к тому же в январе народ почему-то ездил меньше, и купить билеты можно было сравнительно легко. Но я оказался в прошлом в середине апреля; в скором времени меня ждали экзамены за первый курс и обязательный визит в родной город. Если я вдруг вместо этого начну кататься по Союзу, родителя меня просто не поймут. Кроме того, всё придется делать через Москву — были, наверное, какие-то другие способы попасть из Ростовской области на Урал, но я про них ничего не знал. А это в любом случае трата времени и денег. И мне не хотелось отвечать на неудобные вопросы отца.

В итоге я решил воспользоваться чехардой праздников в начале мая. Привычной мне системы переноса выходных тут ещё не было, но в этом году красные дни календаря расположились достаточно удачно. Если я забью на учебу всего на пять дней, то получу в своё распоряжение почти две недели — с 28 апреля по 9 мая. Причем был стопроцентный шанс даже не попасть на заметку в деканате — просто прийти туда и написать заявление, что хочу прогулять такие-то и такие дни в связи с отъездом в родные края. Проверять, куда я еду на самом деле, они не будут, я могу провести свободные дни где угодно, а в табеле мне поставят отметку «отпросился».

И вот тут-то передо мной в полный рост вставала проблема с билетами. Денег на их покупку у меня пока не было, а до задуманной мною даты отъезда — 28 апреля — оставалась всего лишь неделя. Это означало, что мне придется тратить вечера следующих семи дней на то, чтобы околачиваться у железнодорожных касс и надеяться на то, что кто-то снимет бронь. Надежда была слабой, и я всерьез обдумывал поездку в направлении Ростова-на-Дону на «собаках»; я слышал, что какие-то футбольные болельщики так добирались аж до Владивостока. Впрочем, я не был настолько целеустремленным, и у меня не было ярко выраженной цели посмотреть матч любимой команды. Короче, я сомневался в своих способностях добраться за тысячу верст, не имея возможности изучить в интернете расписание нужных электричек.

Ещё вроде туда можно было доехать на автобусе, и я собирался всерьез изучить эту опцию. Но пока что я не знал даже, откуда эти автобусы могут оправляться и ходят ли они сейчас или это воспоминания из будущего.

В общем, я ещё не до конца отчаялся, но уже был близок к тому. И тут малознакомый мне Михаил Сергеевич делает мне поистине царский подарок — возможность добраться до нужного места в привычной стихии. То есть за рулем автомобиля, пусть это всего лишь вазовская «двушка», а не почти родной мне «соларис». Разумеется, этот Михаил Сергеевич не предполагал, что я сделаю привал на пути к загадочному покупателю, но ему и незачем это знать.

Весь этот план оформился у меня в голове очень быстро — буквально за те мгновения, что я слушал ответ Михаила Сергеевича на вопрос Аллы. И да, я уже принял это предложение, пусть и мысленно. Нельзя отвергать подарки небес.

— Вы хотите доверить почти незнакомому человеку очень ценную вещь? Машина же стоит целое состояние, — с легким скепсисом сказал я.

Михаил Сергеевич пожевал губы.

— Определенный риск есть, — нехотя признал он. — Но он всегда будет, при любых наших действиях. По моей информации, ты не замечен в склонности к преступной деятельности. Напротив, ты ведешь очень достойный образ жизни… возможно, это лишь пока, но те люди, которых я спрашивал, оценивали тебя одинаково.

«Кого же он, интересно, спрашивал?»

— Искушение может быть слишком велико, — выдавил я, стараясь не показать своё волнение. — Люди шли на преступления и по меньшим поводам.

— Знаешь, Егор, я работаю с людьми более пятидесяти лет и видел их при разных обстоятельствах — и в нужде, и в достатке, и в голоде, и в богатстве. И всегда они вели себя, скажем так, предсказуемо. Есть в человеке внутренний стержень — он будет идти прямо, как бы его не соблазняли свернуть на кривую дорожку. А вот если у человека внутри гнильца, то её заранее видно. Но опыт нужен, что есть, то есть. Иначе и проморгать ту гнильцу — легче легкого.

— И во мне вы её не видите?

— Нет, — старик покачал головой и вдруг повернулся к молчаливо слушавшей этот обмен мнениями девушке: — Ты, Алла, присмотрись к этому перспективному молодому человеку. Он может скрасить жизнь любой женщины — если она будет способна приручить его.

Алла вспыхнула, а я чуть улыбнулся. Старшее поколение, похоже, прямо-таки задалось целью свести нас с нею вместе. Интересно, что такого углядел в нашей паре этот знаток человеческих душ с полувековым стажем? Ведь не магическую же связь душ, про которую я как-то читал в одной фэнтезятине? А вообще было бы интересно познакомить Михаила Сергеевича с Елизаветой Петровной, это могло стать началом прекрасной дружбы.

— Михаил Сергеевич, не смущайте её, — попросил я. — Мы всего лишь друзья, а куда эта дружба выведет, пока непонятно.

Алла снова вспыхнула, но сумела презрительно фыркнуть.

— Друзья? Ну хорошо, пусть будет друзья… хотя как по мне — хорошей дружбой семью не испортишь.

— Ну вот как дойдем до хороших друзей, тогда и будем думать, — пообещал я. — Михаил Сергеевич, вы что-то говорили про майские праздники?

— Я? Ах да, говорил. Я подумал, что тебе будет удобнее ехать на выходные перед первым мая… ты сможешь отпроситься в институте на тридцатое апреля?

— Смогу, думаю. У меня нормальные отношения с деканатом.

— Вот и хорошо. Тогда получается, что у тебя будет целых шесть дней выходных. Думаю, этого хватит, чтобы доехать до Анапы и вернуться обратно? Как считаешь?

— Вполне возможно, — я немного обдумал слова старика. — Полтора дня туда, день обратно… ещё и на всякие непредвиденные ситуации запас есть.

— Полтора дня? Я слышал, что туда доезжают дня за три… Врут?

В моём будущем планировать маршрут из любой точки возрождающейся Российской империи до Черноморского побережья Кавказа было легко и приятно. Трасса М-4 на всём протяжении была четырехполосной и с кучей разноуровневых развязок, пробки на ней случались, конечно, но если поиграть со временем выезда и продумать объезд самых проблемных точек, то до той же Анапы можно было долететь буквально часов за двадцать в самом худшем случае.

Но сейчас этой трассы тупо не существовало. Был некий «маршрут номер пять», который вёл до Ростова-на-Дону и проходил буквально через все города и сёла по дороге. А это — светофоры, пробки и непредсказуемые задержки. Правда, сейчас уровень автомобилизации был всё-таки очень низким, но всё равно — ещё не существовало никаких ограничений в 110 кэмэ в час с возможностью безнаказанно приплюсовать ещё двадцать. Да и двухполоска, в виде которой и пребывала сейчас будущая М-4, не предполагала никаких гонок. Грузовики по ней наверняка еле плелись, и было их ровно столько, чтобы довести бедных обладателей легковых автомобилей до белого каления.

До самой Анапы было полторы тысячи километров. Со средней скоростью в полтинник я без остановок доберусь туда часов за тридцать. Правда, потом мне придется сутки отсыпаться и бежать за билетами на поезд, чтобы вовремя вернуться в Москву. Может быть, с заездом в Шахты, конечно, если не получится решить проблему с Чикатилой по дороге туда, но об этом Михаилу Сергеевичу знать было незачем. Приехал, отдал машину — с глаз долой, из сердца вон — и занимайся своими делами. Такой план тоже мог быть реализован, но только в самом крайнем случае. Мне совсем не улыбалось сначала доставать билеты от Анапы до Шахт, а потом из Шахт до Москвы. Мои шансы на благополучное возвращение в столицу эта промежуточная остановка понижала очень заметно. Не исключено, что если я всё-таки решусь на убийство, то в первую очередь милиция будет проверять застрявших в небольшом городишке заезжих туристов.

В моих планах было долететь до Анапы за сутки — и оставить двенадцать часов на разбирательства с Чикатилой. Или даже больше, если ситуация на месте покажется мне сложной. Несколько часов задержки погоды не сыграют. Всегда можно сослаться на отягчающие обстоятельства. Продукция отечественного автопрома очень легко выходит из строя, если знать, как она устроена. Я — знал. И мне ничего не стоило организовать небольшую «поломку» рядом с Шахтами, договориться с местными слесарями и попросить их не искать неисправность, а просто протянуть все гайки и болты по кругу. Не бесплатно, разумеется, а за бутылку водки. Хуже от этой протяжки машине не будет, а у меня появится чек из автосервиса, подтверждающий мои мучения.

— Врут, — честно сказал я. — Это если совсем не торопясь, с кучей остановок и ночевками. Если не расслабляться, то полтора дня плюс минус несколько часов.

— Ты будто прикидывал, — Михаил Сергеевич посмотрел на меня очень хитрым взглядом.

— Да это легко, гораздо легче дифференциальных уравнений второго порядка.

Старик хмыкнул.

— Ну что ж, я вижу, что ты согласен?

Я сделал вид, что задумался.

— Михаил Сергеевич, а не покажете, где у вас тут туалет?

Он снова посмотрел на меня так, что я сразу понял — моя уловка его не провела. Тем не менее, он встал.

— Конечно. Пойдем, это недалеко.

Искомый закуток располагался совсем недалеко от гостиной, но старик взял меня за локоть и буквально протащил чуть дальше — до просторной кухни, окна которой выходили на парк.

— И что ты хотел мне сказать? — тихим голосом спросил он.

— Вознаграждение будет? — также шепотом уточнил я.

— О, про это мог бы и не волноваться. Разумеется, будет.

Я немного поколебался. Меня подмывало спросить про размер этого вознаграждения или даже попросить аванс, но не хотелось показаться Михаилу Сергеевичу алчным человеком. Тот Егор, о котором он наводил справки — то есть я сам в бытность первокурсником — действительно был человеком с некими неясными идеалами, который точно не повелся бы на блеск золотого тельца. Но пару вопросом всё равно стоило уточнить.

— Мне нужны будут талоны на бензин, на 150 литров. Чеки с заправок принесу. И было бы неплохо какую-то бронь на поезд из Анапы. Не знаю, как это действует, но вряд ли там легко можно будет купить билет.

— Да, пожалуй, ты прав… Я подумаю, что можно сделать, — сказал старик. — Насчет талонов тоже согласен — это разумно. Но это не всё. Мне хотелось бы, чтобы ты прикинул, что может быть нужно, чтобы твоё путешествие прошло успешно, а я помогу это организовать. Набери мне завтра… в семь вечера, на этот же номер.

— Хорошо.

Талоны на бензин были ещё одним изобретением социалистических мудрецов, каким-то образом мешающим обращению наличных денег в стране. Купить эти талоны можно было легко, но не везде; заправиться за наличные хрустящие купюры тоже можно было далеко не везде. И мне совсем не улыбалось метаться по окрестностям будущей трассы «Дон» в поисках заветных разноцветных бумажек, дающих право на целых десять литров топлива. «Двушка» ела около десятки на сотню, и — с учетом расстояния — мне нужно было как раз пятнадцать талончиков. Каждый, кстати, стоил три рубля, что в итоге составляло всю мою стипендию.

Я пока не знал, что ещё могу попросить у всемогущего старика, но собирался до завтра определиться с этим. Подходить к путешествию на юг необъятной родины следовало с умом.

Мы вернулись к немного надутой Алле, но разговор как-то сам собой перестал клеиться. И уже минут через десять мы с девушкой стояли на тротуаре переулка Хользунова.

— Всё тайны и тайны, — буркнула Алла. — Зачем ты так?

— Ну, у тебя тоже есть от меня секреты… или были — до дня рождения твоей бабушки. Поверь, там был очень деликатный вопрос, мне не хотелось ставить старика в неловкую ситуацию.

— Это его-то? — Алла чуть оттаяла. — Да он сам кого хочешь поставит в неловкую ситуацию и глазом не моргнет. Там опыт за километр чувствуется.

Разумеется, я был с ней согласен. Михаил Сергеевич был товарищем прожженным, хотя я уже не был уверен, что его деятельность хоть как-то связана с правоохранительными органами. Ведь в силу возраста он должен был иметь звание не ниже генеральского, а у них русский командный становится основным языком общения — и не только с подчиненными.

— Я не стал проверять его скиллы… умения. Речь шла о деньгах. Мне не хочется отправляться в такую даль за свои. А если они продали машину, то и деньги у них есть. Ну или будут в скором времени. Думаю, я вполне могу рассчитывать на небольшую долю с этой сделки — учитывая моё участие в её завершении.

Алла пару мгновений смотрела мне прямо в глаза.

— Слушай, а тебе совсем не страшно? — вдруг спросила она. — Всё-таки чужая машина это серьезная ответственность… да и дорога…

— Не-а. Нет там ничего страшного. Если только из этого тазика двигатель вывалится, но я на ней ездил уже, она совсем новая. Так что домчусь в лучшем виде. Вот обратно на поезде — это брр.

Я сделал вид, что меня передергивает от отвращения, и Алла невольно улыбнулась.

— А мне поезда нравятся, забрался на полку и сидишь. Но я редко куда езжу… И на юге была ещё в школе… мама жива была, ей путевку в пансионат дали, для лечения.

Я не стал уточнять, помогло или нет то лечение, и так было понятно, что нет. Хотя врачи немного и облегчили страдания, в СССР умели творить чудеса. Одно из таких чудес сейчас страной руководит, а ещё парочку недавно закопали.

— Слушай, Егор! — воскликнула Алла и перешла на очень громкий шепот. — Что я придумала! Это так круто, Ирка от зависти позеленеет!

— Ты о чем?

— Вот ты тормоз! — Алла притопнула ножкой. — Не понял? — я помотал головой. — Я поеду с тобой!

Опаньки, два рубля по двести.

— Это как?

— Да очень просто. Мы с тобой подъедем к даче, но я спрячусь. Ты возьмешь машину — и я к тебе подсяду. А в Анапе наоборот — вылезу чуть раньше и подожду тебя.

Я открыл рот и не нашел, что возразить. Сказать, что не могу её взять с собой, потому что по дороге мне нужно разобраться с одним серийным убийцей? Или просто нагрубить, чтобы она сама отказалась от соблазнительной мысли провести со мной чудесные каникулы на северном берегу Черного моря? Или забить и просто насладиться поездкой к морю с симпатичной девчонкой?

Мой предатель-язык проголосовал за третий вариант.

— Крутая идея. За время в пути мы узнаем друг друга настолько хорошо, что, возможно, воплотим в жизнь идею твоей бабушки.

Алла хотела что-то сказать, но осеклась и покраснела. Но надо отдать ей должное — с духом она собралась очень быстро.

— Или наоборот! — выпалила она.

— Или наоборот, — покладисто согласился я. — Вдруг тебе не понравится, как я храплю?

— А ты храпишь? — она вдруг стала очень серьезной.

Этого я не знал. Вторая жена уверяла, что да, а третья — что нет. Мнения любовниц тоже разделились. Но в этом возрасте я вроде не слышал никаких жалоб на то, что издаю по ночам какие-то посторонние звуки, хотя Дёме, например, мы с Казахом регулярно припоминали его богатырское похрапывание.

— Понятия не имею, Алла. Просто не имею понятия. Но, возможно, мы проясним и этот вопрос.