Первая кровь

Глава 9 Бабушки и дедушки

Сразу ехать к бабушке я наотрез отказался. Расспросив Аллу про привычки и быт старушки, заставил девушку сделать крюк на Кузнецкий. Мой бюджет похудел на очередные пять рублей, но зато я обзавелся подарком — небольшим багетом с видом неведомой мне улицы где-то на тлетворном Западе и тремя цветами, которые Алла опознала как лилии. Цветы были желто-красными и необычными, и я надеялся, что они способны удовлетворить самый взыскательный вкус.

А потом меня неприятно поразило, что неделю назад Алла меня обманула. Она не жила в том доме, в который забежала после нашего расставания; видимо, она там лишь подождала, пока мы с Виталиком не уедем, а потом пошла к своей любимой бабуле. Квартира же бабушки располагалась чуть дальше по Новоалексеевской — в третьей по счету одноподъездной «свечке», в панельном доме на четырнадцать этажей. В этом районе почти все дома были ведомственными и по индивидуальным проектам, а сейчас квартиры в них занимали сотрудники многочисленных советских учреждений. Я познакомился с окрестностями станции метро «Алексеевская» много позже, во втором десятилетии следующего века, когда контингент там уже радикально сменился.

Я резко остановился перед самым подъездом. Алла была вынуждена последовать моему примеру.

— Аллочка, — нежно начал я. — Ты ничего не хочешь мне рассказать?

— Что именно?

В этот момент Алла должна была невинно похлопать ресницами, но она ограничилась лишь нахальным взглядом.

— Ну, например, каким образом твоя бабуля сумела разглядеть меня из окна этого дома? Мы останавливались вон там, — я ткнул в направлении той, первой многоэтажки, — и то место отсюда не просматривается никак.

Я продолжал буравить её глазами. Она ещё пару мгновений выдерживала мой взгляд, а потом внезапно рассмеялась.

— Ох, ну ничего от тебя не скроешь! Только не думай, что это я сразу после прихода домой бросилась рассказывать бабуле, что имела волшебное свидание с невероятным молодым человеком, который произвел на меня неизгладимое впечатление, — она снова прыснула.

Мне стало обидно.

— А что не так? Вполне нормальное свидание было, мы даже на машине покатались.

— Как ты тогда сказал? Вот если бы нас возили, тогда да. А когда мы, то это не так интересно. Да и не свидание это было, даже не думай!

— Да я…

— Ага, так я и поверила, — он стукнула меня кулачком в плечо. — Я слегка упростила, но там нет ничего интересного. Я спряталась, — она тоже в свою очередь показала в сторону злополучной двенадцатиэтажки, — думала, если честно, что ты вернешься и будешь меня уговаривать с вами поехать, а мне жуть как не хотелось.

Мне очень не хотелось её разочаровывать, но я был честным мальчиком.

— С чего бы я должен был вернуться?

— Ну а как? Я же видела, с какой неохотой ты со мной тогда прощался. Если честно, была уверена, что ты сразу уговаривать начнешь, но чего-то протормозил.

— А ты бы согласилась? — уточнил я.

Она секунду подумала.

— Скорее всего, нет, — Алла мотнула своим хвостом. — Устала, да и… неважно…

«Всё-таки месячные». В это время советские женщины не знали чудесных прокладок и тампонов, изобретенных лучшими умами мировой науки, со впитывающими и фильтрующими слоями и прочими премудростями, делающими эти предметы гигиены похожими на самолеты. В том числе и по ценам — если приводить их к удельным весовым значениям.

— Вот и я так подумал тогда, — сказал я. — А если девушка не хочет чего-то, кто я такой, чтобы заставлять её? Рыцари себя так не ведут. Для нас желание дамы — закон.

— Тоже мне, рыцарь нашелся…

— Какой есть. Так что там дальше-то? Как инфа попала к твоей бабушке?

— А, это… — она почти отмахнулась. — Да очень просто. Нас очень хорошо разглядела одна из её подруг, которая как раз в том доме и живет, на первом этаже. И когда я добралась до дома, бабуля уже всё знала — что меня привез вот такой молодой человек, на вот такой машине, и что мы целовались…

— У неё ракурс был плохой?

— Что? У кого?

— У той подруги. Смотрела под острым углом, деталей не разглядела?

— А… да вроде нет, там со всеми подробностями — сначала ты меня, потом я тебя, да ещё и на цыпочки встала…

— Вот этого точно не было, — ухмыльнулся я. — Впрочем, и поцелуев тоже не было. Так что та подруга всё выдумала.

— Ага, но теперь твоя очередь доказывать это моей бабуле, — тон Аллы стал каким-то издевательским. — У меня за неделю не получилось. Так что ты уж постарайся.

— Алла, а ты хоть понимаешь, что сегодняшнее приглашение — вернее, то, что я на него согласился, лишь служит подтверждением того, что твоя бабуля и её подруга правы? — спросил я с плохо скрытым сарказмом. — Теперь ни я, ни тем более ты не сможем никого убедить, что между нами ничего нет. Блин, я знал, что это ловушка.

Букет лилий сиротливо повис в моей руке, а я склонил голову, приняв наиболее скорбный вид из тех, что имелись в моём арсенале. Не то чтобы этот арсенал был слишком обширным, но на девушку двадцати лет из травоядных восьмидесятых его должно было хватить.

— Да ты что… точно, — Алла очень забавно прикрыла рот ладошкой. — Вот я дура! А бабуля, наверное, сейчас смотрит на нас и злорадствует…

— У вас окна сюда выходят?

— Сюда… — вид у Аллы был совсем убитый. — Третий этаж.

— Ну что ж… придется играть этот спектакль до конца.

— Какой спектакль?..

Я не ответил. Сделал шаг вперед, обнял Аллу свободной рукой за плечи, чуть толкнул её в сторону — и впился губами в её губы, когда она была вынуждена повернуть голову под удобным мне углом. Надеюсь, её бабуле всё хорошо видно.

Она пыталась сопротивляться. Сжимала губы, отворачивалась, даже хотела применить по назначению свои острые кулачки, но после напоминания о букете сдалась и почти расслабилась. Впрочем, нормального поцелуя всё равно не получилось, но я на него и не рассчитывал. Мне было важнее создать иллюзию неземной страсти — а для этого наши невинные трепыхания подходили.

— Ты что, с ума сошел? — прошипела Алла, когда я её отпустил.

Думаю, она хотела кричать, но я вовремя показал жестом, что делать этого сейчас не следует — удивительно, что она мой намек поняла и послушалась. Хотя, возможно, в этом виновата армия подружек её бабули, которые наверняка были бы рады шумному скандалу под окнами — а вот праздник самой бабули мог быть безнадежно испорчен.

— Считай, что это входит в подарок бабушке, — пояснил я. — Надеюсь, у неё сегодня действительно день рождения? Ведь вы с ней могли и придумать его как повод затащить меня сюда…

— Сегодня у неё день рождения, поверь, — буркнула Алла. — Уж этим я бы шутить не стала.

— Да я уже и не знаю… Ладно, пошли? Думаю, ей не терпится узнать меня поближе.

На лифте мы подниматься не стали, поднимались пешком, и на площадке перед третьим этажом я придержал девушку за локоть.

— Алла, слушай, — она склонила голову. — Я всё понимаю… боевая бабушка, ты не хочешь её расстраивать и всё такое. Но у нас с тобой это третья встреча, а за три встречи узнать человека невозможно. То есть ни ты не знаешь меня, ни я — тебя. Фактически, мы друг другу чужие люди. Но, думаю, если мы сегодня будем вести себя, как близкие друзья, никто и ничто нас не накажет. Ну а потом будем посмотреть.

Она вдруг улыбнулась.

— Ты чудно говоришь. Но я поняла… ты прав. Не будем выяснять отношения при бабуле. Мы — друзья.

— Не просто друзья, а о-го-го какие друзья! Я даже твои трусики видел…

— Блин! — она снова ударила меня кулачком в плечо.

Я потер занывшее место.

— Да шучу я. Ни слова твоей бабуле об этом не скажу. Мы вообще случайно познакомились, когда прогуливались в парке Горького и нюхали фиалки.

— Блин! — на этот раз я увернулся. — Да не надо врать, она ложь за сто километров чует. И она всё знает… ну, почти всё. Про трусики не знает. И про то, что я башкой треснулась — тоже. Я не стала ей говорить.

— О, кстати, а ты хоть к врачам-то сходила? А то…

— Да помню я, помню, — отмахнулась Алла. — Сходила, конечно. Но они ничего не нашли. Сказали таблеток попить и покой соблюдать. Ну я честно попила и соблюдала…

— Часа два продержалась?

— Три… блин, ты такой заботливый. Чую, вы с бабулей споётесь… на почве беспокойства обо мне.

— Это добавляет мне оптимизма! — бодро сказал я. — Ну что ж, пойдем.

И я легонько подтолкнул её в попку.

А она никак не отреагировала на это.

И отсутствие реакции почему-то сделало меня чуть счастливее.

Бабушка Аллы оказалась весьма бодрой старушкой, с возрастом которой я поначалу попал впросак — был уверен, что ей хорошо за восемьдесят. Но потом всё стало на свои места. Елизавета Петровна отмечала семьдесят второй день рождения и охотно рассказывала о своём славном прошлом — особенно после того, как мы с Аллой не отказались выпить за её здоровье. Пили советского шампанского в хорошо знакомой мне бутылке с черной этикеткой, которую я привычно открыл без струи пены и полетов пробки по квартире. Мои навыки пришлись бабуле по душе, да и Алла одарила благосклонным взглядом.

Шампанское бабуля пила залпом, как водку, и немного, на мой вкус, гнала лошадей, требуя новых тостов. А также дымила как паровоз — сходство добавляло то, что курила она «Беломорканал». Против того, чтобы и мы с Аллой причастились к этой вредной привычке, Елизавета Петровна не возражала.

— Да всякое в жизни бывало, — махнула рукой старушка на мой почти прямой вопрос о её службе в «органах». — Ещё до войны нас, комсомолок, в милицию направили, на усиление. Но что там за усиление? Сидели мы по архивам да секретариатам, у граждан заявления принимали. Бандитов ловить нас не брали — говорили, что берегли, но мы-то понимали, что для бандитов особая сноровка нужна, мужицкая. Тренировались, конечно, стрелять учились, самбо занимались. Ну а как война началась да мужики на фронт ушли, тут уж пришлось и в патрулях походить, и бандитов ловить… хотя какие там бандиты?! Так, рвань подзаборная, ворьё и спекулянты. Ножички свои достанут да на нас, девчонок, наставят — не подходи, мол, шалавы, порешу.

— И как вы справлялись? — заинтересовался я.

Алла, видимо, слышала всё это уже не раз и откровенно скучала.

— Да как-как… молча! Старшая приказывает бросить оружие и сдаться, а мы за её спиной уже и затворами клацаем. Так что сдавались большей частью, чай, не дураки были — против трехлинейки с примкнутым штыком ножичками воевать. Ну а кто не сдавался, тех в расход, ясное дело. Что с ними ещё делать? Потом вообще красота началась, как ППШ дали.

Бабушка действительно оказалась боевой и с целым кладбищем за плечами. Конечно, на это кладбище попадали в основном те, кто этого заслуживал, но всё равно — я, например, не был уверен, что на её месте смог бы клацнуть затвором и выпустить пулю в живого человека, каким бы подонком тот ни был. Впрочем, судьба пока что меня щадила и не заставляла делать однозначный выбор в подобной ситуации. Насколько я помнил, в сороковых очень легко было перейти из стана «своих» в стан «чужих» — достаточно чуть засомневаться в том, правильно ли та самая старшая отдает команду «пли!». Но я мог и ошибаться.

Но с милицией бабушка Аллы покончила быстро. Не знаю, разбиралась её внучка в этих тонкостях, но после войны Елизавета Петровна честно тянула лямку в ВОХРе, хотя она об этом прямо не говорила — видимо, немного стеснялась. Но в этой охране тоже подразумевалось оружие, да и, наверное, у сотрудников имелось разрешение на его применение в определенных ситуациях. Ей и квартира в этом доме досталась не по причине принадлежность к правоохранительным органам, а от щедрот начальства последнего места службы, с которого она благополучно ушла на пенсию семнадцать лет назад. Новоалексеевская тогда как раз застраивалась — и была почти что окраиной Москвы.

Впрочем, довоенная и военная служба бабушки также была связана с милицией очень слабо. Но я не хотел влезать в этот устоявшийся мир, что-то уточнять и поражать всех моими познаниями. Милиция так милиция. Подозреваю, подружки бабули тоже проходили по вохровскому ведомству, где и научились бдительному наблюдению за окрестными злодеями.

Меня немного отпустило. Вряд ли Елизавета Петровна способна сподвигнуть наш первый отдел на пристальное изучение моего персонального дела. Ну а все остальные неприятности я переживу.

Вообще бабуля оказалась интересной собеседницей, живым свидетелем достаточно судьбоносных событий в истории страны. Вместе со всеми, стоя у репродукторов, она слушала Молотова 22 июня 1941 года. Читала сводки и, наверное, отмечала на мысленной карте продвижение немцев по Советскому Союзу — сначала к Москве, а потом — обратно. 9 мая 1945-го она вместе со всеми праздновала Победу. А в марте 1953-го, тоже вместе с ещё кучей народа, хоронила Сталина — она рассказала, что сумела попасть в Колонный зал Дома Союзов и прошла мимо гроба с телом этого грузина, прямо рядом с застывшими в почетном карауле Маленковым, Берией и Хрущевым.

Алла от этих воспоминаний морщилась; подозреваю, большинство фамилий она даже не знала — для неё это были какие-то большевики из далекого прошлого. Я ехидно думал, что если события будут идти своим чередом, хотя бы примерно так, как в моём прошлом, Алле и многим другим её ровесникам через несколько лет придется хорошенько познакомиться не только с фамилиями, но и сексуальными привычками этих людей. Ну а Коротич из «Огонька» постарается, чтобы все читатели выучили наизусть новые и совершенно секретные данные из самых тайных архивов.

А вот я уже был с ними хорошо знаком, и впитывал свидетельства очевидца как губка. Но думал я при этом о своем. О том, что мне надо бы чуть пристальнее посмотреть на то время, когда в Политбюро не было ни Брежнева, ни Андропова, ни Черненко, ни тем более Горбачева. Расширить свои изыскания вглубь истории, так сказать. В моем мозгу почему-то свербила мысль, что всё началось ещё тогда, при Сталине, и 1991 год стал лишь следствием процессов, которые запустила смерть лучшего друга физкультурников.

Бабушка, кстати, о чём-то умалчивала, а о чем-то говорила так, что и не поймешь, что она имеет в виду. Это для меня её недомолвки были открытой книгой — всё-таки за следующие сорок лет многое стало достоянием гласности, а про что-то телевизор вопил чуть ли не двадцать четыре часа в сутки. Сейчас — да, её хитрости работали. Просто они не были рассчитаны на попаданцев.

Вообще жили Алла с бабушкой достаточно неплохо. Просторная трехкомнатная квартира с длинным узким коридором в третью комнату и с большой — по меркам советских строительных нормативов — кухней, на которой мы и сидели. Конечно, никаких гостиных в квартире не было — этот пережиток мещанства царской России нынешние функционеры приберегали для себя. Но, например, та квартира, которой очень гордились мои родители, была обычной хрущевкой, хотя и построенной уже при Брежневе — крошечные комнаты, крошечная кухонька, узкие коридорчики и раздельный санузел — тоже крошечный. Я помнил, как в десятом классе во время сидения в туалете упирался коленками в дверь. Тогда меня это забавляло, но уже потом, познакомившись с хоромами семьи моей первой жены, я старался подходить к выбору собственного жилья с определенными стандартами. Поэтому и поехал после завершения третьего брака в Новую Москву — именно там нашлась удовлетворившая меня жилплощадь.

А вот тут всё было относительно просторно. Даже коридор в дальнюю комнату позволял спокойно разойтись двум не слишком крупным людям — если бы, конечно, вдоль одной стены хозяева не сгородили полки, забитые книгами по самый потолок. Рассматривать я это богатство не стал, но отметку себе сделал.

— Елизавета Петровна, а это вы книги собираете? — решил я отойти от изучения новейшей истории Страны Советов.

Впрочем, интересовали меня не столько книги. Но напрямую вопрос о родителях Аллы я задавать почему-то стеснялся.

— О, что ты! — бабушка отмахнулась рукой от такого нелепого предположения. — Это всё муж… царствие ему небесное… да сын с дочкой, а потом и сноха…

Я успел заметить, как в углу глаз у Аллы блеснула слезинка, и поспешил вмешаться.

— Просто я столько книг ещё не видел. У родителей было немного классики, Бунин, Куприн. Мне про детские приключения покупали, но я их быстро заигрывал. Как-то удалось по шахматам купить учебник Кереса… и всё, пожалуй. И у одноклассников из родителей никто не собирал, но у нас там и тяжело было что-то приличное собрать.

— В Москве легче, — согласилась бабушка. — Тут что-то по подписке покупали, что-то за макулатуру… муж мой много газет выписывал, а куда их девать? Вот и относили в пункты сбора, а там талончики давали специальные. Для детей вон всю библиотеку приключений собрали… сейчас она не полная, Аленька куда-то два тома задевала…

Мне нравилось, как эта женщина называла свою внучку. Я собирался обязательно использовать слово «Аленька», если судьба ещё раз сведет нас с Аллой вне стен этой квартиры.

— Бабуль! Я же говорила — в школе забыла, а потом не смогла найти! — взмолилась Алла.

— Как же! В школе забыла! Скажи лучше — своим ухажерам раздала, — жесткий жест оборвал возмущенный писк девушки. — Она у нас школьницей такая вертихвостка была, куда деваться! Сегодня с этим, завтра с тем, послезавтра вообще одна. И книги раздавала направо и налево!

Серию, про которую упомянула старушка, я помнил. Во времена интернета многие писатели-фантасты хвастались тем, как познакомились с фантастикой именно с помощью этих книг, оформленных характерной «рамкой». Вероятно, это считалось знаком принадлежности к некоему ордену, но мне всегда казалось обычным выпендрежем. В моём пионерско-комсомольском детстве я читал всё, до чего мог дотянуться, был записан в городскую библиотеку и часто проводил драгоценные часы в тамошнем читальном зале — если удавалось дождаться очереди на какой-то востребованный том. Среди этих томов попадались и «рамки», но ничего сверхъестественного внутри их переплетов я не обнаружил — за исключением, наверное, «Обитаемого острова». А так это были стандартные Жюль Верн и Фенимор Купер плюс другие фамилии, которые мне-школьнику ни о чем не говорили. Всё-таки такие увлечения очень сильно зависят от окружения.

И если Алла действительно подарила пару томов кому-то из «ухажеров», то я не мог её винить. Вряд ли у неё тогда было понимание того, какая ценность — полностью собранная серия. Ну и следовало учитывать, что буквально через десяток лет жителей Советского Союза завалят научной и ненаучной фантастикой так, что им и вздохнуть некогда будет, а эта «Библиотека приключений» превратится из предмета культа в обычный фетиш, да и то для очень небольшого числа гиков.

Да и сколько там было издано — томов двести? Среди них точно была пара, от отсутствия которых серия только выиграла.

— Но она и сама читала, наверное? — пришел я на помощь Алле.

Та сидела с пунцовым лицом и выглядела очень злой.

— Ой, да если бы. Пролистает что-то — и то хорошо. Читать её было не заставить. Всё наряды на уме да прически. Не то, что у нас…

Я не стал напоминать, что детство бабушки пришлось на суровые двадцатые и тридцатые годы, когда с нарядами было очень непросто. Хотя некоторые и тогда умудрялись следить за модой.

— Но потом-то она за ум взялась? — я незаметно подмигнул девушке. — В институт поступила, учится…

Лицо бабушки стало чуть более теплым.

— Да, она у нас ученая, — кивнула она. — Только не понимаю я этих иностранных языков… ну что это за профессия? Нет на инженера выучиться, как её отец, дороги строить — полезное и нужное дело!

— Тетя Люба… — жалобно попыталась прервать бабушку Алла.

— Любка тоже инженер! — приложила Елизавета Петровна. — А языки знает — это ей в плюс, оттого и сидит в своих заграницах!

Алла тяжело вздохнула, а я ей даже посочувствовал. У этих москвичей в неясно каком поколении очень странное отношение к образованию младшего поколения своей семьи. Михаил Сергеевич прямо-таки поедом ел своего внука-журналиста, эта — внучку за иностранный язык, если я правильно понял их перепалку. Я подозревал, что стал свидетелем не первого спора на эту тему. И, скорее всего, не последнего.

Но вообще я был доволен — немного прояснилась биография Аллы. Её страсть к тайнам меня немного нервировала. Хотя чего ей скрывать? Иностранный язык вполне нормально даже по нынешним меркам, особенно если это тот самый иняз имени революционного товарища Мориса Тореза. Да и в не таком далеком капиталистическом будущем знание языков всяко полезнее умения строит заборы или даже дороги. А уж с тетей Любой, обитающей в волшебной загранице, у Аллы есть все шансы спокойно перенести смену общественного строя, которая ждет обширные территории СССР.

— Кстати, — вспомнил я о своем обещании Казаху, — а у вас случайно нет братьев Стругацких? «Понедельник начинается в субботу»? Хотел перечитать, но у нас в библиотеке нет, а в читальный зал районной пока не добрался. Я верну, честно!

Я посмотрел на бабушку и прижал руки к груди.

— А не знаю я, что там есть, — отмахнулась от меня старушка. — Это вон Аленька пусть говорит. Так-то ты парень вроде обязательный.

Ага, парень-то он неплохой, только ссытся да глухой.

Алла на секунду задумалась.

— А есть! — воскликнула она. — Я сейчас.

Она вылетела из комнаты и вскоре вернулась с томиком, на черной обложке которого разноцветными мультяшными буквами было написано знакомое название. И рисунок был очень знакомый.

Я бережно принял книгу и раскрыл её где-то посередине.

— С иллюстрациями Мигунова, — присвистнул я. — Круто.

Я ещё немного полистал, увидел год издания и снова присвистнул, но оставил эту подробность без комментариев. Надо же, 1965 год. И куплена была, наверное, тогда же, а выглядит, как новенькая.

Я выпросил у Аллы ещё и газету и сделал книге обложку. В то, что Жасым не будет лапать эту прелесть жирными руками, я не верил абсолютно. Но хотя бы видимость бережного отношения к раритетам я должен был показать.

— Вот ты, Егор, молодец, — похвалила меня бабушка. — Аленька рассказывала, что ты в институте на инженера учишься?

— Да, но у нас секретная специальность, — скупо ответил я, отсекая попытки дальнейших расспросов.

Суперсекретная, ага. Тактические и стратегические заборы малой и средней дальности.

— Вот, Аленька, человек делом будет заниматься. А ты?

— А я буду изучать средневековые романы, — твердо сказала Алла. — И это не менее важно, чем его заборы!

— Елизавета Петровна, это так, — поддержал и я. — Не должны все строить заборы или дороги. Кто-то и романы должен изучать, и в газеты писать. И на радио работать, — я вспомнил сумрачного Виталика. — Каждому дело найдется. Романы как бы не сложнее заборов будут, я думаю.

Алла согласно тряхнула прической.

— Сложнее!

— Для меня точно, — улыбнулся я.

Бабушка на наше единодушие никак не отреагировала. Она какое-то время молчала, и её молчание мне очень не нравилось. Елизавета Петровна выглядела как человек, который всё исчислил, взвесил и пришел к однозначному решению, которое как-то касалось и меня, и Аллы. Я ответил ей вопросительным взглядом.

И она решилась.

— А вы спелись, голубки, — и снова жест, пресекающий в зародыше протест Аллы, — прямо как муж и жена, одна… одна, в общем.

— Бабуль! — Алла онемела на мгновение, но всё-таки сумела подать голос.

— А что — бабуль? Что — бабуль? Вот посмотришь на вас, и всё сразу ясно становится, — отрезала бабушка.

Что ей там ясно стало, господи?

— Елизавета Петровна, — миролюбиво начал я. — Так бывает, что люди похожи. Но если вы про создание семьи и прочее, — тут уж я был вынужден остановить протестующий порыв Аллы, взяв её за плечо, — то об этом, думаю, слишком рано говорить. Мы с Аллой почти не знакомы. Два раза виделись, сегодня третий. Говорили мало и ни о чем. Я даже не знаю, что она любит на завтрак.

Картошку она любит, с сосисками. Особенно если завтрак поздний и с похмелья.

Елизавета Петровна несколько мгновений смотрела на меня, как на чудо дивное, а потом вдруг рассмеялась.

— Всё, поняла, поняла, — отмахнулась она ладонью, отсмеявшись. — Живите сами, как вам угодно. Только попомните мои слова…

Что там были за слова, мы не узнали. Речь бабушки прервал громкий и противный звонок телефона из того места в квартире, которое здесь называли прихожей — небольшого закутка, куда влез шкаф для одежды и подставка под обувь. Елизавета Петровна поднялась и вышла из кухни.

— Что это было? — прошипела Алла. — Какие завтраки? Ты совсем с дубу рухнул?

— Тихо, тихо, — прошептал я, погладив её по предплечью, — не кипиши, всё нормально… ты что, не поняла, что она нас уже свела вместе и свадьбу запланировала?

— К-какую свадьбу?

— Обычную. В ЗАГСе и со свидетелями… Алла, не тормози, сникер… не тормози, короче. Всё нормально, пока я отбился. А вот что потом будет…

— Не будет никакого потом…

Наше перешептывание прервала бабушка. Она заглянула на кухню и одобрительно посмотрела на то, что мы с Аллой сидели почти вплотную и едва не соприкасались лбами. А потом громко кашлянула — Алла аж подпрыгнула.

— Аленька, это тебя. Димочка! — она заговорщически подмигнула — почему-то мне.

Алла вспыхнула, но сумела встать и пройти к телефону. А бабушка заняла её место.

— Дима — это её друг, художник, хороший мальчик, но не расположен к созданию семьи, — с легким неодобрением прошептала она. — У него уже есть жена и даже дети!

Меня совершенно не волновала личная жизнь господина Врубеля, а на противоречие в словах старушки я благородной указывать не стал.

— Я его знаю, — кивнул я. — Встречались пару раз.

Ага, до и после концерта ленинградской группы «Кино».

Елизавета Петровна сразу сделалась несколько поникшей — судя по всему, моя реакция на её откровения про «Диму» оказалась не совсем такой, как она ожидала. Возможно, она надеялась на какое-то проявление ревности или ещё чего, но в этом вопросе я был рад её разочарованию.

Судя по всему, главной проблемой в отношениях Аллы и бабушки было стремление старушки выдать любимую внучку замуж. Как можно скорее и за кого угодно — во всяком случае, я-то точно попадал в категорию «кого угодно», в отличие от художника Врубеля. Алла же, видимо, активно сопротивлялась матримониальным устремлениям старшего поколения, и достаточно успешно, успев своим противодействием пробудить у бабули серьезный спортивный азарт. И я бы не стал исключать, что в их старушечьей мафии ветеранов ВОХРы кто-то принимает ставки на то, когда Елизавете Петровне всё-таки удастся закольцевать Аллу. Впрочем, они всё же были сотрудниками правоохранительных органов, а азартные игры в СССР находились под запретом. Но, возможно, подпольный тотализатор у них был организован как-то иначе — чтобы не нарушать уголовное законодательство.

Алла проговорила со своим Димой очень долго — или мне так показалось, потому что минуты молчания наедине с бабушкой тянулись как часы. Но вот я услышал, как она крикнула «пока» и щелкнула трубкой по аппарату.

— А Дима звонил по твою душу, — обрадовала она меня, когда вернулась. — Ему позвонил Виталик… ты же помнишь Виталика?

— Ну ещё бы… его снова надо куда-то отвезти?

— Не знаю. Но вроде его дед захотел с тобой пообщаться. Мне не сказали, зачем, — поспешила она упредить мой вопрос и протянула мне листок бумаги. — Но вот номер телефона. И Дима сказал, что ему сказали… в общем, лучше позвонить как можно скорее.

Мне эта простая просьба, переданная столь кружным путем, очень не понравилось. Впрочем, мне сегодня вообще мало что нравилось. Кроме Аллы. Временами она была вполне сносным созданием.

— Я могу?..

— Да, Егор, конечно, — ответила бабушка.

Я вышел в коридор. Телефон был красный, очень знакомого дизайна — угловатый, модный и с диском набора номера. Впрочем, меня это не испугало — некоторые навыки никогда не забываются. А вот на тему отсутствия восьмерок и кода на листке я тупил с минуту — и лишь потом вспомнил, что до десятых годов следующего века никаких кодов в Москве не было. Вернее, был, но лишь для тех, кто звонил сюда по междугородке. Внутри города можно было общаться свободно.

Я набрал семь цифр, которые ничего мне не говорили. Когда-то мы по номеру телефона могли угадать район, но вот этот навык я потерял напрочь. В моей Москве он был не нужен уже лет двадцать как.

Три длинных гудка. Трубку взял Виталик.

— Добрый день, — голос у него сегодня звучал потверже.

— Привет. Это Егор, помнишь меня?

— Да, точно! Дед просил тебя найти, а если он просит…

— Понятно. А что за дело у него?

— Не знаю. Он не любит, когда его спрашивают… Сейчас я его позову.

Пару минут я ждал у молчащей трубки и нервничал. Сорок лет тому вперед подобные ожидания были почти немыслимы. К хорошему быстро привыкаешь.

— Егор?

— Да, Михаил Сергеевич. Вы просили набрать…

— Набрать? А, да, просил. И рад, что ты откликнулся на мою просьбу.

Интересно, а что было, если бы я не откликнулся?

— Егор, у меня к тебе есть ещё одна небольшая просьба, но мне хотелось бы изложить её лично. По телефону можно решить, но это будет неправильно. Ты не мог бы приехать ко мне? Сегодня, если тебе удобно.

Я с секунду обдумывал это неожиданное приглашение. Оно окончательно ставило крест на любых моих планах на вечер, которые я составлял, но зато я мог с достоинством оказаться подальше от Елизаветы Петровны и её намеков на обустройство моей личной жизни.

— Да, сегодня вполне удобно. Адрес тот же? На Соколе?

— Нет-нет, Егор, я сейчас у себя дома. Запиши или запомни — улица Хользунова, дом шесть, квартира… Это у…

— Я знаю, у Фрунзенской, — несколько невежливо перебил я и стушевался: — Извините. Я часто бывал в том районе.

Не сейчас, конечно, а в будущем, но кому какое дело до таких мелочей?

В коридор вышла Алла. Она прислонилась к стене и всем видом давала понять, что ей ни капельки не интересен мой разговор с дедом Виталика.

— Ничего, понимаю твоё юношеское нетерпение, — мне показалось, что Михаил Сергеевич усмехнулся. — Во сколько тебя ждать?

Я прикинул.

— Примерно с час… чуть больше… думаю, успею.

— Вот и хорошо. Жду тебя через час…

И тут мне в голову пришла гениальная идея.

— Михаил Сергеевич! — я почти крикнул в трубку.

— Да, Егор?

— А если я приеду не один? — я взглянул в сторону Аллы и тут же отвел взгляд.

— С девушкой? С той, с которой вы тогда гуляли? — я смущенно промолчал. — Не страшно. Я же говорил, что всегда рад гостям.

— Спасибо! — искренне ответил я.

Ну что ж, Аллочка. Моя мстя будет страшна. Я поехал к твоей бабушке — и только попробуй отказаться от моего дедушки.

— До встречи!

На той стороне линии послышались короткие гудки. Я положил трубку на аппарат и снова посмотрел на Аллу.

— Нас приглашают в гости, — важно сказал я. — Так что собирайся. Надеюсь, Елизавета Петровна не будет возражать, если мы убежим?

— Какие…

— Не буду! — крикнула бабушка с кухни. — Праздник мы уже отметили, всё выпили и съели, так чего сидеть? Сходите уже, погуляйте.

— Спасибо! — откликнулся я. — Алла, меня зачем-то зовет к себе дед Виталика. Для какого-то разговора, который нельзя обсуждать по телефону. Честно говоря, я его немного робею. И я был бы признателен тебе, если бы ты оказала мне небольшую психическую помощь.

Я улыбнулся во все тридцать два зуба. А заодно сделал глаза, как у кота из ещё не снятого здесь «Шрэка».

И Алла сдалась.