Первые ласточки

С коми Галом в жизни

Всякое бывало…

Борода, как пена,

Пышная у Гала.

Встретил в Заполярье

Шестьдесят пять весен,

Видел, что на юге,

Знает, что ни спросят.

Он валил когда-то

За рога оленя,

И еще есть сила —

Не дрожат колени!

Так за что же словом

Нищенским, позорным

Обижают деда,

Говорят: «Прокормим!»

Говорят: «Весь век свой

Был ты на работе.

Это стаж не малый, —

Отдыхай в почете!»

Дед полез за трубкой

И ответил: «Что же,

От души спасибо

Мудрой молодежи!»

И ушел с поклоном,

Бороду ероша.

— Ну и председатель,

Очень нехороший!..

Дед сопит над трубкой,

Зол и озабочен…

Дед не спит две ночи —

Две полярных ночи!

Две полярных ночи!

Два бесплодных года

Что-то руки сушит,

Сердце точит что-то.

Дед ни с кем ни слова,

Стала жизнь немою.

Говорит он только

С городом Москвою.

С завтрака пустеют

Чумы до обеда,

И тогда ведется

Странная беседа.

Старый громко спросит,

Глаз прищурит узкий,

И ему немедля

Шлют ответ по-русски.

Видит, что на сердце,

Знает, что на думе,

Собеседник деда —

Репродуктор в чуме.

А в стране, на юге,

Потемнели дали:

В годы те на юге

Недруги напали!

Ах, тоска медвежья!

Дед ворчит и тужит.

— К войску им не годен,

В дело им не нужен!

Ходит привиденьем,

Взмахивает палкой.

Борода обвисла, —

Треплется мочалкой.

— Ну и председатель!

А земляк ведь — коми.

Вот возьму и лягу,

Притворясь, что помер.

Он тогда поплачет:

— Умер Гал, досадно!

Скажет: «Встань, работай,

Пошутил и ладно».

Только я отвечу:

— Ты опять с уловкой?

Не заманишь больше,

Хоть тащи веревкой!

Хоть впрягай упряжки

Со всего колхоза.

Хоть гони за Галом

Трактор на колесах!

Вот и все. А в тундре, —

Верьте иль не верьте, —

Что решат однажды,

С тем живут до смерти.

Дед решил. И значит,

Ни совет соседа,

Ни пурга, ни голод

Не сломили б деда.

Ни пурга, ни голод,

Ни земли крушенье!..

Но однажды сам он

Отменил решенье.

Вышло так: поднялся

Диск на горизонте.

Гал спросил сурово:

— Как дела на фронте?

И Москва немедля,

Как всегда бывало,

Доложила Галу,

Словно генералу:

— За вчерашний день, мол,

Наши самолеты…

А потом про танки,

А потом про дзоты,

Про живую силу,

Про потери вражьи,

И внезапно…

Дед мой

Задохнулся даже…

И внезапно слышит

Дед, ушам не веря:

Враг в Москву стремится,

Хоть несет потери.

— Как в Москву? —

У Гала

Сердце раскололось.

— Как в Москву? —

И Галу

Отвечает голос:

— Так. Но правда с нами, —

Значит, с нами сила!

Помогают фронту

Труженики тыла.

…Видит председатель:

В снегу по колени,

Растеряв степенность,

Дед бежит к правленью.

Дед влетает бурей:

— Здравствуй, председатель!

Правду ли я слышал,

Враг — тебе приятель?

Правда ль, ты желаешь,

Чтоб стемнело в доме?

Чтоб купцы, как прежде,

Обирали коми?

Председатель сдержан,

Он пожал плечами:

— Дона Галэ дедэ![21]

Что такое с вами?!

Не берусь поведать,

Что тут дальше было!

Дед — сперва про доблесть

Тружеников тыла.

А потом — про танки,

А потом — про дзоты…

— Ты держать не смеешь

Гала без работы!

— Дона Галэ дедэ,

Сесть прошу поближе!

От души спасибо

Вам за то, что слышу…

…Видело то утро

Крупным красным глазом:

Шесть лихих упряжек

Выезжали разом.

Весь колхоз к озерам

Провожал их миром.

На передней дед мой

Ехал бригадиром.

Он расстался с палкой,

Он махал хореем.

Он был снова молод,

Он кричал «Скорее!»

Я слыхал, как молвил

Председатель нежно:

— Прожил ты немало,

Здравствуй бесконечно!

Гал, слезу глотая,

Прошептал: — Спасибо!

…К озеру упряжки

Ехали за рыбой…

Вот и все, читатель,

Лишь добавлю к слову:

Приезжай дивиться

Нашему улову.

И хотя давненько

Битвы миновали,

Избегай про отдых

Говорить при Гале.

Гал заводит тоню,

Как всегда, степенно…

Борода у Гала

Пышная, как пена.

Меж голых скал Полярного Урала,

на пути кочевий, где олени шли,

береза одинокая стояла,

уходя корнями в глубь земли.

Кто ни шел бы мимо и ни ехал,

словно к очагу, тянулись к ней:

ведь она была не только вехой,

но и доброй спутницей людей.

И такою обладала силой,

отличаясь стойкостью бойца,

что своим дыханием входила

путникам в горячие сердца.

И любой, особенно с годами,

полюбивший навсегда Урал,

самыми сердечными словами

все равно березу вспоминал…

Но гроза однажды налетела,

пробуя на ней свои мечи,

и она бесследно разлетелась,

отпылав в примолкнувшей ночи.

Не осталось даже и основы

на любимом месте от нее,

но всегда она за теплым словом,

как живая, в памяти встает.

Нет ее, но, как и прежде,

люди

говорят:

— К березе поезжай,

пусть там ветер жарко лица студит,

где песцов и лис хоть отбавляй…

И хоть нет давно ее в природе,

но живет она в сердцах людей.

Так и я хотел бы жить в народе

песней несмолкающей своей.

Ой, вы, ночи белые,

Ноченьки вы летние,

С милым теплым солнышком,

С дивною порой!

За зиму холодную,

Долгую и темную,

Вы даны в награду нам

Северной зимой.

Спят луга росистые,

Где цветы душистые.

Над водою стелется

Легонький туман.

Где-то за околицей,

За рекой, за рощицей

Вон всю ночку слышится,

Как поет баян.

Эх, в такие ноченьки

Усидеть нет моченьки!

С криком чайка носится

Над тугой волной…

А река широкая,

Как любовь, глубокая…

В сердце песня просится,

Если я с тобой.

Не в саду сиреневом под Москвой

Повстречались, милая, мы с тобой,

А на дальнем Севере, у Оби,

Я тебя, хорошая, полюбил.

Белой ночью светлою, в тихий час

Целовал я милую в первый раз.

И с тех пор любимее стали мне

Эти ночи белые по весне.

Не поют на Севере соловьи,

Но клялись мы в верности и любви,

Чтоб она такою же все была,

Будто ночка белая, вся светла.

Так пускай не в зелени под Москвой

Повстречались, милая, мы с тобой.

Для любви, для искренней, от души —

Все края родимые хороши!

В снежном вихре мчат олени.

По холмистой тундре мчат.

Не бегут мои олени,

А по воздуху летят.

От полярного сиянья

Посветлело, словно днем,

На большие расстояния

Хорошо видать кругом.

Я люблю езду такую —

Только править успевай,

И поет душа, ликуя:

— Здравствуй, тундра, милый край!