Пески Калахари

Глава 6

Подкрепившись дыней с медом, Грэйс и Майк с утра отправились вниз по каньону на поиски съестного. Гриммельман еще спал, а О'Брайен ушел, когда было совсем темно.

В течение двух часов Грэйс и Майк бродили вдоль утесов, гоняясь за ящерицами, время от времени отдыхая в тени громадных скал. Они уходили все дальше и дальше. По мере удаления от пещеры утесы становились ниже и подниматься на них уже не составляло труда.

Загнав в угол коричневую ящерицу, Грэйс убила ее палкой. Перочинным ножом Бэйн выпотрошил добычу, в они завернули ее в тряпочку.

— Здесь мы могли бы, пожалуй, подняться на вершину, — предложила Грэйс.

Бэйн взглянул вверх на пологий склон.

— Давайте попробуем, — согласился он. В этом месте они никогда еще не взбирались на вершину утеса. Может быть, им удастся обнаружить новую колонию ящериц.

Не торопясь и тщательно выбирая дорогу, они поднимались до тех пор, пока не достигли отвесной стены.

— Есть только один способ подняться на вершину, — проговорил Бэйн, — Сможете ли вы хоть на секунду выдержать меня на сцепленных руках?

— Попробую, — ответила Грэйс. — Не хотелось бы возвращаться тем же путем.

Она крепко сцепила руки. Бэйн отошел назад, разбежался, на мгновение оперся ногой о ее руки и не без труда, уцепившись за край глыбы, подтянулся вверх.

Лежа на плоской скале, Майк протянул руки молодой женщине и ухватил ее за запястья. Потом медленно и уверенно стал подтягивать к себе Грэйс, а она помогала ему, выискивая опору на скале кончиками пальцев босых ног. Взобравшись наверх, они решили отдохнуть и расположились на камне… Оставшаяся часть пути до вершины казалась им намного легче.

До сознания Бэйна неожиданно дошло, что Грэйс лежит совсем рядом. Он чувствовал теплоту ее тела, запах волос. Порванная блузка расстегнулась на груди, изношенная юбка едва прикрывала бедра.

Грэйс повернулась, заметив, что он рассматривает ее, и улыбнулась. Бэйн определенно чем-то нравился ей. Они поднялись и молча двинулись дальше. Вскоре им удалось убить еще двух сонных ящериц. В небольшую похожую на сокола птицу Бэйн швырнул камнем, но промахнулся, и оба долго наблюдали за ее полетом. Глядя на Грэйс, Майк все больше проникался чувством ненависти к О'Брайену. Когда стемнеет, она снова уйдет с охотником, как это случалось теперь каждую ночь.

Потом они шли вдоль хребта, с трудом ступая босыми ногами по раскаленным от зноя камням, пока не наткнулись на глубокую, похожую на колодец круглую яму в скале. Майк и Грэйс остановились и долго смотрели вниз.

— Интересно, какого происхождения эта яма? — полюбопытствовала Грэйс.

— Не знаю, — ответил Майк.

Стены колодца были абсолютно гладкими, и вряд ли кому-либо удалось бы спуститься в него. У Бэйна появилось такое желание, но без веревки об этом нечего было и думать.

— Может быть, много лет назад почва на этом месте оказалась более рыхлой, а время и стихия довершили разрушение.

— Странно, — произнесла Грэйс.

— Осторожнее. Скала скользкая, — предостерег ее Бэйн, взяв за руку и отводя от края ямы. Теперь, когда Грэйс стояла рядом, она казалась ему необыкновенно красивой…

Неожиданно он отпустил ее руку и пошел дальше: она принадлежала О'Брайену.

…Джеферсон Смит работал, спал и ел. Он стал привыкать к однообразию новой жизни, ожидая прихода своих спасителей.

Негр все время думал о том, что случилось с Гриммельманом, Майком и Грэйс. Что сделал с ними О'Брайен? Смит старался отогнать от себя эту мысль, так как никому из них ничем не мог помочь. Он вообще ничего не мог: ни убежать в пустыню, ни защитить себя, ни объяснить, кто он такой, без риска для жизни. Он попал в западню. Ничего теперь не оставалось, кроме ожидания, надежд и борьбы за существование.

Смит изучал людей, ужасался их однообразному существованию. Они позабыли свои прежние обычаи и не воспринимали новых. Повсюду царили скука и пустота. Они жили, выращивая свой малорослый скот и копаясь в пыльных огородах, жили без всяких надежд. У этих глубоко несчастных людей, казалось, не было будущего.

Дом, бесформенная лачуга, которую Смит и другие рабы строили из глины и прутьев, был, наконец, закончен, и их послали на другую работу. Кожаными ведрами таскали они воду из колодца на пыльные пересохшие поля, поливая каждое растение и каждый кустик в отдельности; ходили за хворостом, ремонтировали загоны для скота, собирали высохшие на солнце лепешки помета.

Смиту выдали рваные штаны и расплющенную соломенную шляпу, и он стал выглядеть таким, как и все. Носили они старые обноски и лохмотья, оставшиеся от европейского платья, и лишь несколько древних старух прикрывали себя фартуками из невыделанной кожи.

Смит замкнулся в себе. Он выполнял свою работу, ожидая тот день, когда все это кончится. Ночью их не сторожили, но он даже не помышлял о побеге, довольный тем, что остался жив.

Спал он в одной из хижин вместе со стариком, светлокожим мальчиком и бушменом. На ужин, который приносил какой-нибудь деревенский мальчуган, им обычно давали овсяный суп с крошечными кусочками мяса и что-то бесформенное, похожее на хлеб. Этого было достаточно. Оно заполняло желудок, можно было спокойно размышлять. Смиту хотелось бы иметь бумагу и перо, поскольку в нем еще сохранилось стремление писать. Он тосковал по своему дневнику. Как-то ночью ему отчетливо представился лист белой бумаги, испещренный буквами. Мысли заполнили воображаемую страничку:

«Смог бы я снова найти горы? Существуют ли они в действительности? Там мы отчетливо поняли весь драматизм жизни. Убил бы я сейчас О'Брайена? Наверное, нет. Пожалуй, без него, без его охотничьих инстинктов и ружья никто из нас не продержался бы долго. Однако в конце концов он мог уничтожить всех. Сейчас мне кажется, что там я прожил бы еще долгое время. Может быть, мне удастся познать кое-что и чему-либо научиться здесь. В этой деревне в голову не идут никакие мысли. Нет и книг. Только люди да работа».

Потом он забылся глубоким сном, сознавая, что скоро наступит еще один рассвет, еще один бесконечный день изнурительного труда.

Как-то вечером, до наступления темноты Смит решил пройтись по деревне. Никто не причинял ему никакого вреда; все уже знали нового раба, считали его немым и только равнодушно поглядывали, когда он проходил мимо.

Дойдя до окраины деревни, Смит остановился у последнего дома и долго смотрел вдаль на ровную линию горизонта. Может быть, попытаться совершить побег и найти кого-нибудь, кому можно будет рассказать о катастрофе с самолетом? Нет. Он не сделает этого. Надеяться на то, что ему опять повезет, Смит больше не может. Он и так чудом уцелел при аварии, выжил в черных горах, в пустыне, среди бушменов, а теперь и среди этих людей.

Смит повернулся и пошел обратно. Проходя мимо одного из глинобитных домишек, он услышал детский плач. Перед домом сидела молодая женщина с девочкой на руках, которая, захлебываясь от рыданий, протягивала матери свою тоненькую ручонку. Большой пальчик руки был перевязан грязной тряпочкой. Девочка сбросила повязку, она упала в пыль, и стал виден распухший и воспаленный палец. Смит подошел поближе.

Женщина равнодушно взглянула на негра. Голова ее была повязана цветным носовым платком. Что-то напевая, она пыталась успокоить ребенка.

Смит опустился на колени и, взяв крошечную ручку девочки, стал внимательно ее рассматривать. Палец надо было промыть, вскрыть ранку и выпустить гной. Женщина испугалась и громко закричала, повернув голову в сторону низенькой дверцы. Появился сердитый и заспанный мужчина. Смит зажестикулировал, показывая то на руку ребенка, то на свой лоб, то на грудь. Кивая головой и улыбаясь, он пытался объяснить, что хочет помочь ребенку.

Мужчина посмотрел на жену. Взгляд его попеременно выражал колебание, заинтересованность и, наконец, согласие. Смит поднялся, прошмыгнул мимо хозяина в дверь дома и быстро нашел нужные ему вещи: миску для кипятка, булавку, иглу и чистые тряпки.

Когда он закончил немудреную операцию, вокруг собралась толпа. Девочка, испуганно прильнув к матери, перестала плакать. Гной был удален, палец промыт и перевязан прокипяченной и выжатой досуха чистой полоской полотна.

Никто не мешал Смиту. Все видели, что он старался помочь ребенку и знал, как надо это сделать. Когда Джеферсон поднялся, чтобы уйти, руки его слегка коснулся мальчик и показал распухшую пятку. Жестом Смит велел мальчугану сесть. Отмыв ногу, он увидел, что пятка проколота острым шипом.

Джеферсон дал понять, что ему еще понадобится горячая вода. Неужели в этой деревне не имели даже элементарных понятий о медицине? Вероятно, деревенский лекарь ушел от них или умер. Смит осмотрелся. Окружающие его люди показались ему теперь менее жалкими и менее жестокими, он не чувствовал уже ненависти к ним. Разве виноваты они в том, что стояли так далеко от цивилизации? В определенном смысле они сами были пленниками, пленниками пустыни, как Гриммельман, Бэйн и Грэйс. Если Джеферсон может кому-либо помочь, то ему следует помогать местным жителям. То, что он их раб, — не имеет никакого значения. Тем временем женщина принесла миску горячей воды. Мужчина с факелом подошел и стал рядом. Смит склонился к опухшей ноге мальчика.

Гриммельман вспомнил, что видел как-то у противоположной стороны каньона, ближе к пику, большую ящерицу. Однажды он привел туда О'Брайена. В тени утесов между скал они долго искали логово рептилии. Наконец, Гриммельман нашел его.

— Я поймаю ее, — кивнув старику, сказал охотник.

— Может, помочь?

Подумав, О'Брайен отрицательно покачал головой:

— Ты мог бы пока пойти поискать еще что-нибудь. Ждать, возможно, придется долго.

Немец согласился. Он пойдет вверх по каньону ловить маленьких ящериц, а потом перейдет на другую сторону ущелья и вернется к прудику. Так ему удастся все время держаться в тени.

Проводив старика взглядом, О'Брайен стал изучать расщелину, в которой, как предполагалось, жила большая ящерица. Ничего другого не оставалось, как ждать. Подбросив в руке ружье, охотник отошел назад, чтобы занять выгодную позицию для наблюдения. Устроившись поудобнее, он отхлебнул воды из бутылки и аккуратно поставил ее в тень. Тратить пулю на ящерицу, даже большую, казалось ему нецелесообразным, но если она так велика, как описывал Гриммельман, то это, может быть, все-таки придется сделать. Впрочем, спешить не следует, дальше будет видно.

И О'Брайен принялся наблюдать за расщелиной. Прошел час. В норе что-то пошевелилось. Вращая во все стороны головой, оттуда показалась ящерица. Охотник медленно поднимал ружье. Рептилия, действительно, как и утверждал немец, оказалась громадной, не менее ярда длиной, толстой и похожей на дракона. Мяса будет достаточно.

Подождав, пока ящерица отползет футов на десять от расщелины, О'Брайен нажал на спусковой крючок. Пресмыкающееся, подпрыгнув, упало на спину, подергивая короткими ногами; длинный хвост ожесточенно хлестал по песку.

Отложив ружье, О'Брайен вынул охотничий нож и подошел к ящерице. Внезапно она перевернулась на ноги и неуверенно заковыляла обратно к норе. Истекая кровью, ящерица передвигалась, однако, довольно быстро. Чертыхаясь, охотник ринулся за ней, пытаясь перевернуть ее, сбить с ног и нанести решающий удар ножом. Но ящерица оказалась настолько сильной, что остановить ее О'Брайену никак не удавалось. Почувствовав, как она ускользает из его рук, и бросив нож, он буквально в последний момент ухватился что было сил за хвост. Голова пресмыкающегося уже скрылась в норе, передние ноги нащупали опору в каменной расщелине, и мясистое тело стало протискиваться в глубину. Проклиная все на свете, охотник сильно тянул ее к себе. На какой-то момент он ослабил свои усилия и сразу же поплатился за это: в мгновение ока ящерица скользнула в нору. Снаружи виднелся только кончик хвоста. Упав спиной на песок, О'Брайен уперся обеими ногами в скалу и откинулся назад, выпрямив руки. Теперь он мог расслабить мышцы и ящерице пришлось преодолевать сопротивление всего его веса. Некоторое время она извивалась, стараясь вырваться, но потом затихла. Установилось какое-то равновесие сил.

О'Брайен крепко сжимал в руках толстый и твердый, покрытый чешуйчатой броней хвост; потом резко рванул его, но ровно ничего не достиг. Ящерица надулась и плотно заклинила свое тело в каменной дыре. Вытащить оттуда пресмыкающееся представляло довольно-таки сложную задачу. Здесь нужна была железная выдержка. Придется, наверное, ждать до тех пор, пока животное не истечет кровью или не устанет.

Солнце обжигало почти обнаженное тело охотника. Привлеченные кровью насекомые не давали ему покоя. Прошло десять минут, полчаса. Руки О'Брайена затекли. Пот заливал глаза. Спину больно кусала муха.

— Ну, подыхай же, наконец, — проворчал он, обращаясь к ящерице. — Скорее.

Пуля, должно быть, не задела голову и жизненно важные центры рептилии, пробив лишь толстые мясистые складки под горлом. О'Брайен прицелился неточно, истратив ценную пулю, и потому никак не мог позволить пресмыкающемуся уползти в нору, издохнуть и сгнить там. Ему необходимо было мясо.

Солнце, поднимаясь все выше, жгло его неподвижно застывшее тело и непокрытую голову. Он расслабился и тут же почувствовал, что ящерица вырывается из рук. Вцепившись в ее хвост, он снова отыграл потерянный дюйм. Больше отдыхать он не мог. О'Брайен вспомнил о своем ружье и ноже, которые бросил на песке в шести футах сзади, и проклял себя за беспечность.

Почувствовав жажду, охотник подумал о стоящей в тени бутылке с водой, и прикрыл веки от бьющего в глаза солнца.

— Ну, скорее же, — прошептал он, — истекай кровью и сдайся. Я не отпущу тебя ни за что.

Все больше насекомых, комаров и жирных мух кружилось вокруг его вспотевшего лица. Они доставляли ему нестерпимые муки, ползая у самых глаз, забираясь в ноздри и беспощадно жаля. Он вертел головой, тряся длинными волосами, пытался сдуть паразитов и ругался. В один момент он не выдержал и начал одной рукой отгонять и давить насекомых, но ящерица тут же рванулась в нору, и охотник чуть было снова не упустил ее. Ухватившись за хвост, О'Брайен старался попеременно дать отдых то одной, то другой руке. Он с трудом переступал на сведенных судорогой ногах и уже больше не открывал глаз. Смотреть все равно было некуда, а стоило поднять веки, как пот и мелкие насекомые сразу же забивались в глаза. Борьба с ящерицей продолжалась. О'Брайен отчетливо представлял себе ту ярость, какую источал взгляд ее маленьких змеиных глаз. Гриммельман считал этих ящериц доисторическими животными. Старик объяснял Смиту, как удалось им приспособиться к окружающим условиям после многовекового естественного отбора.

Никогда в жизни О'Брайен не испытывал такой жары. Ему казалось, что он куда-то проваливается, перед глазами мелькали разноцветные огоньки, к горлу подступала тошнота. Израненные острыми раскаленными камнями подошвы босых ног кровоточили. Все тело сотрясала дрожь.

— Подыхай же, наконец… Ни за что не выпущу тебя, ни за что…

Два часа спустя Гриммельман вернулся к О'Брайену. Скрючившись над раскаленным черным камнем, охотник что-то бормотал и стонал. Вокруг его черноволосой головы кружилась масса насекомых. Старик на мгновение опешил и остановился в нерешительности. Ему показалось, что О'Брайен умирает. Воспаленное от укусов насекомых, превратившееся в кровавое месиво, потное лицо его было почти неузнаваемо.

Подняв нож, Гриммельман что-то спокойно сказал охотнику: ведь от неожиданности тот мог выпустить ящерицу. На всю жизнь запомнит старик лицо О'Брайена в момент, когда тот открыл глаза, посмотрел на Гриммельмана и улыбнулся.

Взяв нож в зубы, Гриммельман наклонился и ухватился за хвост ящерицы. Им удалось немного подтащить пресмыкающееся к себе. Старик ударил рептилию ножом в брюхо. Вырвался воздух, брызнула кровь, перепачкав им лица. Гриммельман еще и еще наносил удары, пока О'Брайен не шлепнулся на спину, выдернув ящерицу из норы. Старик перерезал ей горло, и только теперь охотник выпустил рептилию из рук. Шатаясь, он побрел к бутылке с водой.

Гриммельман хотел было сразу же идти вверх по каньону, с тем чтобы вернуться к прудику, но передумал.

Это оказалось весьма кстати. Не вернись он сюда, О'Брайен умер бы от солнечного удара.

Немец тщательно разделал крупное пресмыкающееся. Завернув мясо в рубашку, он присел рядом с охотником в тени скалы. Они оставались там до конца дня, отдыхая и потягивая воду. Когда солнце склонилось к закату, Гриммельман и О'Брайен не спеша направились к пещере.

Прошла еще неделя. Их оставалось теперь только четверо, и запасы пищи убывали медленнее. О'Брайен убил похожую на цаплю птицу, которая нашла себе ночлег на обрамляющих каньон утесах. Оставалось еще довольно много дынь, меду, ящериц и чистой вкусной воды.

Однажды вечером, сидя у костра, Бэйн предложил О'Брайену пойти на охоту вместе.

— С удовольствием, — согласился охотник. — Если нам повезет, можно будет подстрелить зебру или антилопу.

— Меня устроит любая пища, — заметил Бэйн.

— Нет, — проговорил Гриммельман, — нам необходимо мясо, сырое свежее мясо.

— Хочешь пойти завтра в ночь? — спросил у Майка О'Брайен.

— Конечно, — ответил с готовностью Бэйн. — Я чувствую себя достаточно крепким, чтобы не отстать от тебя. Ты будешь охотиться, а я понесу воду. Хотелось бы снова увидеть великолепный кусок поджаренного мяса.

— Что-нибудь добудем, — обнадежил его О'Брайен. — Во всяком случае, славно поохотимся. Все, что я могу делать здесь, это выслеживать бабуинов, а они стали теперь чересчур осторожны.

— Интересно, где сейчас Смит? — спросил Бэйн. Некоторое время все молчали, наблюдая за пляской языков пламени на фоне почерневшей скалы.

— Он умер, — произнес наконец Гриммельман.

— Все-таки есть шанс, что ему куда-нибудь удалось добраться, — возразил О'Брайен. — После того, как Смит ушел от меня, он мог пройти не менее суток и наткнуться на источник. Сейчас он, может быть, около него.

— Он мертв, — уверенно произнес немец. — Оба они погибли в песках. Надеюсь, у вас не возникнет желание уйти в пустыню. Утверждаю, что отсюда ни для кого нет пути, кроме бушменов, которые знают, где можно добыть воду. Сотни лет назад здесь кипела жизнь. Люди приходили сюда и уходили. Однако банту и буры держались на почтительном расстоянии отсюда, они не находили воды на поверхности. Может быть, эти места были последним оплотом бушменов. Потом, возможно, у них началась сильная эпидемия оспы, и смерть стала косить людей…

Все внимательно слушали старика. Неожиданно он заговорил решительным тоном, поглядывая при этом на Бэйна и О'Брайена.

— Не пытайтесь уйти, отбросьте идею, которая овладела Стюрдевантом и Смитом. Они храбрые люди, но поступили неразумно. Мы — всего лишь крохотное пятнышко в океане пустыни. Если бы сюда вела хоть какая-нибудь дорога, мы давно обнаружили бы следы человека. Белые люди нацарапали бы свои имена на мягких камнях вблизи воды. Никто, кроме бушменов, не сможет добраться сюда. Разве что с воздуха, на самолете. Вы должны это твердо знать. Никто не в состоянии пересечь эти пески в фургонах и на волах, как в прежние времена. Никто не может взять с собой столько воды, чтобы не умереть от жажды.

— Они-то вернутся… — сказала Грэйс.

— Безусловно, — подтвердил О'Брайен. — Ведь это всего лишь вылазка на охоту. Я пришел к такому же выводу, — обратился он к Гриммельману, — и иду только за мясом. Стоит нам подстрелить какую-либо дичь, как мы сразу же поспешим назад. А если найдем воду, разобьем лагерь и провялим мясо.

Гриммельман одобрительно кивнул.

На следующий день Бэйн и О'Брайен проснулись поздно. Лишь только солнце перестало палить, они ушли, неся на плечах скорлупы страусовых яиц. О'Брайен держал в руках ружье. Отдыхая через каждый час, они двигались, все время меняя направление. Когда солнце поднималось, спутники выкапывали в песке широкую траншею и перекрывали ее колючими ветками кустарника, набрасывая на них сверху одежду. Они не отказывали себе в воде и часто, скинув платье, наслаждались относительной прохладой в тени.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил О'Брайен.

— Устал, как и ты, — ответил Бэйн. — Но мне кажется, я не отстану.

— Такая жизнь по тебе, — проговорил охотник. — С каждым днем выглядишь лучше. Ты отощал, но кажешься сильнее и дышишь легче.

— Если не считать постоянного голода, то я, действительно, чувствую себя лучше, — согласился Майк. — Было бы у нас побольше мяса…

— Мы можем продержаться долго, — продолжал О'Брайен. — Только нас слишком много, даже если учесть, что ушли Стюрдевант и Смит.

— Перенаселение, — вставил Бэйн. — Ничего, я попытаюсь его ликвидировать, — сказал охотник.

— Не болтай, — возразил ему Майк, позевывая.

— Я вынужден буду это сделать, — настаивал О'Брайен. — Вчетвером мы не сможем здесь прожить долго.

— Возможно, нас заметит самолет…

— Лет, эдак, через десять, — бросил О'Брайен.

Бэйн закрыл глаза. Он очень устал и постарался поудобнее устроиться на песке. О'Брайен что-то еще говорил, но Майк уже не слушал. Он спал…

Наступил вечер.

Поднявшись, они снова двинулись вперед по еще не остывшему песку. В небе вспыхнули оранжевые полосы, окрасив пески в пурпурные тона, подул ветерок.

— Смит, должно быть, поступил глупо, попытавшись выбраться из пустыни, — произнес Бэйн.

— Я говорил ему это, — согласился О'Брайен. Он сел на песок, искоса поглядывая на Майка, словно готовясь к прыжку. На какое-то мгновение О'Брайен напомнил Майку солдат с острова Сайпана, бородатых, грязных и жестоких, особенно, когда они отсиживались в окопах. Один из них чуть было не пристрелил его по ошибке.

— Смит был хорошим парнем, — сказал Бэйн. Кивнув, О'Брайен поднялся на ноги. За ним встал Майк. Они пошли дальше. Стало темно. В лунном свете пески приобрели какой-то светло-серый оттенок. Бэйн думал, что ночь никогда не кончится. Он стал спотыкаться и падать от усталости. Когда охотник дождался его, они решили, что должны лучше всего идти друг за другом. Впереди пойдет О'Брайен с ружьем наготове, а сзади — Бэйн. Перед самым рассветом свершилось чудо. Поднявшись на возвышенность, О'Брайен увидел целое стадо антилоп. В лунном свете сотни животных застыли в молчаливой неподвижности. Вздрогнув от неожиданности, охотник вскинул ружье только тогда, когда антилопы бросились прочь, но успел выстрелить три раза.

Подбежал Бэйн. Вдвоем при свете начинающегося дня они осмотрели местность. Крупное сильное животное лежало на песке. Антилопа была еще жива. Они отошли от нее, ожидая конца. Рана смертельна, животное никуда не убежит, а тратить еще одну пулю, чтобы прекратить его мучения, они не имели возможности…

Майк отправился за колючими ветками, а О'Брайен принялся разделывать тушу. Словно из-под земли появились мухи и накинулись на сырое окровавленное мясо.

Разведя небольшой костер, охотники стали жарить мясо. Ели они его полусырым, запивая большими глотками воды из скорлуп.

— Два дня пути от наших гор, — проговорил О'Брайен.

— Сколько мы сможем унести? — спросил Бэйн.

— Не знаю, — ответил охотник. — Двое суток ходьбы с тяжелым грузом — трудная задача. Надо подумать.

— Ты добыл великолепный трофей, — заметил Бэйн. Насытившись, он почувствовал, как к нему возвращаются сипы.

— Если бы я промахнулся, то, наверно, застрелился бы! — воскликнул О'Брайен. — Это мясо… Как много их было! Однажды Гриммельман рассказывал мне, что видел колоссальные стада зебр в тысячи голов. Теперь я верю ему.

— А я все думаю о Стюрдеванте, — неожиданно произнес Бэйн. — У него есть ружье. Может быть, он еще жив.

— Хорошо, если бы это было так, — откликнулся О'Брайен. — Голландец мне нравился, но его нет уж слишком долго. Если кто-нибудь выберется отсюда, найти наши горы ему потом нетрудно. А пока никто в целом мире и не подозревает, что мы оказались здесь.

Острым охотничьим ножом Майк отхватил еще кусок мяса и, бросив на угли, проговорил:

— Значит, ты думаешь, он погиб?

— Люди, которые могли бы нам помочь, возможно, находятся отсюда и в двадцати милях, и в пятистах двадцати. Стюрдеванту просто не повезло. Следующий, может, окажется удачливее. Вполне вероятно, что Смиту удалось выбраться. У него было много воды, и счастье, возможно, улыбнулось ему.

Солнце палило все сильнее; рой черных мух вился вокруг мяса.

— Давай закопаем мясо и поищем укрытие, — предложил О'Брайен. — Я больше не могу есть, по крайней мере какое-то время.

После обильной еды они с трудом поднялись. Теперь следовало закопать мясо, пока солнце и мухи не добрались до него. Выкопав в песке неглубокую ямку, Майк и О'Брайен положили туда остатки туши и засыпали песком. Мухи не оставляли мяса до последнего момента и не улетали даже тогда, когда их погребал песок. О'Брайен сыпал проклятиями.

— Я кое-что здесь заметил, собирая хворост, — проговорил Бэйн.

Подняв свои тюки, охотники подошли к торчащей под углом из каменистого грунта скале, от которой падала тень, достаточная для того, чтобы укрыть их тела и драгоценную воду. Заснули они почти мгновенно.

Солнце господствовало над землей. Ничто нигде не шевелилось. Муравьи скрылись в своих прохладных ходах под землей, пробираясь к запасам воды. Жара стала невыносимой. Но вот гигантское светило покатилось к западу. Становилось прохладнее… Скала начала отбрасывать длинные тени. Наступил вечер. Подул легкий ветерок. А двое мужчин все еще спали в тени под скалой.