Песок и время

Три дня подряд бушевал шторм…

Небольшой городок на берегу Средиземного моря основательно пропах разнообразными запахами моря. Один из запахов был особенно настойчивым. Это был запах йода — так пахнут морские водоросли, из которых мощные волны нагромоздили на берегу замысловатые сооружения, похожие на замки, крепости, возникшие по мановению палочки волшебника из детской сказки. Волны почти стихли, лишь иногда, еще не потеряв окончательно былую силу, набегали на пляж, обнажая белоснежный, словно улыбка юной девушки, песок.

Шел декабрь 1987 года…

Пятница, в мусульманских странах — выходной день.

Мартынов проснулся рано, привычно выглянув в окно, убедился, что сегодня можно будет сходить наконец с сыном к морю. Предстояла непростая командировка и, по всему видно, надолго в самое пекло ливийской пустыни, и ему хотелось побыть подольше наедине с семьей.

Разбудил пятилетнего Андрейку, позавтракали на скорую руку. Одевшись в легкие куртки и джинсы, двинулись к морю. Несмотря на зимний месяц и только что бушевавший шторм, погода стояла неплохая, как раз то, что и нужно было для неспешной и увлекательной прогулки. Солнце уже стояло высоко, небо было голубым и прозрачным.

Термометр, закрепленный на металлической стенке небольшой веранды перед виллой, показывал +25 °C.

Идти было недалеко, метров пятьсот. Светловолосый сынишка крепко держался за отцовскую руку и с удовольствием дышал свежим морским воздухом. Обычно он вырывался, когда Сергей пытался взять его за руку, старался, как и все дети, выглядеть взрослее, но в этот раз или забылся или предчувствовал, что предстоит долгое расставание с отцом.

Оглянувшись, Сергей увидел сзади одноэтажные дома городка. На крышах высились телевизионные антенны различной конфигурации. Ветер дул, задевая об естественные препятствия, которые издавали звуки, напоминающие свист экзотической птицы.

По вечерам к этому свисту добавлялись жужжащие звуки редукторов установленных на верхушках антенн, которые нещадно вращались, стремясь уловить более четкие сигналы каналов итальянского телевидения.

До Италии было далековато, но, особенно в пасмурную погоду, телевизионная картинка была такого высокого качества, что ей могли бы позавидовать все немногочисленные каналы советского телевидения. Этот эффект достигался за счет рефракции волн, которая создавалась воздушными массами морского воздуха, и советские военные специалисты, жившие в этом маленьком городке на окраине ливийского залива Сирт, могли воочию наслаждаться недоступными в то перестроечное время картинками «загнивающего капитализма». Это не возбранялось командованием и политработниками, только иногда, если кто-то приходил на службу с заспанным видом, начальник группы полковник Марченко Иван Степанович подтрунивал над подчиненными: «Что опять, мол, насмотрелись зарубежной пропаганды — глаза красные, как у кроликов…»

Сергей и сын пришли к морю.

Там, где раньше был ровный пляж, волны образовали огромные промоины. Посмотрев направо, Андрей увидел вдали огромные кучи морских водорослей и побежал в их направлении, но через несколько метров остановился: вода слишком близко подступала к берегу, мешала ему бежать. Сергей догнал его, они вернулись назад, повернули направо и зашагали к водорослям. Путь им преградили глубокие, но уже слегка осыпавшиеся одиночные окопы для пехоты и бронетехники. Сейчас они были пусты, но еще не так давно, во время агрессии со стороны США, здесь располагались передовые отряды ливийской армии, которые, по замыслу, должны были первыми вступить в бой с высадившимся на берег десантом.

Песчаный берег кончился, и они добрались до прибрежных рифов высотой в три-четыре метра. Рифы были темно-коричневого цвета, острые и колючие, да еще и скользкие ко всему этому в придачу. Волны бушевавшего шторма прибили к берегу столько водорослей, что они оказались на одном уровне с рифами, и было тяжело определить, где еще камень, а где уже начиналась морская трава. Эти сказочные замки привели мальчика в восторг, он прыгал по ним, топтал их ногами, они не сдавались и подбрасывали его вверх. Он хохотал, раскраснелся, было видно, что все это доставляло ему огромное удовольствие. Вдруг впереди в море, появилось белое пятно непонятного вида, и, только когда волна прибила его поближе, стало ясно, что это всего лишь кусок пенопласта, с удивительно ровными краями, такими словно их только что отпилили острой пилой.

После шторма к берегу часто прибивало разные интересные штуковины, то пустые бочки из полиэтилена разных цветов и вместимостей, которые обычно приспосабливались под запасные емкости для воды. Пустыня есть пустыня, и за воду здесь шла настоящая борьба. Один раз волнами вынесло на берег полную емкость с какой-то жидкостью, по запаху напоминающей портвейн. Несмотря на сухой закон, когда, казалось, русские люди должны были с жадностью наброситься на этот подарок судьбы, никто не рискнул попробовать на вкус дивно пахнущую жидкость. Пришлось возвратить дар морю, а себе оставить лишь оболочку — емкость для воды…

Андрюша выловил кусок пенопласта из воды и, протянув его отцу, сказал:

— Папа давай придумаем, что это кораблик и отправим его назад, на север, в Союз.

— Давай придумаем, — ответил Сергей.

Опуская кораблик на воду и толкая его в волну, они оба, словно угадывая мысли, молча смотрели, как его подхватила свежая струя воздуха и понесла, понесла. Кусок пенопласта становился все меньше и меньше. Потом совсем исчез из виду, но они еще долго стояли молча, пытаясь разглядеть далекий, но близкий душе родной берег.

Их молчание прервал чей-то крик. Обернувшись, Сергей, увидел, что к ним приближается небольшого роста человек в форме цвета хаки. Когда он подошел ближе, они его узнали — это был Фархад Норов, один из переводчиков группы советских военных специалистов. Фархад по национальности был таджик, окончил Педагогический институт в Душанбе. Молодой парень двадцати пяти лет отроду на русском языке говорил с большим акцентом:

— Сэргей, меня за тобой послалы, уже пора лэтэт.

Когда Фархад впервые появился в группе, многие не сразу могли понять, о чем он говорит, но потом привыкли и уже не обращали внимания на его своеобразный акцент. Когда его спрашивали, на каком языке он во сне разговаривает, он отвечал:

— Конечно, на таджикском.

Если к Фархаду обращались на арабском языке, то ему сначала приходилось переводить в уме на таджикский. Затем с таджикского на русский и озвучивать фразы. Все происходило наоборот, если обращались сначала на русском языке для перевода на арабский язык.

Схема эта была очень запутанна, но выручала — особенно начальников, которые не утруждали себя изучением разговорного арабского языка и изучением основ мусульманской культуры. Другие же члены группы уже после нескольких недель общения с местным населением могли на бытовом уровне неплохо понимать друг друга.

О том, что предстоит длительная и неприятная командировка в город Кофру на границе между Ливией и Чадом, члены группы узнали неделю назад.

Уже несколько месяцев там, на границе, шла война, хотя советское командование упорно называла все происходившее «Вооруженным конфликтом». Это можно было объяснить довольно простым образом: во-первых, если советские военные специалисты участвовали в боевых действиях на стороне Ливии, то это попахивало международным скандалом, что, конечно же, не входило в планы государства. Во-вторых, тогда этим самым специалистам нужно было присваивать звание воинов-интернационалистов и засчитывать каждый день, проведенный на войне, за три дня, и еще полагался целый ряд социальных льгот по возвращении домой: право на внеочередное получение жилой площади, установка телефона в квартире и т. п.

Конфликт так конфликт, но дело осложнялось тем, что обычно в Кофру ездила другая группа специалистов из Бенгази — это был их регион по обслуживанию техники войск противовоздушной обороны ливийской армии, на вооружении которой находились почти все современные советские зенитно-ракетные комплексы и комплексы радиотехнических средств. А в этот раз пришла телеграмма из Триполи от главного советского военного советника с содержанием, неприятным для специалистов из Сирта: в кратчайшие сроки сформировать группу специалистов зенитно-ракетных и радиотехнических войск для отправки в Кофру, чтобы произвести внеплановое обслуживание вооружения и военной техники.

В это время как раз произошла смена руководства группы советских военных специалистов из Сирта. Полковник Марченко, благополучно пробыв в Ливии три года, отправился на пенсию в Союз. Ему на смену прибыл новый руководитель, полковник Ковалевский, полная противоположность Марченко и по внешнему виду, и по характеру, и по поведению в отношении подчиненных ему офицеров. Марченко слыл либералом, был грузноватым человеком пятидесяти лет, редко повышал голос и старался, как казалось, не особенно вникать в технические вопросы, связанные с эксплуатацией техники и вооружения. Речь его была несколько медлительна, он не любил суеты и каких-либо внезапных изменений в процессе службы. Сказывалось пребывание в мусульманской стране и житейский опыт. К нему и обращались все по имени и отчеству, а не по воинскому званию, кроме конечно официальных мероприятий, где воинская субординация была просто необходима. Любимая его поговорка была: «Выпил свои двести граммов и не высовывайся, держи нос по ветру».

В городке распоряжением вышестоящего начальства специальным приказом был установлен сухой закон. Этот приказ полностью соответствовал существующему запрету на употребление алкоголя в Ливии. Здесь, в исламской стране, за нарушение этого запрета местные жители представали перед судом и, как правило, получали длительные сроки заключения, а то и приговаривались к смертной казни. Но какой русский продержится на протяжении нескольких лет без спиртного? Какой?

В местных магазинах, естественно, ничего алкогольного не продавалось, даже не было пива, любимого напитка Сергея. И особенно жаждущим приходилось вспоминать домашние рецепты изготовления браги, самогонки — из томатной пасты, сухофруктов и т. п.

Официально самогоноварение запрещалось, но на деле все обстояло иначе: лишь бы не попасться на глаза начальству. Поголовного пьянства не было, но для снятия стрессов и во время праздников многие позволяли себе выпить, и можно было, выходя на прогулку, почувствовать давно забытые спиртовые ароматы, распространяющиеся то от одного, то от другого специалиста.

Так вот, Марченко покинул Ливию, и появился Ковалевский, высокий, сутулый, с дрожащими руками полковник сорока восьми лет, от которого постоянно пахло другими ароматами — валерьянки и корвалола. Новый человек в коллективе — это всегда событие неординарное, к нему подолгу присматриваются, прощупывают со всех сторон с целью уяснить, как строить с ним дальнейшие отношения. А если новый человек — начальник, то, естественно, для подчиненных это может означать изменения в жизни. Хороший начальник — хорошие изменения, плохой — и изменения соответствующие…

Ковалевский сразу резко отгородился от всех защитной маской чиновника: отношения только по уставу, согласно воинской субординации: «Есть! Так точно! Никак нет! Разрешите идти» — и т. д.

Прописные и несколько подзабытые фразы устава приводили офицеров в уныние, но, что поделать, приходилось привыкать — спорить с начальником в Советской армии было невозможно да и опасно: можно нарваться на крупные неприятности, вплоть до отправки раньше времени на родину, что было крайне нежелательным. Такая отправка — жирный крест на военной карьере.

Бытует мнение, что хороших начальников не бывает, но это глубокое заблуждение. В любые времена, в любой обстановке, в мирное время, или в военное, на родине, или на чужбине, хороший начальник всегда найдет способ не дать в обиду своих подчиненных, отстоять честь всего коллектива.

Показатель работы коллектива и есть характеристика начальника: если работа ладится, значит, люди доверяют друг другу во всем, в любой обстановке. А если в коллективе начинаются склоки, шушуканья за спиной, нет прежнего настроя на работу, значит, виноват начальник и ему не место на руководящей работе.

Так произошло и здесь. Пан Ковалевский, как его прозвали в группе, продолжал свою политику. Постоянные построения, проверки, занятия в личное время делали обстановку нервозной. Появились любимчики, с которыми он мог шептаться подолгу в курилках, хотя сам, естественно, не курил, и появились неудобные люди, к таким относился и майор Мартынов. Многие были недовольны новыми установившимися порядками, но высказать это открыто в лицо Ковалевскому боялись, только в разговорах между собой делились впечатлениями от общения с новым начальником. Мартынов попытался поговорить по душам, но даже сама попытка была остановлена довольно грубым окриком, и после этого Сергей почувствовал на себе все прелести «любви» начальника к подчиненному: неплановые командировки, дежурства и просто косые взгляды Ковалевского и его бездарных любимчиков. Бездарных, потому что под свою опеку он взял приспособленцев, непонятно каким образом проникших за границу в ограниченный контингент войск. Их технические знания были на самом низком уровне, приходилось всей группе подчищать за ними хвосты, устранять неисправности, проводить обслуживание техники. Но зато в других вопросах— нашептать, донести, подсказать — им не было равных. Пели и нашептывали, пели и нашептывали…

Ковалевский все дальше и дальше отдалялся от коллектива, а часть коллектива от него. Он это чувствовал и, пытаясь что-то предпринять, устраивал по выходным дням то посиделки на природе, то викторины в клубе для членов семей, но все было настолько неинтересным и стандартным, что люди сначала принимали в этом «детском саде» участие, а потом просто перестали посещать эти мероприятия. А тут еще неподалеку от пляжа, прекрасного пляжа, где при палящем зное пустыни можно отдохнуть от жары, обнаружили глубинную бомбу.

Ее быстро обезвредили ливийские саперы, взорвали в один из рабочих дней, когда специалисты находились на работе, а семьям посоветовали не выходить из помещений — никто даже грохота не услышал, так все было мастерски исполнено.

Но, несмотря на это, пан Ковалевский заставил составить график посещения пляжа, установил четкие его границы. Были натянуты в море буйки на расстоянии двадцать пять метров и выставлены дежурные офицеры с красными повязками на руках, которые по свистку объявляли начало купания и его завершение.

Этот цирк окончательно и бесповоротно испортил и так донельзя сложные отношения с группой. Единственная отдушина на чужбине — купание в море — оказалась под запретом из-за прихоти самодура в полковничьих погонах.

Люди, конечно, ходили на пляж, но приходилось это делать тайно, уходить далеко от городка, что было небезопасно. В сложившейся обстановке можно было ожидать любых провокаций, но люди шли на это, лишь бы не исполнять волю перестраховщика начальника. Позднее стало ясно, что он просто боялся, как бы чего не вышло, не случилось, боялся испортить отношения с вышестоящим начальством, боялся принимать самостоятельные решения и все перекладывал на плечи подчиненных. Вот такой достался начальник, в общем-то неплохой по составу группе военных специалистов зенитно-ракетных войск в Сирте, и рассчитывать на то, что он будет выяснять причину замены группы из Бенгази на свою группу, не приходилось.

Причина стала ясна, когда в один из вечеров в городок въехала машина консульства СССР в Ливии. После небольшого совещания на вилле Ковалевского по громкой связи всех специалистов вызвали в летний клуб.

Служебное совещание проводил консул, он сказал присутствующим, что несколько дней назад при невыясненных пока обстоятельствах пропали без вести два специалиста из группы ПВО в Бенгази, которые находились в районе боевых действий на границе Ливии и Чада. Попросил всех повысить бдительность и внимательность — как в городке, так и при посещении магазинов и рынков.

На этом совещание закончилось, не были названы ни звания пропавших, ни их фамилии. Консул со своей группой отбыл на своей новенькой «мазде» на юг разбираться в случившемся происшествии.

Подобные ЧП случались и раньше, но все обходилось без жертв со стороны советских военных специалистов.

Сначала было брошено взрывное устройство в один из офисов агентства «Аэрофлота» в Ливии, но террористы просчитались в этот момент там никого не находилось и пострадало только дорогостоящее оборудование. А через некоторое время в Бенгази была раскрыта террористическая группа, которая намеревалась уничтожить группу советских военных специалистов.

Заговор был раскрыт ливийской разведкой, которая долго выслеживала эту группу. Подробности остались не известны, удалось только выяснить, что террористы-фундаменталисты планировали расстрелять группу военспецов в момент их выхода из гостиницы для отъезда на работу и тем самым расстроить дружеские отношения между советским руководством и лидером ливийской революции Каддафи, посеять вражду между мусульманским и христианским миром.

Автобусы не всегда подавались своевременно, люди в ожидании толпились, перекуривали, и это был удачный момент для теракта. По другому сценарию планировали отравить воду в емкости для питья в гостинице. Обоим вариантам не суждено было исполниться, честь и хвала за это ливийской разведке: в гостинице проживали и жены с детьми, и можно себе представить, что могло бы произойти в случае удавшегося теракта.

По ливийским законам за попытку совершить теракт все члены преступной группы были приговорены к смертной казни. Казнь происходила публично в одном из спортивных залов Триполи, присутствовало много людей. Каждый желающий мог сам осуществить исполнение приговора. Желающих оказалось очень много. Виселицы были сделаны на спортивных кольцах. По сигналу судьи люди подбегали к осужденным, накидывали петли на закрытые черными колпаками головы, выбивали скамейки и с остервенением дергали несчастных за ноги, другие кидали в уже повешенных камни с гневными криками. Эту жуткую картину в прямом эфире транслировало ливийское телевидение, так что аудитория наблюдавших за казнью благодаря техническому прогрессу расширилась практически до всего населения страны. И потом в течение почти полугода в каждом выпуске новостей сцены казни повторялись в записи в профилактических целях.

Больше попыток террористических актов в отношении советских людей не было — сыграла свою роль наглядность наказания.

Но пропажа без вести двух военных специалистов — событие в зоне боевых действий, и ждать можно было всяких известий.

Искали ребят почти неделю. И всю неделю люди терялись в догадках, строя различные версии. К сожалению, подтвердилась самая тяжелая и грустная: впервые за все время существования военно-технических отношений между СССР и Ливией в боевых действиях погибли советские военнослужащие.

Выяснилось, что группа военспецов из Бенгази находилась в командировке в Кофре, обслуживала технику зенитно-ракетных и радиотехнических войск. В боевых действиях принимали участие сухопутные войска и бронетехника. Велась интенсивная воздушная разведка, и было ясно, что применение противниками комплексов ЗРВ и авиации неминуемо. Военспецы, находясь в Кофре почти месяц, настроили и подготовили технику к боевому применению.

В двух часах езды на машине от Кофры, в местечке Саара, был военный аэродром, на котором располагалась авиация ВВС Ливии и радиотехнические комплексы для ведения наблюдения за воздушным пространством.

В последний день пребывания в командировке командир ливийской бригады РТВ попросил старшего группы еще раз проверить работу РЛС[1] «П-12» на этом аэродроме.

За военспецами прибыла машина, и двое специалистов, капитан Нежин и прапорщик Басов, поехали в Саару. РЛС оказалась неисправной, и они целую ночь занимались устранением неполадок. В этот момент и началось наступление регулярных войск армии Чада.

Причина давнего конфликта между Ливией и Чадом — спорные территории в ливийской пустыне. Неподалеку от местечка Саара геологоразведка обнаружила большое месторождение нефти, и надо же было так случиться, что оно находилось как раз на границе двух стран. Собственно говоря, и границы, как таковой, там нет. Нет погранзастав, нет рядов колючей проволоки и контрольно-следовой полосы, вокруг сплошные пески, барханы и камни.

Если посмотреть на карту, то видно, что граница между Ливией и Чадом прочерчена длинной прямой линией, и если бы не нефть и уран, то никому эти пески были бы не нужны, как и много веков назад. А вот когда нефть обнаружили, то обе страны начали вести ожесточенные дебаты, которые закончились объявлением войны.

Если ливийской Джамахирии военно-техническую помощь многие годы оказывал СССР, то Чаду активно помогала Франция, видимо заинтересованная в «черном золоте».

Армия Чада была хорошо обучена, оснащена и мобильна. Ее готовили к боевым действиям французские военные специалисты. И традиционно в таких конфликтах участвовал французский военный легион, укомплектованный в основном иностранными добровольцами, в числе которых были и преступные элементы.

Наши парни попали в пекло борьбы за нефть, в этот ад войны. По контракту советским военным специалистам воспрещалось иметь оружие, оставалось уповать только на случай и помощь Господа Бога. Но Аллах оказался немилосерден к воинам.

Чадские войска усыпили бдительность ливийского командования, несколько дней стояло затишье в боях. А потом две механизированные бригады пошли в наступление, обошли аэродром без всякого шума с севера и уже с ливийской стороны, неожиданно его захватили. Вся техника ливийской стороны — самолеты, РЛС, танки — была уничтожена. Взлетно-посадочная полоса была изуродована глубокими воронками, погибло несколько сотен человек, в числе погибших были Нежин и Басов. Невозможно себе представить, что испытали безоружные русские парни, о чем думали они в последние минуты своей жизни…

Их нашли через неделю после окончания боев за аэродром в Сааре, далеко от него. В поисках помогали местные жители, они и принесли документы Нежина и Басова командиру отряда, который искал пропавших специалистов. Видимо, в случившейся трагедии не обошлось без участия добровольцев французского иностранного легиона, тела погибших были сильно изуродованы, с множественными штыковыми ранениями, волосы еще молодых ребят стали от пыток седыми.

Жарко и душно, солнце истошно парит, в зените высоко, сверкая, ореолом стоит. Пальмы пыльные низко земле поклонились, зеленые мухи роем над финиками закружились. Лето в пустыне, ливийское лето… Вентилятор сизый воздух бестолково гоняет, занавески, в окне не колышась, бессильно висят. Хамелеон, словно ветка, замер, тоскливо моргает. Ноги в песке, как в снегу, по колено увязли, лицо ожогом горит, в этом аду ничего не спасает. Лето в пустыне, война на границе все длится и длится, и это уже не конфликт. Кровь людская черной рекою по барханам струится, домик в Сааре, домик в Сахаре, в нем никто, кроме нас, не бывает. Журналы разбросаны в хаосе, початой «Примы» красная пачка одиноко лежит на столе.

Два парня советских, Нежин и Басов, убиты в пустыне, в проклятой и страшной войне.

Вдовы рыдают, слезы не сохнут в жаре, мы угрюмо стоим в стороне, две медали блестят на красном сукне.

Жарко и страшно, душно и тошно в душе. «Туполев» через Средиземное море в Россию летит, два цинковых гроба, два траурных груза в себе он таит.

Прощайте, друзья, прощайте, ребята, память о вас, как монолит, долго в сердцах наших будет жить!

Людская жизнь в России, пожалуй, со времен Петра Первого перестала цениться: любыми средствами достичь цели, несмотря ни на какие жертвы среди простых людей, будь то постройка северной столицы или взятие крепости. «Цель оправдывает средства» — это главная установка власти. Достижение светлого будущего, поворот рек, освоение целины — все на костях, на изуродованных жизнях целых поколений. В России из века в век люди не живут, а выживают. А хорошо «живут» в основном приспособленцы-чиновники, лизоблюды, угодные во все времена и для любой власти готовые петь дифирамбы и писать гимны с разными словами, но с одной и той же мелодией — униженным стоном русского народа. А люди хотят просто жить, любить, рожать и растить детей и быть свободными от всяких навязываемых сверху идей, иметь при этом свое мнение о происходящем и, главное — иметь право и возможность его открыто высказывать и отстаивать в любой обстановке.

Меры по защите своих людей военное начальство в Ливии предложило такие, что хотелось одновременно и смеяться и плакать. Оружие выдавать запретили, но зато предложили на верхней одежде каждого специалиста на спине нашить круги из белой ткани с надписями на арабском и английском языках: «Не стрелять! Я русский военный специалист!»

И второе нововведение по защите: в городках, где проживали военные специалисты с семьями, установили круглосуточные дежурства с целью усилить охрану этих городков. В инструкции дежурному были четко расписаны его обязанности и права. Устанавливалась форма одежды: светлая рубашка с обязательным галстуком (в летнее время) и костюм темного цвета (в зимнее время) с тем же обязательным галстуком. Когда специалисты стали задавать вопросы, чем же защищаться при внезапном нападении, ответ был такой:

— Берите в руки палку и с ней несите дежурство, а в случае нападения громко кричите: «Помогите, убивают!»

Как на такие ответы, инструкции и приказы люди реагировали? Конечно, все возмущались, пытались спорить и что-то доказывать, но в армии приказ — закон для подчиненного, пришлось этот бред выполнять.

Опять привязалась хандра, ну что же это за страна такая, никак не может от проклятья отвязаться она. Проклятья над ней тучей мрачной кружатся, на головы людей копотью страданий ложатся. То янки, то шведы, то немцы, то собственные клерки петлю накинуть на шею хотят, культуру и веру святую злом растоптать. Но, верю, наступит пора! Ветер свободы тучи разгонит, крепко станет на ноги нищий народ, священную песню во весь голос затянет и вольно грудью вздохнет. Но только не знаю, когда откроет Россия свои чудо-глаза!

В конце концов от дурной затеи с надписями на спинах решили отказаться, и слава Богу, а то местные жители уже начали показывать пальцами и откровенно смеяться над советским братом.

С того момента, как погибли Нежин и Басов, прошло несколько месяцев. Потихоньку люди стали приходить в себя, жизнь в городке потекла своим чередом. Мужчины каждый день уезжали рано утром на службу, женщины занимались бытовыми проблемами и воспитанием детей.

На обслуживание техники в Кофру группа из Бенгази ездить отказалась, да и не было больше морального права у начальства, не обеспечившего безопасность, заставлять их это делать. Телеграмма о вызове специалистов легла на стол Ковалевскому, и, конечно, он даже не пытался сопротивляться этому, а просто, уточнив число необходимых военспецов, ответил: «Есть», и на очередной утренней планерке огласил фамилии тех, кому повезло в этот раз «позагорать» на юге страны.

Все кто оказался в этом списке, испытали шок. Хотя к этому времени боевые действия с Чадом протекали довольно вяло, но погибать раньше времени и главное во имя чего, какой-то нефти, да еще в чужой стране, никто не хотел. Не было никакой паники, просто чувствовалась необычность обстановки.

Ну, и конечно, никто из любимчиков пана Ковалевского в этот список не попал.

Мартынов, как и все, волновался, переживал, но день отъезда приближался. Страх сменился заинтересованностью в предстоящей поездке, даже хотелось быстрее уехать, чтобы не видеть взволнованных глаз жены и сына. Быстрее уехать, значит, возможно, и быстрее вернуться.

Городок постепенно приближался, Сергей с Фархадом шли рядом, беседуя, а Андрей бежал впереди, палкой отгоняя налетевшую тучу мошкары.

Фархад, небольшого роста и тщедушного телосложения, черноволосый молодой человек с приятными чертами лица. Издалека его можно было принять за подростка. Он имел звание лейтенанта Советской армии, но военную форму никогда не носил, был далек от военной службы и субординации. В Таджикистане у него остались жена и маленький ребенок. Никто в группе не знал, как звали его жену и ребенка, даже Мартынов, у которого с Фархадом были хорошие отношения.

Фархад не любил рассказывать о своей личной жизни, но кое-что за годы, прожитые вместе, удалось узнать.

Он жил в высокогорном памирском ауле Таджикистана. Окончил там десятилетку. Поступил в Пединститут и только там научился говорить и писать на русском языке. В его родном ауле все разговаривали исключительно на таджикском, да и не было необходимости знать русский язык. Русских людей там видели раз в десять-пятнадцать лет, когда какая-нибудь археологическая экспедиция прокладывала свой маршрут в тех местах, где был расположен аул, или, если приходила суровая зима, тогда провиант для жителей аула доставляли вертолетами, а в состав экипажа входил кто-нибудь из русских.

В ауле жили в основном старики и дети, которые, подрастая, стремились уехать в город, поближе к цивилизации. Когда Фархад учился в институте, у него была любимая девушка, но жениться ему на ней не пришлось. По мусульманским обычаям жену ему выбрали родители из родного кишлака, девушку он не любил, но пойти наперекор родительской воле не смог. Он женился, вскоре родился ребенок, а через некоторое время появилась возможность стать переводчиком, и он с удовольствием уехал из страны, чтобы встречаться с семьей только во время отпусков.

Фархад хотел как можно лучше изучить арабский язык, Коран, и, вернувшись домой, поступить в медресе, чтобы после его окончания стать муллой. Самыми почитаемыми профессиями в Таджикистане были профессии партийного руководителя и духовного служителя — они давали уважение населения и большие материальные выгоды.

Поэтому все его речи и думы были, казалось, далеки от происходящего вокруг.

Но, видно, события, которые произошли, затронули и его душу:

— Сергей, скажи, ты волнуешься? Что за жизнь такая у вас, русских? Безбожная, я бы сказал. Нет постоянства, спокойствия, все время какие-то перемены происходят, которые почему-то затрагивают всех окружающих и инакомыслящих.

Мартынов засмеялся:

— Фархад, ты такие вопросы задаешь — фундаментальные, философские, что я со своим инженерным образованием, не знаю, что тебе сразу так вот, не подумав, ответить. Спроси что-нибудь полегче, пойдем лучше чемоданы собирать, вон видишь, Татьяна уже меня ожидает.

— Но ты же старше меня намного, повидал немало, что ты думаешь по этому поводу, по поводу религии, ислама?

Они остановились, Андрюша, увидев маму, побежал к ней: после прогулки, видно, захотел кушать.

— По поводу Ислама и религий вообще вот что тебе скажу, Фархад. Дело каждого человека — верить в Бога или нет. Насильно к вере притянуть нельзя. Что касается Ислама, христианства… Чем они отличаются? Я думаю, что Бог един, Фархад. А принятие той или иной веры — это предпочтение индивидуумов. Как чувства, как запахи. Одному нравится соленое, другому — кислое.

Ты же не станешь возражать, Фархад, что мусульманское молоко пахнет так же, как и протестантское? Запахи религий одинаковы, но мы их воспринимаем через призму своего мироощущения, в зависимости от обстоятельств.

Знаешь, Фархад, я точно не знаю, что такое жизнь. Этого никто не знает. Я могу тебе только сказать, что я думаю о своей собственной жизни.

У каждого своя тропа, тропа на небеса. Есть у той тропы крутой начало и привал, остановившись, чтоб подумать, как поступить, куда податься, в ловушки не попасться. И конец тропа имеет, к нему ты не спеши, смелей иди, но… тяжело решиться, право.

Ступая на тропу, ты гадостей не делай, ошибайся, падай и скорби, но, поднимаясь вновь и каясь, друзей не предавай и не ищи защиту ты у лжи. И та тропа покажется тебе святой тропинкой, что протянулась к алтарю.

Жизнь не ручей, а шумная река, бежит, ломая все круша.

Она, как та война, что миллионы покосила, не пожалела ни юношу, ни старика, что делать с ней никто не знает. Никто еще не выстроил плотину, чтоб обуздать ее гордыню. Течет она, вливаясь в океан судьбы бездонный, законами ума пренебрегая. Простить бы нам ее, а мы порой над ней смеемся. Простит ли нас она?

Мы этого друг мой, увы, уж не дождемся. Вся вытечет она до дна, из русла ускользая.

Обняв Фархада за плечи, Сергей, повернувшись лицом к жене, которая уже махала ему рукой, заспешил домой обедать.

Таня встретила Сергея и Фархада натянутой улыбкой:

— Идите обедать, самолет прилетит через три часа, еще будет время поспать перед дорогой.

Самолет для отправки специалистов обещали прислать еще четыре дня назад, но каждый день поездка откладывалась, тем самым нервируя и улетающих и провожающих.

— Может, и сегодня не полетим, отменят снова поездку? — сказал Фархад.

— Да нет, приходил Выражейкин, сказал, что на этот раз можете не рассчитывать на перенос командировки, — обронила Таня, не смотря на Фархада и Сергея.

Выражейкин был личным переводчиком Ковалевского и по совместительству его «портфеленосцем» и осведомителем — скользкий тип, всю жизнь проведший в зарубежных командировках и поднаторевший в вопросах обустройства жизни, своей и начальников. Он, конечно, никуда лететь не собирался, а отправлял вместо себя менее опытного Фархада.

Еще раз проверив содержимое чемоданов, Сергей и Фархад на некоторое время расстались, чтобы побыть наедине: Сергей — с женой, а Фархад — с Кораном и Аллахом.

День клонился к вечеру, Андрей гулял на улице, посматривая на площадь в центре городка, туда должен был подъехать автобус и увезти отца на аэродром.

Стемнело, жена уже собирала пакет с приготовленными в дорогу продуктами — жареная курица, картошка в мундирах, вареные яйца, традиционный набор советского командированного, — когда в дверь виллы влетел Андрейка с криком: «Папка, автобус, автобус подъехал».

Мартыновы вышли из дома, по пути к ним присоединялись другие военспецы — кто с семьями, а кто в одиночку. Не все за границей жили с семьями.

Автобус стоял на площади. Это был автобус местной зенитно-ракетной бригады «Мизен». Каждая бригада в Ливии имела свое звучное название.

«Мизен» означало «Гроза».

Возле автобуса стояли провожавшие из числа других, не улетающих специалистов, их жен и детей. Здесь же был и Ковалевский.

Он заставил всех десятерых отъезжавших построиться, проверил по списку и, не дав толком попрощаться с семьями, приказал садиться в автобус. При этом, чуть-чуть отвернувшись в сторону, произнес слова, которые Мартынов, стоящий к нему близко, запомнил на всю жизнь.

— Скорее бы эту группу отправить, надоели, мать их…

Было уже темно, и он, видимо, не рассчитывал, что кто-то его услышит, но Мартынов не удержался от возмущенного возгласа, и последнее, что он увидел сквозь пыльные окна автобуса, это был испуганный взгляд этого пана Ковалевского, который понял, что Мартынов услышал его слова.

Итальянский «фиат» ехал по ночным улицам Сирта. Город освещался многоцветными фонарями. Широкие улицы были пустынны, только иногда под колеса автобусу бросались с лаем одичавшие собаки.

До аэродрома ехать было недалеко, минут тридцать, они пролетели незаметно.

На взлетной полосе одиноко стоял «АН 24-Т», маленький грузовой салон которого был почти полностью заполнен ящиками с автоматами и боеприпасами, на откидных сиденьях — вооруженные люди, арабы. Раненые возвращались из госпиталя в свои части, долечиваться в медсанбатах. Их лица были печальны. Без всякого интереса посмотрев на русских, они продолжили заниматься своими делами: кто неторопливо ел, кто просто беседовал с соседом, стараясь не нарушать ночной тишины, кто молился, расстелив под ногами коврик. А тишина стояла необыкновенная, создавалось впечатление, что в мире все на какое-то время замерло, — как перед бурей, или как на стыке двух эпох, когда одна уже потеряла свою силу, а другая раздумывает, с чего начать свое царствование на этом маленьком относительно времени и пространства клочке земли.

Для десятерых советских военспецов в самолете едва хватило места, они разместились в хвосте салона.

Было довольно прохладно, все, одетые в куртки типа «Аляска», поеживались под напором настойчивого ветра, заглядывавшего непрошеным гостем в салон самолета.

Экипаж самолета оказался советским. Лететь предстояло долго, при удачном стечении обстоятельств четыре часа через ночную пустыню.

Самолет взревел двумя двигателями, вырулил на рулежку. Немного постояв, бойко разбежался и, словно маленькая птичка, впорхнул во тьму неизвестности.

Мартынов посмотрел на прибор, который висел рядом с его головой, и показывал высоту полета. На нем почему-то значилась высота: «–2500 м».

«Ну вот, начинается», — подумал Сергей.

Показал на странный прибор сидевшему рядом Ивану Машанову. После того как тот, потерев глаза, тоже изучил показания прибора, они дружно расхохотались. А затем надолго замолчали.

Сергей вспомнил, что перед посадкой в автобус он успел обнять сына, а вот жену поцеловать не успел — его внимание отвлекла гнусная фраза Ковалевского.

Не успел поцеловать на прощание жену… Об одном я тебя попрошу, подари мне на память поцелуй ты прощальный, последний. Последний, как первый, он самый искренний, верный. Словно трясина в болоте, тянет ревниво, засасывает, отпускать из памяти не спешит.

Я в него с тобой опускаюсь все ниже и ниже. Вот-вот сомкнется вода над головами, откроется бездна под ногами и вечная нежность в дыхании поспешном твоем. Глотаем мы воздух, надышаться не можем. Прощание близится, друг без друга мы долго прожить не сможем, захлебнемся в мире бездомном, пустом.

На долгую память люди многое, разное дарят… О многом я тебя не прошу, подари мне на память поцелуй твой прощальный, воздуха последний глоток…

«АН-24» набрал неизвестно какую высоту, гул моторов стал равномерным и убаюкивающим пассажиров, сон не заставил себя долго ждать и незаметно навалился почти на всех пассажиров маленькой искусственной пташки.

Голова Сергея склонилась к плечу Ивана, и он заснул. Ему снился другой самолет, другой аэродром, другой город, иная страна…

Звонок прозвучал в кабинете майора Мартынова перед самым окончанием рабочего дня. Сергей недовольно посмотрел на дергающийся и подпрыгивающий на его столе телефон и подумал, что звонят издалека — уж очень настойчивые были трели.

Брать трубку не хотелось. Если телефон звонит в конце рабочего дня, то ничего хорошего ждать от предстоящего разговора не стоит: наверняка получишь какое-нибудь срочное задание и придется задержаться на службе или вообще собирать вещички и ехать в очередную командировку. Хотелось немного отдохнуть и расслабиться в спокойной домашней обстановке. Но так как в кабинете, кроме Сергея, никого из офицеров не было, а телефон все голосил и голосил, пришлось его успокоить. Сергей поднял трубку и на другом конце провода услышал голос начальника из управления вооружения армии ПВО майора Лесняка. После взаимных приветствий Лесняк, поинтересовавшись, как обстоят дела, вся ли техника исправна и какие есть проблемы, резко сменил тему разговора:

— Сергей, даю на раздумье тридцать секунд. Я хочу предложить тебе поехать в длительную загранкомандировку в мусульманскую страну с жарким засушливым климатом. Если вопрос понял, то время на раздумье пошло, я жду ответа.

Подумав и моментально взвесив все «за» и «против», Мартынов ответил, что согласен.

— Молодец, я так и думал, что ты не откажешься, жди телеграммы с вызовом.

Возможность поехать в спецкомандировку да еще в страну с жарким климатом предоставлялась очень немногим советским офицерам — это говорило о том, что тебя высоко ценят как специалиста. Такая командировка могла в корне изменить всю оставшуюся жизнь.

Конечно, по сравнению с гражданским населением, военные в то время да и, пожалуй, всегда, зарабатывали больше и квартиры получали чаще, не ожидали в очередях, как рабочие или ИТР на заводах, по пятнадцать-двадцать лет. Мартынов только недавно получил новую квартиру, до этого прожив пять лет в офицерском общежитии.

250 рублей майорского денежного довольствия хватало только на приобретение товаров первой необходимости. Но те счастливчики, которым повезло, и они во здравии возвращались из загранкомандировок, сразу приобретали автомобили, кооперативные квартиры.

Мартынову к тому времени стукнуло тридцать три года, у него была семья, жена Татьяна и четырехлетний сорванец Андрюшка. В этой части он уже служил семь лет главным энергетиком, давно освоил специфику и проблемные технические вопросы своей сферы деятельности, и в последнее время ему все чаще приходила мысль о том, что пора менять обстановку. Когда все знаешь заранее, становится просто скучно и неинтересно.

Перемен в жизни он не боялся, армейская служба приучила. Ему не на словах, а на деле уже приходилось испытать бытовые неурядицы, не спать по несколько суток подряд на полигонах и учениях, а если и спать, то в грязи и в лужах холодной воды на голой земле в армейских палатках. Да и до службы в армии, когда Мартынов работал на вагоноремонтном заводе в Улан-Удэ мастером участка, люди там подобрались разные — от бывших уголовников до целой бригады глухонемых. Так что за тридцать три года он многое испытал, жизнь его хорошенько потрепала, и он был готов ко всякому — поэтому, не задумываясь, принял предложение Лесняка.

Размышления Сергея прервал вошедший в кабинет начальник службы вооружения майор Ростошинский. Увидев Сергея в кабинете, он посмотрел на часы и спросил:

— Ты чего задержался, вроде бы никаких срочных дел у тебя не должно быть?

— Да вот, появилось срочное дело и, как я думаю, интересное.

Сергей рассказал Валерию Георгиевичу о состоявшемся телефонном разговоре и спросил:

— Как вы думаете, командир даст добро на мой отъезд?

— Я думаю, что против он не будет, ведь ты у него на хорошем счету. Да и незаменимых людей не бывает, пришлют кого-нибудь тебе на замену. Ты за это не переживай, главное собрать необходимые документы, пройти все положенные проверки и чтобы за это время ничего не случилось из ряда вон выходящего.

Насколько я знаю, изучение твоего личного дела займет несколько месяцев. И на каждое вакантное место обычно подбирается несколько кандидатов, так что рано не радуйся, и особенно по этому поводу не распространяйся: так будет лучше и спокойней.

Опечатав сейфы и кабинет, они дружески распрощались и пошли по домам.

Позвонив в звонок своей квартиры на последнем этаже новенькой «свечки», стоявшей на высокой скале, нависшей над Черным морем, Сергей думал о том, как сказать супруге о предстоящих переменах в жизни. Только Сергей звонил, отбивая морзянкой начальные слова из фразы: «Привет, это я». Улыбающаяся Таня открыла дверь:

— Знаем, знаем, что это ты, быстрей проходи, давай ужинать, а то скоро по телику «Спрут» начинается.

Поев жареной картошки и сосисок, они уселись поудобней на диван и стали смотреть очередную серию итальянского боевика. Сын в своей комнате собирал очередную замысловатую конструкцию из подаренного на день рождения конструктора. На экране разворачивались сцены погони карабинеров за мафией — шикарные квартиры, шикарные женщины, шикарные автомобили…

— Слушай, подруга, завтра досмотришь эту серию, у меня есть новость для тебя.

Таня, встав с дивана, приглушила громкость старенького цветного телевизора и спросила настороженно:

— Какая новость, хорошая или плохая?

— А с какой начать?

— Сережка, не тяни, заинтриговал. Давай с любой, излагай.

— Возможно, у нас с тобой в скором будущем появится возможность пожить в обстановке, немного похожей на эту, — сказал Сергей, при этом жестом указал на экран телевизора.

— Не поняла тебя: что, в кино сниматься пригласили, и причем здесь я? — спросила его удивленно жена.

— Ага, в кино, в цирке выступать, клоуном, — рассмеялся Сергей и начал подробно рассказывать всю историю сначала.

Быстро наступил южный вечер, они вышли на балкон, Сергей с удовольствием закурил и тут понял, что жена так и не ответила: согласна она ехать, или нет.

— Ну, так что, едем или как?

— А ты спросил у Лесняка, как называется страна, и с семьей ехать или одному?

Жена задала тот вопрос, который он забыл сам задать начальнику из управления армии. Если с семьей, то это нормально, а вот если нет, то это может оказаться Афганистан, что в корне меняло ситуацию. Война в Афгане шла полным ходом седьмой год.

— Он мне сам ничего не сказал, дал лишь тридцать секунд на размышление, вот я и не успел даже об этом подумать.

Сергей долго не мог заснуть, ворочался — то ему мешала подушка, то мысли лезли в голову дурные. Жена тоже не спала, вздыхала.

…Вот звезда упала, с неба ночного скатилась, загадать желание надобно, чтоб не забылось, чтоб обязательно сбылось, то о чем мечталось и снилось. Месяц, на небе лениво качаясь, за тучки уходит, уносит дневные тревоги, ночка идет к середине, не торопит, не терпит потехи она. Стоит тишина, даже сверчок беспокоить боится тревоги. Мы с тобой, как две недотроги, в сновиденьях забывшись, лежим. Звезда с неба упала, между нас желаньем прокатилась своим.

Что сбылось, то сбылось, а не сбылось, следующей ночи мы подождем…

Утром они, как всегда, вместе отправились на автобусную остановку.

Доехав до центра города, Сергей с Андреем пересели в другой автобус, Таня, помахав им рукой, заспешила на работу. Детский сад находился недалеко от воинской части, где служил Мартынов, и, когда у него не было ночных дежурств, он отвозил сына в садик.

Попрощавшись с ребенком, Сергей заспешил на работу: до утреннего построения оставалось несколько минут.

Командир быстро провел утренний развод личного состава по местам службы, офицеры разошлись по кабинетам, начался обычный рядовой день части ПВО, одной из многих частей, разбросанных по Черноморскому побережью.

Сидя за столом, Сергей думал: знает или еще не знает командир о поступившем ему предложении? Как сложится разговор с командиром?

В кабинет вошел Ростошинский и, нагнувшись к Сергею, сказал:

— Серега, иди к папе, вызывает…

Папой в части за глаза называли командира (мамой — начальника политотдела).

— Ну, с Богом, — сказал Мартынов и пошел к кабинету полковника Орлова. Постучав в двойную дверь и услышав приглашение войти, зашел и доложил о прибытии.

Внимательно посмотрев на майора, командир тихо спросил:

— Что, сбежать хочешь? Не нравится со мной служить? Жаркий климат ему подавай, а тут что тебе — Крайний Север?

Сергей насторожился, за долгие годы совместной службы он хорошо изучил командира: когда тот говорил тихим вкрадчивым голосом, это означало одно — он недоволен. И командир тоже хорошо знал характер Сергея, знал, что тот не будет спешить с ответом. Сергей пришел в часть, только-только получив звание старшего лейтенанта, и все его становление как офицера прошло под руководством Юрия Михайловича Орлова, легендарной личности в войсках ПВО.

Дело в том, что Орлов был единственным во всех Вооруженных силах страны того времени, кто имел три ордена «За службу Отечеству» всех степеней, что в мирное время приравнивалось к званию Героя Советского Союза. Все эти награды, конечно, были заслуженными, и, как говорил сам Орлов после возвращения из Москвы, где ему в Кремле вручал последний орден «За службу Отечеству» Первой степени Председатель Верховного Совета СССР А. А. Громыко, это не его личные награды, а награды всего коллектива части.

Пауза в разговоре несколько затянулась, и Сергей, набравшись храбрости, спросил командира, откуда он знает? Ведь разговор о его командировке за границу состоялся вчера вечером.

Командир, усмехнувшись, ответил:

— Ишь, чего захотел, так я тебе и сказал, вот когда станешь командиром части, тогда и узнаешь, как я это узнал. Ладно, езжай в свою Ливию, грейся на солнышке, знакомься с Исламом, я все равно скоро на дембель буду собираться, так что мне в принципе все равно, кто теперь здесь будет энергохозяйством руководить. Иди, скажи начальнику строевой, что я дал команду оформлять на тебя бумаги, и пусть не тянет, они там, наверху, торопят.

Мартынов вышел из кабинета командира и только тогда обнаружил, что он весь мокрый от пота. Столько лет знаешь человека, но все равно, заходя к нему в кабинет, ждешь чего угодно в любой момент.

Посмотрев на часы, Сергей с удивлением понял, что он пробыл в кабинете Орлова почти час. Получалось, что они вроде бы ни о чем много не говорили, а время пролетело незаметно. Получалось, что они просто долго молчали, смотря друг другу в глаза. Получалось, что все это время, пока Сергей был в кабинете командира, тот еще не принял окончательного решения — отпускать его, или нет.

Зайдя в строевую часть и передав приказ командира начальнику строевой, Сергей заспешил выйти за пределы расположения части — нужно было подниматься на гору, где находился один из дивизионов, который заступал на боевое дежурство по охране южной границы страны. Необходимо было проверить готовность энергосредств к выполнению поставленных задач.

Подниматься на гору в спокойном темпе надо было минут пятнадцать, тропинка была очень крутая, но Сергей знал все ее выступы и камни почти наизусть. Он почти год прожил в стареньком офицерском общежитии дивизиона и ходил вверх-вниз каждый день по несколько раз. Изучил тропу досконально.

Даже темными вечерами, бегая на свидания к будущей жене, он редко оступался в темноте и обходился без фонарика на этой крутой и пока счастливой для него тропе…

Преодолев крутой стометровый подъем, Сергей быстро пошел к дивизиону.

— Мартынов, — услышал он оклик и обернулся.

Сзади, положив руку на крышу новенького красного «Запорожца», стоял майор Тимофеев, офицер особого отдела. На нем была длинная, почти до пят, шинель темного цвета. Тимофеев недавно прибыл в часть и был мало знаком Сергею. Запомнился только ежеутренними длительными пробежками, которые завершались купанием в море.

Его шинель почему-то напомнила Сергею кожаное пальто Дзержинского из старых фильмов про революцию. Подойдя к Тимофееву и поздоровавшись с ним за руку, Сергей подумал, что он даже не знает его имени и отчества:

— Слушаю вас.

Тимофеев его имя знал:

— Сергей, у меня к тебе есть разговор, садись в машину.

— У меня мало времени, я спешу — надо дивизион готовить к боевому дежурству.

— От этого разговора будет зависеть твоя поездка за границу.

Сергей внимательно посмотрел в каменное, без всяких видимых эмоций лицо особиста. Что за черт, только вчера по телефону состоялся разговор с Лесняком, а сегодня утром уже и с командиром беседа состоялась, и этот тип в курсе дела. Интересно, что ему надо от меня?

— Времени у меня действительно мало, спрашивайте, что вас интересует, — ответил Сергей.

— Твое личное дело перед отправкой в Москву будет тщательно изучаться и от того, какую я напишу характеристику, будет зависеть твоя дальнейшая судьба.

— Но вы меня совсем не знаете, как же будете писать эту характеристику? — спросил Мартынов.

— А вот если бы ты согласился со мной иногда встречаться и рассказывать все что произошло в части за последнее время, особенно о действиях и поступках командира: куда он ездил, о чем говорил, с кем встречался, — тогда бы написать положительную характеристику на тебя мне не составило никакого труда, хоть сейчас могу ее написать и отправить по инстанциям, указав, что ты толерантен к мусульманству, — закончил свою пламенную речь Тимофеев.

У Сергея от возмущения все закипело в груди, сердце забилось, словно он взбежал без остановки на Эльбрус. Такой наглости, такого цинизма он не ожидал, ведь уже вовсю начиналась перестройка, на дворе был 1986 год, а не 37-й, а тут на тебе — воскрес дьявол во плоти в лице Тимофеева…

…Нежданно-негаданно ОНИ к нам пришли, потушили огни, ставни закрыли, оставили щель… В луче затухающего солнца точками черными видна лишь шинель. Не дышится, не летится, одна осталась нам мразь.

Не дают продохнуть, высохнуть, помолившись, спокойно уснуть, наступают сплошными рядами, бьют батогами, души пряча в тень. Они, демоны глухие, в оковы сковали пудовые нас, и праведный День.

Сергей сделал несколько шагов назад.

Вспомнил, что в то время, когда он нес службу дежурным по части, Тимофеев в спортивном костюме, пробегая к морю на утренней зарядке, иногда заходил на территорию части и узнавал: как прошла ночь, не было ли каких-то нарушений воинской дисциплины или происшествий. Только сейчас до него дошло, что Тимофеев уже тогда пытался закинуть удочку и поймать Мартынова на крючок, сделать своим осведомителем. А теперь для этого был самый подходящий момент — под характеристикой на Мартынова должна стоять подпись человека в черной длинной шинели.

Сергею захотелось что есть силы размахнуться и ударить в это самодовольное и гнусное лицо, в эту скотскую морду. Ударить так, чтобы ОНО завопило и завизжало от боли и неожиданности, покатилось вниз с горы, подскакивая на каждой кочке, и плюхнулось в штормящее море. Чтобы никогда больше не появлялось на горизонте этой жизни. Но на проходной дивизиона стоял дневальный и с интересом наблюдал за двумя офицерами.

Сергей продолжал молчать, а Тимофеев продолжал:

— Если тебе сейчас некогда, то давай встретимся у тебя дома вечером и поговорим за чашкой чая, я тебе более подробно, в уютной для тебя обстановке, расскажу, какие меня вопросы интересуют.

Такой наглости Мартынов вытерпеть уже не мог, он положил руку на плечо мерзавцу:

— Топорно работаешь, майор, топорно. Если я, по твоему мнению, подхожу на роль доносчика, то тогда попрошу официально, через моего непосредственного начальника, майора Ростошинского, пригласить меня к себе в кабинет и там задавать свои дешевые вопросы. Понял?

Тимофеев явно не ожидал такого ответа:

— Ну что же, за это дорого поплатишься, заграницы тебе не видать, смотри, еще пожалеешь!

— Хватит пугать, давай вали отсюда…

С этим словами Сергей развернулся и зашагал в дивизион, продолжая мысленно чертыхаться и обдумывать план своих дальнейших действий.

Тимофеев как офицер особого отдела только служил при части, если такую рода деятельность, можно было назвать службой. Он даже в штате части не состоял и деньги ежемесячно получал по отдельной раздаточной ведомости. Командиру части не подчинялся, а как бы состоял при нем советником. Исчезал на некоторое время, затем опять появлялся в части. Работы для него было уйма, в международном порту постоянно находилось несколько зарубежных морских судов, по улицам города большими группами разгуливали иностранцы. Поле деятельности для работника особого отдела было огромным.

Как-то, работая в дивизионе, офицеры заметили, что на экранах приемных устройств станции наведения ракет появились сильные помехи. Откуда они появились и кто их ставит — вот задача для разведчика. Разобрались же с головоломкой офицеры службы вооружения части по диаграмме направленности сигнала выяснили, что помехи шли мощным лучом с борта иностранного судна, стоящего на рейде, велась активная разведывательная работа. Но товарищу Тимофееву это не было интересно, видимо, это было не то поле, куда Тимофеев любил бросать семена для посева.

Слежка за своими офицерами, вербовка провокаторов и доносчиков — вот что его занимало более всего. Кто, какие дачи строит, у кого какая любовница, и сколько кто выпивает по вечерам, кто какой вере отдает предпочтение. Вот отчего у него вырастали крылья за спиной, и вот зачем ему нужна была длинная до пят, черная шинель — прятать от окружающих эти свои крылья, крылья демона, крылья ископаемого ящура.

Проверив боевую готовность энергосредств дивизиона и убедившись, что вся техника работает, что параметры, определяющие боеготовность, в норме, что соблюдение правил техники электробезопасности соответствует установленным характеристикам, Мартынов покинул территорию подразделения.

Пошел дождь, сначала небольшой, но по мере того, как Сергей удалялся все дальше и дальше от того места, где он беседовал с Тимофеевым, дождь все усиливался и усиливался. Крупные капли с бешенством колотили по листьям деревьев, склонивших покорные ветки к земле. Вода, постепенно размывая эту землю, находила новые русла для сначала маленьких, а затем и больших белесых рек, которые устремлялись вниз к морю. Белая глина, которую вода вымывала из-под камней, придавала самой воде какой-то необычный оттенок. Создавалось впечатление, что текли молочные реки из вымени большой и хорошо откормленной коровы. Молочные реки впадали в неспокойное море, и оно по праву могло называться Белым.

Когда Мартынов, чертыхаясь, зашел в кабинет, он был мокр с головы до ног.

Положив мокрую фуражку сушиться на батарею, присел отдохнуть на край стола, за которым, обложившись толстыми папками с документами и дымя любимой «Примой», сидел Валерий Георгиевич Ростошинский.

Не поднимая головы, он спросил:

— Что чертыхаешься, Сережа? Как поработал?

— Есть от чего чертыхаться, Георгиевич, — заметил в ответ Сергей, закурил «Нашу марку» и рассказал всю историю.

Начальник по ходу рассказа молчал, и только когда Сергей упомянул, как ему хотелось вмазать Тимофееву по роже, произнес:

— Я бы, наверное, все-таки вмазал, особенно после слов об исламе! Это же провокация чистой воды!

— Ну что будем делать? — спросил Сергей. — Пошел я, наверное, к командиру, все ему расскажу, как было.

— Погоди, Сережа, пойду-ка я сам к нему, ты лучше здесь подожди, — сказал Ростошинский и вышел из кабинета.

Он отсутствовал около получаса, за это время форменная фуражка Сергея, лежавшая на батарее, высохла и стала напоминать фуражку гитлеровских офицеров: тулья высоко поднялась вверх, а поля опустились вниз. Увидев это, Сергей со злостью бросил ее по направлению к настенной вешалке. Фуражка, как ни странно, ловко зацепилась за единственный свободный крючок. В этот момент дверь в кабинет распахнулась, и вошли двое — Ростошинский и майор Боровлев.

— Сережа, ты извини, но я рассказал все Александру Николаевичу, — произнес Георгиевич.

— Спасибо, шеф, я не против этого. Ну, что сказал командир?

— Командир сказал, что ты молодец, правильно поступил и добавил, что, наверное, тоже дал бы ему по морде, — произнес Ростошинский.

— Да, классная получилась бы отбивная, — проронил Боровлев.

Боровлев был инженером службы вооружения. Он несколько раз был за границей и принимал участие в боевых действиях в Египте, в Ираке, а недавно вернулся из Перу; очень опытный мужик, как в вопросах военных, так и в житейских, разбирался во многих религиях, в том числе и в Исламе.

— Сережа, давай-ка, начнем вот с чего, — сказал Николаевич и начал тщательно осматривать все комнаты службы вооружения, заглядывал под столы, в люстры, откручивал розетки и выключатели.

— Здесь не обошлось без вот этого, — с этими словами он извлек из-под стола Ростошинского маленькую коробочку. Коробочка оказалась подслушивающим устройством. Затем раскрутил телефон, и там к контактам микрофона тоже была припаяна какая-то странная штуковина.

— Вот и весь фокус-покус, вот почему Тимофеев все знает и владеет информацией. Я не удивлюсь, что такие штуковины будут установлены и в других кабинетах части, — произнес Боровлев.

— Да, дела, прямо детектив какой-то, и что, все это из-за него? — произнес Георгиевич, посмотрев на Сергея.

— Нет, не думаю. Скорее всего, здесь игра идет по-крупному, а Сережа просто вовремя им попался под руку, — заметил Саша.

— Валера, иди опять к папе, докладывай: нам здесь самим не справиться.

— Пожалуй, ты прав, я побежал, пока он куда-нибудь не уехал.

Дальнейшие события развивались стремительно…

На следующий день к воротам части подъехала новенькая черная «Волга» последней модели. Номера на машине были гражданские. Из салона вышел человек плотного телосложения. Предъявил дневальному по контрольно-пропускному пункту свои документы. Тот внимательно их изучил, созвонился с дежурным по части и, после разрешения на въезд машины, нажал на кнопку устройства открывания ворот. Электрический привод заскрипел плохо смазанной цепью, ворота несколько раз дернулись и поползли по направляющему рельсу. «Волга» поехала прямо по строевому плацу к зданию штаба. Командир спешно вышел на крыльцо, надевая фуражку. Из машины вышли четверо в черных костюмах. Приложив руку к козырьку, Орлов отдал честь одному из них и пригласил пройти в свой кабинет. Эти четверо перевернули вверх дном все помещения штаба. Работали тихо, сосредоточенно, не вступая в разговоры с офицерами части. Через несколько дней они так же внезапно исчезли, — словно утренний туман при восхождении солнца. Результат работы дружной четверки был ошеломляющ. Оказалось, что за то короткое время, которое Тимофеев был в должности начальника особого отдела, он организовал тотальную слежку за всеми офицерами и солдатами. Совместно с начальником режимного отдела майором Шумовым Тимофеев установил прослушивающие устройства в кабинетах. Слушали и записывали на магнитофон всех и вся. К особистам присоединился начальник финансовой части капитан Кушкин. Цель: собрать как можно больше компрометирующих документов на командование части, а затем шантажировать. Цель шантажа: получение вне очереди квартир. До чего низко пали органы госбезопасности… Тимофеева тихо проводили на пенсию, квартиру он так и не получил. И поделом…

Начфина Кушкина отправили служить с понижением в другой гарнизон, не в Кушку, а в Астрахань, тоже не хлеб… а песок. Больше всего досталось Юре Шумову — беднягу уволили из армии без пенсии. Осталось до дембеля дослужить ему всего-то шесть месяцев — ан нет, не дали. На партийном собрании, когда разбирали его персональный вопрос перед увольнением из рядов Вооруженных сил, за исключение из КПСС проголосовали 60 человек, против — ни одного, воздержался только Мартынов. Не поднялась рука голосовать за исключение Шумова из партии — Сергей знал, что простодушный Шумов вряд ли осознавал, в какие интриги его впутал Тимофеев.

Вопрос по Шумову был решен: исключить из рядов КПСС. Бедный Юрик… Пришлось ему в сорок пять лет устраиваться работать учеником слесаря на судоремонтный завод.

После собрания коллеги говорили Мартынову: «Ну все, хана тебе, Серега. Медным тазиком накроется твоя заграница, твоя мусульманская эпопея. Почему не проголосовал за исключение Шумова из партии? Теперь Папа тебя съест…»

«Ты почему-то не такой как все, какой-то ты совсем другой, — однополчане мне иногда твердили. — Хотя и пальцы в желтом табаке, и на вид совсем ты не святой, видать таким тебя родители родили».

«Что поделать, — друзьям немногим я отвечал, — на этот мир смотрю своими я глазами, и звуки лжи и фальши воспринимаю с болью чуткими, как у арабского скакуна ушами.

Врагам уступок никогда в бою я не давал, а недомолвки ваши, как всегда, прощаю…»

Постепенно страсти стихли, почти стихли… Наступили обычные армейские будни.

Но иногда у командира все же просыпалась подозрительность. Он стал плотнее закрывать двери своего кабинета. Начальнику связи приказал строго следить за безопасностью средств связи. Поставил себе в кабинет новенький кондиционер БК-1800.

Окна закрыл решетками. Рядом с его кабинетом находилась комната дежурного по части, в которой он приказал наглухо забить окна, чтобы, не дай Бог, офицеры не услышали, о чем ведутся разговоры в его кабинете. Черноморское побережье, жара летом под 40 °C. Сутки дежурства превращались в каторгу. Пот стекал ручьями по телу, сапоги наполнялись едкой жидкостью, ноги распухали, белели, болели. Конечно, все обязаны стойко переносить тяготы, устав есть устав. Но всему есть предел. Так думали многие, а сказать об этом командиру боялись. Но голь на выдумку хитра… В скором времени офицеры кусачками вытащили гвозди из рам, расширили гнезда и, когда командир покидал территорию части, открывали окна настежь. Когда же он появлялся — окна закрывались, гвозди размещались в свои гнезда. В одно из своих дежурств, при докладе о заступлении, Мартынов обратился к командиру: «Товарищ полковник, разрешите открыть окна в комнате дежурного по части, снять китель и портупею. Разрешите нести дежурство в рубашках без галстука. Устав разрешает такую форму одежды».

Полковник Орлов, внимательно посмотрев на Сергея, возразил:

— Устав разрешает, но… там написано: на усмотрение командира части. А кто здесь командир части? Кто Бог? Иисус, Аллах? Кто? Я, командир, Бог — не так ли?

— Так точно, — сказал Сергей.

Орлов, не слушая его ответа, продолжал:

— А кто самый умный человек в части? Правильно товарищ майор — самый умный человек в части, тоже ко-ман-дир.

Мартынов стоял навытяжку перед Папой и думал: «Да, не вовремя, видно, я со своей просьбой, под горячую руку в знойный вечер, пожалуй, сейчас попаду, как пить дать».

Орлов, внезапно прервав речь, бросил сменяющемуся с дежурства офицеру:

— Можете идти, а вас товарищ Мартынов, я попрошу остаться.

Когда входная дверь захлопнулась, командир спросил:

— Слушай, Серега, и как это ты решился у меня просить окна открыть, снять китель, портупею. А другие офицеры, что, раньше не могли этого сделать? Скажи честно? Боялись?

Мартынов, пожав плечами, ответил:

— Видимо, да, боялись, товарищ командир.

— А ты, значит, смелый? — продолжал Орлов.

— Ну, не смелый, но кто-то же должен, должен был это сделать.

Пауза затягивалась…

— Хорошо, скажи всем, что я разрешаю сделать то, о чем ты просил, разрешаю, будь вы неладны. Скажи мне еще вот что, дружок.… Тогда на собрании ты о чем думал, воздерживаясь от исключения Шумова из партии? Думал ты о чем?

Сергей стоял и молчал… Вот когда, значит, командир решил напомнить о том, что воздержался при голосовании…

— Не хотел лукавить, лицемерить, — неожиданно услышал Мартынов фразу, вылетевшую изо рта командира.

— Не хотел, товарищ командир, кривить душой, — ответил Сергей.

— Я так и думал, так и думал, — прошептал Орлов и продолжил: — Хорошо, иди и послезавтра собирайся на медицинскую комиссию вместе со всей семьей, поедешь в Ливию скоро…

— В Ливию? — опешил Мартынов.

— Да, да, в Ливию. Когда-то и я был вот такой как ты, немного странный… Все, разговор закончен, ступай же, — Орлов откинулся на спинку кресла.

Сергей вышел из кабинета командира, на ходу снимая портупею и китель.

— Что, снял с дежурства? — раздались удивленные голоса стоящих в коридоре офицеров.

— Нет, — ответил Сергей, — разрешил всю эту сбрую снять, снять китель, галстук и окна в дежурке открыть.

— Ну, ты даешь, молодец, Серега, с нас магарыч после дежурства, — зашумели, обрадовавшись, офицеры и побежали обсуждать с друзьями приятную новость.

Медицинские комиссии… сколько их пришлось пройти за всю службу — не счесть.

Но эта была особенной, важной. В принципе, за свое здоровье и здоровье жены Сергей не волновался. А вот сын Андрей частенько болел. Что накопают врачи в его организме? Дадут ли добро на поездку в жаркий и сухой климат?

В Краснодар добрались на электричке. Растолкали сонного мальчишку, тот, потирая глаза ладошками, спросил:

— Папа, что уже госпиталь?

— Нет, еще не госпиталь, сейчас возьмем такси и поедем в госпиталь, — ответил Сергей.

Таня с Андрюшей присели на лавочку, а Сергей вышел на дорогу, подняв руку.

Сигналя правым поворотом, к нему подъехала желтая «Волга».

— Командир, до военного госпиталя подкинь.

Госпиталь — красное двухэтажное кирпичное здание. Запах лекарств, белые халаты врачей, синие костюмы больных.

— Фу, как воняет, — зажав нос, пробурчал Андрейка.

— Ничего, сынок, потерпи.

Получив на руки в регистратуре список врачей, которых необходимо было пройти, Сергей, Таня и Андрей стали занимать очередь сразу во все врачебные кабинеты, чтобы сократить время прохождения комиссии. Так в суете прошел весь день… Анализы, баночки, мензурки. Откройте рот, скажите «а-а-а»… дышите, не дышите. Сахар в норме, СОЭ в норме. Сынишке надо купить супинаторы — плоскостопие у него, папаша, развивается.

Так, это что за кабинет?

— «Гинеколог» — нам, Андрюша, с тобой туда не надо, Таня — вперед.

Жена заглянула в кабинет гинеколога и, обернувшись, сказала удивленно:

— Слушай, Сережка, там мужчина гинеколог…

— Да? Ну так что теперь? — ответил вопросительно Сергей.

— Я не пойду, — надувшись, ответила жена. — Я стесняюсь.

— Мы едем в Ливию, или мы не едем? — строго спросил Сергей. — Давай, давай малыш, не съест он тебя, этот гинеколог, — Сергей подтолкнул жену к двери.

— Мама, ну, иди же, я уже кушать хочу, — начал хныкать Андрейка.

Таня вошла в кабинет. Ее не было минут пятнадцать, потом дверь распахнулась и из кабинета вышла, показывая язык Сергею и сыну, раскрасневшаяся Таня.

— Не съел? — спросил Сергей. — Женская честь на месте?

Татьяна размахнулась и легонько огрела ладонью Сергея по затылку.

— На месте, на месте.

— Что написал? Жить будешь?

— Написал: «Абсолютно здорова», и добавил устно: «Какая у вас грудь красивая», — усмехнулась Таня.

— Так, я не понял… — удивленно пробормотал Сергей. — Сейчас, сейчас прольется чья-то кровь…

— Ладно, пошли отсюда, написал, что здорова и на том спасибо, — Таня потянула Сергея в другую часть коридора, где находился кабинет стоматолога.

— Если и здесь скажут, что у тебя абсолютно красивые зубы, то я разнесу эту богадельню на кусочки, — бурчал Сергей.

Зубы оказались в порядке у всех. Андрей, намаявшись основательно, заснул богатырским сном прямо на скамейке возле кабинета главного врача — председателя медицинской комиссии.

— Что будем делать? — спросил Сергей.

— Мартыновы, заходите, председатель комиссии вас ждет, — выглянув из отворившейся двери, сказала старшая медсестра госпиталя. Но, увидев крепко спящего ребенка, зашептала: — Ой, какой малыш симпатичный. На маму сильно похож. Ладно, не тревожьте его… Папаша, заходите, заходите скорей, рабочий день уже заканчивается…

Мартынов прошел в кабинет главного врача. За столом сидели несколько человек в белых халатах — члены медицинской комиссии. На вешалке висел китель с полковничьими погонами.

— Товарищ полковник медицинской службы, майор Мартынов для прохождения медицинской комиссии прибыл, — доложил Сергей.

— Будет, будет… — хриплым голосом произнес лысоватый мужчины лет сорока пяти, сидящий в центре.

Старшая медсестра подошла к полковнику и что-то шепнула ему на ухо.

— Так, члены комиссии ознакомились с вашими документами и пришли к выводу, что вы и ваша семья могут быть признаны годными по состоянию здоровья для прохождения службы в стране с жарким засушливым климатом. Особенно ваша жена, которая абсолютно здорова, — скороговоркой произнес врач, внимательно посмотрев при этом на сидящего рядом гинеколога. — Вот ваши документы. Старшая медсестра поставит печати, и можете ехать. Желаю удачи, майор.

Сергей, улыбнувшись, поблагодарил полковника и вышел их кабинета вслед за старшей медсестрой.

В коридоре он, взглянув на сына, жестом показал Татьяне, что все в порядке.

— Как вас зовут? — спросил Мартынов у старшей медсестры.

— Мария Викторовна.

— Огромное вам спасибо за помощь. Возьмите коробочку конфет, это «Птичье молоко».

— Что вы, что вы, — произнесла Мария Викторовна и, оглянувшись по сторонам, положила коробку конфет в стол. — Храни вас Бог на чужой земле!

Затем она поставила печати на заключении медкомиссии и пожелала Мартыновым счастливого пути. Домой добрались Мартыновы поздней ночью.

Прошло около года… Остыло знойное лето, быстро миновал бархатный курортный сезон. Приближался новый 1987 год. За это время Сергей со своей частью съездил на полигон в Астраханские пески. Боевые стрельбы прошли отлично. Лишь иногда Мартынова беспокоила мысль о том, что нет вызова из Главного штаба войск ПВО для поездки в загранкомандировку. Вспомнился анекдот от Юрия Никулина: «Из пункта „А“ в пункт „Б“ навстречу друг другу выехали два поезда.

— Ну и что? Встретились? — спрашивают Никулина.

— Нет, не встретились, — отвечает тот.

— Почему?

— Не судьба».

Но вот в один из праздничных новогодних вечеров в квартире Мартыновых раздался поздний телефонный звонок. Сергей ожидал услышать поздравления от друзей или родственников с наступившим Новым годом. Но на другом конце провода раздался голос начальника строевой части капитана Клещенок:

— Сергей, приветствую вас! Извините за поздний звонок. У меня для вас новость. Не знаю, обрадует она вас, или огорчит… Дело в том, что я только что получил телеграмму, в ней сообщается, что вы 18 января должны прибыть в Москву в 10-е Управление Генерального штаба МО. Вот такие дела…

Осторожно держа в руках торт «Рыжик», в комнату вошла Таня.

— Кто звонил? — спросила, увидев мужа с телефонной трубкой в руке.

— Собирай, малыш чемоданы, — переваривая в уме услышанное, ответил Сергей.

— Сегодня второе, а 18 января я должен быть в Москве в готовности номер один к отбытию в Ливию.

Жена, опустившись на диван, спросила:

— А мы, как же мы с Андреем?

— Пока не знаю, из Москвы сообщу. Да ты не переживай, я думаю, что недолго придется жить порознь, от силы месяц, пока тебе визу откроют.

Две недели ушло у Мартынова на то, чтобы сдать служебные дела Ростошинскому. Пока не прибудет сменщик, заниматься энергетикой части Орлов поручил ему.

Последний вечер дома… Сергей собирал и укладывал вещи в дорожную сумку. Таня хлопотала на кухне — готовила ужин. Андрей, еще толком не осознавая, что завтра отца уже не будет дома, уселся на пол возле сумки и смотрел, какие вещи тот берет с собой в дорогу.

Потом выбежал на кухню и вернулся, держа несколько мандаринов:

— Папа, возьми с собой в дорогу, в самолете будешь кушать, чтобы не укачивало. И еще вот Тобика давай я тебе сверху в сумку положу, будет охранником работать.

Маленькая пушистая игрушечная собачка, которой на семейном совете дали кличку Тобик, уютно разместилась в сумке Мартынова. Сергей погладил сына по светлой голове, поцеловал в сладко пахнущую щечку. На глаза невольно навернулись слезы…

Таня позвала из кухни:

— Мальчики, идите кушать.

Не услышав ответа, она вошла в комнату и увидела, что Андрей сидел на коленях Сергея и задумчиво смотрел отцу в глаза.

— Кушать? — спросил Сергей и, подняв сына над головой, усадил его на свою шею. — Кушать, так кушать.

Обнял жену, и они прошагали на кухню, откуда доносились манящие запахи жареной картошки, отбивных, салата «Оливье».

Быстро поужинав, Андрей убежал в комнату смотреть мультики.

Сергей взял Таню за руку и, притянув к себе, усадил на колени. Поцеловав ее в губы, стал нашептывать на ухо:

«Мне иного не надо поверь, хочу наслаждаться тобой, в зное взгляда ласкового вспыхнуть и растаять свечой, до дна испить чашу влаги ароматной, твоей нежной, словно летний пух рукой, преподнесенной.

Хочу видеть тебя каждый миг, каждый день, вечно, слышать слова, которые ты произносишь порой беспечно, хочу быть зависимым, хочу быть нужным, срочно. Хочу успеть надышаться тобою, мне иного не надо. Хочу, взявшись за руки, вступить в обновленное завтра. Ранние рассветы встречать без капризных туманов, хочу увидеть облака, игру звезд, шепот закатов, хочу, чтоб жизнь была тобой насыщенна и уютна. А когда придет пора уходить, навек расставаться, закричу я клятву тебе, посвящая молитву — слова: „Спасибо что одарила меня правом влюбляться, быть рядом с тобой всегда, мне иного было не надо…“

Ты хочешь быть со мной всегда и везде, в разлуке, в горе и в тесной плацкарте?

Давай попробуем, рискнем, попытка не пытка, с милым рай в шалаше, одна на двоих лямка…

Противопоставим Любовь зазнайке Судьбе, останемся одни, не в облаках, на Земле, станем единственными — мужчиной и женщиной, — нам иного не надо, будет нам это наградой».

— Папа, папа, ну когда мы на вокзал поедем? — вбежав на кухню, крикнул Андрей.

— Да, пора… уже пора, сынок. Только на вокзал ты не поедешь, уже поздно, спать пора ложиться. Я сам, я сам доберусь.

Одевшись, Мартыновы вышли из квартиры. Андрей нажал на кнопку вызова лифта, тот, скрипя тросами, лениво полез вверх.

— Сережа, а может, пошли пешком, а то еще застрянем между этажами, на поезд опоздаешь, — сказала Таня.

— Поехали, поехали на лифте, — настаивал сын.

Сергей усмехнулся, зная, какое удовольствие получает его ребенок от такой поездки:

— Конечно, на лифте, Андрей Сергеевич, поедем, на лифте и никак иначе.

Двери лифта распахнулись, и Андрей первый с радостным визгом вбежал на шатающуюся поверхность пола.

— Поехали… посадка на первом этаже, всем пристегнуть ремни, — поднеся руку с виртуальным микрофоном ко рту и имитируя своим голоском голос стюардессы, четко выговаривая слова, декламировал Андрей.

В этот момент в кабинете лифта замигала лампа освещения. Таня вопросительно посмотрела на Сергея:

— Я же говорила, пошли пешком…

— Мама, мама, ты ничего не понимаешь. Это же перегрузки, — зашикал на нее сын.

Лифт, несколько раз дернувшись на тросах, продолжил движения к месту посадки.

На первом этаже его двери нехотя открылись, словно не спешили выпускать пассажиров на свободу.

— Вот и все, мне пора, — взглянув на часы, произнес твердым голосом Мартынов.

Обняв и поцеловав жену и сына, он зашагал к автобусной остановке.

Садясь в автобус, крикнул:

— Я позвоню вам из Москвы.

В ответ услышал голос Андрея:

— Папка, папка, я приеду к тебе обязательно, слышишь меня? Не скучай, ведь Тобик с тобой…

Автобус отъехал от остановки, и Мартынов через стекло еще некоторое время видел, как Таня и Андрюша стояли и махали, махали ему вслед…

А вот и Москва — Казанский вокзал. Мартынов вышел на перрон, вдохнул полной грудью морозный воздух.

Москва… по-прежнему суетишься, все время куда-то спешишь. Не меняешь свой характер, Москва, в этом мире ты такая одна. Прохожие, несмотря на мороз, на ходу жуют эскимо, читают книги и журналы в метро, дворники нещадно скоблят ото льда тротуары, мелькают призывной рекламы огни, очереди за билетами в театры, в кино, мелькают желтые, словно канарейки такси.

Сергей зашел в телефонную будку. Набрал семь цифр и после нескольких длинных гудков услышал в трубке голос: «Слушаю. Сайгин».

Мартынов представился и спросил о дальнейших действиях.

— Приезжайте в Генштаб, пропуск на ваше имя будет заказан. Пройдете через восьмую проходную, — ответил степенный голос собеседника.

Несколько остановок на метро, и Мартынов оказался на улице, перед огромным, занимающим несколько кварталов многоэтажным зданием из светло-серого камня. У подъездов черные «Волги», «Чайки», туда-сюда снуют моложавые полковники. «Столько полковников, что из них можно было сформировать не один батальон», — подумалось Сергею. Стояние в очереди в бюро пропусков заняло не меньше часа, было время окинуть взглядом людей рядом.

Женщины с маленькими детьми, молодые или среднего возраста мужчины. Из разговоров стало понятно, что женщины с детками едут к своим мужьям, проходящим службу за границей. В бюро пропусков, несмотря на зиму, душно, тесно. Ни одного стула, куда можно было бы сесть отдохнуть, скоротать время, пока оформлябися документы.

«Меняются времена, но порядки существенно не меняются», — подумалось Мартынову. Вспомнил, что недавно прочитал в книге Валентина Пикуля, как министр царского правительства Горчаков утром спросил у дежурного регистратора:

«— Что получено за ночь с телеграфа?

— Существенного, ваше сиятельство, в мире ничего не произошло. Янки намерены избрать в президенты какого-то лесоруба по имени Авраам Линкольн, за которым они признают талант остроумного оратора. Линкольн, кстати, видный проповедник против рабства чернокожих.

— Что там негры! — отмахнулся министр. — У нас вон белокожие не могут никак раскрепостить своих же белокожих…»

Получив пропуск, Сергей поднялся по скользким мраморным ступенькам и открыл массивные двери 8-й проходной. Солдат срочной службы в фуражке с синим околышем, внимательно сверив записи в пропуске и в удостоверении личности офицера, со словами: «Проходите, товарищ майор», отдал ему воинскую честь. Полы коридоров Генерального штаба были устелены дорогими ковровыми дорожками, на стенах и потолках висели модные люминесцентные светильники, излучавшие комфортный голубой свет. Сергей на скоростном лифте поднялся на пятый этаж. Ему нужен был кабинет № 533. Вот и он. На двери табличка с надписью: «Саранкин. Сайгин.»

— Разрешите войти? — толкнув дверь, спросил Мартынов.

В просторном кабинете друг напротив друга, обложившись грудами бумаг, сидели два полковника лет тридцати пяти — сорока с общевойсковыми эмблемами на погонах.

Сергей, протянув пропуск одному из них, представился. Тот бегло, как показалось с отсутствующим видом, изучил пропуск и сказал:

— Так, я полковник Сайгин, буду курировать вашу группу вплоть до отъезда в Ливию. Со мной будете держать связь во время отпуска и после окончательного возвращения из спецкомандировки. Вот вам номера телефонов, сообщите их жене. Через месяц другой мы оформим визу на нее и вашего ребенка. Периодически пусть позванивает мне и справляется о точной дате вылета. Ваш вылет в Ливию через десять дней. За это время с вами будут проведены занятия по изучению материалов, касающихся страны пребывания. На Центральных вещевых складах Министерства обороны получите гражданскую одежду на свой выбор. Сдадите в ЦК КПСС партийный билет и, пожалуй, это все… Если вопросов нет, то в кабинете № 534 собирается ваша группа, можете присоединяться к коллегам.

Кабинет № 534 оказался аудиторией, в которой за столами сидело человек пятьдесят.

Поздоровавшись, Сергей сел за один из столов на свободное место.

— Откуда и куда? — спросил, улыбаясь, его сосед, лысоватый парень с монголоидными чертами лица.

— Я служил на курорте в Туапсе, а теперь вот, видимо, вместе с тобой на другой курорт загорать поедем, — ответил Сергей.

— Это точно, курорт… Иван Машанов, — протянув руку для рукопожатия, хохотнул сосед.

— Ты кто по специальности? — спросил Иван.

— Я энергетик, — ответил Сергей.

— О, «лампочка Ильича» — уважаемый человек, — продолжал хохмить Иван. — А я начальник первого отделения — офицер наведения.

— Гроза фантомов и комаров, — в тон ему заметил Сергей.

Так Мартынов познакомился с Иваном.

Аудитория постепенно наполнилась до отказа. Офицеры знакомились друг с другом, обменивались соображениями о предстоящей поездке, читали литературу, лежавшую на столах. В аккуратно подшитых папках — много статей об исламе. Листы зачитаны предшественниками. Сергей открыл первую из папок:

«Ислам возник как идеологическое и организационное обеспечение целостного торгового и налогового пространства в ареале караванного пути из Индии в страны Средиземноморья (вдоль берега Красного моря). Объединение племен и стирание различий между ними, а также замирение торговых городов и воинственных бедуинов, живущих за счет грабежа караванов, произошло благодаря упразднению культов сотен родовых божеств и провозглашению единым богом Аллаха. Так называли свое божество люди рода курейшитов, к которому принадлежал пророк Мухаммед. Воплощением божества многие народы Аравии считают „черный камень“, помещенный в Каабе — сравнительно небольшом кубическом святилище. Святым считают и колодец Земзем.

Пятью столпами ислама являются: вера в единственность Аллаха, почитание пророка Мухаммеда, молитва, пост и паломничество в Мекку».

«Ну, это мы, допустим, уже знаем», — подумал Мартынов и обратил внимания на маленькую книжицу зеленого цвета. «Зеленая книга», Муаммар Каддафи. «Так вот какая она, знаменитая книга лидера социалистической народной арабской Джамахирии. Своего рода устав народной власти. Тонкая арабская вязь слов, всего сорок страниц».

Полистав книгу, Сергей заметил на двадцатой странице заголовок: «Черные». И стал внимательно читать…

— Стоп, стоп, хватит, Серега, — устало произнес Иван. — Занятное чтиво, особенно про женщину и про то, что миром будут править черные. Надо будет там, в Ливии, осторожней на первых порах быть. А то мы со своим коммунистическим мировоззрением, пожалуй, не впишемся в этот загадочный мир мусульманства.

— Давай захватим с собой эту брошюру, может, встретим Каддафи, автограф попросим оставить на память, — ухмыльнулся Мартынов. — Пошли обедать, должен же быть здесь у них в штабе буфет, или столовая.

— Буфет? Буфет есть, и еще какой! За мной, дружище, — воодушевился Иван, и они вышли в коридор.

На каждом этаже Генерального штаба, оказывается, было несколько буфетов. В один из них и направились Иван с Сергеем.

— Да, вот это пассаж! — вырвалось у Сергея.

— У нас, понимаешь, талоны на масло, мясо, сахар, а тут… елки-палки…

В витринах буфета на блюдах аппетитно расположились куры гриль, креветки, осетрина, красная и черная икра. Кока-кола в витых бутылочках, персики, торты и пирожное.

— Что будем брать, Ваня? — спросил Сергей у оторопевшего друга.

— Что, что, дежурный обед — солянку да сосиски. — ответил тот. — Да, пожалуй, пивка пару бутылочек «Жигулевского».

Очередь продвигалась медленно. Местные офицеры бесцеремонно оттесняли в сторону чужаков командировочных. Официантки быстро их обслуживали, мило улыбаясь. Когда подошла очередь Ивана и Сергея, они услышали:

— Что вам? Заказывайте, заказывайте, топчетесь здесь с утра до вечера, спасу от вас нет.

— Мужчина, хоть и чужой, тоже человек, — ответил ей Иван и продолжил, не давая опомниться: — А голодный мужчина женщине не товарищ… и не любовник. Четыре порции сосисок мне, будьте любезны, мадам.

Сидевшие за столами офицеры дружно захохотали.

Пообедав, офицеры вернулись в аудиторию. На фронтальной стене аудитории, закрывая собой черную доску, висела карта мира. За исключением Северной Америки, Китая, Австралии, во все континенты матушки Земли было воткнуто огромное количество красных флажков — цветущее маковое поле весной. На каждом флажке проставлено число советских военных специалистов, находившихся в данный момент в той или иной стране. Офицеры обступили карту и бурно обсуждали увиденную картину.

— Где только нашего брата нет, — задумчиво произнес Иван. — Смотри, даже на Коморских островах, на Мадагаскаре загорают наши конкистадоры.

— Нет ничего гибельней для страны, чем апатия народа к внешней политике своего государства, — негромко ответил Сергей.

— Что, что? — спросил его Иван.

— Ваня, это Горчаков сказал — министр такой был в правительстве во время правления Александра Второго… Мудрейший был человек…

В этот момент в аудиторию торопливо вошел Сайгин:

— Товарищи офицеры, обстановка изменилась. Ваша группа вылетает в Ливию послезавтра ночным рейсом «Аэрофлота». Сейчас выезжаете на вещевые склады получать гражданскую одежду. Завтра прием в ЦК КПСС — напутствие перед дальней дорогой. Времени, как видите, в обрез, так что вперед и в темпе. Встретимся завтра утром у гостиницы «Россия». Ночуете все здесь, при Генштабе есть своя приличная гостиница.

Центральные вещевые склады Министерства обороны — множество неприметных одноэтажных кирпичных зданий в Сокольниках. Группа офицеров, преодолев проходную, вошла в один из складов. Навстречу вышел седой пожилой человек:

— Товарищи офицеры, прошу внимания… На свой вкус выбираете себе комплект одежды и обуви. Все костюмы, рубашки, туфли — импортного производства. Примеряйте не торопясь, учитывая, что возможности обменять выбранный комплект у вас не будет.

Вдоль стен стояли шкафы, в которых на плечиках висели костюмы, рубашки, куртки. На стеллажах в коробках располагалась обувь.

Сергей примерил понравившийся ему серый костюм французского производства, синюю пакистанскую куртку-ветровку и темно-коричневые югославские туфли. Еще пара рубашек, галстук… пожалуй, все: достаточно, укомплектован по полной программе. Они с Машановым подписали необходимые документы и вышли на улицу. Стоял зимний вечер, небольшая сизая дымка опустилась на город, воздух был влажен, насыщен запахами деревьев.

— Надо позвонить домой, сообщить, что завтра улетаем, — на ходу обращаясь к Ивану, сказал Сергей. — Ты женат, Ваня?

— Да, жену Валентиной зовут. Она учительница. Сыну Александру двенадцать лет. А ты?

— И я женат. Жена Таня, сын Андрей — пяти лет. Приедут, познакомятся и, может, подружатся.

— Моя если и приедет, то одна, без сына, школы нет в Ливии, Сайгин говорил.

— Да, ситуация…

На метро добрались до ближайшего пункта междугородной телефонной связи.

Сергей, войдя в кабину, плотно закрыл за собой стеклянную дверь. Опустив несколько пятнадцатикопеечных монет в узкую прорезь телефона-автомата, набрал код города и домашний телефон… Ждать ответа долго не пришлось.

— Привет, малыш, это я, как вы там?

— Привет, привет иностранцам… Ты откуда?

— Из Москвы, завтра ночью улетаем в Ливию.

— Уже завтра? Так быстро…

Они говорили минут тридцать. Сергей расспрашивал о сыне, Таня напоминала, чтоб написал, как только доберется до места назначения..

Трубку у мамы вырвал из рук Андрей:

— Папка, ты уже из Африки? Верблюдов и львов видел?

— Нет, сын, завтра буду в Африке, как только встречу льва, сразу сфотографируюсь вместе с ним и тебе фотку пришлю… Ну все, пока, пока, целую и обнимаю.

Выйдя из кабинки, Мартынов спросил у Ивана:

— Ну что, переговорил со своими домочадцами?

— Переговорил, все нормально. Пожелали ни пуха, ни пера. Давай зайдем в гастроном, возьмем перекусить, пивка маленько, а то, сам знаешь, там у них сухой закон в Ливии, про спиртное придется на долгое время забыть.

Добравшись до гостиницы, они разместились вдвоем в номере. Номер люкс: холл, две комнаты, мягкая новая мебель, холодильник, бар, телевизор. Ванная комната удивляла блестящей стерильной чистотой.

— Да я так никогда не жил, — сказал Иван, прохаживаясь по мягкому ковру. — Сборно-щитовые домишки в дивизионах. Маленькие комнаты, служебная мебель с инвентарными номерами на стенках. Удобств никаких, все на улице… Дрова, уголь… привозная по графику вода. Постоянно простуженный, кашляющий ребенок. Школа за десять километров от городка. Баня один раз в десять дней. Моих бы сюда, Валентину с Сашкой. Пожить вместе месяц-другой, чтобы людьми себе почувствовали. Эх…

— Да, Ваня, за что боролись, как говорится, на то и напоролись, — сочувственно произнес Сергей. Я тоже только в прошлом году первую квартиру получил в городе, а то все общежития, съемные квартиры. Не будем об этом. Христос терпел и нам велел. Давай ужинать и спать, поздно уже. Завтра такой день ответственный — прием в ЦК КПСС.

— Так давай, давай, наливай, однако, — в тон Сергею воскликнул Иван.

— Слушай, Иван, а ты откуда родом?

— Я из Забайкалья. Улан-Удэ — слышал про такой город?

— Вот дела… А я слышу знакомый говор. Однако… полста рублей… Ваня, я в Улан-Удэ отпахал мастером на заводе вагоноремонтном после окончания института.

— Серьезно?

За ужином друзья разговорились, вспоминали памятные места Забайкалья. Омуль с душком, позы из баранины, бурятский чай, свежезамороженная рыба расколотка, трескучие за 40 °C морозы. Красота!!! Проговорив далеко за полночь, не успели заснуть, как их разбудил назойливый звонок будильника: шесть утра.

Возле гостиницы «Россия» их встретил Сайгин. Обогнув по периметру белоснежное здание, вошли внутрь неприметного дворика. Подковообразное трехэтажное строение, на дверях никаких вывесок, крутые ступени лестницы парадного. За массивными дверями офицеры КГБ проверяют пропуска — строгий взгляд, низко опущены козырьки фуражек, пара вопросов, следующий. Вся группа прошла в овальный зал, чувствовалась напряженная обстановка, переговаривались между собой шепотом. Сайгин предупредил: «Слушать внимательно, вопросов не задавать. Если будут спрашивать, отвечать четко, однозначно».

В зал вошел человек в сером костюме. Сайгин скомандовал:

— Товарищи офицеры!

Получив разрешение садиться, все опустились на места, стараясь не греметь стульями.

Человек в сером костюме, не представившись, начал говорить о сложившейся на данный момент международной обстановке, о необходимости выполнения интернационального долга, о моральном кодексе строителя коммунизма, о роли партии в построении Вооруженных сил, о бдительности, об активизации исламистов-фундаменталистов. Лекция продолжалась уже более двух часов. Офицеры, поглядывая то на часы, то друг на друга, начали нетерпеливо ерзать на стульях. Происходящее напоминало занятия в Университете марксизма-ленинизма, куда по вечерам после службы приходилось по разнарядке райкомов КПСС ходить многим из присутствующих.

Мартынов вспомнил, как после избрания Горбачева Генеральным секретарем ЦК КПСС он купил в книжном магазине его большой цветной портрет. Аккуратно снял со стены в своем кабинете портрет Ленина в деревянной рамке, висевший здесь уже лет двадцать, и отнес его в столярную мастерскую, где плотничал прапорщик Белосевич. Иван Антонович увидев Сергея, держащего в одной руке портрет Ленина, в другой — Горбачева, усмехнулся:

— Что, Сергей, пришла пора менять приоритеты? Думаешь, Михаил Сергеевич справится?

— Поживем, увидим, на что он способен, — ответил тогда Мартынов.

Наконец, когда минутная стрелка больших часов, висящих на стене, завершила свой третий оборот, так называемая беседа завершилась. В зал вошли несколько человек, деловито собрали у офицеров группы партийные билеты и учетные карточки. Прозвучало: «Все свободны». Человек в сером костюме, так и не взглянув на слушавшую его аудиторию, молча покинул помещение.

— Да, очень содержательная и искренняя получилась у нас беседа, — выйдя из помещения и закуривая, произнес Машанов.

— Ну что же, вот мы и беспартийные: теперь, ни билетов, ни учетных карточек. Но взносы обещали взимать в инвалюте, — съязвил один из стоявших вблизи офицеров.

— Длинный язык доведет до греха, — обронил подошедший к ним Сайгин. — И потом: не будьте наивными, ребята, не тешьте себе иллюзиями, они и там вам покоя не дадут: каждый Божий день занятия по марксистско-ленинской подготовке, по графику — партийные собрания, так что, держите ушки на макушке, господа колонизаторы.

Так, давайте курите и слушайте внимательно. До вылета двенадцать часов. Рейс: Москва — Вена — Триполи — Луанда. За оставшееся время получаете в обмен на удостоверения личности загранпаспорта, билеты на самолет, улаживаете финансовые, кадровые вопросы. Добираться до аэропорта самостоятельно: метро, такси, другой городской транспорт в вашем полном распоряжении. Сбор в «Шереметьево-2» в час ночи, пока еще по московскому времени. Желаю удачи.

С этими словами он крепко пожал каждому из членов группы руку и зашагал в сторону Москва-реки.

Пошел крупный снег, сидевшие на деревьях вороны, недовольно каркнув, слетели с веток и устремились, как показалось, вслед за Сайгиным. Тот, обернувшись, несколько раз помахал рукой и исчез за поворотом. Весь оставшийся день прошел в беготне — канцелярские дела удалось уладить часам к восемнадцати. Оставшееся время до отлета Иван с Сергеем убили хождением по магазинам — на дорогу закупили сигарет, газет и журналов. Вернувшись в гостиницу, собрали вещи и, рассчитавшись с администрацией, остановили первое попавшееся такси.

— В «Шереметьево-2», командир, отвезешь? — спросил Машанов.

— С удовольствием, — ответил водитель, — но оплата в оба конца.

— Нет проблем, — плотно закрывая за собой двери, вымолвил Сергей.

Именно здесь, в теплом, уютном такси, едущем по ночным улицам Москвы, Сергей понял, что он покидает родную страну. Улицы были пустынны, немногочисленные прохожие кутались в шарфы, закрывали лица от снега.

Из-под колес автомобиля в разные стороны разлеталась желтая жидкая смесь снега, соли, песка. Дворники такси с трудом справлялись с работой — смахивать налипающий снег с лобового стекла.

На улице Горького Иван толкнул задумавшегося Сергея:

— Смотри: пожар, дом горит.

Полыхали ярким пламенем верхние этажи жилого дома. Клубы черного едкого дыма вырывались из распахнутых окон. Пожарные расчеты выдвигали раздвижные лестницы, раскатывали шланги, подсоединяя их к гидрантам. Такси, просигналив, пронеслось мимо.

— Не повезло, — тяжело вздыхая, обронил Мартынов.

— Что там у нас со временем? Успеваем?

— Успеете, — ответил водитель такси и, чтобы отвлечься от грустных мыслей, включил радиоприемник. Из динамиков полилась ритмичная музыка «Слэйд».

Минут через сорок такси подкатило к аэропорту. Расплатившись с водителем, Сергей и Иван подошли к стеклянным дверям. Те автоматически бесшумно открылись, пропуская обоих внутрь. Почти вся группа была в сборе — коллеги стояли за столиками, заполняли таможенные декларации. Многих провожали родственники, давали последние напутствия.

Сергей заполнил таможенную декларацию и вышел покурить на улицу. Снег перестал кружить. Ветер усилился, началась поземка. На небе выглянули звезды-светлячки.

— Все будет нормально, — произнес вслух Сергей, затянувшись, и пошел на посадку в самолет.

Пройдя таможенный контроль, они с Иваном присели на высокие мягкие стульчики буфета.

— Давай, Ваня, на посошок беленькой по полста граммов закажем.

— Я не против. Можно заказать и поболее. Лететь долго, почти пять часов, выветрится русский дух, над морем Средиземным пролетая…

Чокнувшись длинными узкими стаканами, они залпом выпили водку, закусили мандаринами, которые положил Андрейка отцу в сумку. Услышав объявление о посадке, прошли через переходную галерею-гофру в салон самолета. Сергей занял место в кресле в конце салона. Там было удобно сидеть — ноги не упирались в кресло, стоящее впереди. Салон был полон иностранцев. В основном это были чернокожие, летевшие дальше по маршруту, в Анголу. ТУ-154, усилив обороты работающих двигателей, вырулил на взлетно-посадочную полосу и, постояв некоторое время, начал стремительный разбег. Мартынов почувствовал, как его тело вжалось в спинку кресла, он посмотрел в иллюминатор и понял, что колеса воздушного лайнера оторвались от полосы. Как только бортпроводницы разрешили отстегнуть ремни безопасности, чернокожие пассажиры дружно задымили сигаретами, повытаскивали из кейсов бутылки с водкой и коньяком и начали прямо из горлышек тянуть крепкую жидкость. Салон наполнился едким дымом и запахом алкоголя. Мартынов обратил внимание на девушку в черном кожаном костюме, плотно облегающем ее полноватую фигуру. Ярко-крашенная блондинка летела в компании двух чернокожих парней. Губы накрашены красной помадой, лицо покрыто угрями. Она беспрестанно курила, жевала резинку и потягивала из бутылки дорогой коньяк. Один из ее друзей вытащил из сумки магнитофон, водрузил его себе на плечо и, вдев в уши наушники, стал раскачиваться в такт музыки.

По мере того, как пустели бутылки со спиртными напитками, голова негра клонилась все ниже и ниже к полу, но ему каким-то чудом удавалось удерживать магнитофон на плече. Но вот он, окончательно потеряв контроль над собой, выпустил его из руки. Магнитофон упал на пол, колонки отстегнулись и разлетелись в разные стороны.

Стюардесса ногой отодвинула их с прохода, собрала пустые бутылки и, качая головой, произнесла:

— Нажрутся словно свиньи, а приходится терпеть — сервис…

— Какие-то проблемы? — с вызовом смотря стюардессе в глаза, на русском языке сказала до сих пор молчавшая белокурая попутчица окончательно провалившегося в объятия Морфея чернокожего парня.

Ничего не ответив блондинке, стюардесса унесла пустую тару в служебное помещение.

Через два часа полета самолет стал снижаться. Стюардесса объявила, что лайнер делает посадку в аэропорту столицы Австрии Вене. К трапу подкатил желтый автобус, сонные пассажиры заняли в нем места, и тот отвез их к зданию аэровокзала. В Вене, в отличие от Москвы, было довольно тепло. Окна в аэропорту были мокрые — моросил мелкий дождик…

Внутри здания вдоль стен располагались многочисленные киоски, торгующие всевозможными радиоэлектронными товарами, сувенирами, табачными изделиями и алкоголем.

Мартынов нащупал в кармане тридцать советских рублей, разрешенных к провозу через государственную границу: «Да, рубль не валюта, не больно разгуляешься, господин офицер».

Обойдя весь зал ожидания, Сергей посмотрел наверх, ему показалось, что кто-то за ним внимательно наблюдает. Предчувствие его не обмануло. На втором этаже, держась за пластмассовые перила, стоял высокий блондин в белом до пят плаще. Он смотрел сверху вниз на Мартынова, жуя жевательную резинку, атрибут западной цивилизации.

Заметив, что Сергей тоже смотрит на него, тот усмехнулся и сделал характерный жест рукой, показав Мартынову средний палец кисти…

В ответ Сергей вытянул руку вперед, направил на незнакомца, и, изображая, что держит в ней пистолет, указательным пальцем нажал на спусковой крючок.

— Один ноль, — услышал Сергей и, обернувшись, увидел подошедшего к нему сзади Ивана Машанова. — Что за гусь?

— А Бог его знает, Ваня, — ответил Сергей, пристально смотря в глаза человеку в белом плаще.

Тот, постояв некоторое время на втором этаже, произнес какую-то фразу на французском языке и, резко повернувшись, исчез из поля зрения друзей.

В этот момент приятный женский голос объявил посадку на рейс «Вена — Триполи — Луанда». Пассажиры поспешили занять места в салоне самолета.

Когда самолет, оторвавшись от земли, набрал высоту, Сергей посмотрел на свои часы: 2.30 ночи по московскому времени. Лететь еще часа три, пожалуй, стоит вздремнуть. Но, как ни старался он найти удобное положение для головы и ног, пытаясь забыться, ничего не получалось. А тут еще эта крашенная блондинка зачастила в туалет через каждые пятнадцать минут. Хлопанье туалетной двери, невозможность уснуть, — все это раздражало Сергея. Тогда он достал из кармана блокнот и ручку и стал медленно писать:

— Уважаемые пассажиры, наш самолет совершает посадку в аэропорту Триполи. Прошу вас пристегнуть ремни безопасности и не вставать со своих мест до полной остановки самолета, — раздался голос стюардессы.

Сергей взглянул в иллюминатор, над горизонтом всходило солнце, утреннее небо было голубым и безоблачным. Внизу раскинулось во всей своей неповторимой изумрудной красе Средиземное море. Самолет, несколько раз качнув крыльями, стал снижаться. Сделав круг над бухтой, нырнул вниз, шасси со скрипом коснулись бетонной полосы, оставляя на ней черные полосы-пунктиры, — стоп… приехали.

К самолету подали трап, пассажиры благодарили бортпроводниц за успешный полет, спускались по ступенькам и занимали места в автобусе зеленого цвета.

Мартынов, задержавшись, осмотрелся вокруг: типичное здание аэровокзала, самолеты иностранных авиакомпаний на стоянках, красный песок под ногами. Теплый январский воздух и зеленая трава, пробивающаяся через трещины в бетонке — пять часов перелета, ничего не напоминает о московской поземке, венском дожде…

Темнокожий сонный таможенник, производя досмотр вещей, начал ковыряться в сумке Сергея. Найдет или не найдет?

Перед вылетом Мартынов купил в гастрономе кусок густонаперченного сала весом граммов четыреста. Завернул его в коричневую пергаментную бумагу и засунул его внутрь спортивной кроссовки.

Таможенник, порывшись в вещах, бросил сумку Сергея на грязный пол и, отодвинув ее ногой в сторону, рявкнул: «Next». В это время за соседней стойкой раздались истошные женские крики: «Что ты делаешь?». Мартынов, обернувшись, увидел, как, доставая из тугонабитого чемодана одну за другой палки сырокопченой колбасы, седоволосый араб бросал их в стоящую рядом урну для мусора. Коран запрещает мусульманам употреблять в пищу мясо свиньи, и они, строго соблюдая каноны своей веры, следят за тем, чтобы иноверцы не ввозили в страну пищевые изделия из свинины. Но на свой страх и риск в каждом самолете, прилетающем из СССР, везут и везут сальце, колбаску и даже умудряются в металлические банки из консервированных продуктов наливать водку и провозить дефицит в страну, где правит Коран и власть народа — Джамахирия.

«Повезло мне, наверное, у моего таможенника насморк, нюх, видимо, совсем потерял», — подумал Сергей.

Пройдя таможенный контроль, вся группа собралась в центре зала ожидания аэровокзала.

Хотелось одного — принять душ и хорошенько выспаться. Мартынов, попросив Ивана понаблюдать за его багажом, вышел на воздух. Если бы не люди, одетые в непривычные для Сергея одежды — белые до пят халаты, из-под которых выглядывали брюки такого же цвета, напоминающие своим покроем нательное белье, да цвет кожи этих людей, — можно было подумать, что он, выйдя из здания аэровокзала, очутился в Адлере или в другом городе Черноморского побережья. Пальмы и магнолии, цветущая мимоза, стрекот цикад и самое главное — теплый воздух, насыщенный запахом близкого моря, вот то, что создавало это обманчивое, но в то же время приятное ощущение. И еще Сергея поразило практически полное отсутствие женщин на площади возле аэропорта. Хотя, впрочем, нет, вот две пожилые ливийки выгружают вещи из багажника «пежо», в кабине которого, откинувшись на сиденье, курит сигарету хозяин машины. Увидев, что Мартынов внимательно наблюдает за ними, женщины быстро прикрыли платками испещренные морщинами лица.

На автостоянку подъехал автобус — «Мерседес», из которого в буквальном смысле слова вывалился человек-колобок. Огромный живот торчал из потертых синих джинсов. Весь мокрый от пота, вытирая необъятным платком лысую голову, он на удивление быстрым шагом подошел к Мартынову.

— Из Союза?

— Да, из Союза, — закуривая, ответил Сергей.

— Я переводчик из центрального офиса, прибыл за вашей группой. Как долетели?

— В принципе нормально, — пожав плечами и продолжая курить, ответил на дежурный вопрос Сергей.

— Ну и ладненько, собирайте всю группу и загружайтесь, карета подана, — потирая ладони и оглядываясь по сторонам, закончил короткий разговор переводчик.

Разместившись в просторном автобусе, военспецы отравились из аэропорта в Триполи. Жестикулируя пухлыми руками, переводчик выступал в роли экскурсовода:

— Эта дорога называется Тарик Матар, «Тарик» на арабском языке — дорога, «Матар» — аэропорт. Знаменита она тем, что год назад именно вдоль этой трассы, ночью, на высоте 50–60 метров пронеслись натовские самолеты, нанося первый массированный ракетный удар по Триполи, по резиденции Каддафи. Резиденция лидера Джамахирии была практически стерта с лица земли, погиб его приемный сын и много людей из охраны. Сам Каддафи уцелел благодаря тому, что отсутствовал в своей резиденции.

Члены группы, внимательно слушая разговорившегося толстяка, поглядывали в окна автобуса, быстро двигавшегося по удивительно ровной поверхности трассы. Экзотическим пейзаж назвать было трудно: однообразные одно-, двухэтажные постройки с плоскими крышами, на которых были установлены емкости для набора и хранения питьевой воды, да телевизионные антенны, направленные в сторону побережья. Маленькие окна-бойницы, скрывающиеся за высокими заборами, почти повсеместно были прикрыты ставнями с прорезями для доступа в помещения воздуха. У домов, как правило, стояло несколько видавших виды автомобилей, в основном японского или итальянского производства. Несмотря на январь, солнце, постепенно подбираясь к зениту, нещадно палило. Впереди на серой поверхности асфальта виднелись лужи воды, от которых поднимался пар, но при приближении к ним автобуса, лужи внезапно исчезали — мираж, неотъемлемая частица жизни пустыни. В тени мохнатых пальм вдоль обочин автострады, расстелив на песке циновки, торговцы вели бойкую торговлю овощами и фруктами. Аппетитные горки апельсинов, мандаринов, грецких орехов, винограда приковывали к себе взгляды покупателей. Башни минаретов, крики муэдзинов…