Песок и время

«Вот и хорошо, пока кинутся, что трейлер сгорел…» — подумал Мартынов, нащупывая в кармане куртки брелок «Самсон».

Десять дней, отведенных для командировки на юг Ливии, подходили к завершению. Иван Машанов срочно уехал в Сирт — тяжело заболела его жена. Так совпало, что и командира бригады майора Нури вызвали в Триполи, и он любезно согласился подбросить Машанова до места назначения.

Покидая Кофру, Иван назначил исполнять обязанности старшего группы подполковника Алешина Василия Васильевича. Сергей отрастил бородку и в свободное время загорал во внутреннем дворике дома, листая старые подшивки газет. Как-то днем, открыв «Красную звезду», на последней странице заметил короткое сообщение в траурной рамке: «На сорок четвертом году жизни скончался от тяжелой и продолжительной болезни полковник Генерального штаба Сайгин Валерий Валерьянович…»

— Ребята, слушайте, — крикнул режущимся в карты сослуживцам. — Сайгин умер!

Офицеры, прервав игру, столпились возле Мартынова.

— Жаль, хороший был человек. И ведь еще не старый, мой ровесник… Пусть земля ему будет пухом, — удрученно произнес Алешин. — Да, живешь, живешь, воюешь за Дарданеллы, а потом бац… и мимо. Фархад, Сергей, — переводя разговор на другую тему, продолжил Василий Васильевич. — Давайте после обеда на машине, которая привезет продукты, съездим в бригаду и попытаемся дозвониться Ковалевскому. Пора вопросы задавать. Сколько нам еще здесь куковать? Когда самолет прилетит — и так далее…

Отведав порядком поднадоевшего куриного супа, они отправились в штаб бригады. Была пятница — выходной день. Заместителя командира бригады капитана Джабара не оказалось на рабочем месте.

— Да, не рассчитали мы немного. Еще не отвыкли, что это у нас в Союзе командование днюет и ночует на службе. А здесь, — махнул рукой Сергей, глядя на сонного дежурного офицера.

— Как нам дозвониться в Сирт или в Триполи? — задал вопрос ливийцу Алешин.

— Нет связи, — зевая, ответил тот.

— Поехали домой к Джабару, — предложил Фархад.

— Умно мыслишь, Фархад. Поехали.

Спустившись со склона и изрядно пропетляв по тесным улочкам Кофры, подъехали к двухэтажному дому, где жил капитан. Минут десять пришлось сначала звонить, а затем и стучать в дверь, пока она не открылась, и перед глазами офицеров предстал во всей своей красе хозяин дома. Необъятного размера живот буквально выпадал из полосатого, длинного, до пят халата. На давно небритом лице застыло недоумение. Кто тревожит в выходной день меня? По какому праву? Да я вас сейчас!

— Фархад, переведи ему, что я, подполковник Советской Армии Алешин спрашиваю у него, когда он нас собирается отправить назад в Сирт, так как мы всю намеченную программу работ выполнили и не видим смысла больше здесь, в Кофре, задерживаться, — попросил Василий Васильевич переводчика.

Фархад, тщательно подбирая слова, изложил суть вопросов. Джабар, не пригласив офицеров войти в дом, выслушал и ответил:

— Будете здесь находиться до тех пор, пока я не захочу с вами расстаться.

— Ну уж нет, уважаемый. У нас свое командование есть, и оно решает когда, где, и сколько нам находиться, — возразил Алешин.

— Без комментариев, — ответил капитан, закрывая дверь.

Сергей поставил ногу в щель.

— Что значит «без комментариев»? Скоро Новый год, и мы должны встретить его в кругу близких и родных людей.

— Это по вашему календарю Новый год, а у нас он давно наступил, — ответил капитан, дергая дверь.

— В таком случае мы с сегодняшнего дня на работу ездить отказываемся, переведи ему Фархад.

— А я кормить вас больше не буду, вот тогда и посмотрим, кто здесь главный, — ответил Джабар.

— Ну-ну… не корми. Вряд ли тебя по головке за это майор Нури погладит, когда возвратится из Триполи. Закончен разговор. Сережа, отпусти дверь, а то он лопнет еще, не равен час, от злости.

На следующий день с утра как обычно к дому офицеров подъехала машина. Водитель несколько раз посигналил, видя, что никто из дома не выходит. Постояв еще минут двадцать, машина отъехала от здания.

— Так что там у нас с деньгами и продуктами? — спросил Алешин у сидевших в холле офицеров.

— Пару дней протянем. Крупа есть, правда, с червячками. Вода есть. Денег динаров двадцать на всех осталось. Курево погибших ребят в столе есть: пачек двадцать. А там видно будет: не стоит вперед заглядывать, может и Ковалевский очухается наконец, видя, что от нас ни слуху ни духу, — за всех ответил Мартынов.

У дома вновь посигналил автомобиль.

— Ого, целая делегация, — воскликнул Артеменко.

— Скорее, конвой, — подметил Петров, глядя, как в холл входит человек семь вооруженных автоматами и пистолетами ливийцев.

— И Али с ними, — сказал Сергей.

Али, подойдя к Мартынову, пожал ему руку и сказал:

— Не стоит упрямиться, хабир. Джабар просил передать, что он не уступит и еды вам больше давать даром не собирается.

— Даром? Да мы за вас всю полугодовую работу выполнили, — вступил в дискуссию Алешин. — А кормить вы нас обязаны бесплатно по контракту между странами, ясно?

— Мне-то ясно, а вот капитану Джабару нет. Мне было приказано передать вам его слова. Я передал, — возразил Али.

— Передал, спасибо, до свиданья, — закончил разговор Алешин и вышел в другую комнату.

Вооруженные люди молча наблюдали за происходящими событиями, стоя полукольцом у входной двери.

— Серджио, — обратился Али к Мартынову и, взяв его за плечо, отвел к окну. — Слушай, ты же понимаешь, что лично у меня совсем другое мнение по этой ситуации, но я всего лишь лейтенант и ничего не могу сделать…

— Понимаю, Али. А ты ничего и не делай. Передай еще раз наши требования и, спасибо тебе, друг, — глядя в голубые глаза молодого человека, сказал Сергей.

Али пожал его руку и продолжил тихим голосом:

— Как стемнеет, я вам привезу несколько куриц. Правда, они живые, но это ведь не проблема?

— Нет, какая проблема?

— Куриц и хлеб, молоко, масло.

— Спасибо, спасибо, Али.

Как только стемнело, в дверь дома постучали.

— Это Али, — услышал Сергей.

— Входи.

Али вошел с двумя мешками в руках. Один шевелился. Их него доносилось кудахтанье кур.

— Держи, Серджио.

— Давай мне их, Али, — произнес подошедший Емельянов. — О, какие красивые!

— Это мои, домашние. А здесь, в другом мешке все, что обещал, и еще держи… это канистра со спиртом, чтобы вам здесь не скучно было.

— Так давай с нами, Али?

— Нет, нет, я последний раз пил спиртное еще, когда в Югославии учился. Не хочу вновь привыкать, да и запах кто-либо из наших учует… будут проблемы.

— Ну, как хочешь, спасибо тебе еще раз.

— До свидания, — смущенно попрощался Али и покинул дом.

— Живем, ребята, — потирая ладони, произнес Рожков. — Курочек давайте, на женскую половину определим. В миски им пшена положим, водички нальем. Нехай там гарцуют.

Прошла еще одна неделя мнимой голодовки. От неопределенности и обыденности частенько стали вспыхивать маленькие ссоры в маленьком коллективе — то не поделят кружку за едой, то начнут поругиваться, кому очередь убирать на кухне и в комнатах.

— Мужики, ну что вы, как дети малые? — то и дело выступал в роли судьи Алешин.

— А мы и есть дети, ваши дети и подчиненные, Василий Васильевич, — улыбкой разрежая обстановку, сказал Сергей.

— Ага, дети с седыми яйцами, — буркнул Артеменко. — И как космонавты в космосе годами живут вдвоем? Тут от одного Лехи Емельянова хоть в пустыню беги. Ночью храпит, днем ноет…

— Я ною? Ты сам ноешь.

— Не ты, а вы, товарищ прапорщик, — одернул его Артеменко.

— Ой, ой, есть, так точно, товарищ майор.

— Так, — стукнул по столу Сергей. — Что там у нас в канистре? Осталось еще, или нет? Наливай, мировую будем пить. А то передеретесь сейчас.

— Наливай, — успокоился Артеменко.

— Все мы кажемся себе добрыми, лихими, да правыми. А всегда ли так? Это только думается порой, что всегда. Кто-то нам жизнь укорачивает, мы кому-то. Люди эгоистичны по своей натуре. Так выпьем за наш коллектив, чтобы, встретившись дома, каждый из нас протянул друг другу руку, а не отвернулся в сторону или не плюнул в спину! — произнес тост Сергей и выпил до дна.

— Мудрые слова, — удовлетворенно сказал Фархад. — Я хоть и не пью спиртного, но поддержу тебя, Сергей.

— Мудрые? Скорее опрятная мысль обрела свое выражение через слова в нужный момент. В человеке все должно быть опрятным — и внешний вид, и мысли, — закусывая, произнес Мартынов.

— Философ, бороду когда сбривать собираешься? Это по поводу опрятности, — возвратившись в холл, спросил с подковыркой Алешин.

— А вот как из этой дыры выберемся, так сразу и сбрею.

— Ну-ну, а то Андрей тебя не узнает, смотри, скажет, мол, Бармалей, а не отец с юга вернулся.

Спустя пару дней приехал Али.

— Джабар велел вам передать, что самолета в ближайшее время в Сирт не будет. Если согласитесь еще пару дней отработать, то он выделит две машины в ваше распоряжение, которые и отвезут вас домой.

— Уже что-то. Машинами, так машинами. Далековато, правда, но что делать? — с чувством некоторой удовлетворенности констатировал Алешин. — Поехали, мужики, на позиции; глянем, что там с техникой.

Проведя расширенный контроль функционирования станции наведения ракет, офицеры пришли к выводу, что техника боеготовна.

— И, ради Аллаха, передайте Нури, когда он вернется из командировки, чтобы помнил золотое правило: не трогай технику, она боится дилетантов, — обратился Алешин к ливийцам на командном пункте бригады с просьбой.

В этот момент Саша Кофанов позвал его в кабину управления по громкой связи:

— Василий Васильевич! Вижу три цели, скорость 150, высота 100, следуют с Севера, дальность 500 метров, вертолеты…

Сергей выскочил из командного пункта. Три вертолета снижаясь, начали обстреливать позиции.

Пулеметные очереди взбивали песочные фонтанчики возле ног бегущих врассыпную солдат и офицеров. Несколько человек упали, словно подкошенные.

— Десант, — крикнул Мартынов и, подхватив автомат убитого араба, вернулся в подземный командный пункт, закрыв за собой герметичную массивную металлическую дверь.

— Ребята! Это десант!

— Еще три вертолета… еще три… шесть… девять… — считал Кофанов.

— Так, из одной ловушки в другую, — поднимая берет и почесывая лысину, произнес взволнованный Алешин. — Какие предложения?

— Все двери наглухо задраить. Пока есть связь, попытаться сообщить о десанте командованию и держать оборону, — тяжело дыша, сказал Сергей. — Автоматов сколько у нас?

— Четыре, — ответил Рожков.

— Пистолетов, гранат?

— Пистолетов два, граната одна.

— Дай Бог, продержимся до прихода подкрепления, скоро стемнеет, разведаем обстановку.

— Так они же могут взорвать вход, — усмехнулся Артеменко.

— Могут, ты прав, Володя. Но это не так просто сделать. Болгары строили надежно командный пункт. Ты видел, какая толщина стен, какие двери? Короче говоря, поступим так: обесточим помещение, оставим только аварийное питание для системы воздухоочистки. Как только стемнеет, попробуем через шахту вентиляции выбраться наружу, — высказал свой план Мартынов.

Звуки выстрелов и взрывов то стихали, то вновь возобновлялись. Дело шло к полуночи. Советские специалисты и десяток ливийцев из сокращенного расчета командного пункта напряженно поглядывали на часы, пытаясь понять, что происходит наверху.

— Юра! — обратился Мартынов к Петрову. — Крутани еще ручку телефона, как там связь?

Тот, провернув ручки аппарата, отрицательно покачал головой, а затем спросил у Сергея:

— Что бы ты хотел сделать в первую очередь, когда выберемся отсюда?

— По большому счету?

— По большому.

— Есть у меня желанье одно, небольшое, но… поверь, дорогое. Через многие годы, поколенья, века, хочу я вернуться на планету родную, посмотреть, как живет, дорогая Земля. Какого цвета воздух и какого вкуса вода, как цветут и пахнут весною луга, как камни падают на морское дно. Быть может, снова, как тогда, серебрится между холмами река и низко стелется молодая трава. Сердится океан свинцовой волной, и радуга разноцветные полукруги рисует. И девушка на площадке под танго танцует. Качаясь по ветру, вздыхают листвой тополя, дубы и кудрявы березки. Сердца влюбленных бьются в такт, и поют в унисон весенние птахи. Снуют по двору детвора и подростки, и дождик слепой поливает асфальт.

Мне все так близко это… Меня это, поверь, сильно волнует! Спасибо планета, спасибо Земля, за то, что все сохранила здесь, для меня, теперь успокоятся сердце мое и душа.

Я вернусь сюда через поколенья и века, пусть потом время злится — бушует.

— Значит, ты считаешь, что пропали мы здесь?

— Ты же спрашивал по большому счету. Отвечаю — не пропали. Пошли, попробуем кожух вентилятора и решетку снять.

Сергей и Юра протиснулись в узкую шахту вентиляции.

— Юрок, намотай на ключи тряпки, чтобы не гремели, и откручивай болты, а я буду поддерживать кожух.

— Сделано, снимай.

Сергей снял кожух вентилятора.

— Теперь сам вентилятор и решетку.

Сдирая кожу рук до крови в темноте, на ощупь они наконец освободили себе выход.

— Я пошел, — сказал Петров. — Прикрой меня, если что…

— Погоди, Юра, погоди…

Мартынов взял несколько небольших камней и бросил их в разные стороны из люка в темноту. Прислушался…

— Тихо, вот теперь вперед.

Петров вылез наружу и спрыгнул вниз.

— Серега, давай, никого…

Мартынов последовал за ним, ощущая под ногами зыбкий песок и вдруг, почувствовав неладное, отпрянул в сторону, но было поздно. Страшный удар сзади в спину, последнее, что он услышал, это несколько пистолетных выстрелов…

— Серджио, Серджио.

Сергей с трудом открыл глаза.

— Ты как?

— Али? Это ты? Ты откуда здесь взялся? А Юрка где?

Мартынов осторожно поднялся, водя шеей в разные стороны, и увидел сидящего рядом Петрова.

— Юрка! Ты живой?

— Живой, живой, навылет в плечо вот этот гад зацепил, — ответил Петров. — Если бы не Али, крышка нам с тобой, Серега, была бы, — и пнул ногой тело в камуфляжной форме, лежащее на песке.

Мартынов подошел к нему и перевернул на спину.

— Посвети, Али.

Европейское лицо, светлые волосы, темные брови…

«Где-то я его видел раньше», — подумал Сергей.

— Стоп, так это же тот тип, что в Вене на меня пялился, а потом послал жестом. Вот и встретились, не прошло и года…

— Знаешь его? — спросил Али.

— Встречались.

— Никаких документов при нем нет, темная лошадка со светлыми кудрями, — подытожил Юра.

— Легионер?

— Я думаю, да! Вот только интересно, кто он по национальности? Скандинав, прибалт, славянин?

— Может, и прибалт, а может, и наш, русский, или хохол…

— Али, а где вся остальная братия? — спросил Сергей у спасителя.

— Отогнали… на все воля Аллаха! Несколько вертолетов, правда, улетели, да и наших немало погибло, но в целом все нормально. Завтра домой вас отправим. Юру только в медсанбат, видимо, придется определить, подлечиться, — ответил Али.

— Нет-нет, — воспротивился Петров. — Я со всеми, потерплю…

Не спалось… Мартынов ворочался с бока на бок. В соседней комнате, хотя его накололи антибиотиками и обезболивающими лекарствами, постанывал Юра.

«Как все хрупко в этом мире… Бренное тело, кровь да вода… Бренное тело, сердце ранимое и загадка — душа. Спорит с природой, в космос к звездам летит в небеса. Как велика у человека гордыня… Верит, что создан из камня он и на века. Маленькая, маленькая свинцовая пуля бьет насквозь. И, удивляясь, понеслась, может, в Рай, может в ад, далеко душа… В чем смысл бытия? Будь проклята любая война!»

Кап… кап… доносились звуки из ванной комнаты. Сергей поднялся с кровати. Светает…

Скоро в путь… Войдя в ванную, плотно закрыл за собой дверь. Надо побриться… Обещал ведь… Провел рукой по щекам, обросшим щетиной с первыми признаками седины и, насвистывая мелодию «Биттлз» — «Yestеrday», — густо намылил помазок.

В семь часов утра два белых новеньких джипа бесшумно припарковались у дома.

— Доброе утро! Как дела? Как чувствует себя наш раненый? — входя, спросил Али.

— Все нормально, — держась за плечо и отпивая кофе, выдавил из себя Юра.

Али подошел к Мартынову.

— Серджио, ты и Фархад отправитесь домой на рейсовом автобусе. А остальные в «джипах».

Сергей вспомнил, как, прилетев из Союза, он добирался до Сирта, и нахмурил брови.

— Не волнуйся, друг, — поняв причину беспокойства Мартынова, сказал Али. — Это отличный автобус, новенький «Неоплан», почти самолет.

— Ну, если почти самолет, тогда принимается.

— Вот возьми, — Али протянул ему листок бумаги: — Это мои координаты в Триполи.

Сергей развернул бумагу и прочитал вслух:

— Али-ман-Сури. Тел. 132–343.

Фархад и Сергей, обнявшись с товарищами, забрали свои вещи и сели в «джип».

— До скорого, ребята!

Возле маленького сарайчика, оказавшегося местным автовокзалом, стоял готовый к отправке «Неоплан». В его полупустом салоне сидели в основном одни военные, направляющиеся на отдых после боев.

— Спасибо тебе за все, Али. Мы тебя никогда не забудем. Вот возьми, это мой адрес и телефон. Будешь в Союзе — звони, — Сергей пожал Али руку, и на этом они расстались.

Водитель закрыл двери, включил музыку, и начался долгий путь возвращения Мартынова и Фархада Норова домой…

Сергей, откинувшись на спинку кресла, вытянул вперед ноги. Достал из сумки книгу, роман Жюль Верна «Матиас Шандор», и на последней странице написал: «Книга вывезена из Кофры. Ливия. 1987 год». Затем по давней привычке начинать читать книгу с конца, открыл 655 страницу и прочитал: «Я пришел к убеждению, что судьба разного рода бездарностей и шарлатанов — бесталанных артистов, безголосых певцов, танцоров с негнущимися коленями и канатоходцев, умеющих переступать только по земле, — была бы поистине плачевной, если бы Христофор Колумб не открыл Америку».

— Неплохо, — вырвалось у него.

— Что-что? Тебе плохо? — спросил его задремавший Фархад.

— Что это у тебя за книга, Фархад?

— Это Коран, — зевнул переводчик.

— Я почитаю, а ты спи, спи… Мне хорошо, — ответил Сергей и погрузился в чтение. «[45] Ты приведи им в притчу жизнь в этом мире: / Она — точно вода, которую / Мы с неба шлем, — / Растительность земли ее поглотит (И буйно расцветет на миг); (Но вот, гляди!) / Она уже иссохла / И превратилась в сор сухой, / Что распыляется (в небытие) ветрами. / Аллах, поистине, над всякой вещью властен».

«Она уже иссохла и превратилась в сор сухой», — прошептал Мартынов.

Автобус, казалось, вяло преодолевал крутые подъемы. Навстречу изредка, с интервалом в два-три часа, попадались машины. По краям автотрассы возвышались горы, дюны и барханы песка. Водители, один их которых был толстый негр, а другой, конечно же, щуплый и хрупкий, более светлокожий араб, попеременно садились за руль. Когда один вел автобус, другой, чинно поев, откидывал до отказа кресло и засыпал.

Мартынов читал роман, отвлекаясь, чтобы посмотреть в окно на однообразный пейзаж или подумать, закурив сигарету и глядя, как ее дым кольцами вытягивается вентилятором наружу. В дороге всегда думается с охотой…

Кап… кап… неожиданно по стеклам автобуса забарабанил дождь. Первый дождь за год пребывания в Ливии. Кап… кап… Точно так капала сегодня ночью вода из крана, звуком отражаясь от стен и пола, покрытых кафельной плиткой, от потолка, выкрашенного в желтый цвет.

Кап… кап… кап… кап… кап…

Пытка… Японские самураи пленных пытали: привязывали бедняг к дереву так, чтобы те не могли пошевелить головой и туловищем, на ветку крепили наклоненный сосуд с водой. Капли медленно, медленно, ударяя по темечку, сводили людей с ума. Всемогущий человек и маленькая прозрачная капелька живительной влаги, один на один, не скрыться, не убежать, не закричать — рот завязан повязкой. Терпеть, стонать, размышлять, считать капли. Говорят, что если считать до тысячи, до миллиона, то можно уснуть. Пробовал — не помогает. Кап… кап… кап… кап… кап… Интервал, ритм, все выверено. Метроном.

Бог времени, пожирающий своих детей. Методично… кап… кап… кап… кап… кап…

Боги… Вода, огонь, земля… Быть может, Боги давно на пенсии? Нет, не могут небо, океан, солнце выходить на пенсию. На пенсию нас «уходят» …Уводят, строя в колонны, пусть по-разному одетых, иначе мыслящих. Уходят те, которых в свою очередь, несмотря на кажущуюся незыблемость их позиций, уведут другие, более шустрые и менее ранимые. Уведут под белые ручки, и будут слышаться, удаляясь, звуки… кап… кап… кап… кап… кап.

Американский кран, импортный, шаровой, наверное, семь баксов за штуку, а течет. Америка… ни одной войны не выиграла, а вот, ишь ты, наводнила своей идеологией обозримое пространство, раскинула сети зеленого божества. Не читают они, янки, книг, классиков своих же не знают, комиксов на Толстого, Тургенева настрочили и довольны своей благообразной тупостью. Достоевский их любимый автор — смешно! Раскольников и копы… смеются белозубыми улыбками, жуют биг-маки…

«Интересно», — подумал Мартынов, вспоминая, как брился, глядя в зеркало, проводя ладонью по небритой щеке, пытаясь вспомнить себя лет эдак пятнадцать назад. Открытая улыбка, задорный, слегка ироничный и самоуверенный взгляд. Море по колено… Сейчас — виски в серебре, морщины… Да, а вода все кап… кап… кап… кап… кап… Нас бросала молодость… А если бы люди были бессмертны? Как бы изменилось их поведение? Ведь тогда они не могли бы ценить время, его ограниченность. Наверное, были бы более циничны. Гордились собой… Хотя и так, куда уж дальше… А как же мечты? Ведь сейчас, когда знаешь, что тебе отпущено от силы чуть более пятидесяти, ну, пусть, семидесяти, есть какая-то загадочная тайна. А тогда, имея в запасе власть над временем, что будет с тайной, с мечтой? Не знаю, не знаю. Хотя, пожалуй, Любовь! Вот что никогда до конца не раскрыть, не познать человеку. Нет, нет, не так… А как же Таня? Андрюша?

Ведь это и есть Любовь, они, Таня, Андрюша. Чувствовать, что они тебя ждут, любят по-своему, неоднозначно, но любят.

Да, видимо, только для этого, для Любви, стоит стать бессмертным. Не Кощеем, конечно, но бессмертным… Остальное так — пыль, которую уносит ветер, которую смывает вода.

Зимний вечер — солнце устремилось на Запад, Темная мгла — и хвоей насыщенный запах.

Утро разбудит, постучавшись воробьями в окно, снова вставать, бриться, пить кофе и спускаться в метро. Люди читают Донцову, Толстую, Коэльо, смотрят друг на друга мимо и наспех, в плечо. Не знают иль не хотят испытать уважения, берут, что плохо лежит, что дается легко. Ленч на ходу, любовь и секс по заказу, дети… скорей, по привычке, не больше двоих. Чем вытравить блажь эту, злато-заразу, как научиться ценить бесплатно ближних своих?

Зимний полдень — березы, грачи прилетели, слышен скрип телег, напевы нежной капели.

Черный крест, или черный равнодушный квадрат? Не захочешь, не воротишь былое назад.

Роза ветров — курс в неизвестность по наклонной, азимут ноль. Чаша треснула, вылилась боль. Не поют соловьи, купола с позолотой ржа покрыла, испарилась меж стеклами соль.

Зимний вечер — солнце устремилось на Запад, слышно: «Вау», «Есть сэр», гомерический хохот… Хочется послать всех на Кудыкину гору, на фиг, не сжигая Библию, Коран, Тору.

Вот возьму и пошлю! Не заржавеет за мной, ведь научились запускать в космос ракеты.

Дом сохраню, жене подарю поцелуй, на полатях мал-мала, любимые дети…

Кредо Вселенной печаль и одиночество, где-то бомж страдает и Ваше Высочество, всем хочется свой угол иметь и приют, верьте себе, а классики чуждые врут.

Зимняя ночь… с неба кружится, падает снег, синие с поволокой родные глаза.

В них раствориться, утонуть до утра… слушать только Любовь и твой ласкающий смех…

Кап… кап… кап.

Сергей открыл Коран:

— Хабир, хабир…

Сергей повернул голову и увидел, что перед ним, удерживая равновесие, стоит тучный водитель и держит в руках поднос с чайником и батоном, из разрезанного бока которого ароматно выглядывает кусок жареного мяса и помидора.

— Возьми, поешь, а то уже ночь скоро.

— Спасибо, шукран, садык! — ответил Мартынов и, разбудив Фархада, предложил ему присоединиться к еде.

— Фархад, ты все время спишь и спишь, попей хоть чаю, что ли?

— А ты все читаешь, читаешь, поспал бы немного, — откидывая столик от спинки впереди стоящего кресла и угощаясь, ответил Норов.

— На том свете выспимся, Фархад.

Поев, Сергей спустился по ступенькам в туалет. Помыв с мылом руки, услышал, как автобус снизил ход.

— Аджабия, — объявил остановку водитель.

— Сколько еще до Сирта? — спросил Сергей.

— Шесть часов, — ответил тот и открыл дверцу, скрывающую за собой двигатель. — Хороший дизель «фиат»?

— Хороший, только вот обороты плохо держит. Слышишь, какие перебои?

— Да, и что предлагаешь сделать, хабир?

— Воздух из системы выпусти. Вон та заглушка, открути ее и ручным насосом прокачай систему. Понял?

Водитель, усмехнулся, но все же выполнил тот перечень работ, который ему предложил Мартынов.

— О, да ты мастер! — воскликнул удовлетворенно, показывая вверх большой палец руки.

— Поехали, поехали, — похлопал его по спине Сергей и, укрываясь от пронизывающего ветра, дующего с уже близкого моря, скрылся в салоне автобуса.

«Шесть часов, значит, только к утру будем на месте», — подумал Сергей.

В четыре часа утра автобус въехал в Сирт и, неожиданно свернув с главной магистрали на перекрестке направо, поехал в сторону моря. Проснувшиеся ливийцы спросили у водителя, в чем дело, но тот, что-то буркнув себе под нос, продолжил движение.

Спустя пятнадцать минут «Неоплан», шипя тормозами, остановился у КПП городка советских специалистов, светом галогенных фар выхватив спящих прямо на песке, в обнимку с автоматами, охранников.

— Вот дела, на междугородном автобусе прямо к подъезду, — сказал Фархад Сергею.

— Уважают, наверное, — ответил тот, и они, поблагодарив водителей, зашагали к своим виллам.

В окне спальной комнаты и в ванной горел свет. Сергей вставил свой ключ в прорезь замка и, стараясь не шуметь, открыл дверь. Навстречу в халате вышла удивленная Таня и, увидев его, бросилась к нему на шею.

— А мы тебя уже и не ждали… Все нет и нет. Скоро Новый год, месяц прошел, а от вас ни слуха, ни духа.

Сергей, обняв и поцеловав жену, понял, как он все-таки соскучился. Соскучился по ней, по сыну.

Слегка отстранившись от жены, снимая куртку, спросил:

— Как Андрей? Что свет в ванной горит?

— Картошки жареной за ужином поел, а теперь его тошнит, живот болит, — ответила Таня.

Сергей закачал головой:

— Вас оставлять одних совсем нельзя.

— Вот и не оставляй больше, пожалуйста.

Дверь ванной открылась и оттуда сонный и босой, держась за живот, вышел, качаясь, Андрей.

— Да он зеленый весь, — нахмурился Сергей. — Сынок! Привет!

— Привет, папка, — ответил тот и плюхнулся без сил на кровать.

— Живот болит? — укрывая его одеялом, спросил отец.

— Болит, уже почти не болит. Ты почему так долго не возвращался? — обнимая Сергея за шею, шептал Андрей.

— Все, все, обещаю тебе, больше на такое время от тебя никуда не уеду.

— А если поедешь, то бери нас с собой в следующий раз. Договорились, папа?

— Засыпай, засыпай, — не ответил на вопрос сына Сергей.

Уложив сына спать, Мартыновы вышли в холл.

— Сереж, а что это у тебя одна половина лица темная, загорелая, а другая, светлая? — спросила его Таня.

— Бороду отпустил, а перед самым отъездом из Кофры сбрил, — ответил Сергей.

— Зачем, дурашка, нам бы показал.

— А! — махнул рукой Сергей. — Надоела борода, колется.

— Как вы там вообще, в Кофре?

— Пошли спать, малыш. Потом, все потом…

Таня, поняв, что от мужа ничего сегодня не добьешься, легла в кровать, прильнув к мужу всем телом.

Не успел Сергей толком уснуть, как в дверь настойчиво постучали.

— Что за черт? Кому я в такую рань понадобился?

Посмотрел на часы, семь утра.

— Пошли все к Аллаху.

Повернулся на живот и обессиленно провалился в тягучий сон.

Ближе к обеду, когда солнце заглянуло в спальню, Мартынов потянулся, открыл глаза и, увидев спящую рядом с собой жену, понял, где он находится, и довольно улыбнулся.

— Приехали.

Выпив кофе и одевшись, вышел на улицу и направился к вилле Петрова. Осторожно постучал.

Дверь открыла Юркина жена, Люба. По ее лицу было видно, что она недавно плакала.

— Приехал Юра? Как он?

— Приехал в восемь часов утра. Знобит его все время. Сереж, как это случилось?

— Он сам тебе ничего не говорит?

— Так он спит. Выпил стакан самогонки залпом и отключился.

— Молодец, Юрок.

— Что молодец? На плече повязка, кровь… Молодец, — заплакала Люба. — Что с вами там приключилось? Ковалевского спрашиваем, спрашиваем, отвечает: «Не волнуйтесь…» Как же не волнуйтесь…

— Успокойся, Люба. Вернулись ведь… Все нормально будет. У него сквозное ранение, ерунда, заживет.

Постояв еще немного с Петровой, Сергей вернулся домой.

Андрей еще продолжал спать, а Таня, вытащив из сумки вещи мужа, замачивала их в стиральном порошке в ванной.

— Сереж? А что это за цепочка такая интересная у тебя в куртке в кармане внутреннем? «Самсон» еще на ней надпись…

— Где она?

— На стол я ее в холле положила. Так откуда у тебя эта цепочка и с брелком? Подругу там себе, наверное, в Кофре завел? Она, наверное, на память подарила?

Сергей молча взял цепь в руку, подержал, шевеля пальцами:

— Ага, подругу завел, двух подружек змей.

— Не хочешь, не отвечай, — смотря на мужа, сказала Таня.

Сергей открыл дверь, размахнулся и со всей силы выбросил цепь с брелком на улицу.

Та, пролетев метров двадцать, угодила прямиком в мусорные баки, стоящие на площадке между виллами.

Таня посмотрела на задумавшегося мужа, глядевшего в сторону моря, и, подойдя вплотную, сказала:

— Я не буду больше у тебя про это спрашивать. Не буду, никогда.

— Спасибо, малыш, — ответил Сергей и поцеловал ее в губы.

Вечером Ковалевский собрал совещание в Ленинской комнате.

Члены группы, которые оставались в Сирте, встречая офицеров, вернувшихся из командировки, радостно приветствовали их.

— Прошу всех садиться, — сурово произнес вошедший Ковалевский.

Минут сорок он выслушивал поочередно доклады всех специалистов о проделанной работе в Кофре. Первым отчитывался Машанов, затем докладывал Алешин. Когда очередь дошла до Сергея, он начал было говорить, но Ковалевский прервал его:

— Товарищ майор! Как так получилось, что группа объявила голодовку, отказывалась от поездок на позиции? И вообще, что это за безобразие вы там организовали?

Мартынов недоуменно посмотрел по сторонам. Машанов делал ему какие-то знаки руками.

Алешин сидел за столом, наклонив низко голову.

«Все ясно, козла отпущения решил из меня сделать Ковалевский. Вспомнил его фразу, скорее, мол, эту группу бы отправить в Кофру».

Вслух произнес:

— Да, товарищ полковник, и в том, что она утонула, тоже моя вина.

— Кто утонула? Что вы несете, товарищ майор?

— Атлантида утонула, — ответил, глядя прямо в глаза Ковалевскому, Мартынов.

— Да я вас… да… — у Ковалевского перехватило дыхание. Он полез в желтый портфель, достал пузырек и накапал в стакан несколько капель валерьянки.

— Успокойтесь, успокойтесь вы оба, — неожиданно произнес, вставая, Машанов. — Товарищ полковник, вы же прекрасно знаете, что исполнять обязанности старшего группы я назначил подполковника Алешина, а не майора Мартынова. Это — первое. А второе: до каких пор вы будете доверять рассказам ливийцев, тем более тех, кто не был на месте событий, а не докладам своих офицеров? Задачу моя группа выполнила успешно. И за все события, произошедшие в Кофре, несу ответственность прежде всего я и вы, между прочим, тоже, товарищ полковник. Не так ли?

Машанов продолжал стоять еще некоторое время. Ковалевский молчал, обводя мутным взглядом лица окружающих, ища поддержку. Сидевшие за столом офицеры молчали. Тогда Машанов сел и, написав в блокноте несколько фраз, передвинул его Мартынову.

«Не волнуйся, Серега. Я тебя в обиду не дам», — прочитал Сергей и улыбнулся Ивану в ответ.

— Совещание окончено, — выдохнул Ковалевский. — Все свободны, кроме… кроме Машанова.

— Молодец, Серега! Дай прикурить, — выходя на улицу, сказал ему Емельянов.

— Молодец, говоришь? — развязывая галстук, произнес Мартынов. — А что же вы все там, на совещании отмолчались? Каждый умирает в одиночку?

Офицеры группы стояли молча.

— А вы, Василий Васильевич? — спросил Мартынов Алешина. — Вы же за старшего там были, а не я? Что, тяжело было встать и ответить ему, как это сделал Иван?

Алешин отвел взгляд в сторону, а потом ответил:

— Да, каждый умирает в одиночку. Мне до пенсии осталось полгода, что же я буду на рожон лезть? Не буду! Одно дело там, в Кофре, а другое здесь, в Сирте.

— Эх вы, — махнул рукой Сергей и пошел домой.

— Что случилось? — спросила его жена, увидев, что Сергей вернулся с совещания расстроенный.

— Тань, а не поехать ли нам в отпуск?

— А отпустят тебя?

— Я думаю, что отпустят. Причем отпустят с удовольствием.

Дверь виллы открылась, пропуская за собой Ивана.

— Я без стука, ничего?

— Заходи, Ваня, заходи, присаживайся. Таня, организуй нам чайку покрепче, пожалуйста.

— Серега, это Джабар сволочь, позвонил Ахмеду, командиру местной бригады «Мизен», и настучал. А Ахмед — Ковалевскому. Что ты там с Джабаром не поделил?

— Один раз его сонного видел и все, ах, да, я ему дверь мешал закрыть, когда он нас не хотел вовремя отправлять, а затем кормить отказался. Вот гад ползучий и злопамятный, — ответил Сергей и прервал разговор, увидев, что вошла жена.

— Не буду вам мешать, пойду с соседками посплетничаю на улице, — ставя на столик чайник и чашки, сказала Таня.

— Пойди, пойди. Андрей где?

— На велосипеде гоняет, не слышишь, что ли?

На улице раздавались яростные крики — Андрей носился наперегонки с друзьями.

— Иван, чтоб не накалять страсти, я хочу дипломатический ход сделать, — отпивая чай, сказал Сергей.

— Какой?

— Ты подпишешь мне рапорт на отпуск?

— Правильно, друг. Подпишу, хоть сейчас подпишу. Давай пиши.

— И Ковалевский успокоится, да и мне не мешало бы уже отдохнуть, — ответил Сергей и, написав рапорт, отдал его Ивану.

Таня вернулась домой, ведя за собой упирающегося Андрея. Посмотрела на мужа, сидевшего у радиоприемника, и сказала:

— А что, Сереж? Поехали, и правда, в отпуск?

— Домой, домой, — обрадовался, прыгая, Андрей.

— Поедем. Я уже и рапорт Ивану написал, — ответил задумчиво Сергей.

Наступил новый, 1988 год! Отмечали шумно и дружно в одной большой компании вместе с болгарами, чехами, словаками, арабами. Приехал даже капитан Ахмед и чинно сидел за столом в президиуме рядом с Ковалевским. В столовой накрыли столы, которые ломились от угощений, — тортов, салатов, овощей и фруктов. Вместо привычных елок и сосен нарядили небольшое деревце самшита праздничными игрушками и мишурой. Нажарили шашлыков. Пили соки и домашний квас. Для детишек устроили интересные конкурсы и представления.

Отношения между Мартыновым и Ковалевским не складывались и после праздников.

Все служебные вопросы Сергей вынужден был решать через Машанова. А вопросов перед отъездом скопилось немало. Самым важным был вопрос оформления визы для его семьи на выезд из Ливии в отпуск. Еще четыре месяца Мартыновы ожидали сообщения, что документы готовы, билеты куплены и они могут выезжать в Триполи. Но и тогда возникли очередные препятствия: то нет возможности, по словам Ковалевского, отправить их на автобусе, то заболел водитель. Или — езжайте сами за свой счет на такси до Триполи. Издевался по полной программе.

С вечера Сергей и Таня собирали чемоданы, утром, узнав, что отъезд в который раз откладывается, разбирали. И так продолжалось четыре месяца. Нервы были на пределе у обоих. Только Андрей безмятежно носился по городку на велосипеде, играл в войну, стрелял из подаренного родителями на Новый год автомата, оглушая окрестности звуками очередей. Но, как говорится, когда долго ждешь, то ожидаемое событие все-таки происходит и происходит нежданно. В один из майских погожих дней к вилле Мартыновых подъехал микроавтобус «Тойота». Шейб, выйдя из него, увидел поливавшую цветы Таню и сказал:

— Собирайтесь, мадам, едем в Триполи.

С трудом отыскав сына, еле-еле уговорили оставить велосипед другу Денису Долотову. Посидев, по обычаю, на дорожку, Мартыновы отправились в путь.

Было жарко, за шесть часов пути от Сирта до столицы приходилось несколько раз останавливаться, чтобы отдохнуть в тени посадок мимозы.

Шейб отказывался от еды, сославшись на нездоровье. К концу дня добрались до Триполи, выгрузили вещи перед входом в гостиницу.

Шейб подошел к Сергею и, прощаясь, попросил:

— Серджио, привези мне из Союза такие часы, как твои.

Сергей взглянул на командирские-юбилейные:

— Нет проблем, — ответил на ливийский манер. — Привезу. Жди.

Разместив семью в гостинице, отправился за документами в офис.

— Мартынов!

Обернулся и увидел идущего к нему навстречу генерала Дронова.

— Здравия желаю, товарищ генерал.

— В отпуск?

— Да.

— Наслышан, наслышан о твоих приключениях в Кофре.

— Было дело, товарищ генерал, да уже столько времени прошло, что и забывать стал.

— Не лукавь, майор. Такое не забывается. Что там у вас с Ковалевским?

— Так, мелочи, — ответил Мартынов.

— Ладно, не переживай. Отдыхайте на родине, не волнуйтесь. Привет передавай всем знакомым и Москве! — попрощался, пожимая Сергею руку, генерал.

В регистрационном отделе секретарь вручил Сергею билеты, визы.

— Одна проблема, Мартынов! Что-то я вашего паспорта заграничного найти не могу. Весь сейф перерыл… нет его нигде.

Сергей подумал: «Этого еще не хватало». Стал доставать из кармана пачку сигарет, но та неожиданно упала на пол. Нагнувшись, увидел, что под ножку стола, за которым сидит клерк, подложена какая-то корочка.

— Это случайно не мой паспорт?

Секретарь нагнулся, вытащил паспорт:

— Ой, надо же. Точно ваш. Нашелся.

— И на том спасибо, — сказал Сергей и, не попрощавшись, вышел из кабинета.

Пройдя без особых хлопот таможню в аэропорту, Мартыновы вошли в «ТУ-154».

— Добрый вечер! — поприветствовала их одна из стюардесс. — Занимайте свободные места и не забудьте пристегнуть ремни перед взлетом. Ориентировочно время прибытия в Москву — в пять часов утра.

Андрей уселся в кресло у окна. Сергей набросил на него плед.

— Спи, перелетная птица.

Самолет, вырулив на полосу, разбежался и взмыл в уже темное африканское небо.

Стюардесса покатила вдоль кресел тележку с едой и напитками.

— Не желаете покушать? Вино есть белое сухое.

— С удовольствием, — сказал Сергей. Взял два бокала, один протянул Тане, а другой осушил залпом.

— Можно…

— Еще, — опередила его вопрос стюардесса, — конечно можно, берите всю бутылку.

— Спасибо.

— На здоровье, — улыбнулась девушка в ответ.

— За возвращение, дорогая! До свидания, Ливия, — чокаясь пластмассовым стаканчиком с Таней, сказал Сергей.

А вот и Москва! Она неожиданно возникла в иллюминаторах вместе с первыми лучами весеннего солнца. Самолет, сделав плавный круг над аэропортом, пошел на посадку. Сергей плотнее вжался в кресло. Скрипнули тормоза…

— Приехали… Просыпайся, Андрей. — Таня тихонько разбудила сына.

— Что? Уже прилетели? — спросил тот, зевая.

— Да, пошли на выход.

Пройдя таможню и получив багаж, Мартыновы оказались в полупустом зале ожидания «Шереметьева-2».

— Пойду обменяю дорожные чеки на рубли, — сказал Сергей.

Отойдя от окна обменного пункта, увидел, что Андрей, свернувшись калачиком, уснул на чемоданах.

— Шесть утра, пора звонить.

Подойдя к телефону-автомату, набрал номер: 175–4512. Раздался длинный гудок, пауза…

— Алло, — заспанный голос тетушки.

— Тетя Вера…

— Сергей? Ты откуда, из Ливии, или из «Шереметьева»?

— Из «Шереметьева», из «Шереметьева»…

— О, приезжайте, жду.

Выйдя на улицу, Сергей ощутил запах, запах свежей, едва распустившейся зелени деревьев и травы.

— Благодать…

— Куда ехать, командир? — покручивая на цепочке ключи от «Волги», спросил его таксист.

— В Кузьминки.

— Сто пятьдесят рублей устроит?

— Хм, устроит.

«Волга» неслась по трассе. Мелькали за окном березки, тополя. Опустился небольшой туман. Сергей обернулся назад: Таня с Андреем, обнявшись, спали.

Водитель включил радио. «Музыка нас связала…» Мираж…

Через несколько лет Горбачев ушел в отставку. Рассыпался на кусочки — княжества, ханства — некогда единый, как казалось, навеки, Советский Союз.

С карты мира исчезли многочисленные красные флажки. На смену советским военным специалистам в Ливию и в другие страны пришли специалисты из Украины, из НАТО. Рухнула Берлинская стена, а вслед за ней на волне всеобщей эйфории возникла другая стена, разделившая страну на богатых и бедных, на успешных и на неудачников, на верующих и на отчаявшихся людей.

С офицеров стали срывать фуражки и папахи, избивать на улицах, в подъездах, в транспорте. Водитель автобуса, трамвая стал получать зарплату в два, а то и в три раза превышающую офицерское денежное довольствие. Началось массовое увольнение молодых и сильных мужчин из Вооруженных сил. Одни из них пополнили ряды возникших, словно грибы после дождя, охранных структур банков и всевозможных «ООО» и «ОАО». Другие стали членами преступных группировок… Исчезла единая система противоздушной обороны страны… Духовность, вера, культура, уступили практически без боя место ханжеству, лицемерию, тусовкам. Затем была Чечня. Утонул «Курск»… И вновь Чечня, и вновь бездумная война…

В пустыне ветер своим дыханием создает барханы и дюны из песка, которые за год продвигаются на несколько метров. Остановить их может только дождь. Там, где его влага орошает поверхность, начинает пробиваться на свет растительность, замедляя губительное продвижение песка. Человека по жизни ведет судьба, вера и Любовь, толкая его, то сильно, то бережно, в спину, в плечи, в лицо… Остановить этот извилистый путь под силу только времени… Все события в истории повторяются, и у каждой цивилизации есть свой круг жизни, у которого есть свое начало и свой конец.

Для того чтобы в памяти остались герои этого рассказа, нелегкий ратный труд верных сыновей России, я и написал эту незатейливую историю, уважаемый читатель, не ставя точку, но многоточие…